Текст книги "Игра с огнем"
Автор книги: Оливия Уэдсли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Мики спросил:
– Скажите, Джорджи, любите ли вы кого-нибудь?
– Зачем вы задаете мне этот вопрос?
– Если вы влюблены, не будете ли вы так же скоро пресыщены им?
Джорджи засмеялась:
– Нет, человек не может добровольно согласиться дважды в жизни переносить такие неприятности; во всяком случае я не такова.
– Скажите, Джорджи, если бы Сильвестр уехал в Америку, куда Чарльз Маунтхевен мог бы помочь ему переправиться, и вы, таким образом, стали бы свободны, устроит ли это вас? Сможете ли вы жить так, как захотите вы?
Глядя на ее милое, несчастное, измученное лицо, Мики чувствовал, как его охватывает дикая злоба:
– Черт побери вас и все ваши воззрения. Почему вам не попробовать жить просто по-человечески, вместо того, чтобы осквернять все то, с чем вы соприкасаетесь в жизни. Все вы и ваши друзья обсуждаете брак, как будто это кинокартина. Вы копаетесь в нем, вы дробите его на такие мелкие куски, что в конце концов сами устаете и во что бы то ни стало хотите освободиться. Если бы вы хотели бросить Сильвестра действительно потому, что он вас покинул, все это имело бы совершенно другой вид; но уйти и бросить мужа только потому, что он вам надоел, зная, что ваш любовник тоже надоест вам очень быстро, – это недостойно вас; все это только поступок бреттера и человека, лишенного всяких нравственных понятий.
Нервным голосом, сдерживая себя, Джорджи сказала:
– Благодарю вас, Мики, а теперь после того, как вы, по-видимому, доставили себе большое удовольствие, может быть, вы будете так добры и пойдете домой.
– Я не пойду, пока вы не передумаете. Джорджи, милая, я знаю, что вы бесконечно горевали, потеряв Билли, но будьте человечны и вспомните, что Сильвестру вы дали только худшую часть самой себя. Вы ведь это даже не скрывали, вы сами говорили мне, что Сильвестр для вас только наркоз. Значит, его нужно бросить только потому, что прекратилось действие наркоза? Сильвестр слабый, ничтожный, но он вас любит и согласен уйти и не возвращаться к вам до тех пор, пока вы его не позовете. Вспомните, что вы все же принадлежите друг другу, подумайте, что у вас, наверное, были сладкие мгновения, о которых вы оба не можете забыть.
Джорджи крикнула:
– Перестаньте, уходите, оставьте меня в покое, зачем вы сюда пришли, что вам нужно от меня? Надеюсь, что вы не хотите считать себя спасителем, сошедшим на землю для бедных грешников.
Она плакала, и ее лицо напоминало беспомощное дитя, у которого отняли последнюю любимую игрушку. Нежно обняв ее, Мики вытирал ее глаза. Несколько минут спустя он сказал:
– Мне кажется, что в характере Клива не больше твердости, чем у Сильвестра. Он один из тех, кто рассказывает о величайших подвигах, совершенных во время войны, а я считаю, что такие рассказы всегда являются скверной чертой.
Когда Джорджи слабо улыбнулась, Мики почувствовал, что дело налаживается.
– Вы ужасны, вы такой хороший с вашим желанием утешить, – сквозь слезы проговорила она и затем, совершенно успокоившись, сказала:
– Мики, ну хорошо, я скажу вам, в чем дело. Я не рождена для того, чтобы утешать плачущих и слабых мужчин. Сильвестр истеричен, его припадки меня раздражают. Может быть, Сильвестр не виноват, но и я не виновата. Ему, вероятно, нужен просто физический отдых; пойдите к нему и скажите, что я его люблю, но скажите именно этими словами, благородный носитель мира, скажите, чтобы он ушел и что я ему напишу. Я сама тоже куда-нибудь уеду, таким образом мы отдохнем друг от друга. Может быть, Сента согласится поехать со мной. Сегодня ко мне придет сестра Чарльза, моя кузина, и разделит со мной одиночество, пока я соберусь.
Когда Мики ехал обратно в такси, у него было чувство удовлетворения от благополучно завершенных переговоров.
Его сильно поразило, когда, войдя в квартиру, он услышал голос Чарльза, напевающего вместе с Сентой и Сильвестром довольно веселую песенку.
– Какие новости? – спросил Сильвестр.
– Джорджи принимает план об отъезде в Америку и считает его наиболее удачным.
Чарльз удивился:
– В чем дело, я не понимаю.
– Дело в том, что Сильвестр пришел с известием, что Джорджи покинула его, а я теперь пришел сообщить, что она остается его женой.
Пропев еще одну песенку, Сильвестр вышел из комнаты. Лежа на кровати в своей бывшей детской, он старался заглушить рыдания и, крепко стиснув руки, шептал: «О, Джорджи, Джорджи». В его голове все перепуталось: и порицание матери, и озлобление Джорджи против него, и все то, что оба они делали в последнее время: резкая смена настроений, весь их брак, проведенный в ненависти, забытье, любовном экстазе и скуке.
Ни один вечер не был проведен ими наедине. Казалось, что в них нет никакой опоры, что они не могут жить, не находясь непрерывно в движении.
Но ведь они переживали также и изумительные минуты; увы, эти минуты были очень редки.
Звук захлопнувшейся вдали двери заставил его очнуться. Он встал и подошел к зеркалу, чтобы привести себя в порядок. Как он ужасно выглядит – измученное лицо, худой, бледный, отвратительный. Привычным движением пригладив волосы и поправив галстук, он вышел из комнаты и спустился вниз. Никого не встретив, Сильвестр вышел из дому и позвал такси, думая, что Джорджи уже нет дома – он не желал встретить ее там.
Но в первый же момент возвращения домой он почувствовал привычный ему запах ее духов. Все ее вещи были на месте, и возможность видеть, чувствовать и касаться того, что принадлежало ей, его возлюбленной Джорджи, сжимало горло рыданиями. Беспорядочно бросая в чемодан рубашки, башмаки, бритвенный прибор, пижамы, он быстро закончил свои сборы. Вошла Джорджи. Сильвестр, наклонившись над чемоданом, посмотрел на нее с милой привлекательной улыбкой:
– Мики мне обо всем сказал.
– И ты уезжаешь?
Он кивнул головой.
– Маунтхевен мне очень помог, послезавтра я уезжаю в Нью-Йорк.
Также отрывисто она спросила его:
– На год?!
– Понимаю.
Он смотрел на ее стройную фигурку, на ее своеобразные манеры. Сколько бы они ни ссорились и ни обвиняли друг друга, его любовь к ней – неизменна.
Джорджи спросила открыто, глядя на него:
– Хочешь ли ты, чтобы я приехала к тебе… позже?
Не имея сил говорить, он кивнул головой.
– Сильвестр, – сказала она, – я очень устала. Думаю несколько дней провести в постели. Но все же постараюсь приехать к отходу парохода.
Глава XXV
Благодаря энергии Хольдона, хорошо составленным объявлениям и популярности его имени в книжном мире, книга Сенты сразу приобрела большую известность.
В день сообщения о выходе романа Хольдон устроил обед, на который пригласил Сенту, Клое, Джорджи, Мики и Маунтхевена.
На этом обеде единственным плохо настроенным его участником был Чарльз. Он не доверял тем женщинам, которые заняты самостоятельной работой, и чувствовал, что литературная карьера Сенты будет ему сильным соперником.
Думая о будущем, он допускал возможность для Сенты заниматься литературным трудом, но только для приятного времяпрепровождения. Считая ее красивой и интересной женщиной, он отвергал возможность для нее сидеть, непрерывно склонившись над скучной и будничной работой.
«Я желаю ее и, будь что будет, она станет моей», – говорил себе Чарльз.
Глядя на эту пару, Хольдон думал: «Полагаю, что теперь, когда Сента приобрела некоторую известность в литературном мире, она выйдет замуж за Маунтхевена, начнет светский образ жизни и этим закончится ее литературная карьера. Следующим празднеством будет их венчание». Любуясь танцующими Сентой и Чарльзом, он поделился этими мыслями с Мики. Мики воскликнул:
– Вряд ли!
При этом он подумал: «О нет, ни в коем случае. Пока я жив, этому не бывать. Будь я проклят, если Чарльз женится на Сенте»!
Чувствуя, что он не в состоянии больше выслушивать спокойные рассуждения Хольдона о книгах, людях, событиях, он извинился и вышел из ресторана.
Шел дождь, дул сильный ветер, воздух был насыщен запахом прибитой пыли, бензина и испарениями асфальта. Мики пересек улицу и вошел в Беклей-сквер.
«Чарльз сумеет дать Сенте все, что угодно, а я, что дам ей я? Жизнь в гараже! Прекрасная альтернатива, прекрасное предложение! Ведь Хольдон предсказывает Сенте блестящую будущность, а он в этих вопросах достаточно компетентен. Я знаю также, что, выйдя замуж за Чарльза, она через год или два превратится в заурядную светскую даму. Это будет неминуемо. Все условия жизни, а главным образом, деньги приведут ее к такому шаблону. Как бы я ни старался развивать гараж, у меня еще много лет не будет капитала. Мой заработок даст нам возможность покрывать расходы только в скромных размерах необходимого минимума. О, черт, приятная перспектива! Книга Сенты даст ей несколько сот фунтов. Своими небольшими статьями она порядочно зарабатывает, теперь же, приобретя некоторую известность, она будет иметь еще больше работы».
С первых дней своей сознательной жизни Мики была ненавистна мысль стать мужем богатой жены.
Рассерженный собственными рассуждениями обо всех этих противных мелочах, портящих отношения людей, он прервал нить своих рассуждений и решил вернуться в ресторан.
Когда он вошел в зал, почувствовал устремленный на него взгляд Сенты. Улыбаясь, она указала ему на стул около себя:
– Где вы были вот уже более получаса? Я заметила ваше исчезновение.
– Я бродил в сквере, не переставая думать о вас.
– О, Мики, не будьте сегодня сердитым, не поддавайтесь скверному настроению и радуйтесь моему успеху.
Мгновенно его лицо изменилось. Он сказал:
– Я бесконечно рад за вас, Сента. Мне стыдно, что я внес ноту угрюмости в вашу радость, но, право, это не вызвано отсутствием интереса к вашему успеху. Хольдон сказал кое-что, что сильно мне не понравилось.
– О чем он с вами говорил? Касается ли это моей книги? – спросила Сента.
– О, нет, Хольдон говорил о вас и о Чарльзе. Сента, правда ли это? Действительно ли вы хотите стать его женой?
Он не отрывал своих глаз, приблизившись к ней почти вплотную.
– Дарлинг, не выходите замуж за Чарльза. Дайте мне возможность доказать вам, что я приложу все усилия, все старания сделать вашу жизнь хорошей. Я много думал о том, что у вас есть деньги, а у меня их нет. Наверное, вы в ближайшем будущем составите себе порядочный капитал, так как, несомненно, завоюете публику. Ваша только что вышедшая книга – изумительна, вы сумеете создать еще лучшие, и деньги посыпятся. Но сколько бы я ни работал, я не смогу сколотить себе капитал такими же быстрыми темпами. Я создам вам условия в доме, где все будет так спокойно, так тихо, и ничто не помешает вам творить. Сента, не противьтесь. О, какое проклятие, что мы здесь, в этом ярко освещенном зале, где все нас могут видеть и где я не могу даже взять вас за руку. Будьте доброй и пойдемте потанцуем.
Не успела Сента оглянуться, как он увлек ее из зала. Он набросил на нее пальто, и они вышли из ресторана.
– Но, Мики, вы простудитесь.
– Нет, ничего. Десять минут тому назад я здесь бродил такой угрюмый и печальный, а теперь вы возле меня. Сента, почему вы не говорите ни да, ни нет? Скажите Чарльзу «нет», а мне дайте свое согласие. – Его голос дошел почти до шепота. – Дарлинг, я обожаю вас, я не могу без вас жить. Чарльз не будет таким верным, обожающим вас мужем, как я. Сначала он будет султаном, затем станет подозревать вас и, наконец, перейдет на тон собственника; под своими внешне любезными манерами он скрывает душевную пустоту.
– Вы думаете, что с Чарльзом мне все это угрожает?
– Да, я в этом убежден.
– Считаете ли вы, что если я выйду за него замуж, то не смогу работать?
– Он будет вас поощрять писать только для развлечения, и, вероятнее всего, вы никогда больше не напишете хорошей книги.
Сента смеялась и сердилась, так как не могла не согласиться со словами Мики, зная по опыту отношение Чарльза к самостоятельному труду женщины.
– Вы тоже, вероятно, не хотели бы, чтобы я работала? – спросила она Мики.
– Даже желая дать жене хорошее материальное положение, я не счел бы себя вправе лишать вас, Сента, возможности претворять ваш талант в те прекрасные произведения, которые удовлетворят ваши духовные потребности и заполнят жизнь так, как вам этого хотелось бы, – серьезно ответил Мики.
Они быстро шли по скверу.
– Поэтому не лишайте меня надежды. Я буду тем спутником вашей жизни, который облегчит вам борьбу за существование и всецело посвятит себя вам.
– Я не выйду замуж за Чарльза, – ответила Сента и впервые сама себе созналась, что она действительно не думала совершать этого шага.
С глубоким вздохом облегчения, еще сильнее прижавшись к ней и взяв ее под руку, Мики сказал:
– Вот теперь мы можем вернуться.
Возвращаясь домой с Сентой, Клое сказала:
– Дарлинг, вечер был прекрасный.
Сента согласилась, все еще радуясь, что этот день отметил великое событие в ее жизни. Душа ее ликовала еще и потому, что она окончательно решила освободиться от Чарльза и начать ту истинную трудовую жизнь, которую так очаровательно нарисовал ей Мики. Мысль о нем и его образ все больше и больше становился ей близким. Внутреннее чувство подсказывало Сенте, что в ней совершается какой-то неуловимый перелом ощущений и мыслей, связанных с Мики. Она принадлежала к числу тех женщин, которые хотят любви мужчин только для того, чтобы быть любимыми.
Глава XXVI
Предвосхищая все ожидания Хольдонг и самые смелые мечты Сенты, книга хорошо расходилась. Этот роман был не выдающимся, не великим произведением, но хорошо написан и довольно интересен по содержанию.
Хольдон предсказывал Сенте определенный круг читателей, который будет постепенно расширяться и обеспечит ей хороший доход. Возбуждение от успеха возрождало жизнерадостность Сенты. В ней вновь возникла вера в то, что счастье разрушит преграду, созданную природой за годы страданий.
Мики вернулся к своей работе в гараже. Он ежедневно писал, иногда неожиданно приезжал поздно вечером в город; тогда они вместе катались.
Чарльз все это время не требовал ответа, и Сенте начинало даже казаться, что он перестал о ней думать.
Однажды Сента получила от него письмо, в котором он сообщал о несчастном случае, происшедшем с ним на охоте, и просил приехать навестить его. Она была огорчена, но вместе с тем обрадовалась возможности окончательно с ним объясниться.
Так как путешествие было продолжительным, то она имела достаточно времени, чтобы обдумать свое положение. При мысли о предстоящем объяснении с Чарльзом она начинала нервничать.
Ее немного сердил и Мики, который так прямо настаивал на том или ином ответе.
Маунтхевен – прекрасное имение с красивым старым домом, построенным, по-видимому, людьми, которые любили это место и приложили много усилий, чтобы украсить его.
Одетый в довольно экзотический халат, Чарльз полусидел в постели, поддерживаемый горой подушек. Похудевший после перенесенной болезни, он выглядел значительно моложе своих лет. Когда Сента вошла, он покраснел.
– Вы доставили мне большое удовольствие, согласившись приехать; это чрезвычайно мило.
Сиделка, находившаяся при нем, пробормотала что-то о легкой утомляемости мистера Маунтхевена. Чарльз сказал:
– Мисс Гордон явится тем укрепляющим средством, которое мне необходимо.
Слабость его, по-видимому, была еще значительной. Он откинулся на подушки, продолжая держать руку Сенты.
– Не отнимайте вашу руку, мне так приятно.
Затем, помолчав минуту, сказал:
– Я много думал о нас с вами, лежа здесь в постели, и постепенно пришел к тому убеждению, что вы, дарлинг, должны согласиться стать моей женой.
– Вы стали сентиментальны, Чарльз. Я приписываю это вашему нездоровью, – ответила Сента и начала нервно ходить по комнате. Затем она остановилась у камина и закурила папиросу.
– Нет, вы не правы, я совершенно не сентиментален и серьезно об этом думал, так как времени-то у меня ведь было достаточно. Как странно, когда человек сильно переживает, он не может спокойно думать, и это, по-видимому, имеет большое значение. Когда летом я был так сильно увлечен вами, я был безумцем, и сам все испортил. Ведь вы тогда, наверное, вышли бы за меня замуж, не правда ли?
Взгляд его голубых глаз был направлен прямо на Сенту.
– Да, возможно, что тогда я дала бы вам согласие. Но когда мне пришлось в течение нескольких недель спокойно лежать здесь, мои мысли стали совершенно ясными и вернули меня к реальной действительности.
– Сента, скажите, когда вы станете моей женой?
У Сенты уже не было никакого выхода, никакой возможности уклониться от прямого ответа.
– О, милый Чарльз, я никогда не буду вашей женой.
Его брови страдальчески поднялись.
– Почему?
– Я не люблю вас.
– Но ведь вы любили меня до нашего глупого разговора. Сента, неужели вы окончательно отвергаете меня, неужели?
Глаза его засверкали, и одним резким движением он приподнялся.
– Может быть, вы любите кого-нибудь?
– Нет, – с плачем ответила Сента. – Единственная причина, Чарльз, это мое нежелание выходить замуж.
– Вы можете еще подождать. – Чарльз, как типично светский человек, прибавил: – Сейчас конец охотничьего сезона. До начала весеннего, когда мы могли бы повенчаться, – еще целых полгода. За этот долгий промежуток времени вы могли бы подумать.
– Чарльз, все это вы говорите напрасно. Тяжело то, что вы больны, и я должна вам именно теперь отказать, но все же я не могу быть вашей женой, не могу сказать вам почему, каким образом очарование этого лета исчезло. Для меня оно безвозвратно умерло… Я не могу дать вам своего согласия.
– Но это очарование должно вернуться, если бы вы только разрешили, если бы вы дали мне возможность доказать вам, как я вас люблю… как я вас люблю!
Глаза Чарльза с мольбой глядели на нее, как бы говоря: «Подойдите ко мне».
Сента помимо своей воли приблизилась к его постели. Он схватил ее за руки и, с силой притянув к себе, заставил склониться над ним.
– Я не могу поверить, что вы перестали думать обо мне, что вы забыли те чудные мгновения, которые мы вместе с вами переживали летом.
Сента хотела вырваться, но он крепко держал ее.
– Перестаньте, – шепнула она.
– Я оскорбил ваше самолюбие? Вот почему вы не хотите дать свое согласие. Я сделаю все, что вам угодно. Неужели вы не понимаете, что я бесконечно желаю вас… желаю вас…
Стыд и гнев залили румянцем ее лицо. Сента наконец освободилась.
– Я не желаю вас и никогда не буду желать. Я ухожу. Прощайте, – тихо, но ясно сказала она.
Выбежав в галерею, Сента остановилась; ее грудь разрывалась от сердцебиения, она не в силах была дышать.
Она бесшумно сбежала в холл. Не видя ни слуг, спешивших ей навстречу, ни окружающей обстановки, она, как молния, выскочила из дома, со вздохом облегчения покинув его. У роллс-ройса стоял шофер.
– Пожалуйста, отвезите меня обратно в город.
Глава XXVII
Компаньоном Мики был довольно симпатичный малый. В его взгляде на жизнь было то, что мы называем «тонкостью». Сид владел неисчерпаемым лексиконом ругательств и возбуждал этим постоянное любопытство Мики. Но это не мешало ему быть очень хорошим товарищем. Сид чувствовал к Мики большую благодарность за вложенные в дело пятьсот фунтов, которые сделали для него то же, что пища делает для умирающего от голода человека. Его внешность была довольно привлекательна: маленького роста, с удивительно ясными карими глазами, с длинными, как у девушки, густыми ресницами, С 17 до 27-летнего возраста он был банковским клерком. Затем его призвали на войну, которую он полюбил просто как интересное занятие. Все, связанное с ней, – лишения, раны, газы, бомбы, отмораживание рук и ног – все это было перенесено им с величайшей стойкостью и не мешало при воспоминаниях о войне говорить Мики с сияющим лицом:
– Какая чудесная была война, необыкновенно интересный спорт!
Как понимал Мики, с момента вступления в войска Сид совершенно изменился. Он сам о себе говорил: «Я ожил». Он был одним из тех людей, которые не отдавали себе отчета в том, что они находятся в клетке. Когда же клетка раскрылась, Сид предпочел умереть, чем вновь очутиться в ней.
– Я хотел поехать за границу попутешествовать, но у меня нет возможности. Кроме того, война оставила мне воспоминание о себе в виде больного легкого.
В один из тех мрачных дней, которые когда-то предсказывал Сильвестр, Мики спрашивал Сида:
– Станем ли мы с вами когда-нибудь богатыми людьми?
С постоянной папиросой во рту, не отрываясь от своей работы, Сид ответил:
– Ничего, не волнуйтесь, через десять лет все будет в порядке.
– Десять лет? Неужели вы хотите сказать, что раньше этого срока мы не будем иметь настоящих больших доходов?
– А разве у нас недостаточно? Ведь мы хорошо живем, не правда ли? – спросил Сид.
– Да, пожалуй, – хмуро согласился Мики.
Сидя на поломанном колесе, он смотрел на дождь, льющий беспрерывными потоками.
– Столько месяцев быть вблизи Сенты и не догадываться о своей любви к ней!
Позевывая от скуки, он встал. Сид посмотрел на него.
– Так как сегодня, по-видимому, никто не захочет нанять этот автомобиль, имея такую же возможность сделать это гораздо ближе, я предлагаю вам поехать в Лондон, хотите?
– Не знаю, может быть.
– На вашем месте я сделал бы это.
– Что сделал бы? – спросил Мики.
– Поехал бы развлечься. Слушайте, поезжайте, предложите ей где-нибудь пообедать, и когда вы вернетесь, ваше настроение опять будет хорошим.
Проходивший почтальон вручил Мики два письма, из которых одно оказалось каким-то счетом, который он бросил на пол. Сид заметил:
– Спокойствие, спокойствие, молодой человек. – Но минуту спустя, глядя на дико пляшущую перед ним фигуру, он решил, что Мики сошел с ума. Глаза Мики сверкали. Из его уст раздавались какие-то бессвязные звуки, слова и целые фразы. Когда, наконец, Сиду удалось уловить слово «авто», он сказал «да» и прибавил: «Возьмите его», стараясь говорить с ним так осторожно, как говорят с сумасшедшим или малым ребенком. Мики перестал прыгать и, размахивая письмом перед лицом Сида, смеялся до тех пор, пока тот, наконец, не подбежал к нему и не вырвал письмо из его рук. Прочитав письмо несколько раз, Сид возвратил его Мики. Лицо Сида расплылось в улыбку, растянувшую его рот до ушей. Он посмотрел на Мики, как смотрят на божество. Мики когда-то настоял на покупке другого гаража. Сид боялся покупать такой большой участок земли, теперь же общество железных дорог собиралось построить в этом месте новую ветку, и они должны были получить отступную плату в десятикратном размере. Таким образом им удастся оплатить аренду и все то, что необходимо, чтобы, соединив оба гаража, превратить их дело в крупное предприятие.
За секунду Мики оказался в своей комнате, написал ответ и вернулся вниз.
– Я захвачу его в город, – коротко бросил он, – приготовьте авто, пока я оденусь.
Он горел от нетерпения скорее быть в дороге, скорее оказаться в Лондоне.
Какое счастье – дождь такой сильный, что дороги достаточно пустынны для всякого желающего ехать с максимальной скоростью. Проезжаемые им окрестные городки и деревни мелькали мимо, как черные точки.
Сара открыла Мики дверь.
– Она дома, одна? – спросил Мики.
Небо было благосклонно: Сента совершенно одна сидела в гостиной у камина в удобном кресле, откинув голову на подушки. Она не слышала, как Мики открыл и закрыл дверь, и, прежде чем она успела понять, кто вошел, он уже был перед ней на коленях, обхватив ее обеими руками. Его молодое, полное страсти лицо, сохранявшее еще запах ветра и дождя, бивших в открытые окна автомобиля, было так близко прижато к лицу Сенты, что когда он говорил, его дыхание пробегало между ее раскрытых губ.
– Сента, очаровательная, возлюбленная, вы можете продолжать писать ваши чудные книги и делать все, что вам угодно, но только вы будете моей. Вы должны… я буду любить вас каждым дыханием. Я научу вас любить, если вы скажете, что не умеете, – губы его почти касались ее губ. – Но, Сента, вы умеете, вы умеете… – шептал он и она чувствовала, как его холодные пальцы заставляли ее голову все больше и больше склоняться к нему.
– Вы должны… – и губы их слились.
Он целовал ее до тех пор, пока весь мир не был охвачен пламенем, и только они одни, уста к устам, существовали во вселенной.
Ей казалось, что голос Мики раздался где-то вдали.
– О, Сента, неужели?
Она не могла говорить. Почти скрыв свое лицо у него на плече, она лежала в его объятиях, Мики нежно откинул ее голову и посмотрел на бледное лицо, яркие губы которого носили следы его победы. Он весь был полон страсти и желания, чувствуя в своих объятиях любимую. Маленькие прелестные груди трепетали под натянутым шелком платья.
– Мы можем пожениться завтра, когда хотите, завтра будет чудесно, вы моя навсегда, я ваш… Сента, скажите хоть одно слово, я должен слышать ваш голос. – Она сделала легкое движение, но он не отпускал ее. Тогда она широко раскрыла глаза и нежно улыбнулась ему.
– Кажется… я люблю вас.
– Кажется? – дрожащими пальцами он обводил контуры ее лица, каждая черта которого казалась ему необыкновенным чудом.
– Тогда я хочу научить вас говорить мне – «Я вас люблю».
С той страстной близостью, которая умеет быть грубой и вместе с тем бесконечно нежной, он привлек ее еще ближе к себе.
– О, Сента, вам только кажется? Неужели вы не понимаете, не чувствуете, что значит любить, что значит обменяться со своим возлюбленным словами страсти, захватывающей дыхание? Скажите – только вы, я и зимний вечер об этом услышит. Я сохраню тайну в моей душе, и никто об этом не узнает. Но я не в силах не слышать вашего голоса.
Сента с трудом шептала о чем-то, о невозможности говорить, и вновь эти ненасытные обожающие губы прижались к ее устам, ласкали ее шею, лицо, щеки, лоб, желая впитать все ее очарование. Измученная его страстью и любовью и ощущая трепет каждого его нерва, Сента чувствовала, что она действительно любит Мики, что не только его обожание охватило ее, но что она действительно любит этого нового, властного Мики, молодость его чувства и силу его экстаза. Его молодость взывала к ней, будила ее.
В их сердцах, погребенных под пеплом военных страданий, вновь зацветала весна.
– Я не хочу успокоиться, я не хочу ждать! Но, дарлинг, я хочу вам сказать кое-что, о чем вы сами меня просили…
– Я слышал об этом от вашего сердца – оно мне это сказало.
Несколько мгновений он простоял у ее ног, успокоенный нежными прикосновениями ее рук.
– Мы поженимся, как только сможем. Мы будем представлять благородное зрелище двух молодых существ, каждый из которых занят своим делом. Надеюсь, миссис Торрес, вы не перестанете работать и писать, надеюсь, вы не дадите хозяйственным заботам заглушить в вас чудесный поэтический дар? А мистер Торрес будет продолжать плавать в различных маслах, набивать себе шишки, испытывая разные машины, и пахнуть парафином, как это было до сих пор. Не правда ли, чудесная картина полного семейного благополучия? – Он умолк. Сента смеялась, и вновь охваченный страстью, он шептал:
– Неужели правда, о дорогая, неужели?
– Посмотрите на меня, – сказала Сента.
Он поднял голову и увидел в ее глазах нежность и в отблеске своей страсти ее любовь к нему.
– Вы довольны?
– Доволен и счастлив сверх меры, – ответил Мики, вновь положив голову в ее мягкие объятия.
Возвращаясь домой под все еще льющим дождем, он распевал громким голосом, не имея сил сдержать радость души. Хотя он был один, он разговаривал и делился с единственными своими спутниками – ветром, дождем и тучами рассказами о поцелуях и объятиях его возлюбленной, его прекраснейшей Сенты. Он был так неопытен в сладостных вопросах любви.
Вернувшись, он как можно скорее поставил машину на место и на цыпочках побежал к себе в спальню, не желая говорить после блаженных минут ни с Сидом, ни вообще с кем бы то ни было.
Какой Сид милый парень. В комнате ярко горел камин, со стола приветливо глядели бутылка виски, белая булка и ломоть хорошего сыра.
Мики чувствовал себя безумно уставшим физически, но будучи уже в постели, не мог уснуть. Ему все еще слышался голос Сенты, говорившей: «Посмотрите на меня». Ему казалось, что ее густые и мягкие волосы, так сладко пахнувшие, прикасались к его щеке, что ее губы протягивались навстречу ему, ища его поцелуев.
