Текст книги "Несмотря ни на что"
Автор книги: Оливия Уэдсли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
– Чип – один из лучших людей, каких я знаю, торопливо вставил Джон.
– Какой вы примерный друг – прямо из хрестоматии, – съязвила Кэролайн. Ваша верность и постоянство в дружбе обращают мои мысли к Библии и вызывают желание говорить о Давиде и Ионафане! А знаете, почему, собственно, я пытаюсь умалить достоинства мистера Чипа?
– Нет. Почему?
– Да потому что он меня не любит, – а я терпеть не могу, чтобы меня не любили. Люди обыкновенно уверяют, что им это решительно все равно. Конечно, такое равнодушие – отличный оплот против чужого презрения и помогает сохранять самодовольство… Но чаще всего они только притворяются, что им все равно! А странно, что хочется нравиться непременно всем, правда? Странно и унизительно. Потому что я, например, не могу примириться с антипатией ко мне даже тех, кого презираю. Я хочу все же, чтобы они мною восхищались, дорожили. Я чту обычай давать «на чай» швейцару или носильщику, потому что мне хочется внушить ему расположение к себе. Разве это не глупо и не мелочно?
Она не спрашивала, а просто удивленно констатировала факт. Голос ее звучал весело.
– Вы и друзей заводите из таких побуждений? – спросил Джон.
Кэролайн посмотрела на него. Его голова была ярко освещена луной.
– А это зависит от человека, с которым хочется подружиться, – сказала она полушепотом.
Гондола вошла в полосу тени. Было очень тихо, только вода журчала за кормой. Рука Кэролайн на мгновение легла на руку Джона. И Джон тотчас же сжал ее в своей.
Вся кровь прилила к его сердцу от прикосновения этой прохладной руки. Ему было ясно видно ее белое лицо, ресницы, трепетавшие на щеках, как темные шелковистые крылышки: Запах ее духов словно окутывал их обоих плотным сближающим покровом.
Джону казалось, что рука, лежавшая в его руке, тянет куда-то за собой. Он опустил голову, не мог вымолвить ни слова. Он слышал прерывистое дыхание Кэролайн. Потребность поцеловать ее становилась такой властной, что противиться было невозможно…
Леди Кэрлью проснулась и спросила, не спала ли она.
– Я прозевала что-нибудь, дружок? – спросила она жалобно у Кэролайн. – Какой-нибудь фейерверк или один из этих славных старых дворцов, сверху донизу в огнях?
– Было что-то такое ослепительное, вроде пожара, – сказала весело Кэролайн, и голос ее шелестел, как шелк. – Не правда ли, Джон?
Джон первую секунду не был в состоянии ответить, так сильно у него колотилось сердце. Потом сделал над собой усилие и очень спокойным и равнодушным тоном сказал:
– Разве? Боюсь, что я тоже, как леди Кэрлью прозевал это.
Его рассердила веселость Кэролайн. Но, когда она придвинулась близко и как будто нечаянно коснулась его, он снова весь затрепетал.
«Что это? – спросил он себя. – Неужели я действительно влюблен в нее?»
Он с пристальным любопытством взглянул на Кэролайн, когда они вошли вместе в нарядный вестибюль отеля.
Она красива… Но жениться?..
Нет, жениться у него не было никакого желания.
Он сидел рядом с Кэролайн, и они пили кофе и докуривали папиросы.
Скоро приехали и остальные. Чип устроился в кресле рядом с Джоном.
– Я привезла его обратно в целости и сохранности, как видите, – сказала сладеньким тоном Кэролайн.
Чип, улыбавшийся своей милой обезоруживавшей улыбкой, подумал про себя, что если этот подвиг и был совершен, то, конечно, благодаря неуязвимости Джона или какой-нибудь помехе.
Вечером он приплелся к Джону в спальню. Пришел говорить о Кэролайн. Таково, во всяком случае, было его тайное настроение. Чип считал себя большим дипломатом.
– Ужасно хорошенькой была сегодня мисс Кэрлью, не правда ли? – начал он («Это собьет его с толку, он ни за что не догадается, что я имею зуб против этой девицы».)
Джон продолжал энергично чистить зубы. Окна были открыты настежь и к холодному воздуху ночи, проникавшему в комнату, примешивался легкий запах зубного порошка.
Джон покончил с процедурой умывания и босиком подошел к Чипу.
– Ты пришел узнать, не собираюсь ли я сделать ей предложение?
Было в выражении его лица какое-то напряженное оживление и решительность. У Чипа похолодело внутри. Он молча смотрел в ярко-голубые глаза, смеявшиеся на загорелом, обветренном лице. У Джона волосы были взлохмачены, и это придавало ему поразительно юный вид. Что-то новое сменило его обычное выражение приятной, чуть-чуть дерзкой уверенности и самообладания.
– Hу и что же – так оно и есть? – спросил в свою очередь Чип.
– Кажется, да, – отвечал Джон.
Он неожиданно потушил электричество и уселся на кровать, обхватив руками колени.
– Кэролайн не такая обыкновенная, как другие, – сказал он быстро. – Ты понимаешь, что я хочу сказать? Все женщины очень скоро после замужества делаются до утомительности одинаковыми. Кэролайн никогда не станет похожа на других, она своеобразна. И потом – она может быть замечательной помощницей человеку, который делает карьеру…
– Ты ее любишь? – спросил уныло Чип.
– Меня ужасно тянет к ней, – отвечал Джон откровенно.
– А она?
– Не знаю. Кажется, и ее ко мне тоже.
Он усмехался как-то странно, вспоминая минуты в гондоле.
Чип направился к окну, насвистывая сквозь зубы.
До него донесся голос Джона:
– Я всегда думал, что когда влюбишься в девушку, все решительно в тебе изменится. Оказывается, это не так. Любовь только привязывает тебя к одному и отрывает от всех остальных. Если Кэролайн выйдет за меня, то могу считать, что я – счастливчик. Пол-Лондона было в нее влюблено и ухаживало за ней в разное время.
– Ты считаешь это плюсом?
– Во всяком случае, я нахожу, что у половины Лондона хороший вкус. А что же другое ты ожидаешь от меня услышать, старый ты дурак? Чип, в этой девушке удивительная смесь всего! Она как будто живет сотней различных жизней, и знает это, и смеется над собой и над всеми.
– Веселенькую семейную атмосферу это обещает!
Джон вскочил и подошел к приятелю.
– Ты не слишком оптимистически настроен, старина! Я замечаю, что тебе Кэролайн не нравится. Но почему бы тебе не примириться с тем, что я не разделяю твоей антипатии?
– Тебе еще не сто лет, – сказал Чип ворчливо, – и спешить некуда. – Женитьба – шаг серьезный. Я полагаю, не очень весело знать, что связываешь себя навсегда… если только человек не любит по-настоящему.
– Не очень весело и жить одному, как перст, – возразил Джон сухо.
Он достал папиросу и куря зашагал по комнате.
– Все это очень хорошо, – заговорил он волнуясь, – жить здесь в комфорте. Чудесно проводить время, любоваться красотами Венеции. Множество людей могут жить так всегда, но мне это скоро надоело бы до смерти. Мне нужно вернуться в Лондон и уйти с головой в работу. Коррэт будет меня продвигать, но слабо. А лорд Кэрлью в один день мог бы сделать для меня то, чего Коррэт не сделает в пять лет. Это не значит, что я хочу жениться на Кэролайн только из-за того, что ее родные – влиятельные люди. Это, конечно, было бы низостью. Она дьявольски привлекательная девушка, достаточно красива, чтобы заставить мужчину потерять голову. Я только хотел сказать, что Кэролайн замечательно подходит для роли хозяйки политического салона…
– Но не женятся же люди только для того, чтобы давать званые обеды и обзавестись хозяйкой для этих обедов?
– Можно привести еще дюжину оснований, менее важных, чем хорошие обеды и красота девушки, – сказал Джон небрежно. – Ты не можешь, надеюсь, не признать, что Кэролайн способна внушить любовь.
Последние слова он сказал как-то застенчиво.
– Так ты ее любишь? – настойчиво допрашивал Чип. – Или это все сделали гондолы, да дворцы, да эти поэтические каналы вместо улиц, да песни гондольеров? (Никого шумнее этих проклятых парней я не встречал в жизни!) Джон, действительно ли это настоящее чувство? Конечно, бывает, что влюбляешься сразу… Но ты не успел узнать мисс Кэрлью.
– Знал ли когда-нибудь один человек другого? – зевнул Джон.
– Все-таки не мешает иметь некоторое представление друг о друге, если люди намерены вступить в брак, – продолжал терпеливо убеждать Чип. – Припомни-ка, что ты говорил на этот счет, когда мы с тобой в прошлом мае гуляли по дороге в Абингдон? Мы толковали о женитьбе, о любви, и ты…
– Я на многое теперь смотрю иначе, – перебил Джон. – На «возвышенную» любовь, мечты и всякие такие штуки… А что, Чип, не холодно тебе?
– Твои намеки так же осторожны, как движения носорога, – отозвался Чип. – Я ухожу, успокойся.
– Не падай духом, братец. Вероятнее всего, что твои тревоги окажутся напрасными, и Кэролайн мне откажет.
– Дай Бог, – пробурчал невнятно Чип, уже по ту сторону двери.
Он совсем перестал понимать Джона.
Странная нетребовательность! Убогий идеал счастья, готовность смотреть на брак, как на простую сделку, и удовлетвориться такого сорта браком… «Неужели, – спрашивал себя Чип, сидя на краю кровати и не раздеваясь, – неужели он во всем в жизни будет держаться такой сомнительной линии?» От Джона его мысли перешли на Кэролайн.
В том кругу, где он вращался, в кругу клубмэнов и спортсменов – о Кэролайн говорили не совсем хорошо. Чип слышал раз или два вольные намеки на ее счет. Джон же не слыхал ничего: Женева слишком далеко от Лондона.
«Хоть бы Бог помог, чтобы она дала ему отставку, – размышлял Чип. – У нее, вероятно, есть целая куча более блестящих предложений».
У Кэролайн, действительно, имелось много претендентов на руку. Но все они были так пылки и настойчивы, что их не приходилось завоевывать. Джон же упорно не желал лежать у ее ножек и оставался самим собой. Это-то и привлекало Кэролайн. Джон был недурен собой, но у нее было много поклонников более красивых. Он был довольно состоятелен, но другие – богаче. Но Джон замкнулся в себе, и его ничем не удавалось выманить из этой крепости. Вот что не давало покоя Кэролайн!
Сначала он только нравился ей; теперь она начинала находить в нем какое-то магнетическое обаяние.
Он небрежно принимал то, чего другие домогались, – и это давало ему явное преимущество перед другими.
Кэролайн не смущало, что Джон в данный момент был ничто, человек без положения в обществе. Она даже, в силу какого-то примитивного великодушия, была довольна в глубине души, что это она даст ему все. Ей хотелось покорить его, потому что он казался таким независимым.
«Я, кажется, наконец, влюблена», – сказала она себе с приятным удивлением в тот вечер после катанья в гондоле.
И впервые в ее похожей на пламя на ветру жизни испытала волнующую нежность, подумав о Джоне, который уже спал, вероятно, утомленный впечатлениями дня. Она приложила ладони к пылающему лицу и когда, наконец, уснула, то улыбалась во сне.
А Джон не спал и размышлял о своем настоящем и будущем.
Какое-то низкое чувство заставляло его втайне желать поскорее сообщить новость о своем обручении.
Кэролайн была прекрасная партия, и, презирая себя за такие мысли, Джон все же хотел, чтобы мать знала это. Он неизвестно отчего был зол на весь мир, сознавал нелепость этого – и все же продолжал злиться. Брак с Кэролайн должен был вознаградить его за какую-то воображаемую обиду. И, кроме того, если не душа, то чувственность в нем была сильно затронута этой девушкой.
Сойдя утром вниз в столовую, он застал там Дерри и Чипа, которые уже кончали завтракать. Кэролайн никогда не завтракала в столовой.
Дерри на ужаснейшем итальянском языке попросил лакея положить ему еще рыбы и обратился к Джону:
– Слыхали новость? Родитель вне себя от волнения. Какая-то передряга в политике.
Облегчив себя таким лаконичным сообщением, он набил рот ветчиной и яйцами.
– Смена кабинета, – объяснил Чип Джону. – И в связи с вопросом о Триполи.
– Мы все снимаемся с якоря, – продолжал Дерри. – Я, во всяком случае, еду в Лондон во вторник, мои каникулы окончились.
Джон, обжигая рот кофе, был занят только одной мыслью: какой удобный случай получить назначение, прочно устроиться, – если только лорд Кэрлью сумеет помочь ему!
Теперь от Коррэта не будет пользы. Произойдет основательная чистка, и влияние приобретут новые люди.
Джон просто трепетал от возбуждения, но ждал, пока появится Кэрлью, чтобы переговорить с ним.
Лорд Кэрлью прошел через всю комнату, подняв красивую седую голову и неся в худощавых руках целую кипу газет.
– А, Теннент! – сказал он любезно. – Доброе утро! – И заговорил о предполагавшемся на сегодня пикнике.
Джон ожидал, горя нетерпением узнать, обсудить то, что его интересовало. Наконец, лорд Кэрлью сказал спокойно:
– Боюсь, что наш отдых здесь придется завтра закончить. Просматривали газеты?
Он протянул одну из них Джону. Это был итальянский листок «Обсерватор».
– Здесь только телеграмма Райтера. Но я телеграфно запросил Лондон о подробностях.
– Что все это означает? Чем оно может закончиться, сэр? – спросил Джон, пробежав сообщение в газете.
Он остановился возле лорда Кэрлью на террасе с руками в карманах, стараясь не выказывать волнения.
– Настоящий кризис есть начало конца, – сказал лорд Кэрлью. – «А там – потоп», я полагаю, – улыбнулся он, цитируя знаменитую фразу Людовика. – Думаю, впрочем, что мы еще вернемся к власти. Но это, конечно, рискованная игра. Нам необходима помощь. Столько людей выбыло из строя. Война с бурами, осложнения в Египте, – это отнимало у нас каждый раз какого-нибудь способного человека. Нынче все очень неустойчиво и неопределенно, а каждому, естественно, хочется сохранить место.
– Конечно, – подтвердил Джон.
Когда Кэрлью вернулся в комнату, Джон долго еще шагал по террасе, а в мозгу его так и бурлили честолюбивые мысли, заманчивые картины.
Не будь этого падения министерства, ему, может быть, пришлось бы целые годы «выжидать» начала своей карьеры. Теперь не придется. Каким-нибудь путем он получит подходящее назначение, не одно, так другое!
Он бросал папиросу за папиросой, забывая даже закурить их.
Он мог бы предложить свои услуги лорду Кэрлью – ради любви к делу, без надежды выдвинуться. С точки зрения такого человека, как Кэрлью, участие в «работе для страны» – достаточное удовлетворение.
Ему и в голову не придет, что можно требовать или даже только ожидать от него, чтобы он употребил свое влияние для чьих-либо личных целей.
…Да, ради постороннего, ради человека, не имеющего никаких прав на его поддержку… Но если…
Джон остановился. Глаза его сузились так, что видна была только сверкающая, как сталь, голубая полоска между короткими густыми ресницами.
Все его возбуждение в этот момент вылилось в какой-то экстаз нежности к Кэролайн.
Его лицо горело. Воспоминания о вчерашнем вечере нахлынули волной блаженства и все затопили.
А что, если она и вправду любит его?! И захочет стать его женой?!
«Господи, какая жизнь, какое блестящее будущее! Чего бы мы ни добились вдвоем!» – говорил он себе.
Джон верил в себя, но в нем не было наглого самодовольства. И о согласии Кэролайн он думал без уверенности.
Он говорил с Чипом весьма легким и уверенным тоном, но теперь при свете дня и после всех событий – независимая, своевольная Кэролайн с ее великолепным пренебрежением ко всему, кроме собственной особы, казалась совсем не такой уж легко досягаемой для него.
Если решиться попытать счастья, то надо собраться с духом и сделать это поскорее. Отчего бы не сейчас?
Ему передалось ликующее настроение этого ослепительного дня, смеявшихся и шумевших на улице людей, радужных переливов воды на солнце.
Он отправился в город и купил фиалок и роз, целую груду, и послал их Кэролайн через ее горничную.
«Не спуститесь ли вы на террасу поболтать со мной?» – написал он.
Горничная вернулась с ответом, что мисс Кэролайн придет вниз приблизительно через час.
Глава IV
Целый час!
Джон снова вышел, накупил газет, французских и итальянских, и попытался читать их. Но он так нервничал, что не мог ни на чем сосредоточиться. Каждый звук шагов заставлял его вздрагивать и подымать глаза.
В нем просыпался безотчетный страх при мысли об утрате свободы, об оседлости, обо всем, что станет неизбежным, если Кэролайн скажет ему, что любит его.
И внезапно большая усталость и безразличие сошли на Джона. Все его желания как будто выдохлись, выдохлась душа, сразу посерело все впереди.
Все мечты казались бесконечно далекими, и он словно очутился в незнакомом месте, где все – враждебно.
«Но ведь я никого другого не любил еще, – уговаривал он себя, удивляясь, что ему так тяжело. – Откуда же эта уверенность, что что-то не так, что чего-то не хватает?»
Он поднял глаза от газеты и увидел подходившую к нему Кэролайн. В тот же миг все сомнения исчезли.
Обладать таким прелестным существом, – разве этого недостаточно, даже если бы у нее и не было влиятельного отца?
Она лениво усмехалась ему, стоя с открытой головой на самом солнцепеке. Все в ней словно заимствовало у солнечных лучей их блеск: матовая, как слоновая кость, кожа, пунцовые губы, золотистые волосы, изумительно ясные серые глаза. Широкое белое платье с узкой опушкой из соболя вокруг квадратного выреза у шеи походило на средневековый костюм, прелестные туфельки, красные с золотом, довершали впечатление.
– Зачем я вам понадобилась? – спросила она.
Джон встал ей навстречу.
– Неужели вы не догадываетесь? – сказал он чуть слышно. – Мне кажется, это нетрудно.
Она все еще улыбалась, но тут, совсем неожиданно, Джон заметил, как дрожат ее руки, и понял, что она любит его.
Однако он не испытывал восторженной радости. Какая-то странная вялость держала его в плену. Он взял белые тонкие руки Кэролайн, и на миг ему почудилось, что держит за белые крылья бьющуюся птицу, которую он сейчас выпустит – и она улетит.
Почти беззвучно он промолвил:
– Кэро, я вас люблю. Согласны ли вы выйти за меня замуж?
Вокруг них в жарких лучах солнца все, казалось, замерло, ожидая, вслушиваясь.
– Отчего не выйти? – сказала она как будто спокойно и непринужденно, но с невольной ноткой торжественности. – Только вам нельзя поцеловать меня здесь, – добавила она. – А мне хочется, чтобы вы меня поцеловали, слышите?
Он последовал за нею, чувствуя себя каким-то идиотом при этих приготовлениях к поцелую. Они вместе прошли в собственную гостиную Кэро.
Круглые подушки из черного шелка были разбросаны на оттоманке, покрытой небрежно брошенным изумрудно-зеленым покрывалом. Все вазы были полны цветов, а занавеси на окнах спущены настолько, что скрывали дома, так что видна была только зеленая, как нефрит, вода канала, сверкавшая на солнце.
– Обожаемый мой глупыш, подойдите же и поцелуйте меня и не смотрите так испуганно, – сказала Кэролайн. Она смеялась, но глаза ее взволнованно и страстно смотрели на Джона.
Он подошел, все еще чувствуя себя ужасно глупо, и, встав на колени у оттоманки, обнял Кэро. Она же в страстном порыве вдруг обхватила обеими руками его голову.
– Люблю, слышишь? Люблю тебя, – услышал Джон ее шепот.
Она наклонилась и стала крепко целовать его, и огонь этих поцелуев разогнал странное оцепенение, владевшее Джоном. Это в первый раз он целовал и его целовали так.
– Неужели же мне предстоит любить и ласкать за двоих? – яростно прошептала вдруг Кэролайн. – О, ты, холодный влюбленный, люби меня так, как я мечтала быть любимой!
Задетый за живое этими словами, он схватил ее в объятия, безжалостно прижал к себе, целуя без передышки, чуть не в исступлении.
Когда он отпустил ее, Кэролайн в изнеможении упала на подушки; странная слабая усмешка бродила на ее губах.
Джон встал и отошел к окну. Смотрел на улицу невидящими глазами.
Так это все? Это то, к чему стремится человек, что насыщает его душу?
Гибкие пальцы Кэролайн скользнули в его руку. Запах ее духов (он, кажется, никогда его не забудет!) окутал его снова.
– Ты теперь мой, – сказала она, но Джон не мог, хотя бы жизнь его от этого зависела, ответить так, как (он понимал это) следует ответить! Не мог снова заключить ее в объятия и шептать такие же страстные слова.
Трезвая действительность вмешалась и спасла положение. Дерри закричал им с канала, что ленч подан.
– Я знаю, вы убийственно «корректны» (это больше всего и прельщает в вас), – начала Кэролайн после молчания. – И теперь, уверена, горите желанием исполнить все, что полагается корректному человеку, и сообщить папе о нашей помолвке! Как будет занятно наблюдать вас во время этой церемонии! Ужасно люблю со стороны смотреть, как человек волнуется перед каким-нибудь важным моментом!
– Боюсь, что вам не удастся насладиться зрелищем, которое предвкушаете! – возразил Джон. – Я в отчаянии, что лишаю вас удовольствия, но намерен говорить с лордом Кэрлью после ленча, наедине.
Чип посмотрел на вошедшую вместе пару. Дерри ухмылялся. Кэролайн села возле матери.
– Ну, что же, Теннент, читали вы уже «Таймс»? – спросил лорд Кэрлью. – Там, в номере от вторника, недурная передовица на тему об угрожающих событиях.
– Я не читал ее, сэр. Получили вы ответ на телеграмму?
– Нет еще.
– Что такое случилось, что понадобилось читать «Таймс» и посыпать телеграммы? Не лишились ли мы милостью неба какого-нибудь родственника? – спросила рассеянно Кэролайн.
Леди Кэрлью простонала:
– Кэро, дорогая, как это можно говорить такие вещи?! – И добавила неопределенно: – Отец обеспокоен какими-то отставками министров… Кабинет пал и будет новый.
Кэролайн посмотрела сначала на Джона, потом на отца. Какая-то едва уловимая тень скользнула по ее лицу и исчезла. Словно розовый отблеск на матовой коже. Она никогда не краснела заметно, как другие.
– О, как это глупо! – сказала она весело. – Ничего нет хуже этих перемен правительства. Особенно в самый разгар охотничьего сезона! Как нетактично с их стороны подымать кутерьму как раз теперь! Вы едете в Лондон, папа?
– Да, завтра.
– Но нам нет надобности ехать, мы можем остаться здесь. – Она посмотрела на Джона и повернулась к матери: – Мамочка, я обожаю это место, я только здесь и оживаю душой. Побудем здесь еще немножко! Отцу мы в Лондоне не нужны, он весь с головой уйдет в Синие Книги, зароется в них и будет в полной сохранности.
– Конечно, лучше нам здесь оставаться. Теперь, когда москитов стало меньше, здесь самое лучшее время, – согласилась леди Кэрлью. – А как твое мнение, Остин?
– Предоставляю это решать тебе, – сказал ее муж благодушно. – Дерри, я полагаю, поедет со мной. Мне понадобится открыть только мои комнаты. Грейвс – там, и с ним еще кое-кто из слуг, так что все в порядке. Я, как уже тактично изволила заметить Кэро, буду занят все дни напролет.
– Папочка, вы прелесть! Значит, все устраивается хорошо, – воскликнула Кэролайн, поднимаясь. – Я хотела еще сказать вам всем, – продолжала она, – что мы с Джоном открыли, что любим друг друга и намерены пожениться.
Леди Кэрлью что-то невнятно пробормотала. Ее муж, бегло посмотрев на Джона, промолвил учтиво:
– Не могу, по совести, сказать, чтобы это было для меня неожиданностью!
Он не улыбался, но на лице его было благосклонное выражение.
Дерри воскликнул: «Попался голубчик!», а Чип не сказал ничего.
– Не выпить ли нам по этому поводу шампанского? – предложила леди Кэрлью.
– Нет, отложим до обеда, мама, – попросил Дерри, – я уже закончил завтракать.
Джон последовал за лордом Кэрлью на террасу. Коротко изложил все, что касалось его материального положения, и заключил словами:
– Я хочу посвятить себя политической деятельности, это всегда было моим самым горячим желанием. Надеюсь, что когда-нибудь Кэро сможет гордиться мной.
– Я помню вашу мать, – задумчиво проронил лорд Кэрлью, рассеянно глядя куда-то вдоль канала. – Она была удивительно хороша собой!
Он повернулся к Джону и протянул ему руку.
– Рад, что Кэро выйдет за вас замуж, – сказал он тепло, – и так приятно, что вас интересует та деятельность, которой я посвятил свою жизнь.
В окне наверху показался Дерри.
– Алло, сэр Гэрнет! – крикнул он весело, выставляя наружу свою ухмылявшуюся веснушчатую физиономию. – Ну, что, она – ваша? Папа дал согласие? Ура! Значит, за обедом будет шампанское! Какая удача, что мы с вами познакомились, Джон!
Он снова скрылся, а лорд Кэрлью, как будто не заметив этого перерыва, продолжал, обращаясь к Джону:
– Вам, конечно, желательно немедленно ехать в Лондон. Сейчас положение так неопределенно, что ничего нельзя предвидеть заранее, а тем более сказать, в какой момент может представиться подходящее для вас место.
– Кэро страшно хочется остаться здесь, – сказал Джон с напряженным взглядом.
– Да, понимаю… Ведь только раз в жизни бываешь молод и влюблен, – улыбнулся лорд Кэрлью. – Но, думаю, вы пробудете здесь с ней не больше, чем недельку. Посмотрим, что можно сделать для вас, когда приедете в Лондон.
В эту минуту Кэролайн вышла на террасу.
– В Лондон? – подхватила она, услышав конец фразы. – Да мы только вступаем в райские селения грез! Джон не может уехать в Лондон, пока я не отпущу его. Народы могут подождать.
– Джона, – закончил шутливо лорд Кэрлью. – Ага, вот и курьер!
Чип, заметив фигуру Джона, исчезавшую за дверью в комнаты Кэро, сардонически усмехнулся. Он успел мельком увидеть профиль Джона и подумал на жаргоне старой Люси: «Ага, скрутили тебя, голубчик!»
Он вышел вместе с Дерри. Когда же спустя два часа они вернулись приятно утомленные, загорев на солнце и испытывая сильную жажду, Джон сидел на террасе, читая «Таймс», просто пожирая страницы. Он не видел и не слышал ничего вокруг, и, когда Чип заговорил с ним, ответил каким-то ворчанием.
Но через минуту оторвался от чтения, поднял глаза и сказал:
– Только сейчас получил «Таймс»… Да, да, идите, я приду потом и выпью чего-нибудь с вами.
Когда он, наконец, отложил «Таймс», то ощущал какую-то большую усталость и, вместе с тем, мучительное возбуждение. День впереди казался бесконечным.
Мимо прошел лакей с чемоданом, на котором были инициалы «О. К.». Очевидно, лорд Кэрлью собирался в дорогу.
Джон перегнулся через широкую каменную балюстраду. Ему ужасно хотелось в Лондон. Весной он там провел несколько недель у Коррэта и немного наблюдал жизнь политических «сфер», заглянул на миг внутрь правительственной машины. Для человека его сорта – с необузданным честолюбием и пылким воображением – этого рода деятельность имела неотразимую привлекательность.
Но Кэро, между поцелуями, заявила, что намерена оставаться в Венеции еще с месяц. И что он, конечно, останется с нею.
Целый месяц! Кризис будет улажен, все новые назначения распределены, все вакансии заполнены!
Джон попробовал сказать Кэро, что хочет поскорее приступить к настоящей работе и поэтому ему надо ехать в Лондон с ее отцом. Но она, что называется, заткнула ему рот вопросом, не кажется ли ему, что важнее всего – любовь, ее первые часы с их упоением и новизною?
Он поклялся, что чувствует так же, – и верил этому сам, пока близость ее рук и губ, всей ее опьяняющей прелести лишала его мыслей и воли.
Теперь же, вдали от нее, он думал о суматохе, поднявшейся в политических сферах, о тех, кто ожидал только случая кинуться вперед и уже хищно вытягивал когти.
Но ведь он и Кэро могли бы продолжать свой роман в Лондоне с таким же успехом, как и здесь, в этом томном городе умерших страстей и интриг.
Лондон вдруг стал для Джона землей обетованной, куда он стремился и не мог попасть, так как был связан по рукам и ногам решением Кэро. Он сам дал ей права на себя. Но, с другой стороны, не случись того, что дало ей это право, не было бы и оснований стремиться в Лондон. «Заколдованный круг!» – твердил себе Джон.
Размышления эти были прерваны приходом Чипа, который сообщил, что намерен ехать вместе с лордом Кэрлью и Дерри.
– Лорд Кэрлью полагает, что и я могу быть капельку полезен, – объяснил Чип. – Он говорит, что если я вообще намерен когда-нибудь служить, – то отчего не начать сейчас?
– Что же, это очень хорошо для тебя, – сказал Джон с усилием.
– Чего мне здесь торчать? – продолжал Чип неуклюже. – Я бы только чувствовал себя лишним. Да, кстати, Джон, прими мои лучшие пожелания и забудь ту ерунду, что я болтал вчера вечером.
– Я уже забыл, – сказал Джон неискренно. – И надеялся, что ты тоже. Спасибо за пожелания, я передам их Кэро.
– Полагаю, что мне предстоят хлопоты шафера в церкви святого Георгия или в другой, где вы будете венчаться?
– Конечно, кому же, как не тебе?
– Вся эта чепуха, которую Кэро болтала насчет того, будто я боюсь за тебя и прочее, – ведь это не повлияет на твое отношение ко мне, а? – выпалил Чип.
– О, Господи, конечно, нет! – воскликнул Джон, на этот раз искренно.
При словах Чипа перед ним встало вдруг Дантово видение: они с Кэро одни в мире без друзей, без работы, оторванные от всех и предоставленные лишь друг другу.
– Женщины – ревнивый народ, – сказал Чип хмуро. – Очень многие из них не желают, чтобы муж встречался со своими друзьями после свадьбы.
– Ну, а у нас с Кэро в доме будут всегда толпиться, как на базаре, – решительно заявил Джон. – Лорд Кэрлью очень щедр и обещал поддержать меня, а Кэро, я уверен, вполне разделяет мои желания. Мы с ней отрешимся от света и не забудем о реальной действительности, будем жить полной жизнью – и всегда на виду, на людях. Хотел бы я ехать с тобой в Лондон! Ужасно не терпится!
Чип, глядя вниз, на воду канала, и покачивая свою трубку в руке, молча слушал.
– Так, значит, ты не едешь пока? – спросил он немного погодя, не глядя на Джона.
– Не могу. Кэро хочет побыть здесь еще некоторое время. Было бы хамством с моей стороны противиться ей. И ведь здесь… здесь хорошо.
– Разумеется, – согласился Чип. – Не будет ли каких поручений? – продолжал он помолчав. – Может быть, присмотреть для тебя дом? Но я думаю, Кэро захочет сама этим заняться?
– И я так думаю, – отвечал Джон.
Разговор не клеился. Чувствовалась уже невидимая преграда между двумя мужчинами, из которых один – свободен, другой – связан.
Джона это сильно раздражало.
– Пойду куплю табаку, – сказал Чип, зашевелившись. – Пока до свидания. Увидимся за обедом.
Он не позвал с собой Джона: Джон теперь был «прикомандирован» к невесте.
Джон поднялся на половину Кэро, но нашел комнаты пустыми. Дверь из будуара в спальню была открыта настежь. Невольно заглянув туда, он почему-то вспомнил комнату матери – такую белую, простую и изящную, с мебелью черного дерева и занавесями из светлого ситца.
У Кэро тоже была мебель из черного дерева, но обитая материей, на которой были вышиты огненно-красные драконы. Кровать, едва возвышавшаяся над полом, покрыта замысловатой резьбой; волны белого шелка, сложенные в ногах, должны были играть роль простынь, а подушки были черные атласные, и на каждой вышит такой же огненный дракон, как на мебели. На маленьком подносе дымилось курение.
Из обстановки многое было куплено Кэро в Венеции. Она не раз при Джоне жаловалась, что «вульгарные» отельные вещи оскорбляют глаз.
Туалетный стол обыкновенного типа был, очевидно, собственностью отеля. На нем царил пестрый беспорядок: причудливые полосатые сосуды с духами, две алебастровые пудреницы, золотой портсигар, черепаховые гребни и щетки… На мольберте – какая-то талантливо-безобразная картина, а под ней – ряд очаровательно-крохотных туфелек Кэро.
