Текст книги "Игра с огнем"
Автор книги: Оливия Уэдсли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
Глава V
На Портленд-Плесе Г. А. встретила их с «кисло-сладкой улыбкой», как выразился Сильвестр, входя со своей матерью в большую старомодную гостиную. Леди Мери Уильтсир, несмотря на свой пожилой возраст, была одета по моде. Платье ее было очень шикарно. Обилие колец и нитка жемчуга свидетельствовали о ее желании показать свое богатство.
Входя, Клое сказала ей:
– Пожалуйста, не беспокойтесь, не вставайте.
Г. А. ответила:
– Вы и Сильвестр должны сесть поближе ко мне.
Затем, осчастливив их несколькими кисло-сладкими улыбками, она сказала:
– Милые, у меня есть для вас необыкновенная новость, касающаяся маленькой Сенты.
Но в эту минуту Сильвестр, угадав, что она собирается сказать, воскликнул:
– Не помолвлена ли она?
Улыбка леди Мери застыла. Сильвестр самым наглым образом лишил ее возможности быть единственной вестницей такой чудесной новости.
– Да, это так. Необыкновенный роман. Вандорнены – очень богатая семья и, что еще более важно, очень благородного происхождения. Они…
– Да, но, – прервала ее Клое. – Ведь этого нельзя позволить. Это глупо, это почти преступно… Я… она… Сента еще беби…
– Через два месяца Сенте будет восемнадцать лет, – мягко, но решительно ответила леди Мери, – и брак, дающий ей возможность вступить в семью, подобную Вандорненам, ни в коем случае не может быть преступным, моя дорогая Клое.
– О да, я знаю. Но все это ужасно! Ведь Сента еще слишком молода, чтобы выйти замуж.
Сильвестр с любопытством спросил:
– А сколько лет ему?
– Графу Вандорнену тридцать лет.
Сильвестр вскрикнул:
– О ужас!
Леди Мери, готовая сражаться, подняла свою худую руку:
– Позвольте мне вам все объяснить. Я получила прелестное письмо от начальницы пансиона и очень милые строчки от графини Фернанды Сальм-Хальтенбург, что с ее стороны очень мило. Вероятно, письмо Сенты и графа Вандорнена в пути. Они пишут, что Сента очень влюблена в графа Вандорнена, и они решили повенчаться в конце этого месяца. Графиня Фернанда пишет, что вся семья настаивает на том, чтобы свадьба была только там, и нет причин, препятствующих этому.
– Нет причин? Их даже очень много.
– Может быть, вы мне укажете хоть одну.
Бедная Клое растерянно глядела то на Сильвестра, то на леди Мери.
– Брак – это ведь ужасная вещь. Создается безвыходное положение, во всяком случае для первых нескольких лет. В эти первые годы, если ваш брак несчастлив, вы теряете все. Вы утрачиваете то, что никогда не сможете вернуть, даже если потом вы вернете себе спокойствие и свободу. Утрачивается вера в красоту, во всепрощение и в возможность жить с людьми. Ничто не может восстановить эти утраты. Ничто… – В голосе и в глазах ее были слезы.
Сильвестр встал, подошел и обнял ее одной рукой. Она прислонилась к нему головой и прошептала:
– А ведь мы так приятно провели время за чаем.
Поднятием бровей леди Мери выразила свое сочувствие страданиям человеческой души и действительно очень мягко сказала:
– Да, Клое, вы совершенно правы в том, что говорите. Жизнь, действительно, полна трагичных и печальных вещей. Но в случае, о котором мы говорим, мы не имеем никаких оснований думать, что Сента будет несчастна.
– Я ни о чем еще не думала. У меня нет еще никаких планов. Я просто рассчитывала, что Сента приедет и будет счастлива, – ответила Клое почти вызывающе.
– Ах, как это непрактично, – улыбнулась леди Мери.
Клое улучила минуту, чтобы поговорить с Сильвестром наедине. Глядя в его смешное, милое, детское лицо, она сказала:
– Дорогой Сильвестр, право, ужасно странно все это. Сента любит Вандорнена, он ее… Попробуй утешить твою бедную мамочку.
Сильвестр взволнованно сказал:
– Конечно, мамочка, не волнуйся, все будет в порядке. Г. А. настаивает только потому, что все еще помнит о наших скверных обстоятельствах.
Они вместе вышли. На улице Сильвестр взял ее под руку.
– Если тебе все равно, то мне кажется, дарлинг, мы не пойдем в кино. У меня было бы ощущение, будто мы на похоронах. Понимаешь ли ты меня?
Сильвестр рассмеялся:
– Дарлинг, но ведь это помолвка.
Но Клое не хотела ни развлечений, ни утешений.
Сильвестр попробовал убедить ее:
– Но ведь вероятнее всего, ты и сама хотела бы, чтобы Сента вышла замуж. Для нее это самое лучшее. Что же бы она делала? Нико стремится вырваться из дома. А ты всегда говорила, что была бы рада, если бы…
– Да, но все это теперь совсем иначе. Сента – беби… Этот мужчина – иностранец, значительно старше ее… Она будет жить за границей.
– Да, мама, но мы не можем вечно гулять в Риджент-парке, даже если Сента останется навсегда за границей. Идем домой!
В автобусе они все время молчали. Приехав, застали письмо от Сенты.
Схватив его, Клое побежала сообщить новость Саре.
– Вот оно что! – воскликнула Сара, услышав эту новость.
Клое читала письмо с жадностью. До Сильвестра и Сары долетали только отрывки.
– Сента говорит, что она никогда не думала, что такое счастье мыслимо. Он страшно мил. Вот любительский снимок с него.
Все трое изучали маленькую фотографию, на которой Макс был в костюме для верховой езды.
Сильвестр сказал:
– А я тебе говорю, он очень шикарный. Он совсем не выглядит старым. Вообще, нельзя определить сколько ему лет.
Клое продолжала читать письмо Сенты: «Мы повенчаемся здесь, потому что здесь мы узнали друг друга»… Она прервала чтение и отсутствующим голосом сказала:
– Сента хочет, чтобы мы послали ей срочной почтой все ее фотографии, так как Макс, или как его там зовут, должен уехать на неделю в Киль и она хочет, чтобы он взял с собой одну из ее карточек.
Сара хладнокровно заметила:
– Вам нужна чашка чаю, вот что вам нужно.
В дверях она столкнулась с Нико, возбужденной и радостной, которая на лету поцеловала Клое.
– Мама, как это все чудесно! Тетя Мери мне телефонировала! Подумай, Сента и такой замечательный брак! Ах, вот письмо от нее…
Она схватила письмо Сенты и с удовольствием разглядывала карточку Макса.
– Он чудный, прелестный. Как бы я хотела, чтобы меня послали в Рильт!
Она села на тахту, поджав под себя одну ногу и качая другой. Она была так прелестна, что напоминала фарфоровую дрезденскую статуэтку. У нее был изумительный цвет лица, тонкие черты, прелестные голубые глаза с очень длинными темными ресницами и вьющиеся волосы почти золотистого оттенка.
– Ах, мама. Ведь мы все туда поедем. Это будет замечательно. Может быть, у Макса есть еще интересные братья.
Сильвестр сказал:
– Как для тебя все просто. Твоя душа настроена только на внешние проявления. Не правда ли?
– А если бы твоя душа, – возразила Нико, – была настроена на более простые вещи в виде шнурков для ботинок и хорошего ухода за ногтями, это было бы недурно. Неплохо было бы также, если бы твой галстук был на месте. Это значительно улучшило бы твой внешний вид, мой дорогой.
Клое прервала их:
– Милые дети, какое значение имеют все эти пустяки. Кто будет знать через сто лет о том, завязывал ли Силь свой галстук вокруг шеи или носил его в виде браслета? Ведь самое главное в жизни – это понимать истинную сущность вещей.
– Да, мама, – сухо подтвердила Нико, – вот именно потому-то я и советую Сильвестру попробовать быть аккуратным. Вероятно, он только сегодня неаккуратен, и хотя его внешность не имеет никакого значения и будет совершенно забыта через сто лет, все же, если через полчаса кто-нибудь заметит его порванный галстук и грязные ногти, это будет довольно неприятно.
Решительная, самоуверенная и элегантная, она поднялась и сказала:
– Я должна бежать, я не буду дома обедать. До свидания, дарлинг.
Сильвестр проводил ее до дверей, подождал, пока она спустилась с лестницы, и крикнул вслед:
– Смотри, не переоценивай самое себя! У тебя в чулке дырка величиной с тарелку! До свидания!
Глава VI
В день своего отъезда в Киль Макс послал Сенте букет темно-красных роз с небольшой запиской: «Partir, c'est mourir un peu». Это было первое ее любовное письмо. Идя в Фридевальд, она взяла его с собой. Это было единственное ее убежище от любопытствующих членов семьи Макса, от их бесконечных расспросов и тяжелой церемонии чаепития. В лесу она легла на мягкий ковер из сосновых игл и бесконечное число раз перечитывала маленькое любовное письмо. «Разлука – это смерть», – это правда.
Серьезными глазами глядела она на видневшийся сквозь деревья кусочек моря. Сегодня утром в прекрасном настроении Макс уехал на чудесном маленьком золотисто-белом пароходе, направляясь к югу, в Эккернфорд, где она также когда-то бывала. Каким странным казалось теперь, что было такое время, когда Макс для нее не существовал, что только несколько дней тому назад она была бы весела оттого, что сегодня четверг и весь пансион поедет в Хонау или Колунд, и вопросом дня было бы – приедет ли к ним Фернанда, споет ли она. Все вышло теперь из круга ее интересов. Ослепительное сияние, исходившее от ее любви к Максу, поглотило все остальное, бывшее прежде таким близким и дорогим. Скоро, через две недели и два дня, она повенчается с ним в маленькой часовне около замка, омываемой водами озера. Там Макс и она станут на колени, получат благословение, поклянутся любить и уважать друг друга… Двое людей… Когда они поднимутся на ноги, они будут одним существом, соединенным навеки. Сента спрятала лицо, закрыла его руками. Ей казалось, что счастье не может быть таким огромным.
Зачем Макс уехал? Ведь он все это мог бы сделать в будущем году, когда и она смогла бы поехать с ним. Но он уехал, потому что ему нужно было быть сегодня в два часа у кого-то на завтраке.
Уехал по морю, искрящемуся бриллиантами и сапфирами под ярко-голубым небом цвета бирюзы. Но вся эта красота не стоит улыбки его чудных голубых глаз. Четыре дня – четыре вечности. Странно, что для нее не имело значения, приедет ли на свадьбу кто-нибудь из ее родных. Если приедет – тем лучше. Она как будто совершенно оторвалась от своей семьи, от своего родного дома и всех прежних интересов. Она думала, что она уже совершенно не англичанка в душе и перестанет быть фактически таковой через две недели…
«Я хотела бы уснуть и проснуться только тогда, когда приедет Макс», – думала она. Но ведь она может написать ему! Сента побежала домой и начала писать.
«Всего только шесть часов тому назад вы уехали, а мне кажется, что прошла вечность. Вы говорили мне, что когда я буду вам писать, то должна рассказывать все, что происходит со мной. Все сводится к тому, что я не могу жить без вас, только потому, что вас нет со мной. Возле меня лежат ваши розы. Помните ли вы, как вы мне подарили чудную красную розу в тот день, когда мы были в Хольнице, и как мы оба ее целовали. Даже те, которые вы мне сегодня прислали, не кажутся мне такими красивыми. О, Макс, как бесполезны слова, как бессмысленны они! Одним прикосновением к вам я сказала бы, дорогой, больше, чем исписав целые горы бумаги. Передайте мою любовь всем моим любимым местечкам: 1) тому чудесному за ушком, ощущение которого бросает меня в дрожь; 2) дорогой белой полоске, виднеющейся над вашим высоким воротником, когда вы склоняете голову, чтобы закурить папиросу. Помните, что я – лепесток вашего сердца, теперь и навеки, и что моя любовь к вам – беспредельна».
Макс ответил:
«Милый, незабвенный лепесток моего сердца, любовь моя! Через два дня мы встретимся. Приезжайте мне навстречу в Фленцбург, и мы вместе вернемся домой. Дорогая, попросите Иоахима взять закрытый «Мерседес». В этом году здесь страшно интересно. Очень много военных и политических деятелей. В моих мыслях вы – неотступно, в моем сердце – навсегда.
Ваш Макс».
В четверг, в день возвращения Макса, был дождь. Сента страшно волновалась и вместе с тем трепетала от радости. Она не смела взглянуть на Макса. Сидя в авто, он прошептал:
– Посмотрите на меня.
Мгновенно промелькнуло лицо с выражением ожидания на нем, затем объятия и – он стал целовать ее, проявляя почти страсть дикаря. Среди поцелуев он бросал какие-то слова, которых Сента почти не слышала.
– …Никогда не брошу вас… Если бы мы встретились год тому назад…
Она освободила свои руки:
– В чем дело?
Ее полный ужаса голос изменил настроение Макса. Его лицо потеряло свое напряженное выражение, глаза улыбнулись, и нормальным нежным голосом он сказал:
– Вот видите, во что превращает меня разлука с вами.
Сента попробовала рассмеяться, но вместо этого расплакалась. Макс, улыбаясь, осторожно стал дразнить ее:
– Хороший способ приветствовать мой приезд.
Сента, закрыв свое лицо, покачала головой.
– Вы были совсем другим. Вы не так любили меня перед отъездом.
Макс поднял ее голову.
– Я люблю вас еще больше. В этом разница, беби, вы испортите мне мой костюм. Он будет совершенно мокрым.
Но Сента ничего не хотела слушать и только с отчаянием повторяла:
– Почему вы были совсем другим?
Максу удалось поднять ее лицо; его холодные и суровые губы страстно ее целовали. Он прошептал:
– Маленькая девочка не должна задавать так много вопросов.
На террасе их ожидала Фернанда. Она заговорила с Максом по-итальянски. Никто из них не улыбался. Разговор их был короткий и отрывистый. Сента отошла к каменной балюстраде и облокотилась на нее. Фернанда позвала ее.
– Простите меня. Я хотела только спросить Макса о некоторых семейных делах.
В великолепном новом костюме вышел Фриц и обратился к Максу:
– Я был в той комнате и слышал ваш разговор по-итальянски. Это невозможно.
– Будем надеяться, – сказал Макс.
Когда позже Сента пошла с Максом в Фридевальд, она сказала:
– Я хотела бы знать, что от меня скрывают.
Макс, не отвечая ей, продолжал прогулку, положив руку Сенты в карман своей куртки. В Фридевальде он бросил свою сигару и с тем же отчаянием любви обнял Сенту. Спустились сумерки. По деревьям пробегал холодный ветер. Макс снял свою куртку и закутал в нее Сенту. С легким вздохом она сказала:
– О, дарлинг. Как приятно! Она еще теплая.
Она посмотрела в его угрюмое и бледное лицо. Он пристально глядел на море.
– Опять вы меня покинули, опять вы мысленно далеки от меня, Макс.
Она притянула к себе его голову, и ее ясные и нежные глаза глубоко заглянули в его…
– Макс, если что-нибудь случилось, пожалуйста, скажите мне. Прошу вас.
Он кивнул ей и очень спокойно сказал:
– Есть слух о войне между Австрией и Сербией в связи с покушением на эрцгерцога. В обеих странах большое озлобление и волнение. Быть может, все это кончится ничем.
– И вам, конечно, придется пойти?
– О да!
Тогда она схватила его руки обеими руками, стала на колени и, близко прижавшись к нему, сказала с отчаянием в голосе:
– Макс, женитесь на мне теперь, то есть я хочу сказать, давайте сейчас же повенчаемся.
– Вчера я отдал нужные распоряжения, – ответил Макс.
Они долго сидели, тесно обнявшись, и вздрогнули, когда раздался резкий звук сирены с морской станции Мёвик. Она находилась далеко внизу. Верхушки башен этого маленького городка ясно вырисовывались на чистом небосклоне. Сирена опять заревела.
– Пойдемте, – сказал Макс. Он помог Сенте встать и взял ее за руку.
Глава VII
Спустя три дня пришла телеграмма. К свадьбе еще ничего не было готово. Макс сказал:
– У меня есть время до 12 часов ночи, – и обратился к Сенте: – Наденьте пальто и поедем куда-нибудь.
Когда они вышли из комнаты, он сказал Фернанде:
– Никто ничего не знает. Фалькен сказал мне в Киле, что, может быть, все это рассеется. Что бы ни случилось, позаботься о Сенте. Если можно будет венчаться, я протелеграфирую, и тогда Сента должна будет сейчас же приехать ко мне. Если нельзя будет, то придется подождать.
Сента вернулась.
– Мы возьмем открытое авто и поедем к морю. Может быть, в Зондербург?
Горячее солнце светило сквозь дымку. Было очень жарко. Макс долго молчал. Потом сказал Сенте:
– Обнимите меня.
Сента прижалась к его плечу, вложила свою руку в рукав пальто и почувствовала теплоту сильной руки.
– Где бы я ни был, я буду помнить эту минуту, – сказал он.
Они поехали дальше в Зондербург. Когда они вошли во двор старого замка, уже спустилась ночь. Взяв из авто подушку и положив ее на низкую каменную ограду, Макс сказал Сенте:
– Сядьте здесь, – и сам сел рядом с ней.
Потом заговорил:
– В течение последних дней мы, собственно говоря, мало разговаривали. Вы сами правильно тогда написали, что слова не имеют значения. Но теперь, когда мне придется вас покинуть, мы должны поговорить друг с другом. Сента, если я казался беспричинно счастливым, это не значило, что в глубине моей души не было глубокого чувства. С самого начала я боялся любить вас. Мне хотелось любить вас только легко и поверхностно. Но потом я убедился, что не в силах. Что-то в вас страстно призывало меня к себе. Впервые в жизни я почувствовал, что мне необходим друг, что мне необходим кто-то. Вы были этим другом. Вы мне всегда нужны. Я не могу без вас жить.
Она решительно ответила:
– О, Макс, я не представляю себе жизни без вас. Даже в течение тех четырех дней, когда вас, не было, только часть моего «я» смеялась, дышала и двигалась, а та часть, которая принадлежит вам, – только она имеет значение – была с вами, в вашем сердце, в вашей душе. Я вечно буду вас так любить.
Макс упал на колени и закрыл руками свое лицо.
– Если мы не сможем сейчас повенчаться, вы подождете, пока я освобожусь, и приедете ко мне куда бы то ни было. Фернанда вам поможет. Я просил ее об этом. Она обещала.
– Мне никто не нужен. Я приеду. Клянусь.
Она прижалась лицом к его щеке и нежно ласкала его трепещущими пальцами, быстро проводя ими по его густым волосам, которые она так любила.
Наступило глубокое молчание. Они сидели, прижавшись друг к другу.
Макс тихо сказал:
– Становится поздно.
Они оба поднялись.
Почти неслышным шепотом он проговорил:
– Здесь, где мы впервые полюбили друг друга…
Под его поцелуем Сента почти потеряла сознание.
Глава VIII
Во дворце жизнь менялась ежечасно, почти ежесекундно: люди, разговоры, атмосфера. Уехал Гизль, веселый, сдержанный и совершенно другой. Кончался июль. Макс был где-то в Венгрии, откуда ежедневно телеграфировал Сенте. Его сестра и мать уехали в свое имение Дорнен и оттуда написали Сенте любезное письмо. 24-го Макс приехал на автомобиле. Пробыв в пути трое суток беспрерывно, он выглядел серым от усталости. Он вошел в дом без доклада и быстро поздоровался с Фернандой. Она сейчас же вышла, оставив его с Сентой. Прошло несколько долгих минут. Они молчали. Макс погладил ее волосы, затем сказал:
– Война, и мы не можем повенчаться. Я, кажется, перевернул все силы неба и ада, пробовал все устроить, но есть осложнения. Меня не пускают. – Его усталое лицо подергивалось. – Сядем, как мы когда-то сидели, на старый диван.
Он сел в свой любимый уголок, и Сента лежала в его объятиях. Вернулась Фернанда, неся для Макса сендвичи, бренди и содовую воду.
Она спросила Макса:
– На сколько тебя отпустили?
– До двух часов ночи. – Было уже восемь.
– Пока мы будем обедать, – сказала Фернанда, – ты сможешь принять ванну и переодеться, а потом Сента и ты отдельно пообедаете.
Машинально улыбнувшись, Макс сказал:
– Ты ангел доброты.
Короткими отрывистыми фразами он говорил с Сентой, прижавшись щекой к ее щеке, крепко обняв ее.
– Дарлинг, вы должны поехать домой. Я приехал, чтобы все это устроить. Я, конечно, буду вам писать, где бы я ни был. Я считаю, что война продлится недолго. Как только все кончится, я приеду к вам, и мы повенчаемся в Лондоне. Я хотел бы, чтобы вы, вернувшись в Англию, повидались с одним моим другом. Он живет в Люисхеме. Его зовут отец Дальзель. Скажите ему, что он нас должен повенчать. Дарлинг, есть ли у вас достаточно денег? Я привез с собой столько, сколько мог, немецкими деньгами на случай, если…
– На случай чего? – шепнула Сента.
– Есть слухи, что Германия тоже примет участие в войне. Так ли это – никто не может предугадать. Но вы, дорогая, не должны здесь оставаться. Отчасти из-за этого я приехал. Фернанда знает…
Сента закрыла ему рот рукой. Он сильно волновался. Она прижалась своими холодными губами к нему и сказала:
– Макс, ничто не имеет значения, кроме опасности, угрожающей вам. О, мой дорогой, моя любовь. – Слезы брызнули из ее глаз и залили его лицо. – Макс, если вас убьют, я буду желать себе смерти.
С глазами, полными горя, он ответил:
– Если бы меня убили, это было бы не самое ужасное, что могло бы случиться с нами.
Сента не вполне поняла его:
– Разве мне не все равно, вернетесь ли вы слепым или хромым, лишь бы это были вы.
Делая странное ударение на словах, Макс сказал:
– Ничто не может нас разлучить, ничто. Помните об этом, Сента, и твердо верьте.
. . . . . . . . . .
Когда он спустился после обеда, вид у него был все еще усталый, но более свежий. Больше уже ему и Сенте не пришлось быть одним. Графиня Генриетта, Фриц, Альберт Гунтер и остальные не отпускали их от себя. Но все-таки Сенте удалось улучить минуту и поговорить с Максом. Макс пробовал говорить на разные темы, рассказывая Сенте различные случаи из военной жизни и о своих солдатах.
– Когда-нибудь вы увидите их, дарлинг.
Но вдруг все это оборвалось. Усилия быть храбрым ни к чему не привели, и вновь они возвратились к песне своей любви.
Сента говорила:
– Небо, деревья ко всему безразличны. Они остаются навсегда… Ничто не причиняет им страданий… О, Макс!
Макс пробовал ее утешить, но она продолжала плакать, полная отчаяния, как слабое дитя. Он чувствовал, как сильно бьется ее сердце.
– Сента, – он заставил ее поднять голову. Ему не хотелось терять ни одного мгновения, не видя ее лица. – Расстегните мне воротник, он только мешает.
Сента почувствовала, как на его шее пульсирует жилка.
– Найдите маленькую цепочку и вытяните ее. – На цепочке висело обручальное кольцо.
– Я хочу, чтобы вы, дарлинг, носили его, пока мы не встретимся, так как я носил его всю эту неделю. – Он надел ей цепочку с кольцом, чтобы оно своим прикосновением напоминало Сенте о нем.
Послышался шум авто. Макс сказал:
– Я должен ехать.
Он взял Сенту за плечи и посмотрел ей в лицо.
– Вы – единственная, которую я когда-либо любил. Ничто не может нас разлучить, если мы достаточно любим друг друга. – Затем он страстно поцеловал ее в губы. – Для нас нет слова «Прощай!»
