Текст книги "Миа (СИ)"

Автор книги: Оливер Твист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Глава 13 Последствия

На следующий день, я позвонил Миа на сотовый, чтобы узнать, как она себя чувствует. Она ответила тихим испуганным голосом:

– Не звони мне пока, я сама с тобой свяжусь.

И быстро отключилась, оборвав разговор. Перезвонила уже вечером, даже ночью, заговорила так же тихо, будто боялась, что ее могут подслушать:

– Эрик, я не могу долго говорить, они все время здесь. Сторожат меня, боятся, что я опять что-нибудь натворю. И еще проверяют мой телефон, кто мне звонил, все сообщения, все проверяют. Это так ужасно, так невыносимо…

– Да, кто они, Миа! – испугался я, представив ее в цепких руках психиатров.

– Мои родители. Но ты не бойся, я все стерла, всю нашу переписку. Мне пришлось это сделать…

Я услышал, как она заплакала, приглушенно всхлипывая и шмыгая носом.

– У меня ничего не осталось, ничего. Я даже твой номер стерла и все звонки, они не смогут ничего узнать. Только записка, я забыла тебе сказать, чтобы ты забрал ее. Она так и осталась лежать на кровати. Я хотела сама отдать ее тебе, как письмо, чтобы все объяснить… Знаешь, мне так хотелось сказать, как сразу ты мне понравился. Очень сильно, с нашей первой встречи. Так что я ни о чем больше не могла думать. Что я все наврала тебе про ту пропасть между нами. Я сама в нее прыгнула, первая. Только надеялась, что ты подхватишь меня, и вместо того, чтобы упасть, мы вместе взлетим. И у меня было чувство, потом, когда я ее писала, эту записку, что я лежу на дне этой пропасти и больше никогда не встану. Поэтому, они решили, что я специально. Решили, что во всем виноват он, тот, кому я писала… О чем я только думала!

Она некоторое время тихо плакала в трубку, а я пытался как-то успокоить ее, бормоча, что это пройдет, что неважно, что родители нашли записку, лишь бы с ней все было хорошо, что ее родные очень любят ее и поэтому не оставляют одну, хотят позаботиться о ней и поддержать. Не знаю слышала она меня или нет, потому что, немного успокоившись, вновь вернулась к злополучной записке, заговорив свистящим шепотом:

– Только они не знают кому я писала, там нет имени, нет твоего имени, они не найдут тебя…

– Это не страшно, Миа, если они узнают – я вновь попытался успокоить ее. – Я не боюсь, я отвечу на все их вопросы, если они захотят со мной поговорить. Главное, чтобы с тобой все было в порядке.

Но она перебила меня, заговорив торопливо и взволновано, даже немного повысила голос:

– Нет, Эрик! Нет, ты не понимаешь, как это страшно. Пожалуйста, послушай меня. Мне будет спокойней и легче, если они ничего не будут знать о тебе, не будут знать о нас. Поверь мне, пожалуйста, ты не знаешь на что они способны. Они думают, что хотят защитить меня. Только им неважно, хочу я этого или нет. Если они до тебя доберутся, они и меня с ума сведут. Я не знаю, как смогу все это выдержать. Поэтому не звони мне сейчас. Я сама позвоню тебе, когда смогу. Хорошо? Обещай, что не будешь звонить.

Я сказал ей:

– Миа, это не имеет значения, врач меня видел, у него есть мой телефон.

– Он ничего не скажет. Он хороший человек и все понимает. Они уже пытались допросить его.

Голос у нее то и дело прерывался и был какой-то загнанный и очень несчастный. Мне нестерпимо было жаль ее, но я не знал, чем здесь помочь. Я бы сидел с ней в больнице и день, и ночь, чтобы поддержать ее хоть немного, но она запретила мне даже близко подходить к ее палате, боясь своих родителей. Я понимал, она пыталась защитить меня и от этого мне было так плохо, по-настоящему плохо. Мы с Миа были похожи на детей, решивших поиграть со спичками, несмотря на запрет взрослых, и сидящих теперь на пепелище своей шалости. Разве думал я, что все вот так обернется. Иногда во сне, пережитое тогда, вновь настигает меня. Я вновь бегу по бесконечному коридору под глухой барабанный стук сердца, отдающийся болью в ушах, вновь вижу лежащую на полу Миа, пряди светлых волос закрывают ей лицо. И понимаю, что опоздал, что все уже кончено, и ее больше нет. Она ушла, бросив свое тело как надоевшую куклу. Меня накрывает такое безнадежное отчаянье, что, просыпаясь в холодном поту, я чувствую долгое эхо своих сожалений о случившемся.

На факультет Миа так и не вернулась, забрала документы. Эту новость обсуждали бурно, но недолго. Слухи ходили разные, но ни один из них так и не попал в цель, о чем-то спрашивали ее факультетское окружение, по одному вызывая в деканат. Я видел, как потом из кабинета выходили ее родители, недовольно хмуря брови и ни на кого не глядя. Макс продолжал смотрел на меня круглыми глазами, но молчал. Правда, начал немного сторониться. Возможно, я сам был виноват в этом, никого не хотелось видеть и любое общение давалось с трудом. Меня снедали тревога за Миа, чувство вины и собственной беспомощности.

Между тем, неотвратимо надвигалась первая серьезная практика по специальности, которая во многом определяла где мы сможем устроиться дальше, после окончания учебы. Наши кураторы рассылали резюме своих подопечных по разным архитектурным бюро и строительным конторам, пытаясь заинтересовать их молодыми перспективными специалистами. Мне, внезапно, сказочно повезло. Уж не знаю каким капризом фортуны, решившей ни с того ни с сего одарить меня благосклонной улыбкой, я попал в самую престижную в городе компанию, заправлял которой человек, сыгравший впоследствии в моей жизни очень важную роль. Но тогда я об этом еще не догадывался и только радовался, что буду проходить практику в действительно стоящем месте.

Все подчиненные звали нашего шефа за глаза, а друзья и в лицо, просто Стива. Мы как-то очень быстро нашли общий язык и он, уж не знаю почему, живо интересовался моими делами, принимая в них самое деятельное участие, так что я даже прослыл в некотором роде его любимчиком.

Это случилось незадолго до окончания моей стажировки. В один из дней шеф, появившись после обеда, вызвал меня в свой кабинет и сказал:

– Слушай, Эрик, ты не сильно занят? Поможешь мне кое-что отвезти?

Это была не первая подобная просьба. Мне и раньше доводилось бегать по разным его поручениям. Обычно доставлял по адресам документацию или объемистые бумажные пакеты с проектами, забирал на почте бандероли и другую корреспонденцию. В общем, был, что называется на побегушках. А кроме того, пытался урывками работать над дипломом и практиковался в чертежном и копировальном деле. Когда шеф меня вызвал, я как раз ждал своей очереди к промышленному ксероксу, чтобы сделать несколько распечаток из архива проектного отдела и вечером посидеть над ними. Впрочем, когда вызывал шеф, любой сотрудник сразу откладывал все дела, потому что Стива, надо отдать ему должное, по пустякам не дергал. Поэтому я ответил:

– Конечно, без проблем.

Еще не подозревая в тот момент, насколько я ошибался насчет проблем. Но утро было таким солнечным и безмятежным, и до самого обеда в нашей конторе царила благодушная атмосфера предотпускной поры. Даже общий на три отдела принтер, довольно капризный агрегат, любивший забиваться бумагой, так, что частенько приходилось, тихо чертыхаясь, его чистить, вел себя на редкость безупречно, деловито плюясь еще теплыми листами. Несколько дней назад Миа выписали из больницы, она сообщила мне об этом по телефону и голос у нее был спокойный и даже отчасти веселый. Она сказала, что чувствует себя превосходно и у нее много планов на будущее. Я тоже успокоился, решив вплотную заняться подготовкой к диплому. И после обеда собирался еще с удовольствием порыться в архиве, где присмотрел себе кое-что интересное. Казалось, день сулил только радости. Шеф махнул рукой в сторону двух больших плоских коробок с неизвестным содержимым:

– Вот, возьми их, только аккуратно.

Потом подхватил со стола папку из прозрачного зеленого пластика, сквозь который просвечивали какие-то документы и направился к двери. Я вместе с коробками двинулся следом. Пока ехали, Стива все рассказывал мне о своем друге, он называл его Георг, это к нему мы везли коробки. Вспоминал как они вместе учились, только на разных курсах, а сдружила их общая любовь к плаванью. Занимались у одного тренера и соперничали на соревнованиях, периодически уступая друг другу первые места. Он еще сказал, что друг его большая шишка и в отличие от него далеко пошел, что, впрочем, и немудрено, так как у них это семейное дело и наследственные хватка и чутье. И как-то вскользь добавил, что взял меня с собой не случайно, а по просьбе друга, что тому вроде как хочется на современную молодежь посмотреть, тем более, что и Стива ему обо мне говорил, как о толковом парне. Меня эта информация тогда совсем не насторожила. Я немного нервничал в машине, движение было интенсивным, но хоть ехали мы с небольшой скоростью.

Георг и правда оказался большой шишкой, на двери кабинета, предваряла который роскошная приемная, значились только его имя и фамилия, выбитые золотыми буквами на эбеново-черной поверхности таблички. Да и все здание, в котором располагалась фирма Георга, как я понял, его главный офис, производило требуемое впечатление, и дорогой обстановкой, и безупречно одетым и вежливым персоналом. Нас встретил секретарь Георга, молодой человек затянутый в строгий костюм, великолепно на нем сидевший, и попросил немного подождать, предложив расположиться в уютных с виду креслах. Спросил: будем ли мы чай или кофе и, получив отказ, оставил нас в покое, углубившись в свои дела. Вскоре от Георга вышел посетитель, и мы вошли в апартаменты. По-другому эту большую комнату, с возвышавшемся в центре огромным, красного дерева, столом, и язык не повернулся бы назвать.

Стива решительно двинулся по обширному светлому ковру к сидящему за столом человеку. Я немного замешкался, лихорадочно соображая, достаточно ли хорошо я вытер ноги перед тем как войти в здание, и не потянется ли за мной цепочка неприлично грязных следов, если я тоже решусь топтать этот бежевый с затейливым восточным узором шедевр ковроткачества. Еще подосадовал про себя: как только людям в голову приходит стелить на пол такие маркие ковры. Поэтому так и остался стоять в отдалении держа в охапке довольно неудобные коробки, пока Стива не кивнул мне на черный кожаный диван: там положи.

– Наслышан о вас молодой человек, – сказал тем временем Георг, доброжелательно улыбаясь, и, после того, как я пристроил на диване свою ношу, поманил меня рукой. – Подойдите поближе. Дайте на вас посмотреть. Так-так! Хорошо. Надеюсь, что вы и дальше будете радовать нас своим успехами. Если постараетесь вас ждет достойное будущее. Между прочим, у нас с вами одна альма-матер. В этом институте еще мой дед и отец учились. Вот, думал, и я продолжу династию. Но, к сожалению, наследников не приобрел. Ну не буду, как любит сейчас говорить молодежь, грузить вас своими проблемами. Хотя, знаете что… Пожалуй, не буду и лукавить, мне нужна ваша помощь.

Здесь он сделал многозначительную паузу, став серьезным. На лицо легла тень какой-то озабоченности, и я внезапно подумал, что он гораздо старше Стивы. Потом Георг продолжил самым задушевным тоном:

– Могу я говорить с вами откровенно?.. Прекрасно! Мой друг сказал, что вы довольно умны и наблюдательны. Это хорошо. Я бы еще хотел, чтобы вы поняли, наш разговор носит конфиденциальный характер.

Я снова кивнул, пытаясь сообразить к чему он клонит и чем могу я, обычный, ничем особым не отличившийся, студент ему помочь? Все это выглядело довольно странно, особенно с учетом конфиденциальности разговора. Поэтому я невольно покосился на шефа, но тот с любопытством и некоторым удивлением сам смотрел на Георга, видимо задавая себе в уме те же вопросы. Георг внимательно, приподняв брови, посмотрел на меня, словно еще раз оценивая, достоин ли я такого доверия и вдруг замер, зацепившись за что-то взглядом. Лицо у него сначала оцепенело, а потом странно изменилось, будто он увидел нечто такое, во что не мог поверить. Он замолчал и на несколько секунд будто отключился, забыв про нас с шефом и про то, что хотел о чем-то попросить.

– Это дорогой браслет, – наконец произнес он задумчиво, выходя из транса и пристально глядя на мое запястье, где серебрился подарок Миа.

– Я знаю, – по спине почему-то пробежал холодок от неприятного предчувствия. С чего вдруг он решил прицепиться к браслету, резко сменив тему разговора. Может внезапно передумал с просьбой? Ладно, тем лучше, мне совсем не хотелось участвовать в каких-то конфиденциальных сделках с таким человеком, как Георг. Ничего хорошего там точно быть не могло. Это я нутром почуял, хоть меня и разбирало любопытство. Впрочем, свою просьбу он так и не озвучил. И только потом я догадался, в чем она вероятнее всего заключалась. Он снова спросил, не отрывая взгляд от браслета.

– Хватило стипендии, студент?

Я напрягся и пожалел, что, закатал рукава рубашки, но было тепло и, когда собирался утром, мне показалось это хорошей идеей.

– Это подарок.

Он наконец, оторвался от созерцания браслета и посмотрел на меня каким-то недобрым, внимательным взглядом. Произнес вкрадчиво, выйдя из-за стола и приблизившись:

– Ты покраснел, значит, презент от девушки. Я прав?

– Это так важно для вас?

– Как знать, как знать, – он впился мне в лицо острым взглядом. – Возможно ты даже не представляешь до какой степени мне это важно.

Я промолчал, а он продолжил:

– Вот, кстати, моя племянница мне точно такой как-то показывала. Советовалась, хотела знать, понравится ее молодому человеку вещица.

– Так, Миа ваша племянница?

Не знаю, как у меня вырвались эти слова, как-то сами собой, от внезапной догадки. Он протянул:

– Да…

И осекся, посмотрел на меня изменившимся взглядом, который по мере того как он утверждался в своем подозрении, кто перед ним, становился все холоднее и холоднее, пока он не произнес медленно и тяжело:

– А ты, видимо, тот самый парень… Тот самый подонок, который…

Я молча смотрел на него, не находя слов от охватившего меня волнения. В воздухе словно сгустилось электричество, которое разрядилось уже в следующее мгновение. Он внезапно сжал в тонкую ниточку и без того узкие губы, резко двинул рукой, и влепил мне пощечину, сначала по одной щеке, потом, широко размахнувшись, по другой, с такой неожиданной быстротой и силой, что челюсти у меня тут же заломило от боли, а лицо словно обожгло огнем. Я едва устоял, закрыл на секунду глаза и сжал кулаки, чтобы самому не взорваться. Почувствовал, как из носа поползла струйка крови, в голове противно зазвенело. Лицо его побелело, а глаза, такого же зелено-голубого цвета как у Миа, под седыми редкими бровями, стали совсем светлыми, как будто ярость, которую он испытывал обесцветила их своим жаром. Он замахнулся снова, но Стива, до этого остолбенело стоявший рядом, вдруг ожил и схватил его за руку, сильно дернул, оттаскивая от меня, а потом закричал:

– Георг, прекрати! Что происходит!

Тот попытался вырваться, но шеф держал крепко.

– Да знаешь ли ты, кто это? – закричал он, придушенным от бешенства голосом. – Наконец-то мы тебя нашли, подлец! Думаешь, легко отделался? Думаешь, тебе все с рук сошло? Ты у меня, подонок, по полной заплатишь! Ты у меня сегодня же из института вылетишь! А тебе, Стива, я вот, что скажу: чтобы духа его у тебя больше не было! А ты имей в виду, что не только к институту, ни к одному приличному месту даже близко не подойдешь, я лично прослежу. В канаве сдохнешь! Пошел вон отсюда! Вон, пока я тебя своими руками не придушил! Да пусти ты меня, Стива! Не дергай! Вон отсюда, ублюдок!

Я достал из кармана платок, не очень свежий, да это и не имело значения, встряхнул, приложил к носу и пошел к выходу. У самой двери меня громко окликнул шеф:

– Эрик, постой!

Я обернулся и посмотрел на него. Он сказал с нажимом в голосе:

– Подожди меня внизу. Подожди. Ты слышишь?

Он все еще держал того за пиджак, словно, боялся, что он вырвется и снова начнет махать руками. Они оба были взъерошенные и красные, и отчего-то слегка расплывались у меня перед глазами. Я не стал ничего отвечать. Между нами, как будто встала плотная прозрачная стена, она отделила меня от них и от этого их мира, наполнив душу тоскливым холодом, от которого стало горько во рту до тошноты. Просто вышел и закрыл за собой дверь с чувством, что закрываю дверь в свою прошлую жизнь, не имея шансов на будущее. Я не сомневался, что он исполнит все свои угрозы, у него было достаточно для этого возможностей и влияния. Ему вполне по силам было закрыть мне дорогу в ту профессию, о которой я мечтал больше всего, в которой надеялся что-то сделать, кем-то стать. При желании он с легкостью мог оставить меня без работы в этой сфере, так что я мог рассчитывать только на карьеру дворника, и то в лучшем случае. А желание у него такое было. Он показал это весьма наглядно.

Я быстро спустился по лестнице на первый этаж, вышел на улицу, все еще держа у лица платок, уже изрядно испачканный кровью. Прошел немного по тротуару и сел на деревянную лавочку, стоявшую под сенью больших раскидистых лип. Здесь было прохладно, сквозь густую крону пробивались редкие солнечные лучи, бледно-золотыми пятнами ложась на дорожку. Ветер шевелил ветви и солнечные пятна беспокойно двигались в такт шелесту листьев. Я положил руки на колени и сжал в кулаке грязный платок. Хотел его выкинуть, но урны поблизости не было. Я мял его в руке и пытался собраться с мыслями. Я не ждал шефа, я уже забыл о его просьбе, больше похожей на приказ. Поэтому, когда он опустился рядом со мной на скамейку, испытал неловкость, даже смятение. Напрягся, ожидая получить еще и от него порцию праведного гнева. Но он молчал, сидел, опустив голову, и рассматривал свои сцепленные в замок руки, потом сказал глухим, осторожным голосом:

– Прости, я не знал, зачем он хочет тебя видеть.

Мне не хотелось ему отвечать, но я все же выдавил из себя:

– Это неважно…

Рано или поздно они, близкие Миа, все равно все узнали бы. Такие как они не останавливаются на полдороге и всегда добиваются своего. И попросить меня Георг хотел, я уверен, лишь о том, чтобы я делал для него грязную работу, шпионил на факультете, чтобы помочь им вычислить обидчика Миа. И тут ему так сказочно повезло, попал прямо в яблочко, абсолютное бинго. Стива снова заговорил:

– Я понимаю, Эрик…

Но я перебил его:

– Нет, вы не понимаете… Вы не представляете, какой это был ад… Вы не можете этого понять, ведь вас там не было. Вы не сходили с ума, пытаясь успеть. Вы не срывали голос, пытаясь докричаться до человека, который уходит туда, во тьму. И эта тьма, этот ужас рвут тебя на части… Думаете, я хотел этого? Думаете, я радовался, когда увидел, как она лежит там, будто все уже кончено? Я этого никогда не забуду. До самой своей смерти не забуду и не прощу себе. Я знаю, что виноват. Очень виноват. Я просто пытался быть с ней честным. Просто быть честным. Она заслуживала большего, чем я мог ей дать. Но я бы сделал все, что она сказала, если бы только это могло помочь…

Ветер стих, а потом снова сильным резким порывом взволновал верхушки деревьев, и они зашумели возмущенно, постепенно переходя на вкрадчивый жалобный шепот. Шеф накрыл мою все еще сжатую в кулак руку своей ладонью и пожал ее. Я убрал руку, я не хотел его сочувствия, я ничего в тот момент не хотел, все внезапно перестало иметь значение, все чувства. Он сказал:

– Я тебя не осуждаю. И давай не будем впадать в отчаянье. Еще не все потеряно. В любом случае практику ты закончишь. И даже при самом плохом раскладе, что-нибудь обязательно придумаем. Я тебе обещаю.

– Не надо, – сказал я ему. – Не надо ничего обещать. Вы сделаете все, что вам скажут. И я тоже не осуждаю вас за это. Может я и заслужил наказание, зачем вам неприятности из-за меня…

Тогда он начал говорить горячо и порывисто:

– Зачем, говоришь, мне неприятности из-за тебя. Я тебе скажу. Хочешь знать, о чем мы сейчас говорили с Георгом?

Я покачал головой:

– Нет, не хочу, не надо мне ничего говорить. Я же сказал, что не осуждаю вас. Я знаю, вы хороший человек. Он, ее дядя, тоже, наверное, по-своему хороший человек. Ему обидно, я понимаю. Он в своем праве. Пусть делает, что считает нужным.

Я вскочил и хотел уйти. Но шеф поймал меня за рукав и вынудил снова сесть:

– Нет, постой. Так не пойдет! Это важно, понимаешь. Сломать жизнь другому человеку, уничтожить его легко, особенно когда ты имеешь власть, деньги, когда тобой движут, как тебе кажется, благородные эмоции, когда на кону стоит честь, твоя или близких, тех, кого ты любишь. Очень легко здесь наломать дров, не разобравшись еще больше усугубить ситуацию. Для Георга Миа как дочь, понимаешь. Даже больше того. У него никого и ничего нет дороже ее. Миа – славная девочка, но с нее с самого рождения сдували пылинки, души в ней не чаяли. Любую ее прихоть исполняли. Она жила ни в чем не зная недостатка. Ни в чем, кроме самого главного – родительской любви и внимания. Я хорошо знаю их семью. Еще с тех пор как Георг с сестрой, матерью Миа, начинали строить свой бизнес. Конечно, им было немного проще чем прочим. Все-таки их клан давно в этой сфере. Но порой приходилось очень несладко. Когда родилась Миа, она поздний ребенок, дела как раз пошли в гору и требовали все больше внимания. Как только это стала возможно девочку препоручили няням, сами родители сутками не бывали дома. А Георг с удовольствием возился с ней. И когда малышка подросла, то частенько брал ее с собой, заменив родителей. Для него она так и осталась маленькой девочкой, ребенком. Да по сути, вы оба еще дети…

– Я не ребенок, мое детство закончилось в шесть лет на сто четвертой федеральной автостраде. Поэтому не надо со мной как с маленьким.

– Не сердись, я вовсе не хочу сказать, что ты не отвечаешь за свои поступки. Но вы молодые еще очень неопытны и наивны в том, что касается отношений между людьми. С годами, становишься чуточку мудрее и осторожнее. Но этот опыт он не приходит сам по себе, он результат всех тех ошибок и неудач, которые случаются с тобой, и тех уроков и выводов, которые ты из них выносишь. То, что произошло между тобой и Миа, должно послужить вам хорошим уроком, но не стать причиной жизненного краха… Хотя знаешь, не могу отделаться от мысли: какого рожна тебе еще нужно было, парень. Миа – это такой приз, за который любой твой здравомыслящий однокурсник душу бы дьяволу заложил. Но я вполне понимаю и уважаю те причины, по которым ты так поступил. Это просто чудо, что удалось избежать трагедии, так давай будем немного благодарны судьбе за это. Нельзя сдаваться и опускать руки. Я уговорил Георга не торопиться, все взвесить, немного остыть и подумать. И хочу, чтобы ты тоже немного остыл…

– Спасибо, – прервал я его и поднялся. – Я все понял. До свидания.

Мне хотелось побыстрее уйти, все эти разговоры, они тоже не имели значения. Шеф сколько угодно мог заклинать меня не падать духом и надеяться на лучшее. Наверняка, он сам искренне верил, что все как-нибудь образуется. Но я-то знал, что все кончено. Я прочел это в глазах дяди Миа. В его полных ненависти глазах, в которых я уже не был человеком, имеющим право на ошибку, а был монстром, коварным чудовищем, ползучим гадом, который чуть не погубил его драгоценное дитя. И который подлежал уничтожению без всякой жалости. И Стива не станет рисковать и портить отношения со своим влиятельным приятелем из-за какого-то ничтожного практиканта без роду и племени. Поэтому, о чем здесь было говорить.

– Эрик, – окликнул меня шеф. – Я тебя подвезу. Куда ты собрался?

– В общежитие. Не надо, я знаю дорогу.

– Хорошо, – шеф не стал спорить, тоже поднялся, потер затекшую шею. – Отдыхай сегодня. Завтра жду тебя на рабочем месте. И, пожалуйста, без фокусов! Хорошо?

– Да, конечно, – сказал я ему, сил объяснять что-либо не было, да и необходимости тоже. Я не собирался приходить. И он не будет меня завтра ждать, в глубине души надеясь, что больше никогда не увидит своего бывшего протеже. Я решил облегчить ему задачу. Так будет лучше для всех. Лицо еще горело от пощечин, я дошел до ближайшей урны и выкинул платок, было неприятно держать его в руках.