Текст книги "Миа (СИ)"
Автор книги: Оливер Твист
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Глава 8 Ночной разговор
Мы вышли из маршрутки на маленьком шумном автовокзале, забитом рейсовыми автобусами, дальнобойными такси, водители которых привычно кучковались возле киосков с горячими кофе и хот-догами. Урчание моторов мешалось с разноголосым гулом толпы, всюду сновали люди с большими сумками, приезжали и уезжали. Мы медленно пробирались к выходу, я предложил Миа пойти на остановку, но она отрицательно покачала головой и попросила:
– Пойдем пешком, хочу прогуляться. А по дороге покажешь мне свой город.
– Хорошо, – согласился я. – Только если устанешь, сразу скажи, подождем автобус.
Она взяла меня под руку, и мы двинулись в путь. Но не прошли и несколько метров, как позади раздался крик:
– Эй, Хьюстон! Эгегей! Подожди!
Я обернулся, услышав знакомый голос: на меня призывно махая в воздухе руками летела Лайла. Я растопырил руки, чтобы поймать ее. А иначе, мне показалось, она просто собъет меня с ног. И Лайла с радостным визгом повисла у меня на шее.
– Тише-тише, сумасшедшая, – засмеялся я, – что еще за нежности!
– А, Хьюстон! – вопила между тем Лайла, принявшись к тому же энергично трясти меня за плечи. – Ты не представляешь! Меня приняли, приняли!
Она запрыгала на месте, ее просто распирало от ликования.
– Ну, поздравляю, – сказал я. – А теперь по порядку, куда и зачем тебя приняли?
– Меня приняли на работу! Это – работа мечты! – закричала она, не обращая внимания на толпившихся вокруг людей. В этот момент раздалось длинное истошное бибиканье, и водитель одного из автобусов, высунувшись из окна нетерпеливо заорал:
– Девушка, ну вы едете или нет? Вас только ждем!
Лайла махнула ему рукой: уже бегу. Потом торопливо проговорила:
– В понедельник мой первый рабочий день. Представляешь, теперь будем в одном городе. Ну, пока-пока. Скоро увидимся, тогда все и расскажу.
Она побежала к своей маршрутке и, перед тем как заскочить в салон, послала мне воздушный поцелуй, широко взмахнув рукой. С ее лица не сходила счастливая улыбка. И, по-моему, Лайла совершенно не заметила, что я был не один или не придала этому значения. Я ошалело помотал головой, приходя в себя, и пробормотал: это Лайла. На что Миа очень холодно заметила, не глядя на меня:
– Значит, будете в одном городе. Надо же, как мило. Так это твоя здешняя подружка?
– Нет, просто знакомая. У меня нет здесь подружек, я уже говорил тебе.
Я попытался взять Миа за руку, но она внезапно резко отдернула ее и отступила на шаг, тяжело дыша. Я озадаченно посмотрел, пытаясь понять в чем дело: только что была в хорошем настроении и, вот, пожалуйста, едва не плачет.
– Послушай, Миа, – сказал я. – Если ты передумала, мы еще можем вернуться. Последний на сегодня автобус уходит через час.
Она отвернулась, потом все-таки уронила угрюмо:
– Нет, пойдем.
И мы двинулись дальше в каком-то тяжелом, неловком молчании. Потом она поскользнулась и чуть не упала, я подхватил ее, обнял и сказал:
– Да вы, дамочка, на ногах не держитесь. Как же так! Уж разрешите вас сопроводить, а то мало ли что.
Она нерешительно улыбнулась, взгляд ее будто потеплел, вновь взяла меня под руку и спросила, вздохнув:
– Что за девушка, твоя знакомая? И почему Хьюстон? Она назвала тебя Хьюстон?
– Это здесь меня так именуют. Старое прозвище.
И я стал рассказывать ей о Лайле, заметив, что нам еще повезло, что ее автобус уже отправлялся, иначе она заболтала бы нас до смерти. А в общем, Лайла очень хороший человек, свой парень и давно мечтала о работе театрального художника, без конца рассылая портфолио и бегая на собеседования. Миа совсем оттаяла, слушая забавные истории из моего интернатского прошлого. А потом вдруг серьезно спросила:
– И тебя даже не пытались усыновить?
– Нет, почему же, вот именно что пытались, – ответил я. – Несколько раз.
– И что?
Она заглянула мне в глаза с таким откровенным интересом, что я рассмеялся.
– Да ничего. Эти попытки в самом деле были больше похожи на пытки. С моим-то диагнозом…
– Что? – произнесла Миа, останавливаясь. – Каким диагнозом?
Я объяснил ей, даже не стараясь смягчить краски, и при этом чувствовал себя совершенно спокойно. Она ничего не сказала, только посмотрела как-то странно. Так что я добавил:
– Наверное, мне нужно было сразу тебя предупредить.
Она сильно сжала мне локоть и сказала решительно:
– Это не имеет никакого значения, Эрик. Ты самый нормальный из всех, кого я знаю. С тобой, напротив, очень спокойно и хорошо. Даже не думай!
– Ладно, – улыбнулся я. – Не буду.
Мы добрались до интерната, когда на город только начали опускаться ранние зимние сумерки. Они милосердно смягчили впечатление от нашего дома с привидениями, с каждым годом все больше ветшавшего, и даже придали ему какое-то мрачное, почти готическое очарование.
– О! – Только и смогла сказать Миа, лицезрея этот архитектурный то ли провал, то ли шедевр, возвышавшийся перед нами угрюмой громадой. Но окна по фронтону приветливо светились, правда, далеко не все, в основном сосредоточившись в более новом крыле.
– А, где ваше окно? – спросила она.
– С другой стороны.
Йойо нас ждал. Я заметил это по необыкновенной чистоте и порядку в комнате. Обычно на кроватях валялись вещи, на столе громоздились стаканы, а пол мог быть густо усеян фантиками. Чаще всего это было следствием набегов его подопечной малышни. Йойо кормил их сказками собственного сочинения, и всякими сладостями, которыми его щедро снабжали все те же ночные гости. Поил чаем, а еще гладил по голове, играл в им самим придуманные игры, порой на ходу меняя правила. Иногда они устраивали такую кутерьму, что, открывая дверь, я оказывался свидетелем, а то и участником жаркой подушечной баталии. Во все стороны летели пух и перья, от визга и криков глохли уши, кровати отчаянно скрипели и стонали, грозя окончательно развалиться, если на них не прекратят скакать, взлетая под самый потолок. И в эпицентре этого бедлама восседал мой друг, невозмутимый и довольный.
Мы разделись, и я отдал Йойо гостинцы. К моему немалому удивлению, Миа тоже достала из своего рюкзачка большой прозрачный пакет с дорогими шоколадными конфетами.
– Для малышей, – сказала она, протягивая пакет Йойо.
– Спасибо, мадам, – он церемонно приложил руку к сердцу и наклонил в поклоне голову. Миа внезапно смутилась, порозовела, и мне показалось, что она с удовольствием бы спряталась за меня. Это было так непохоже на мою решительную и отнюдь не робкую однокурсницу, что я тихонько сжал ей руку и шепнул: «Не бойся. Это всего лишь Йойо. Он тебя не съест.»
– Мне немного не по себе, – сказала Миа, когда, перекусив бутербродами, что притащил нам из столовой Йойо, мы вышли побродить по интернату, в заброшенной его части, где было сумрачно, но спокойно.
– Почему, – спросил я, – тебе не нравится?
– Не в этом дело, – задумчиво отозвалась она, отчего-то понизив голос, – Ты здесь какой-то другой, чужой. Кажется, что ты не со мной, уходишь куда-то далеко. И от этого я чувствую себя неуютно.
Я вздохнул и промолчал. Как всегда, ближе к ночи стали собираться гости. Мы с Миа заняли себе местечко на кровати. Она прижалась к моему плечу, поджав под себя ноги, обняла и спрятала руки у меня в подмышках, с неподдельным интересом рассматривала каждого из ночных почитателей. Скоро в комнате стало жарко, и Миа сняла джемпер оставшись в простой белой футболке. Йойо начал петь, и она восхищенно выдохнула. Он очень старался, наверное, хотел, чтобы ей понравилось. Нас угостили горячим чаем со специями и вином в бумажном стаканчике, и мы пили из него по очереди. Потом голова Миа опустилась на мое плечо, и она задремала. Когда гости разошлись, я уложил ее на постель, подоткнул под голову подушку и накрыл одеялом. Она глубоко вздохнула и что-то сонно пробормотала.
– И что ты дальше будешь с этим делать? – спросил вдруг Йойо. Он сидел на своей кровати в привычной позе лотоса, сложив небрежно руки на гитару, и немного прищурив глаза смотрел на Миа с непонятным выражением на лице.
– С чем с этим? – меня насторожил его тон.
– С тем, что между вами происходит.
Он все-таки заговорил, зря выходит надеялся, что обойдется. Я никогда ничего не мог скрыть от Йойо, как ни старался иногда. Он, казалось, смотрел мне прямо в душу. И каждое его слово попадало в цель со стопроцентной вероятностью. Я помню, спросил его однажды, в шутку: «Ты, что читаешь мои мысли?» А он ответил неожиданно серьезно, только едва заметно усмехнулся сначала: «Нет, Бемби, не читаю. Просто смотрю на тебя, и понимаю, о чем ты думаешь.» Может еще поэтому я не хотел везти сюда Миа.
– Ничего такого особенного между нами не происходит. Мы просто встречаемся иногда, – сказал я, чувствуя, как он жжет меня взглядом. Он насмешливо фыркнул:
– Да неужели? И ты просто спишь с ней, да?
Я поморщился от его прямоты.
– Да, все просто. Ей это нравится и мне тоже.
– А ты уверен, что все так просто, – он продолжал рассматривать меня со спокойным любопытством. Я закатил глаза в досаде:
– Что за допрос, Йойо!
Но он все не унимался:
– Хьюстон, а ты хоть понимаешь, насколько у нее к тебе серьезно.
Ну, надо же, Хьюстон! Он называл меня так чаще всего, когда был чем-то недоволен.
– Ты ошибаешься, – сказал я ему, – между нами нет ничего серьезного и быть не может. Во всем остальном между нами – пропасть. Она – наследная принцесса, факультетская элита, гордость своих родителей, ее ждет большое заграничное будущее, сверкающее бриллиантами небо и персональная колонка в светской хронике. Я – просто я, никто. И для нее – ничего не значащий в жизни эпизод, случайный каприз. Скоро пройдет.
– Это ты так считаешь? – спросил он, добавив ехидно. – И кто бы мог подумать, что ты у нас такой красноречивый!
Меня сильно задела прозвучавшая в его голосе насмешливая издевка. Но я постарался не показать обиды.
– Нет, все так и есть Она сама мне каждый раз про это говорит.
– Хьюстон, да неужели ты такой глухой, – резко сказал он. – Она не говорит, она так спрашивает тебя об этом. Ты, что, на самом деле, не понимаешь или не хочешь понимать?
– Да, конечно, – разозлился я. – Тебе ведь отсюда лучше слышно.
– Да это очевидно…
– Точно, – поддел я его. – Еще и видно.
– А ты, Бемби, гляжу не только глухой, но и слепой, если ничего не замечаешь. Тяжелый случай…
Он сокрушенно вздохнул. А я сказал ему раздраженно:
– Чего ты хочешь от меня?
– Хочу, чтобы ты понял, почему она сейчас здесь, с тобой?
– Ей просто скучно, надоели горнолыжные курорты и прочие пафосные места, захотелось экзотики. Ладно, – я попытался замять неприятный разговор, и покосился на Миа, не хотелось, чтобы она его слышала. – Полегче, разбудишь человека. Пусть поспит.
– Она не проснется, – уверенно заявил он и внезапно сильно, даже с ожесточением, ударил по струнам. Гитара издала громкий, протяжный стон похожий на крик, я чуть не подпрыгнул, но Миа не шевельнулась. Дышала все также ровно и глубоко, лишь ресницы слегка вздрагивали. Лицо у нее было умиротворенным, в уголках губ таилась улыбка, как будто ей снилось что-то необыкновенно хорошее. Я натянул ей повыше на плечи одеяло и сказал Йойо:
– Ты ошибаешься, на самом деле я ей не нужен.
– И поэтому ты с ней, – заметил он, отложил гитару и поднялся. Потом стащил с кровати покрывало и, свернув, кинул мне, пояснив, ночью бывает холодно. Я поймал его и, отложив в сторону, сказал:
– Надеюсь, я тебя не сильно разочарую, если скажу, что для серьезных отношений у нее есть крутой супералекс на очень крутой супертачке, со всех сторон достойный кандидат…
– Ну, нет, чувак, – перебил он меня. – Это я тебя разочарую: Алекса давно уже нет. Никого нет, кроме тебя. Только и тебя тоже нет. Так что дальше, Хьюстон?
– Хочешь знать правду? – спросил я его.
– Давай, Бемби, не стесняйся.
– Я не знаю. Доволен? И давай закончим на этом.
Я встал с кровати и стал раздеваться. Йойо молча наблюдал за мной, потом грустно сказал:
– Не шути с этим, Бемби.
– Не буду, – пообещал я. Раздражение прошло и мне хотелось спать. Он только вздохнул. Я выключил свет и пристроился рядом с Миа, крепко вцепившись рукой в железные прутья изголовья, чтобы ненароком не свалиться во сне. Миа не страдала лишним весом, но узкая койка не позволяла разлечься с особыми удобствами. К тому же я боялся придавить девушку, но она сама прижалась ко мне, как только я лег, крепко обхватив рукой и уткнувшись лицом в грудь. Йойо еще немного повздыхал, потом произнес потеплевшим голосом:
– Подпереть тебя стулом?
– Нет, Йойо, спасибо. Вроде, поместились.
Я уже начал дремать, когда он заговорил снова:
– Не теряйте меня утром, поведу малышей на прогулку… Извини, что накинулся. Я понимаю, ты устал. Устал быть один.
– Ладно, все нормально. Мы тебя дождемся. И не волнуйся так за меня, – произнес я, путаясь между сном и явью. Он что-то ответил, но я уже не разобрал что, уплывая вдаль по реке сна.
Разбудили меня осторожные поцелуи. Я медленно открыл глаза, еще не вполне проснувшись и сказал: Привет.
– Привет, – улыбнулась Миа. – Вот видишь, нет ничего страшного в том, чтобы просыпаться в одной постели. Почему ты всегда убегаешь? Или я что, похожа сейчас на ведьму.
Взгляд у нее стал неуверенным и встревоженным, брови сдвинулись к переносице. Она смешно наморщила носик.
– Ну что ты, – я улыбнулся ей. – Ты прекрасна как майское утро. Выспалась?
Миа подняла повыше голову и осмотрелась из-за моего плеча.
– Да, как ни странно. А где твой друг?
– Он с малышней гуляет, еще вчера собирался.
– О, хорошо, – только и сказала она и стала осторожно касаться губами моей шеи, одновременно слегка щекоча ее кончиками пальцев. Я шумно выдохнул и отстранившись сказал, преодолев внезапно накатившую волну желания: Все, Миа, перестань, хватит озорничать. Не надо здесь.
Она прошептала довольно:
– Вот видишь, я знаю где твой золотой ключик. А ты знаешь, где мой?
– Конечно, – я рассмеялся, глядя на ее сияющее лицо, – в ямочках на пояснице, а еще за левым ушком, а еще на кончике носа, и вообще он у тебя повсюду.
– Это только с тобой так, Эрик. Ты заводишь меня даже, когда просто смотришь вот как сейчас. И ты, ведь, знаешь об этом, верно?
В окно, сплошь затканное ветвистыми морозными узорами, ярко светило солнце. Я на секунду прикрыл ей губы ладонью и соскочил с кровати. Накинув рубашку спросил:
– Хочешь, покажу тебе наш парк? Но для начала, давай за стол, завтрак подан. А то Йойо обидится.
Она разочарованно вздохнула, потом села на кровати, потянулась, закинув руки за голову, и согласно кивнула. На столе стояли тарелки с кашей из интернатской столовой. На краю тарелок лежали порезанные куски хлеба с маленькими желтыми брусочками масла и прозрачными ломтиками сыра. Рядом высились стаканы с кирпичного цвета чаем. Я попробовал его, сделав большой глоток, он был горячим и очень сладким. А в качестве бонуса прилагались две рассыпчатые печеньки.
Утро выдалось морозным, и вся влага, которая еще вчера была растворена в воздухе, ночью сгустилась и осела, обметала пушистым инеем кусты и деревья, ажурные решетки заборов, и они засверкали холодным, стеклянным блеском. Мы немного прогулялись по парку, Йойо с его подопечными нигде не было видно, потом вышли за территорию и не спеша пошли по тротуару в сторону центра. Город стал похож на сплошную декорацию к зимней сказке, весь в хрустальном, снежном убранстве, искрящемся блестками в солнечных лучах и алмазной яркой пылью в воздухе. Мороз держал всю эту красоту, скреплял ее, утверждая свою власть, щипал нос и щеки, пробирался сквозь одежду к телу, студил руки. Я показал Миа, где располагалась наша студия. Мог бы еще сводить ее к Карандашу, познакомиться, но он был в отъезде, гостил у кого-то из своих детей. Но, мне показалось, что ей и так хватило впечатлений. Основательно замерзнув, мы вернулись в интернат. Йойо был в комнате. Отогрел нас горячим чаем, а потом проводил на автобус.
– Я думаю, – сказал он. – На Новый год не стоит тебя ждать.
– Не знаю, посмотрим. Пока нет определенных планов.
В автобусе Миа сказала:
– Было так здорово! Знаешь, чего бы я сейчас хотела? Поехать с тобой куда-нибудь далеко-далеко и только вдвоем. А чего бы ты хотел?
Я чуть не сказал, что, конечно, того же самого, но придержал язык, вдруг вспомнив Йойо.
– Не знаю, Миа. Наверное, просто отдохнуть, выспаться, никуда не торопиться.
Она взяла мою руку в свои ладони, и стала смотреть в окно на заметенные снегом поля и перелески, периодически очищая стекло от осевшей влаги, плотным туманом застилавшей обзор. После чего пальцы у нее становились мокрыми и холодными, и я отогревал их в своей руке. Монотонный гул мотора убаюкивал, глаза сами собой стали закрываться, не в силах сопротивляться одолевавшей их дреме. В сознании начали мелькать какие-то неясные образы, и через них, откуда-то издалека пробился голос Миа, она о чем-то спрашивала. Я переспросил ее, не поднимая отяжелевших век, и она повторила:
– Если у тебя нет планов на Новый год, может встретим его вместе, вдвоем. Отдохнешь, выспишься, я не буду приставать и мешать.
– Ммм, а как же Алекс, твоя семья. Ты разве не с ними будешь?
Она ответила не сразу, долго молчала о чем-то размышляя.
– Нет, их не будет в городе… И я хочу встретить этот новый год с тобой. Ну, так что?
– Хорошо, как скажешь.
Обратно доехали без приключений. Миа больше ничего не спрашивала, сидела, не выпуская моей руки и вскоре я снова задремал. По приезде в город проводил ее до дома.
– Зайдешь? – спросила она, когда я остановился возле двери.
– В другой раз, ладно. – сказал я. – Отдыхай.
Тот ночной разговор с Йойо все не шел у меня из головы, беспокойным жучком неприятно копошился в душе.
– Устал? – она ласково прикоснулась к моей щеке.
– Да, есть немного. Еще к семинару готовиться надо.
– Хорошо, тогда до встречи.
Она все медлила чего-то выжидая. Я поцеловал ее, и мы попрощались.
Глава 9 Подарки, подарки
Приход нового года всегда вызывал во мне странные чувства. Радость? Пожалуй, нет. Раздражение? Да, что-то близкое к тому. Мне хотелось поскорее пережить эти праздничные дни, заполненные бестолковой суетой, когда я особенно остро чувствовал себя выброшенным на обочину жизни, отчетливо ощущал свою неприкаянность в этом сияющем огнями и великолепием роскошных витрин мире. Накануне дня икс, я спросил у Миа, провожая ее домой после вечерней прогулки, когда мне лучше прийти. Учиться в последний день года закачивали раньше, все торопились домой, к семьям, чтобы заняться последними приготовлениями к смене временной вехи. И она ответила:
– Когда захочешь. Только постарайся в этом году.
– Постараюсь, если опять не попадусь в хищные лапы Пингвина, – сказал я, а в голове уже созрела одна идея.
– Будь осторожен, – засмеялась она, глаза ее в обрамлении темных, заиндевевших ресниц радостно блестели. – Иначе я примчусь к тебе на выручку и нам придется встречать Новый год втроем, в обществе Пингвина. Представляешь этот кошмар.
– Мне кажется, он бы не отказался. И сначала насмерть уморил бы меня своими нотациями, а потом попытался очаровать тебя двухчасовой лекцией о необходимости максимальной концентрации внимания на том бреде, что он транслирует нам шесть часов в неделю. Нет уж, третий лишний. Пусть Пингвин даже не мечтает заполучить нас в компанию.
Елочные базары в последний день года торопились сбыть колючий атрибут праздника, пока он еще был кому-то нужен, и не держались за цену. Я выбрал самую пушистую красавицу, исколовшую мне руки, пока мы с водителем пристраивали ее на крыше такси. В салон она не влезала, и усталый пожилой таксист привычным жестом закинул деревце на железную решетку багажника. Мы прикрутили елку толстой проволокой, и я заметил, что на покрытом золотистыми чешуйками стволе застыли янтарными слезами капельки прозрачной смолы. Уже подъезжая к дому Миа, вдруг запоздало сообразил, что возможно у нее наряжена своя елка. В лифте на полу валялись по углам хвоинки от предыдущих колючих пассажирок. Неловко протискиваясь в дверь, я добавил к ним еще немного свежих зеленых иголочек.
Привычно надавил на кнопку звонка и не мог сдержать быстрого стука сердца. Вдруг заволновался, что Миа не понравится моя самодеятельность. Я хотел сделать ей сюрприз, но, кроме того, мной владели вполне так себе эгоистичные чувства. Дело в том, что я еще ни разу не покупал елку сам, не украшал ее. И мне просто нестерпимо захотелось сделать это, сделать это самому: выбрать еще живое, пахнувшее свежо и терпко деревце, купить его и привезти в дом, пусть даже в чужой дом, так будто он был моим. Год за годом я был лишь гостем на этом празднике, никогда не принимая участия в его создании. Никогда, если только вот в раннем детстве, которое почти не помнил, не развешивал на колючих ветках блестевшие таинственным зеркальным блеском хрупкие стеклянные шары и сосульки. А так хотелось, прежде чем пристроить их на место, подержать в руках, рассматривая искристые переливы света на гранях ледяных избушек и разноцветных фонариков. Этот ритуал – украшения елки был чем-то настолько таинственным и принадлежащим к миру, где подарки приносил Дед Мороз, а не спонсоры, что казался мне недостижимым счастьем. И я размечтался, что это будет мой первый по-настоящему праздничный Новый год.
Открыв дверь Миа не сразу разглядела меня за чащей густых, торчащих во все стороны, еловых веток и испуганно вскрикнула от неожиданности, а потом радостно завизжала, громко захлопав в ладоши.
– Я не один, – засмеялся я ей в ответ, выглядывая из-за елки, – пустишь нас с подружкой?
Она помогла мне втащить деревце в квартиру и спросила:
– Где мы ее поставим?
Я окинул взглядом комнату. В правом от окна углу стояла небольшая искусственная елочка, увешанная красными и белыми стеклянными шариками. Миа проследила мой взгляд и торопливо произнесла:
– Можем убрать ее…
– Нет, нет, не надо. Очень красиво, – сказал я, чувствую легкую растерянность, и одновременно наслаждаясь терпким запахом хвои, заполнившим комнату.
– Мы уберем ее в спальню. А эту поставим здесь, согласен?
– Да, здорово.
И пока я устанавливал деревце в специальную подставку, которую купил там же на елочном базаре по совету посиневшего от холода продавца, Миа достала из шкафа коробку с игрушками, и мы приступили к вожделенному действу. Игрушек было немного, в основном шары: алые, золотые, перламутрово-белые. Зато нашлась запасная гирлянда, и вскоре елка засияла разноцветными огоньками, которые так чудесно мигали среди пушистых ветвей, переливаясь яркими блестками в серебристом дождике. Мы с Миа устроились на полу, на мягком, пушистом ковре, выключив свет, и долго сидели, обнявшись, любуясь на это обыкновенное чудо. Наконец, Миа вздохнула и произнесла негромко:
– Как чудесно, Эрик.
– Да, – охотно подтвердил я, – просто сказка.
В сумраке комнаты елка празднично мерцала, быстро вспыхивали и гасли красные, желтые, зеленые и синие огоньки, иногда погружая нас в темноту, потом снова начиная играть разноцветными бликами. В этом сиянии дорогим приятным блеском искрилось платье Миа, сложного темно-розового цвета, открывавшее плечи и спину. Очень красивое, оно едва доходило ей до колен, и Миа была в нем невероятно эффектной. Наверное, даже черезчур эффектной, если бы торжественность наряда не смягчали распущенные волосы и босые ноги. На ощупь платье было бархатистым и мягким, я чувствовал под своей ладонью сквозь тонкую ткань нежное тепло тела Миа.
– Чудесное платье, – сказал я ей шепотом, осторожно поцеловав в макушку. – Но ты еще чудесней.
– Спасибо, что заметил, – откликнулась она также тихо, довольным тоном, и внезапно добавила. – А знаешь, я еще ни с кем из близких мне людей не наряжала елку… Обычно мама приглашала декораторов, дверь в большую комнату закрывали на всю ночь. А к утру все было готово. Елка была огромной, безумно красивой и совершенно чужой, как в супермаркете.
– Ну надо же, а я почему-то думал, что в семье елки всегда наряжают все вместе, и по-другому не бывает.
– Бывает, – сказала она. – Еще как бывает! Родителям некогда было заниматься такими пустяками. К тому же, они считали, что каждый должен делать свое дело. Обычно, у нас собиралось много гостей. Мама устраивала большой прием, и все хвалили ее вкус и новогодний дизайн. Не могла же она ударить в грязь лицом, предъявив гостям елку, наряженную как попало какой-то сопливой девчонкой. Все украшения, каждый год самую последнюю коллекцию, декораторы обычно привозили с собой, а потом забирали обратно.
Мы накрыли стол здесь же в комнате. Миа зажгла короткие толстые свечи, спрятав их в матово-белые круглые стаканчики, украшенные прозрачным рисунком снежинок, и расставила между тарелками с аппетитными закусками. Ближе к двенадцати она достала из холодильника принесенное мной шампанское, и первые минуты нового года мы встретили тонким, хрустальным звоном бокалов и традиционным поцелуем.
– Ты загадал желание? – спросила она меня.
– Нет, – сказал я. Мои желания, настоящие желания, то чего я бы действительно хотел, не имели ни малейшего шанса исполниться. Так какой был в этом смысл.
– Почему? – вновь спросила она, испытующе заглянув мне в лицо.
– Не знаю. Может потому, что не верю ни во что такое.
Я допил шампанское и поставил бокал на стол. Миа продолжала держать свой в руке, обхватив его тонкими пальцами. Дорожки золотистых пузырьков в ее фужере, обгоняя друг друга, быстро бежали к поверхности. Негромкая музыка, лирические композиции ее любимой группы «Прогулка в Мемфис», настраивали на мечтательный лад. Глаза Миа от вина заблестели, а теплое мерцание свечей добавило мягкости и нежности чертам ее красивого лица. Я откровенно любовался им, и видел, что Миа это очень нравится. Мне хотелось сказать ей какая она сейчас необыкновенная, совершенно не такая как в обычной жизни, не такая, какой знали ее в институте. Словно существовало две, непохожих друг на друга Миа. Одна – холодная, недоступная, даже высокомерная, избалованная вниманием и всеми другими благами особа, дочь влиятельных родителей, своя на всех светских тусовках города. И другая Миа – нежная и ласковая, немного капризная, но милая и заботливая. Иногда по-детски непосредственная и обидчивая, и вместе с тем решительная и даже безрассудная, прекрасная хозяйка. И мне почему-то казалось, что такой знал и видел ее только я.
– А я загадала, – улыбнулась Миа.
– Расскажешь?
Она отрицательно замотала головой. Волосы разметались у нее по открытым плечам, несколько прядей упали на лицо, зацепившись за кончик носа и она лихо сдула их, сложив губы трубочкой:
– Нет, ни за что! А то не сбудется.
– Тогда молчи! – я приложил палец к губам, видя, по ее решительному виду, что она собирается все же открыть секрет. Который, если подумать, не был такой уж тайной. Во всяком случае, я примерно представлял, что это было за желание, и не скажу, что так уж хотел его услышать. К своему стыду.
– Лучше, закрой глаза, – попросил я, и после того, как она послушно сомкнула ресницы, дотянувшись до рюкзака, достал завернутый в пеструю подарочную бумагу, пакет. Вложил ей в руки и сказал: «Не знаю, правда, понравится тебе или нет.»
Она не сразу открыла зажмуренные глаза, сначала ощупав плотный сверток руками. И только потом, оглядев его со всех сторон, стала осторожно, стараясь не порвать бумагу, разворачивать. Наконец, достала картину и замерла, разглядывая ее. Несколько минут мы провели в молчании, а потом она произнесла несколько удивленно, не отрывая от портрета взгляда:
– Это я? Ты действительно меня такой видишь? Именно такой?
– Нет, – сказал я, – на самом деле ты лучше, гораздо лучше. Это бледная копия прекрасного оригинала.
– О, Эрик, – она прижала холст к груди, щеки ее порозовели. – Так здорово! Ты прекрасный художник. Почему ты раньше никогда не показывал мне свои работы.
Я пожал плечами:
– Как-то не было подходящего случая. Да и потом, здесь нет ничего такого. Особенно в сравнении с тобой настоящей.
– А мне кажется, что это здесь, – Миа снова посмотрела на картину, осторожно проведя по ней ладонью, – больше настоящего, чем во мне.
Она еще некоторое время сидела притихшая и задумчивая, рассматривая свой портрет, а потом спохватившись сказала:
– У меня тоже есть для тебя подарок. Я хотела положить его под елку, но потом подумала, что лучше отдам сама. Только не сердись, ладно. Он такой простой и, наверное, банальный. Мне даже неудобно его дарить…
– Эй, Миа, – возразил я со смехом, – это как-то нечестно, не находишь? Ты пытаешься оставить меня без новогоднего сюрприза, какое коварство! Ох, придется пожаловаться Деду Морозу, чтобы он принял меры. Я конечно не вел себя весь год как пай-мальчик. Но, надеюсь, что не был так плох, чтобы совсем оставить меня без презента.
– Нет-нет, – ответила она серьезно, прервав мой внезапный приступ болтливости. Я нес эту чепуху большей частью от охватившего меня смущения. Стало как-то неловко, я не ждал от нее ответного подарка. К тому же, никогда не знал, как правильно себя вести в подобных случаях. Да, впрочем, их и было-то не так много. Подарок Птицы, набор открыток моего, с тех пор еще более любимого художника, Йона Шефлера, я бережно хранил на самом дне дорожной сумки, вместе со значком от Йойо. Иногда по вечерам, когда оставался один в комнате, доставал и долго рассматривал каждую репродукцию, пока не переносился мыслями очень далеко, пытаясь там в этом далеке рассмотреть по-прежнему дорогое лицо.
– Я просто не знала, что тебе подарить, – продолжила между тем Миа, нерешительным и тоже отчего-то смущенным тоном. – Так, чтобы это не выглядело как-то слишком… И в то же время мне хотелось, чтобы эта вещь, если она тебе, конечно, понравится, всегда была с тобой.
Она легко поднялась, поставила картину на диван, прислонив к спинке, и подбежав к стеллажу, достала с полки темно-серый продолговатый футляр. Протянула его мне и добавила:
– А если не понравится, можешь просто выкинуть. Я постараюсь не обидеться. Только не отказывайся.
– Миа, – сказал я, поднимая на нее глаза, немало заинтригованный, – мне приятно, что ты подумала обо мне, но это было совсем необязательно. Ты сама по себе такой подарок, о котором можно только мечтать.
– Правда? – спросила она, взглянув мне в глаза с какой-то непонятной надеждой, так что я смутился. Стало как-то не по себе. Не то чтобы я соврал или сказал, не то что думал, покривил душой, но на несколько секунд меня охватило неприятное чувство, что она поняла меня немного по-своему. Но я все равно согласно кивнул и открыл коробочку. На черной бархатной подложке лежал, тускло поблескивая, красивый, стального цвета браслет для часов, оригинального дизайна и редкого диагонального плетения. На его серебристой поверхности отразились, мерцая и переливаясь, цветные блики елочной гирлянды.
