Текст книги "Не сдавайся (ЛП)"

Автор книги: Оливия Ригал

Соавторы: Шеннон Макаллан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Мой фонд для бегства еще не огромен. Мне удалось спрятать только пару сотен долларов. Не знаю, сколько стоит билет на автобус, но уверена, что у меня не хватит денег даже на то, чтобы уехать в Портленд, не говоря уже о том, чтобы уехать куда-нибудь подальше, и уж точно не хватит, чтобы прожить больше одного-двух дней. Портленд не так далеко, чтобы убежать от этих людей. Может быть, в Бостон. Или Нью-Йорк? Я даже не знаю, достаточно ли далеко отсюда Лондон, Берлин или Шанхай, чтобы спрятаться.

Мне необходимо уйти. Куда-то еще. Все равно куда.

Я хочу свободы.

Глава 6
Шон

Вечер четверга, 11 августа 2016 г.

Это были напряженные пару дней. У меня есть задание, а это значит, что мне нужны сведения и провиант. Гугл – чертовски ценный склад информации, а в Портленде есть множество магазинов. Хорошо, что военно-морской флот выплатил мне единовременную выплату за большую часть моих неиспользованных дней отпуска. Я прожег сегодня большую часть этого.

Моя мама уже дома, когда я возвращаюсь из вылазки, и ужин готов.

– Ты как раз вовремя. Бери тарелку, – указывает мама, размахивая передо мной большой коричневой коробкой. Я не понимал, насколько голоден, но от запаха моей любимой пиццы у меня заурчало в животе. В «Любимом» есть все лучшее, что вы найдете на юге штата Мэн, – сети местных гастрономов, где до сих пор используют настоящий говяжий фарш, а не переработанные гранулы, похожие на кроличье дерьмо, которое используют национальные сети. Здоровый продукт.

– Минуточку, у меня тут полно дел. Позволь мне оставить это. Я сейчас приду. – Я положил сумки в гостиную, а когда вернулся на кухню, в руках держал две коробки с дюжиной пончиков «Данкин Донатс» в каждой.

– Устроил себе сегодня день чревоугодия? – Маму это позабавило.

– Да, не знаю, как так получилось. Почему бы тебе завтра не взять их с собой для других медсестер?

– Спасибо, им это понравится.

Пицца такая же вкусная, как я помню, а когда мы закончили, мама спросила, что я купил.

– Видела там пару мешков от «Кабелас», – говорит она. – Ты собираешься в поход?

– Думаю об этом, – говорю я, неопределенно пожимая плечами. – Может, поедем на Лосиную голову в эти выходные. Сезон охоты еще не начался, но сегодня я получил лицензию и подумал, что мог бы разведать там кое-какие места на ноябрь. Но в этом году для охоты на лося уже слишком поздно.

– Разведка, да? – Мама хмурится, глядя мимо меня на фарфоровый шкафчик, где Билл спрятал фотографию.

– Ага. Сейчас сезон черники – подумал, может, заскочу на фермерский рынок и куплю на обратном пути. Разве это не здорово? Свежая дикая черника? Не пробовал ее целую вечность.

– И это все, что ты ищешь? Признаки оленей и черники? Моя мать всегда умела читать меня, как книгу, и ее поднятые брови говорят о том, что она ни на секунду не верит, вот и все.

– Конечно, нет, – говорю я. – Ты так же хорошо, как и я, знаешь, о чем я думаю. У меня вопрос, почему Билл сам не отправился туда?

– Думаю, он боится. – Мама вздыхает. – Что, если это не они? Я имею в виду, он не хочет, чтобы Хизер вернулась, но хочет хотя бы знать, что его маленькая девочка жива и в порядке. Если он пойдет туда и не найдет их? Или если он их найдет, и это не Кортни? Думаю, ему кажется, что он вновь ее потеряет. В некотором роде это имеет смысл.

– А что, если это они?

– А что, если так? – Она пожимает плечами. – А что, если она не захочет иметь с ним ничего общего? Эта Хизер всегда была ядовитой маленькой сучкой, и кто знает, что она вбила в голову бедной девочки. Я думаю, он скорее поверит, что это Кортни, и будет продолжать страдать, чем рискнет подтвердить это и заставить ее отвергнуть его.

– Трудное положение, – говорю я.

– Вот именно, – печально кивает мама. – Так что именно ты собираешься делать?

– Почти то же самое, что и сказал. – Я пожимаю плечами. – Я действительно хочу провести немного времени в лесу. Сходить в некоторые места, где мы с отцом разбивали лагеря. Фермерский рынок в Гринвилле работает по субботам и воскресеньям. Я проверю, посмотрю, что увижу, а потом приеду домой со всем, что узнаю.

– Если ты хочешь поохотиться этой осенью, почему бы тебе не пойти в лагерь?

– Думаю, сейчас мне хочется побольше дикой природы. Я, наверное, заеду туда по дороге домой, проверю, как там дела.

Охотничий лагерь на Тилденском пруду в Бельмонте давно принадлежит семье. Утопая глубоко в лесах округа Уолдо, он имеет удобную маленькую хижину с колодцем и легким доступом к небольшому озеру. Там тоже хорошая рыбалка

– К тому же, конечно, мне самой любопытно узнать о Кортни. Она была славным ребенком. Я хочу знать, что с ней случилось, и я в долгу перед Биллом хотя бы за то, что он позаботился о Блейзере за меня. К делу не относится забота о тебе, – мама слегка краснеет, но мягко улыбается. – Мы заботимся друг о друге. – Она откашливается. – Я скучаю по твоему отцу, и Билл никогда не заменит его, но он и не пытается.

– Да, я знаю. – Господи, этот разговор внезапно стал удручающим.

Мама вздыхает, потом грустно улыбается мне.

– А что насчет тебя, Шон? Ведь не из-за Билла ты собираешься в поход.

Ее понимающий взгляд заставляет меня снова чувствовать себя виноватым шестилетним ребенком, пойманным на явной уловке. Я неловко молчу, ерзая, и мама захихикала.

– Мой бог, вы двое, – ее улыбка становится шире, и она качает головой. – Даже слепой мог бы заметить, что вы годами тосковали друг по другу. Думаю, все, кроме вас двоих.

– Неужели это так очевидно?

– О, милый, ты понятия не имеешь. – Ее смех теперь звучал ярко и весело. – Ты был ее героем, когда тебе исполнилось всего шесть или семь лет, и она ужасно влюбилась в тебя за годы до того, как ты начал думать о ней таким образом. Твой отец, – мама прерывается, крестясь, прежде чем продолжить, – упокой Господи его душу, мы с ним всегда думали, что вы двое будете вместе.

– Никогда не стоит недооценивать глупость подростков, мама.

– Ну, кто знает? Может быть, ты действительно найдешь ее, – говорит она. – Может, там еще что-то произойдет? – Еще один смех, сердечный, полный юмора. – Но, ох, Шон, – выдыхает мама. – С этим может возникнуть проблема.

– Проблема? – спрашиваю я. – Ты имеешь в виду проблему, помимо всего этого «Иголка в стоге сена», «Затерянный город золота», «Потерянная надежда»?

Моя мать подпрыгивает от нетерпения, ехидно ухмыляясь мне.

– Шон, как ты называешь девушку, когда ваши родители женаты? – Восторженные взрывы веселья вырываются из нее, когда у меня отвисает челюсть.

– Вот дерьмо.

– Следи за своим языком, Шон. – Впрочем, в ее упреке нет ничего обидного. Только тепло и счастье.

– Знаешь, я даже не сложил два и два. Ш-ш... прости, мам. Дерьмо, я имею в виду. Я действительно не думал об этом. Теперь она моя сводная сестра. – Это подобно ведру холодной воды прямо в лицо.

Но мама меня жалеет.

– Прости, – извиняется она с виноватым выражением на лице. – Я не должна была так шутить, – снова хихикнула она. – Просто ничего не могла с собой поделать.

– Боже. – Я опустил голову и закрыл лицо руками. – Зачем тебе понадобилось поднимать этот вопрос?

– Расслабься, – успокаивает она. – Не похоже, что вы действительно родственники. Вы были по уши влюблены друг в друга задолго до того, как ее отец и твоя мать впервые подумали друг о друге.

– Господи, мама! Как будто это уже не был достаточно неловкий разговор.

– О Шон, возьми себя в руки. – Мама тепло улыбается мне, потом подходит и обнимает. – Кто знает, что случится, если ты когда-нибудь встретишь ее снова. Может быть, теперь вы просто возненавидите друг друга.

– Никогда не знаешь, наверное. – Я смеюсь. Неловкость исчезла. – Но, да. Если... я не очень-то на это надеюсь. Я бы хотел увидеть ее снова, да, но знаю, что шансы найти ее в эти выходные невелики. – Я качаю головой. – Это все довольно плохо. Почему ты никогда не рассказывала мне, что случилось с Кортни?

– Во-первых, мне нечего было тебе сказать, а во-вторых, почему ты никогда не спрашивал?

Хороший вопрос. Почему я никогда не спрашивал?

– Она так и не ответила на мое последнее письмо. Я всегда думал, что она просто продолжает жить своей жизнью, – пожимаю я плечами. – Это правда, насколько это возможно. Я не хотел быть назойливым, не хотел беспокоить ее, если она против моего внимания. Если бы она пожелала написать мне, то сделала бы это. По крайней мере, мне всегда так казалось.

– Идиот. – Мама встает на цыпочки и нежно гладит меня по затылку. – Значит, все эти годы ты просто сидел и страдал в благородном молчании?

– Как уже сказал, никогда не стоит недооценивать...

– Да, да. Как знаешь. – Мама машет рукой и закатывает глаза.

– Ладно, давай посмотрим, что я сегодня купил. – Я встаю и несу мешки обратно на кухонный стол.

– О, у тебя новый телефон? – Моя мама сразу же хватает сумку из магазина AT&T (Америкэн телефон энд телеграф компани прим. перев).

– Ага. Могу себе это позволить? Мой старый… Я носил эту штуку по всему Афганистану и Ираку, полагаю, что заслуживаю обновления. Судя по карте покрытия, у меня будет связь по всему району вокруг Лосиной головы – это что-то. – Я качаю головой, до сих пор не веря, что в лесах северного Мэна есть сотовая связь. Там плотность населения где-то около двух человек на квадратную милю.

– О, вот это да. Вы только посмотрите на него, богач с новым телефоном.

– Да, при таких темпах богатство ненадолго, – отвечаю я.

– У меня пенсия, но ее недостаточно, чтобы целый день валяться на диване. В какой-то момент мне придется найти работу.

– Кстати об этом, – говорит она. – Билл, вероятно, может потянуть за ниточки, пропихнуть тебя в «Макгуайр», в их отдел безопасности. Большой жесткий «морской котик»? У тебя не должно быть проблем, чтобы попасть туда даже без связей.

– Есть о чем подумать. – Я уклончиво пожимаю плечами, и мама оставляет эту тему.

– Что ты нашел в «Кабелас»? – спрашивает она, тыча пальцем в следующий мешок.

– GPS, которое делают для туристов и охотников. Дешевый прибор ночного видения и еще несколько вещей. Новый складной нож. Немного одежды. Ничего особенного.

Я пытаюсь перетасовать вещи, чтобы мама не заметила пакет из аптечного магазина, но это не срабатывает. Почему я захотел вместе с ней осмотреть свои покупки? Это была просто глупая идея.

– Что ты купил в аптеке?

– О, в основном батарейки. Ибупрофен, чтобы взять с собой. – Я пытаюсь отодвинуть сумку в сторону и держать ее закрытой.

– Ужасно большая сумка для этого, – уточняет мама, открывая ее, и я съеживаюсь, когда ее глаза расширяются.

– Теперь, Шон, ты знаешь, что я буду любить тебя и гордиться тобой, несмотря ни на что, но есть ли здесь что-то, о чем ты хочешь поговорить? – Она смеется, вытаскивая коробку с тампонами, еще одну коробку с макси-прокладками на ночь и колготки. – И о, посмотрите на это! Презервативы! Ты готов провести хорошие выходные!

– Да, отлично, мам. Я рад, что ты находишь это таким забавным. – У меня действительно нет причин смущаться этому, но почему-то смущаюсь. – Ладно, значит, презервативы хороши для гидроизоляции. Батареи. Детонаторы. Бери не смазанные, и можно положить вещи внутрь и завязать конец. Они полезны, а те, что в комплекте в грузовике, вероятно, уже высохли и никуда не годятся. Прокладки и тампоны? Лучшие в мире средства первой помощи. Быстрая работа с тампонами спасла мне жизнь в Ираке, заткнув пару пулевых отверстий и остановив кровотечение. Колготки – это отличные жгуты и компрессионные повязки.

– Ты же не рассчитываешь, что тебе действительно понадобятся эти вещи? – Мамино лицо вдруг становится серьезным.

– Нет, но лучше иметь их и не нуждаться в них, чем нуждаться в них и не иметь их. К слову, я хочу порыться в коробке с игрушками. – Мама молча роется в сумочке в поисках ключей, снимает один с кольца и протягивает мне.

– Мама, я не собираюсь влезать в неприятности и не ищу их. Просто хочу быть готовым, если они меня сами найдут.

– Сынок, у тебя и так было достаточно неприятностей, чтобы хватило на дюжину жизней, – вздыхает она.

– Ты пристегиваешься каждый раз, когда садишься в машину? Не только тогда, когда ты планируешь разбить ее?

Я встаю, готовый направиться в подвал, где хранится папин пистолет, но мама хватает меня за рукав.

– Сними рубашку, Шон. Я хочу посмотреть, как врачи собрали тебя.

Теперь она принимается за дело, моя мать – медсестра. Профессионально пальцами ощупывает сморщенные шрамы от сквозных ран на моей груди, спине и животе, шрам от разреза, который хирурги скорой помощи сделали, когда удалили мою селезенку и одну почку. Линия через татуировку на руке на моем левом предплечье. Другая линия, большая, искривленная и узловатая, на правой стороне моей груди.

– Они хорошо поработали. Грубо, но хорошо.

Я пожимаю плечами.

– Я все еще жив, так что они, должно быть, справились.

– Прошлой ночью, – начинает мама, но замолкает, закусывая губу. – Я слышала тебя, когда ты спал. Тебе снятся кошмары? – В ее глазах тревога, беспокойство. Любовь.

– Что, я? Большой сильный «морской котик»? Хладнокровному убийце снятся кошмары? Я – отворачиваюсь. Ей не нужно, чтобы я отвечал. Она уже знает и тяжело вздыхает. Я не хочу вдаваться в подробности, как я могу рассказать ей об ужасной красоте этого переулка? Боль, страх. Видеть пятерых моих ближайших друзей под пулеметным огнем из засады? Симметрия ответной стрельбы, виноватый выброс адреналина. Убийство.

– Если тебе нужно с кем-то поговорить, Шон, в больнице есть люди. Копы идут к ним после...

– Нет, все в порядке. Время – это все, что мне нужно. Да, этого, черт возьми, не случится. Психиатр-коп? Что мне это даст?

– Ладно. Просто... береги себя, хорошо? – Мама зевает, потягивается. – О, Господи. Мне нужно лечь спать – уже четыре часа. Эти двенадцатичасовые смены просто убивают меня. – Она вновь зевнула. – Но сверхурочные – это хорошо.

– Разбуди меня, когда встанешь, ладно? Я хочу завтра пораньше выехать. Мне бы хотелось провести немного времени в одиночестве в лесу, до субботы. Прежде чем я пойду и куплю немного черники.

– Разбужу. – Мама крепко обнимает меня, целует в щеку. – Я люблю тебя, Шон. Я так горжусь тобой и так счастлива, что ты снова дома, в безопасности. – Однако ее лицо слегка морщится, и она говорит: – Тебе нужно побриться. Ты становишься неряшливым.

– Я думал об этом. Думаю, я ее ненадолго сохраню. Может, неплохо быть менее узнаваемым, в случае...

– …на случай, если это Хизер, – продолжает мама, и я киваю.

– Да. Я бы предпочел, чтобы она не сразу меня узнала, если будет там. Я хотел бы сначала немного осмотреться.

– Хорошая мысль. Ладно, я иду спать. Тебе самому лучше поскорее пойти, если собираешься завтра так рано вставать, – мама гладит меня по неряшливой щеке.

– Я так и сделаю. Я хочу собрать грузовик сегодня вечером, и мне нужно достать кое-что из коробки с игрушками.

Подвал – типичный подвал Новой Англии. Здесь круглый год и холодно, и сыро. Затхло. Когда папа установил здесь сейф с оружием, ему пришлось пойти на некоторые экстраординарные меры по осушению, чтобы оружие не заржавело. Ключ легко открывает замок, позволяя мне повернуть ручку и отодвинуть засовы, и тяжелая дверь плавно отворяется. Внутри лежали на стеллажах винтовки и пистолеты.

Пистолет – простой выбор. Старая «Беретта 92ФС» моего отца лежит на верхней полке сейфа, и я хватаю ее вместе с тремя запасными магазинами на пятнадцать патронов и двумя коробками с девятимиллиметровыми патронами.

Винтовка – это более жесткое решение. Что возьму с собой? Я не ожидаю неприятностей, но здесь довольно стандартная практика, держать винтовку под задним сиденьем грузовика или на стойке в заднем окне. Мои пальцы задерживаются на холодной синей стали старого «Винчестера», из которого я в десять лет убил своего первого оленя, но потом перехожу к следующему варианту, «АР-15».

Он очень похож на «М4», который я носил в армии, но «Кольт AР-15» – это гражданское оружие, а не пулемет, как его военный кузен. Он также немного длиннее, чтобы соответствовать законам о минимальной длине. Это должно полностью удовлетворить мои потребности – «М4» в течение шести лет был моим ближайшим компаньоном, пока я служил в качестве военно-морского специального наблюдателя, и «AР» достаточно к нему близок, чтобы я с ним справился. Пять магазинов, по тридцать патронов в каждом, идут в сумку вместе с моими пистолетными обоймами, и еще полкоробки патронов. Пятисот патронов должно хватить, чтобы справиться с чем угодно, кроме вторжения Канады. Может быть, найдется время для небольшой практики в дикой местности.

Загрузить грузовик легко – все мое походное снаряжение было тщательно сохранено перед моим отъездом на флот, и сумки идут в заднюю часть «Блейзера» в определенном порядке, который я все еще знаю из долгой практики даже после долгих лет отсутствия. Я готов настолько, насколько это возможно.

Мама права: уже поздно, а четыре часа утра настанут быстро. Мне нужно немного поспать. Когда я наконец закрываю глаза, то понимаю, что вновь возвращаюсь в тот переулок в Садр-Сити

Возможно, на этот раз все закончится по-другому?

Глава 7
Кортни

Утро пятницы, 12 августа 2016 года.

– Кортни! Кортни, проснись!

Проснувшись, я резко вскакиваю и ударяюсь головой о каркас верхней койки.

Верхняя койка? Что за верхняя койка? Я в женском общежитии. Почему я не дома с Дэниелом? Я потираю ушибленный лоб и ерзаю на кровати. Когда сижу на краю, помня о металлическом каркасе надо мной, воспоминания вчерашнего дня возвращаются ко мне.

Стоя на коленях рядом со мной, маленькая Дженнифер прикрывает рот пухлой рукой. Она изо всех сил пытается скрыть хихиканье. Очень милая, такая невинная. Ее улыбка всегда наполняет меня радостью.

– Все в порядке, детка, – поощряю я ее, грустно улыбаясь.

– Можешь смеяться. Когда была маленькой, я смеялась над взрослым, с которыми тоже такое случалось. – Я оглядываюсь, но никто, кажется, не заметил моего присутствия. Другие девушки снуют в ванную и обратно с зубными щетками и полотенцами. Подростки болтают, а младшие девочки прыгают вокруг, не обращая внимания ни на что, что могло бы испортить этот чудесный летний день.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Дженнифер.

– Ты никогда не остаешься здесь летом. Ты говоришь, что здесь слишком жарко по ночам!

– Ты права! Слишком жарко, – отвечаю я, хватая девочку и щекочу ее. – Здесь почти пятьдесят таких маленьких монстров, как ты, и слишком много людей в этом маленьком пространстве!

– Так почему же ты здесь ночевала? – Она не из тех, кого легко отвлечь, моя маленькая Дженни. Если она ухватилась за вопрос, то не отпустит.

Мне грустно сознавать, что ее любознательность будет опасна для нее, когда она вырастет.

– Дэниел не смог вернуться домой вчера вечером, – поясняю я ей. – Он занимался чем-то важным и задержался допоздна. – Надеюсь, это правда. Я хочу, чтобы так оно и было. Пожалуйста, Господи, пусть это будет правда. Пусть он вернется сегодня целым и невредимым. – Я не хотела оставаться одна, поэтому решила провести ночь здесь и рассчитывала на то, что ты обнимешь меня утром, – заканчиваю я, протягивая к ней руки.

Улыбка Дженнифер становится шире, затем она прыгает ко мне на колени, и мы прижимаемся друг к другу.

– Клянусь, в прошлой жизни ты была кошкой! – Я смеюсь, потирая ее спину.

– Мяу!

Родители Дженни не плохие люди, они просто… преданы своему делу. Они абсолютно и безоговорочно верят в божественное вдохновение отца Эммануила и его Новое Откровение. Они так полно отдаются этой жизни, служению своему пророку, что едва помнят, что у них есть ребенок. Неужели они не видят, как сильно их дочь жаждет внимания? Какой у нее потенциал? Она такая умная – эта маленькая девочка может стать кем угодно, когда вырастет, если только дать ей шанс. Дженнифер, вероятно, будет единственным человеком, по которому я стану по-настоящему скучать, когда наконец смогу уехать отсюда.

– Сестра Ребекка недавно приходила искала тебя, – осведомляет меня Дженни, отстраняясь от меня и изо всех сил стараясь вспомнить слова. – Она просила передать, что хочет видеть тебя в лазарете, прежде чем ты приступишь к своим обязанностям, – нараспев произносит она.

– Спасибо, Дженни, – благодарю я, быстро чмокая ее в щеку.

Она хихикает, освежая, как весенний душ, но звук ее смеха внезапно прекращается, когда она хмурится.

– Брат Дэниел скоро вернется? – шепчет она. Да, она определенно не оставит вопрос. – А твоя мама очень больна?

– Я не знаю, когда он вернется, детка. А насчет мамы я не уверена. А теперь спрыгивай, – утвердительно говорю, похлопывая ее по попке. – Думаю, я узнаю о маме, когда увижу сестру Ребекку.

Дженнифер скривилась, огляделась в поисках ближайших глаз и ушей, прежде чем приложила губы к моим ушам.

– Мне не нравится сестра Ребекка! – шепчет она.

Никто из детей не любит сестру Ребекку. Она делает им уколы, и единственный вид любви, который она знает, – это жесткая любовь, которая дается свободно, вкупе с острым язычком. Это делает ее эффективной медсестрой: никто не хочет проводить время в ее лазарете, если есть хоть какой-то способ избежать этого.

Маленькие друзья Дженнифер приходят и тащат ее прочь, возбужденно щебеча, что ходят слухи, если ее команда крошечных рук закончит собирать свою норму дикой черники достаточно рано, им разрешат провести остаток дня, плескаясь на озере. Это потрясающая новость для самых маленьких детей.

Оставшись одна, совершаю утренние манипуляции. Я плещу в лицо теплой водой, но у меня нет зубной щетки. Даже если бы могла найти ее в развалинах моего печального маленького дома, она, вероятно, была бы бесполезна сейчас. Я пожимаю плечами, наношу немного зубной пасты на угол тряпки и чищу зубы как можно лучше. У меня еще есть несколько минут до утренней молитвы и завтрака, когда я закончу. Если потороплюсь, то успею в лазарет, прежде чем присоединюсь к толпе на утреннюю молитву и завтрак.

– Благословенное утро, сестра Ребекка, – здороваюсь я с матерью Натана, входя в ее маленькое царство страданий.

– Благословенное утро, дитя, – отвечает она. Ее обычная снисходительность почему-то еще более невыносима, чем обычно.

– Могу я увидеть свою мать? – спрашиваю я, и ее лицо меняется. Обычный вид самодовольного превосходства Ребекки исчезает, сменяясь… жалостью? Беспокойством? Она никогда раньше не проявляла ни малейшего беспокойства за кого-либо. Что случилось с моей матерью?

– Не сейчас, – отвечает она мне беззлобно. – Может быть, сегодня вечером. Сейчас она отдыхает. Я дала ей кое-что. Чтобы спать. – Ребекка колеблется, словно раздумывая, как много мне рассказать, затем, нахмурившись, отводит взгляд. – У нее была очень плохая ночь, и я думаю, будет лучше, если она пока останется одна.

– Прекрасно. – Что еще я могу сказать? – Значит, я поеду и вернусь до обеда? Если вы не возражаете?

Ребекка кивает, и я уже на полпути к двери останавливаюсь и поворачиваюсь к ней.

– Сестра Ребекка? Что случилось с моей матерью? – спрашиваю я. – Знаю, что у нее... наверное, перепады настроения?

Ребекка смотрит в грязное окошко и задумчиво хмурится, поджимая губы. Она так долго размышляет, что я даже не уверена, ответит ли она на мой вопрос.

– Твоя мать, – наконец отвечает она, – слышит голос Господа, может быть, чуть сильнее, чем все мы. Немного яснее.

– Она всегда была такой, всю мою жизнь, – подтверждаю я.

– Но в последнее время перемены стали еще хуже. Более экстремальные.

– Отец Эммануил был здесь ранее, чтобы проведать ее, – поясняет сестра Ребекка, меняя тему. Она отворачивается от окна и смотрит мне в глаза. Что ты на самом деле пытаешься мне сказать, сестра? – Он был... недоволен ее поведением прошлой ночью. – Медсестра не сводит с меня пристального взгляда. – Весьма недоволен.

Вот почему я не могу увидеть свою мать до сегодняшнего вечера? Он ударил ее снова? Хочет ли он, чтобы ее прятали, пока опухоль не спадет?

– И кое-что еще. Отец Эммануил посоветовал мне взглянуть и на тебя. Внимательно осмотреть, – говорит она, поднимая брови на меня. – Он упомянул, что вчера утром тебе было не хорошо. Может быть, есть что-то, что нужно проверить?

– Я... я искренне надеюсь на это, сестра Ребекка, – отвечаю, опуская глаза и краснея.

– Ну что ж, посмотрим. О, я чуть не забыла, – произносит она и снова поднимает нос так же высоко, как и всегда. – Отец Эммануил также просил передать, чтобы ты сегодня утром зашла к нему в кабинет. Перед тем как идти собирать ягоды.

– Ты знаешь, чего он хочет? – спрашиваю я, внезапно занервничав. Если они думают, что я беременна, то это может дать нам с Дэниелом некоторую передышку. Но это будет не так долго, моя мать ведет этот проклятый календарь! Всего через несколько дней эта передышка исчезнет, и цепи станут тяжелее и туже, чем когда-либо.

– Это не мое дело – спрашивать помазанного Пророка Господа, сестра Кортни, и уж точно не твое. – И момент закончился: она вернулась в свое нормальное состояние.

Поблагодарив Ребекку с почти невыносимой вежливостью, я направляюсь в трапезную. Не могу себе представить, зачем Сатане понадобилось видеть меня сегодня утром, если только это не связано с какими-то незаконченными делами прошлой ночи. Что еще может быть? Единственное, что они не разорвали в клочья – это мои дешевые парусиновые туфли. Неужели этот отвратительный лжепророк догадался, что я действительно краду у него деньги? Что действительно работаю над третьей попыткой обрести свободу? Натан действительно поймал меня на краже, но они не смогли это доказать. Думаю, я в безопасности… на сегодня. А где же Дэниел? Что с ним сделал Эммануил?

Нервы и страх превращают завтрак в пытку. Страх за моего бедного милого фальшивого мужа, страх за себя. Комковатая серая каша не хочет сползать вниз, а проглотить отвратительную кашу с комком в горле еще труднее.

Пока мы едим, Иеремия читает утреннюю проповедь. Я пытаюсь вслушаться в его проповедь, надеясь хоть как-то отвлечься от страха, но ничего не получается. Почему я так думаю? Есть ли кто-то, кто меня успокоит?

Его проповедь в основном бессвязна, просто обрывчатое бормотание, затем он связывает одну цитату Священного Писания с другим с помощью какого-то нелепого поспешного предположения и, используя это, делает какой-то глупый вывод. Я даже не могу сказать, в чем состоит его реальное послание, но собравшиеся за обедом, взрослые восхищенно слушали, кивая, как будто он сказал что-то серьезное. Неужели вы все такие тупые? Император не просто голый, он еще и полный идиот!

Пребывание в центре внимания заставляет старшего сына пророка светиться гордостью. Несомненно, он любит быть в центре внимания. Он ближе всех к рок-звезде, чем эти бедняги, и он завидный холостяк номер один для старших девочек-подростков, которые вздыхают и мило краснеют каждый раз, когда его взгляд проходит по ним, как будто он был одним из братьев Джонас или Джеймс Марсден на церемонии вручения наград «Выбор молодежи» в две тысячи восьмом году. Что-нибудь из этого все еще актуально?

Проповедь Иеремии, возможно, и не отвлекла меня от моего страха, но воспоминания отвлекали. Я вспоминаю музыку, которая мне тогда нравилась, плакат с Джастином Тимберлейком на стене. Я уже выросла из этого в шестнадцать лет и уже искала следующую большую музыкальную фазу. Что-то более взрослое. Что-то больше похожее на то, что слушал Шон. Я улыбаюсь, вспоминая, как слушала его любимую радиостанцию, когда писала ему письма в своей спальне. Я никогда по-настоящему не испытывала вкуса к классическому року, но это была связь с ним, когда изливала ему свое сердце на бумаге, а затем добавляла каплю духов и поцелуй с розовой помадой на губах.

Конечно, я бы не отправила это письмо, а немедленно выбросила его и затем написала простое и разумное, и отправила его. Формально, скучно и безопасно. Удивительно, что он вообще мне ответил.

Я отвлеклась от своего страха, но ненадолго. Глазами Иеремия блуждал по комнате, поочередно касаясь каждого человека. В конце концов, конечно, наступает моя очередь, и улыбка, которой он одаривает меня, пробирает до костей, заставляя мой желудок сжиматься вокруг свинцовой массы каши. Я отодвигаю миску, закрываю глаза, желая, чтобы мои внутренности успокоились.

Когда вновь открываю глаза, несколько других женщин смотрят в мою сторону, тихо разговаривая, прикрывая рты руками. Я не слышу, что они говорят, и мне это не нужно. Слух распространился, и все думают, что знают хорошие новости. Это ужасно. Когда правда выплывет наружу, мне – и моему бедному Дэниелу – будет хуже, чем если бы слух вообще не распространился! Ну почему я вчера не смогла сдержать свой желудок?

После последнего аминь я бросаюсь из-за стола на козлах на встречу с отцом Эммануилом и стучу в раму открытой двери его кабинета.

Личный представитель сатаны на Земле не сразу поднимает глаза, давая мне возможность изучить его сейчас, когда он не устраивает шоу. Он хмуро смотрит на что-то на своем столе, как будто не понимает, что читает. Неуверенность, растерянность – вот его выражение лица, которые он никогда не допустит перед своей паствой. Для нас его стандартное выражение – это насмешливая полуулыбка, которая говорит, что я знаю все, особенно то, что вы скрываете.

Стоя на пороге комнаты и наблюдая за ним, я в миллионный раз спрашиваю себя, что же такого видит в нем моя мать. Вспоминая слова сестры Ребекки о моей матери, я задаюсь вопросом, действительно ли ответ может быть таким простым. Неужели моя мать просто услышала голос Бога, повелевающего ей быть с отцом Эммануилом? Не знаю, какой Бог хотел бы этого, но это тот, к которому я не имею никакого отношения.

Я стучу снова, и отец Эммануил поднимает голову. Озадаченное выражение на его лице усиливается, прежде чем оно проясняется, наверное, он вспомнил, что просил меня прийти.

– Благословенное утро, дитя мое, – здоровается он.

– Благословенное утро, отец Эммануил, – покорно отвечаю я.

– Мне сказали, что вы хотели меня видеть?

– О да, это про твои ульи, – отвечает он, указывая в сторону экрана на своем столе.

– Я хочу, чтобы ты показала мне, где они, – утверждает он, и мое сердце подпрыгивает к горлу.

– Понимаешь, если ты находишься в… деликатном состоянии, тебе просто не следует находиться в такой опасности. Я не могу вынести мысли о том, что подвергаю своего маленького племянника такой опасности.

– Вы, кажется, очень уверены, что у меня будет мальчик, – утверждаю я. Это опасная игра. У меня неустойчивое положение, но это то, с чем я столкнулась.

– Но что, если у меня будет девочка? А что, если я вообще не беременна?

– Я уверен, – утверждает он, слабо улыбаясь, – что если ты и родишь моему брату ребенка, то не девочку. Его глаза становятся холоднее, когда он указывает на слово "если".