Текст книги "Ты и я"

Автор книги: Оливия Уэдсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава XI

"Наконец-то я снова живу", – думала Тото, голодная и счастливая, откусывая кусок забавного толстого бутерброда и ласково поглядывая на баварцев в их шляпах-котелках, украшенных бантами.

Бавария – Вауеrn – шипящий акцент, странные наряды мужчин, запах горячего кофе, который развозят по платформе, толпы встречающих, смех и плач, зимнее солнце, купе с плюшевыми диванчиками, горячий пол, обжигающий подошвы! Все напоминало встречу с добрым старым другом! Все было овеяно тихой радостью возвращения домой! Каждый телеграфный столб, казалось, спешил ей навстречу, шепча слова привета!

Карди, Тото и Скуик проделали тот же путь два года тому назад. Но Тото не позволяла себе возвращаться к этим воспоминаниям. Не надо думать о Карди – он уже не прежний Карди и не будет прежним никогда.

– Einsteigen! – проревел кондуктор, и Тото, взобравшись по высоким ступенькам, уселась в своем уголке и задумалась о власти любви все изменять и преображать.

Пока не любишь – ты простой смертный, один из многих, добр понемножку ко всем, рад помочь другому. Но стоит полюбить – и ты уже весь принадлежишь одному существу, и никто больше, ни одна душа ничего не значат для тебя. С этим ничего уж не поделаешь, очевидно. Так было с Карди. И с Викторин тоже. Теперь кажется неправдоподобным, что какие-нибудь шесть месяцев тому назад Карди принадлежал ей и был как будто доволен. Но стоило Вероне позвать – и Карди, ее и Скуик, перестал существовать.

"А все-таки я не забыла бы Карди, даже если бы полюбила кого-нибудь, – думала Тото. – Никак не могла бы забыть, как чудесно нам жилось вместе. Когда у меня болело горло, например, дэдди ради меня отказался от поездки на яхте, остался со мной в Биаррице и учил меня играть на пианоле, и мы клеили с ним карусели и вырезывали человечков из коричневой бумаги, – а ведь это было всего два года тому назад".

Она вздрогнула: сосед по купе уронил к ее ногам книгу и, поднимая, рассыпался в извинениях.

Тото улыбнулась ему, ответила несколькими словами по-немецки, заметила, что он высок ростом, белокур и чересчур тщательно одет, – и тут же забыла о его существовании.

А молодой человек, выйдя из купе, подошел в коридоре к другому – по фигуре и общему виду его двойнику – и сказал, выпуская дым своей папиросы через нос:

– Англичанка или американка, но не из породы Эмм, дорогой, – за мной пять крон!

Оба раскатисто захохотали, затем тот, что был помоложе, высказал предположение:

– Из той проклятой Комиссии, наверное. Секретарь, пожалуй. А шляпа у нее все-таки парижская!

– Пока не угасла последняя искра жизни, есть надежда, – поддразнил его приятель. – Раз налицо парижская шляпа, есть шанс.

– Так или иначе, – серьезно сказал Аксель Штром, – такое лицо не забывается. Я тотчас узнаю ее, если встречу. А едет она в Вену! Я узнал у контролера.

Он был настолько заинтересован, что этого хватило ему на весь скучный переезд до Вены, длившийся еще целый день. А когда поезд остановился на венском Hauptbahnhof, любопытство его разгорелось с новой силой.

Они с Эрнестом ездили в Париж поразвлечься, и о возвращении своем никого не известили; никто их не встречал, поэтому Аксель имел полную возможность всецело посвятить себя наблюдениям над Тото.

– Один чемодан, ничего больше, – сообщил он Эрнесту. – Секретарь, конечно. Никто ее не встречает. Ох, эта Комиссия! Держу пари, что она отправится в "Бристоль", – все они там останавливаются, и Комиссия работает в большом зале.

Он ринулся вперед, чтобы подслушать, какой адрес назовет Тото шоферу, и вернулся к менее впечатлительному посмеивающемуся Эрнесту с информацией:

– О, небо, она едет на Марктгассе, братец!

– Да пусть ее, – добродушно уговаривал Эрнест, – пусть едет, куда хочет! Поедем и мы по домам!

– Одну минутку! – взмолился Аксель. – Я только запишу адрес в записную книжку. Ну, теперь готово – вперед, друг!

Вена сияла, Вена смеялась, Вена музицировала, низложенная и обездоленная столица; город, где десятки, тысяч людей молча и мужественно голодали, – она скрывала нищету и свои лохмотья и по-старому являла миру картину веселого разгула, радушного гостеприимства, жизни, брызжущей смехом с оттенком иронического всепонимания.

– Там самый воздух искрится, – говорил Карди Тото, когда они в первый раз ехали в Австрию. Вена – маленький Париж, но без его зловещего фона. Опереточная столица, перенесенная в реальную жизнь!

А Скуик прочувствованно вздыхала, и слезы блестели в ее голубых глазах:

– Ах! Вена – родной город, моя родина! Там смеются – оттого что счастливы, там развлекаются, но совсем безобидно!

Все маленькие кафе были освещены и переполнены. Тото видела, проезжая, что напитки подавались военного времени, а в окнах были выставлены лишь макеты товаров, но все кругом ярко сверкало, имело праздничный вид.

"Я обожаю это, обожаю, – твердила про себя Тото, – а – еще минутка – одна минутка – и я подъеду к дверям дома, где живет Скуик. Дорогуша моя, я еду, еду к тебе, а ты и не знаешь… Воображаю, как заволнуешься".

Такси свернуло в узкую боковую улицу, свернуло еще раз, выехало на трамвайную линию и, сделав резкий поворот, остановилось перед огромным многоэтажным зданием.

– Na! – весело объявил шофер. – Hier sind wir!

Он взял чемодан Тото, донес его до лифта, который действовал автоматически, получил деньги и исчез.

Тото увидала надпись "Frau Mayer" на карточке против шестого этажа. Она нажала кнопку под цифрой шесть. Немного погодя лифт со скрипом остановился, и она вышла у дверей Скуик. Позвонила. Долгое ожидание. Она попробовала заглянуть в щелку ящика для писем – темно, но вдали, в конце коридора, вероятно, замерцал свет. Она похлопала по ящику. Шаги, стук двери. Наконец входная дверь раскрылась, и выглянула Скуик, с головой, повязанной теплым платком.

Хриплое восклицание, слова:

– Ты… ты… – и Тото уже в объятиях неудержимо рыдающей Скуик.

Обнявшись, прошли они узким коридором, где Тото все время толкалась плечом в стену, в маленькую комнату, в которой, видимо, первое место принадлежало фотографии Тото; там носился запах жареного лука.

Тото опустилась на колени подле кресла, в которое почти упала Скуик, и заглянула ей в лицо.

– Ты была больна и не написала мне.

– Теперь я здорова, – отвечала Скуик, едва дыша, сморкаясь и беспомощно заливаясь слезами и улыбаясь сквозь слезы, – теперь я совершенно здорова. О, моя голубка, маленькая моя, расскажи мне все. Наконец-то они позволили тебе приехать. Верно, сказали себе: "Она несчастна в этой богатой школе, а у Скуик, хоть там и тесно, и бедно, – она будет довольна". Да?

Тото сидела на корточках, заливаясь смехом, как дитя.

– Ничего похожего, дорогуша, ни капельки не похоже. "Они" – то есть дэдди и Верона – ничего об этом не знают, а мадам Ларон сейчас, должно быть, так выходит из себя, – я телеграфировала ей из Мюнхена, – что больше и слышать обо мне не захочет. Я убежала, дорогуша! Не могла вытерпеть больше ни получасика. Я просила, чтобы меня отпустили сюда на Рождество, но разрешения не получила и тогда просто собрала кое-какие вещи в чемодан и села в экспресс. Доехала очень хорошо. Родная моя, дорогая, ты понимаешь, что мы – ты и я – вместе, не все ли теперь равно, какая погода и все прочее!

– Если бы я только знала, крошка моя, – запротестовала Скуик, плача и смеясь одновременно. – У меня даже яйца лишнего не найдется – яйца здесь ужасно дороги. И так как я немножко простужена, а Фари недавно получила лук – гостинец от родных, живущих в деревне, – то… но и масла, голубка, масла нет у меня…

– Все будет завтра, – весело объявила Тото. – И яйца, и все, что может быть полезно тебе. Я страшно богата. Дэдди прислал мне пятьдесят фунтов, они у меня в английских деньгах – я разменяла в Париже, есть и несколько сот франков. Мы устроим себе настоящее Рождество, и будет маленькая елка.

Она остановилась и опять опустилась на колени подле Скуик.

– Ты-то рада мне, да?

Скуик перестала плакать. Она смотрела на Тото с серьезной нежностью, которая была красноречивее всяких слов.

– В тебе вся моя жизнь, – очень тихо сказала она.

Глава XII

"Грязновато немножко", – думала Тото, разглядывая зелеными глазами простыни.

Да и все в маленькой квартирке выглядело очень невзрачно, но при мысли о том, как Скуик, должно быть, старалась поддерживать чистоту, у Тото появлялось страстное желание как-нибудь "возместить" ей.

Пятьдесят фунтов начали таять.

– Как, мясо! – восклицала Скуик с почтением и оберегала привезенный Тото с собой кусок мыла Коти, как оберегают какой-нибудь майорат. Она чуть не расплакалась, когда привезли дрова и уголь – основательный запас – и дешевая железная печка так распалилась, что запротестовала – пошел треск и ворчание.

Как только Тото уходила, Скуик скребла, вытирала пыль, трудилась, а к возвращению Тото всегда имела наготове басню о женщине, которая приходила убирать у нее, пока в один прекрасный день Тото не вернулась раньше времени и не застала Скуик моющей полы. Это был канун Рождества, Скуик рассчитывала, по крайней мере, на два свободных часа и дала Тото ключ.

Она залепетала, что женщина на этот раз обманула.

Тото, сидя на столе и болтая тоненькими ножками, ответила на растерянный взгляд Скуик неумолимо проницательным взглядом.

– Дорогуша, до сих пор никто тебе не помогал, а теперь найдется кому помочь.

Она соскочила со стола, схватила половую тряпку и докончила мытье.

Позже она по секрету созналась, что спина у нее болела и рукам, разумеется, не пошла на пользу эта работа.

Впервые в жизни она осознала, что в мире существует бедность, что многие люди действительно живут без тех вещей, какие, на ее взгляд, являются предметами первой необходимости.

Она вскоре заметила, что не хватает некоторых вещей Скуик, которыми та особенно дорожила, – из одежды и из небольших драгоценностей – подарков Карди.

И внешне Скуик уже не была пухленькой, она сильно осунулась.

– А где же ученики? – спросила Тото.

Скуик слегка покраснела: наплыва учеников, очевидно, не было; вначале, да, две английские девушки – служащие Комиссии – пожелали выучить немецкий язык в две недели, и, насколько Тото могла судить, не сумели побить этот лингвистический рекорд.

Затем появилась девица-француженка, тоже из служащих Комиссии, но та так и не заплатила, – должно быть, ее экстренно вызвали домой, уверяла Скуик, и она забыла об этом пустячном долге.

Но зато имелась Фари, и доброта Фари служила компенсацией за многие разочарования.

– Кто такая Фари? – спросила Тото.

Фари, по-видимому, служила секретарем не то в банке, не то в какой-то конторе, и Скуик познакомилась с ней на лестнице, упав в обморок ей на руки. Фари привела ее домой, помогла раздеться, посидела с ней, даже напоила ее коньяком, который у нее – о чудо – нашелся! Фари бедна, но добра, щедра, хотя и не очень, пожалуй, культурна. Да, она австриячка, но бывала в Америке. Война, разумеется, изменила ее положение.

– Хотела бы я познакомиться с ней! – воскликнула Тото.

– Сейчас она в отъезде, – пояснила Скуик, – ей часто приходится разъезжать со своим патроном или по его поручениям – печатать на машинке и т. д.

И вот в тот же вечер приехала Фари. Тото открыла дверь и увидала стоявшую на полуосвещенной площадке девушку. Очень темные глаза и очень сильный запах духов – вот на что Тото прежде всего обратила внимание. Тут раздался голос Скуик:

– Войди, Фари, дитя мое!

В ярко освещенную кухню, в которой, ради тепла, Тото и Скуик проводили почти все время, вошла рыжеволосая, белокожая, черноглазая особа с сильно накрашенными губами и пожелтевшими от табака кончиками пальцев. Голос у нее был своеобразный, скорее подкупающий, но всегда с хрипотцой, приятная улыбка открывала очень белые зубы.

Скуик поспешила рассказать ей о Тото; не успела она кончить, как Фари сказала:

– А что я вам говорила, а! Скуик обернулась к Тото:

– Милая Фари, она гадает, все время уверяла меня, что меня ждет большая радость, большое счастье.

Фари утвердительно кивнула головой.

– Это уж верно. Вот вы и дождались, фрау Майер! Даже огонь горит, и дров сколько напасено!

Она вытянула к огню ноги в изящных туфельках и дешевых, из шелкового волокна, чулках, довольно вздохнула и улыбнулась, встретившись взглядом с Тото.

– Надолго приехали?

Она говорила по-английски со всевозможными акцентами – американским, тевтонским и каким-то грубопростонародным.

Тото улыбнулась ей в ответ.

– Совсем не собираюсь уезжать.

Фари одобрительно кивнула головой; когда Скуик вышла на минуту в другую комнату, она сказала:

– Старушка плоховато чувствовала себя последнее время. С сердцем у нее, кажется, неладно. Чуть было не окочурилась недавно.

– Я знаю, вы были страшно милы с ней, – торопливо проговорила Тото, – и я хочу поблагодарить вас. Это было любезно с вашей стороны.

– О, вздор, – резко ответила Фари, но заулыбалась еще сильнее. – С вашим приездом она уже изменилась. Но что это, пахнет как будто мясом? – добавила она, втягивая носом воздух.

Тото засмеялась и, быстро достав из буфета третью тарелку, поставила ее на плиту, чтобы согреть.

– Нет, я должна идти, – заявила Фари немного погодя, когда жаркое было готово. – Кстати, я обедаю на стороне.

– Но там жаркого, верно, не будет, – рассмеялась Тото. – Останьтесь, вы должны остаться. Ела же я ваш лук, отчего вам не попробовать моего барашка?

Фари осталась. Огромные черные глаза, не отрываясь, смотрели на Тото, курила она за обедом не переставая. Много времени спустя она созналась Тото, что курила так много в этот первый вечер, чтобы есть поменьше.

В одиннадцать часов она поднялась.

– Надо идти. Спокойной ночи, дитя, по части благодарностей я не мастер. Спокойной ночи, фрау Майер! Сегодня вы, наверное, будете видеть во сне ангелов!

– Приходите поскорей снова! – попросила Тото, – обещайте!

– Сколько вам лет? – спросила Фари.

– Семнадцать с половиной.

– Мне – двадцать два. А можно дать больше, да?

– Смотря по тому… глаза у вас старше, хотя и веселые, а рот совсем молодой. Посмотришь – взрослая, а стоит вам рассмеяться, и вы делаетесь совсем юной.

Фари кивнула с коротким смешком.

– До приятного, девочка!

– Она милая, но духи у нее чересчур "занозистые", как сказал бы Бобби, – заявила Тото после ее ухода.

Тото распахнула окно, и Скуик сильно закашлялась, и всю ночь нет-нет да и начинала кашлять.

– Я схожу за доктором, – объявила Тото на следующий день за кофе. – За доктором-англичанином, который состоит при Комиссии.

Как Скуик ни протестовала, Тото была непреклонна.

Скуик принадлежала к тому многочисленному классу людей, которые горячо возражают против приглашения доктора, будто само появление его может увеличить их страдания, и выражают не меньшую благодарность, как только лекарства доктора начинают оказывать благотворное действие.

И на этот раз она скулила и доказывала, что доктор совершенно не нужен.

– Не желаю доктора, – объявила она и рассыпалась улыбками, как только доктор Уэбб вошел в комнату.

Доктор был молодой, веселый и добрый; присутствие Тото сильно заинтересовало его; по его собственным словам, "он умел оценить красоту", и при всяком удобном случае бросал в сторону Тото любопытно-сдержанные взгляды. Но в маленькой гостиной держал себя с профессиональной серьезностью.

– Боюсь осложнений со стороны сердца, – сказал он Тото напрямик, морща брови и стараясь придумать, что можно еще сказать.

– Неожиданное потрясение или простуда… вы понимаете, – объяснил он. – Недоедание, конечно, ухудшило положение. Вы можете… вы хотите… не помочь ли мне вам получить пособие от Комиссии?

– О нет, благодарю вас, – поспешно ответила Тото и залилась румянцем, который кого угодно мог смутить своей яркостью и нежностью. – У меня… у нас куча денег, благодарю вас… право! Вы только скажите, что нужно бедняжке Скуик, я все достану!

– Скуик? – переспросил доктор Уэбб, видимо забавляясь и готовый затянуть беседу с Тото до бесконечности.

– Видите ли, – тихо пояснила Тото, – фрау Майер зовут Вильфридой.

– А, понимаю! – и про себя он думал, глядя на жемчужное ожерелье Тото: "Да кто она такая, черт возьми?"

Наконец он ушел, уселся в свой автомобиль и уехал обратно в "Бристоль", где принимал больных; поискал в списке англичан, проживавших в Вене, фамилию Гревилль. Ничего похожего!

Значит, фамилия ее вовсе не Гревилль! Молодое лицо доктора Уэбба выражало уже меньше энтузиазма и больше скептицизма. Как большинство людей с ограниченным кругозором, он становился подозрителен, как только переставал понимать что-нибудь; на самом деле отсутствие имени Тото в списке объяснялось тем, что она забыла зарегистрироваться.

В оправдание доктора Уэбба, который при следующем визите более укрепился в своих предположениях, надо сказать, что на этот раз он встретил у Скуик Фари, которая, видимо, чувствовала себя там, как дома, и была в самых дружеских отношениях с Тото.

Скуик еще целые годы – если не всегда – пребывала в неведении относительно источника существования Фари, а Тото не больше грудного младенца имела понятие о профессии не столь почтенной, сколь древней; конечно, она знала, что такие вещи "имеют место", но принимала это как факт, над которым задумывалась не больше, чем над вопросом о вечности или о происхождении видов.

Но доктор Уэбб не отличался ни наивностью неведения Скуик, ни безмятежным принятием вещей Тото.

К тому же он видывал Фари раньше в клубах и дансингах, а наружность у нее была из тех, что не скоро забываются.

Он ушел, на этот раз уверенный, что тут кроется какая-то тайна, даже бедная Скуик уже начинала казаться ему особой сомнительной нравственности.

После его ухода Фари приготовила тосты и намазала их маслом, которое сама принесла; передвинув папироску в уголок рта, она спросила Тото:

– Он уже просил вас назначить день, девочка? Если станет просить, не соглашайтесь.

– Вы спрашиваете, пригласил ли он меня идти с ним куда-нибудь? – отозвалась Тото. – Нет, не приглашал и не станет.

Однако на следующий же день он пригласил и был искренне удивлен, когда Тото сказала:

– Очень, очень благодарю, но не могу.

– Вы хотите сказать, что не умеете танцевать?

Тото засмеялась глазами и ресницами.

– Я всю свою жизнь, кажется, танцевала!

– Но если так…

– Очень вам благодарна, – любезно ответила Тото, – но я, право, не хочу оставлять Скуик.

Уэбб ушел, стараясь забыть ее, и не мог.

– Да что это с вами, черт возьми, происходит? – спросил его ассистент Рейн, – вернее – кто она?

– Кто она, я не знаю! – сердито вспыхнул Уэбб, – а очень хотел бы знать.

– Покажите мне ее; я уж разузнаю, – предложил настойчивый и жизнерадостный Рейн, – держу пари на пять фунтов, через полчаса я буду знать все, что ее касается. Вы слишком робки, Макс, друг мой! С теперешними девицами надо обращаться круто. Они это любят.

На другой день он гулял с Уэббом по Пратеру, когда Тото и Фари прошли мимо.

Уэбб покраснел до корней волос и приподнял шляпу; Рейн смотрел во все глаза.

– Однако! – разразился он. – Стоило так церемониться с этой маленькой особой! Но, правду сказать, малютка – настоящий персик! Кто она такая? Национальности какой? Держу пари на доллар, что американка. Какие щиколотки – совсем точеные! Да и вся она – как выточенная статуэтка! Не правда ли?

– Она англичанка по фамилии Гревилль, – был короткий ответ.

– И у Фари, должно быть, тоже есть другая фамилия. Плантагенет или Вер-де-Вер, что-нибудь в этом роде, – сыронизировал Рейн.

Он продолжал оглядываться, провожая Тото глазами.

– К ювелиру зашли! Так! Это входит в программу, слышал не раз!

Он прошел с Уэббом в консульство, вышел другой дверью, подозвал такси и дал адрес ювелира.

Он встретил Тото и Фари и тотчас подошел, ссылаясь на давнее знакомство с Фари.

– Представьте меня вашей подруге.

– Здравствуйте, – весело сказала Тото.

День был дивный, небо бирюзовое, земля – как серебряная оправа для него, воздух полон золотого сверканья.

– Обожаю Вену! – радостно твердила Тото. – Больше даже, чем Париж.

– А вы бывали в Париже? – спросил Рейн, вглядываясь в нее живыми, влюбленными молодыми глазами. – И в Лондоне?

– Разумеется, ведь я англичанка.

– Знаете что, если я уговорю одного своего друга присоединиться, не согласитесь ли вы и Фари пообедать с нами, с тем чтобы потом пойти танцевать в "Обезьяну"? Забавная новая штука, и оркестр – первый сорт! Пойдем? Скажите, что вы согласны!

– Я бы с удовольствием, – созналась Тото, – если бы моя… если бы мы могли уйти из дому. Как вы думаете, Фари, можно нам?

– Можно, пожалуй, – заявила Фари несколько мрачно.

Рейн шепнул ей:

– Устрой-ка и получи вот это. – Он показал ей английскую кредитку.

Времена были очень плохие. Движимая необъяснимым приливом нежности к Тото, Фари тратила много времени на уборку квартирки Скуик, на исполнение всяких поручений, просто на то, чтобы поболтать и посмеяться с Тото. Сегодня они заложили жемчуга Тото, "до тех пор, пока я получу телеграмму от дэдди". Кредитка даст возможность проводить больше времени в их маленькой квартирке и кое-чем побаловать Скуик. В конце концов, раз она будет там, ничего дурного с Тото не случится, да и эти англичане – парни лучше многих других. И наверное, умеют отличить порядочную, когда встречаются с ней.

Она взяла бумажку и легкомысленно мотнула головой:

– Ровно в семь часов!