Текст книги "Все бури (СИ)"

Автор книги: Ольга Зима

Соавторы: Ирина Чук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Больше похоже на вудвуза, – пошевелилась Мэренн, разглядывая толстый ствол, покрытый наростами, будто кольцами объевшегося питона.

– Их давно нет.

– Еще появятся, – прошептала Мэренн, оборачиваясь к Майлгуиру. – Ты… ты это слышишь?

Майлгуир прислушался.

Треньканье синиц, переливы жаворонков, ворчание дроздов и резкий голос сойки прервал одинокий незнакомый голос, ведущий свою мелодию. То затухающий, то звонко звучащий вновь. Видно, птица делала круги над поляной.

– Кто это?

– Юла, лесной жаворонок! – обрадованно ответила Мэренн. – Он не призывает подругу, не ищет друзей, не делится со знакомыми. Его песня совершенна, только поет он ее в одиночестве.

– Намекаешь на что-то? – задрал бровь Майлгуир, и Мэренн рассмеялась.

Она, оказывается, умела смеяться. Звонко и заразительно.

– Если бы я намекала, то сказала бы, что владыка выбрал место для отдыха под единственным деревом, у которого нет листьев.

Майлгуир огляделся, собираясь возражать, но лишь убеждаясь в истинности слов своей королевы. Именно поэтому крокусы под ним были так ярки, их не закрывала палая листва, только редкие желтые мазки оттеняли лиловые бутоны.

Мэренн вздрогнула, и Майлгуир накинул на нее край плаща.

– Простое действие, случайная забота, – буркнул он, видя, как она обрадовалась. – А ты не испугалась Угрюма.

– Отчего я должна пугаться вашего верного слугу? – спросила Мэренн.

Майлгуир не ответил, прислушиваясь к словам и к тону – покорность и вызов одновременно. Это было освежающе и необычно.

– И все-таки ты замерзла, – произнес он, погладив женскую спину. – Здесь недалеко.

Подхватил ее на руки, не обращая внимание на писк «Одежда!», и отнес вглубь леса. В ста локтях, между толстыми, прихотливо изогнутыми корнями, располагалось крохотное озерцо с теплой, почти горячей бирюзовой водой. Майлгуир опустил туда Мэренн; подумал, принес одежду – просто чтобы ей было спокойнее – и улегся рядом в ласковую, пахнущую солью воду.

– Я служила год. Так получилось, что меня допускали к раненым, – тихо произнесла Мэренн, поняв, что он ждёт ответа. – И я отличаю красоту души от красоты тела.

– Одна из немногих, мало кто умеет это в наше время, – произнес Майлгуир, опускаясь в лечебную воду с головой. Вынырнул и поразился пронзительной синеве, горевшей среди золотых трепетных листьев и переплетения темных ветвей.

– Полотенчики, – раздался голос Угрюма, и Мэренн, ойкнув, спряталась за спину Майлгуира. – Не смотрю я, не смотрю!

Несмотря на долгую и верную службу, Угрюма внезапно захотелось хорошенечко взгреть. Впрочем, король понимал, что если принятие было для этого ши редкостью, то уж приятное общение и вовсе. Сейчас Угрюм наслаждался непосредственностью Мэренн.

Майлгуир потратил толику магии для того, чтобы высушить волосы, и удивился, как легко это вышло. Не хотелось тратить несколько часов в ожидании, пока роскошные пряди Мэренн высохнут, да и его кудри, которые Мэренн перебирала чуть ли не с трепетом, спускались до середины спины, а потому требовали определенной усидчивости, времени и внимания.

Они прошлись к высокому водопаду, полюбовались на искрящуюся алмазными брызгами радугу. Долго бродили по дорожкам и вернулись к дому Угрюма, сложенному из громадных камней, лишь под вечер. Впрочем, серые тени то и дело мелькали вдали, но Майлгуир был слишком расслаблен и слишком доволен, чтобы рычать на своих волков за излишнюю верность.

Блеяли козы и овцы вдалеке, остро несло грибным духом, сладко пахло от вязанок трав, подвешенных к потолку.

Стол был накрыт, но волки к трапезе не притронулись, ожидая короля. Он сел за стол, приглашающе махнул рукой, и лишь тогда забренчала посуда, захрустели кости под зубами. Мэренн, усаженная рядом, отпила крепкого бульона и воздала благодарность хозяину. Тот садиться не стал. Подошел к очагу с хлебом и куском мяса в руке, подкинул полешек. Пламя высветило его лицо, и некоторые из королевских волков переглянулись. Невозможность восстановить облик всегда считалась недостатком не тела, а души, да еще острые уши Угрюма не добавляли спокойствия. К нему подошел Кормак, опытный и бесстрашный, развлек разговором. Ему не было дела до красоты лика, достаточно истинной верности их королю.

Сонная дремота одолевала сытого Майлгуира. Он вполуха слушал про завтрашнюю охоту и особо злобного кабана… До конца праздника можно было отложить все мысли, побыть обычным ши. Можно было даже представить, что он любит, раз его любят так сильно в ответ. Угрюм вытащил вторую бутыль, черничный пирог и еще одного запеченного кабана. Однако хмель не брал даже с чистейшего древесного огня, отдававшего то ли хвоей, то ли травами.

Мэренн очень осторожно коснулась его руки, спросила разрешения покинуть его. И король отпустил. Правда, посидел недолго, решив не портить королевским волкам праздник. Семеро снаружи, семеро внутри, так пусть повеселится хоть кто-то.

– Я надеюсь, вы поможете мне в этом? – услышал Майлгуир, поднимаясь наверх, вкрадчивый голос. И замер, прислушиваясь. – Вы попросите нашего короля? Я вам обещаю свое покровительство.

– Благодарю вас за заботу, Ругер. Но мне достаточно покровительства своего супруга. А прошения советую вам передавать в обычном порядке. Не думаю, что король будет в восторге от того, что вы за его спиной решили убедить меня в том, что ваше дело более важное, чем прочие.

Затаивший дыхание Майлгуир опомнился наконец и выдохнул, бесшумно, чтобы не спугнуть настолько интересную беседу.

– Ты проникла в его постель, но не в его душу!

– Довольно! – резко оборвала говорящего Мэренн. – До этого я терпела ваши речи во многом из уважения к вашему отцу, но теперь вы переходите все границы. Видно, два ваших брата не только старше, но и достойнее. Жаловаться не буду, но на мое расположение не рассчитывайте.

Майлгуир услышал непонятный шум и поднялся по оставшимся ступенькам в мгновение ока. Оскорблять его королеву! Возможно, нападать на нее?! Да что этот Ругер о себе возомнил?!

Как бы то ни было, Майлгуир опоздал. Говорить его волк не мог. Хотя бы потому, что Мэренн приставила стилет к горлу своего противника. Увидев Майлгуира, отодвинулась, аккуратно спрятала оружие куда-то в рукав, а потом склонила голову.

Майлгуир мог бы поклясться, что глаза его новоявленной королевы сейчас не выражают ни капли покорности.

– Простите, мой король! – упал под ноги виновник суеты.

– Прости, мой супруг. Кажется, мы разобрались в нашем маленьком недоразумении, – хладнокровно произнесла Мэренн, не поднимая головы.

– Конечно. Кормак, – позвал Майлгуир сотника. Позвал тихо, но служивый волк появился мгновенно. – Этого взашей из королевской стражи.

– Я ничего… – не осознавший своего положения волк попытался возмутиться.

– Ты поднялся к королеве в отсутствие короля? – сразу понял Кормак и побелел лицом. – Простите, мой король, это моя вина. Ругер тотчас покинет дом Угрюма.

– Хватит уже твердить о прощении! Мэренн. Моя. Королева, – звенящим голосом произнес Майлгуир, со всей силы вмазав кулаком в стену. – Это ясно?!

– Да, мой король, – склонился каждый волк, прижав кулак к груди.

Скрипнула дверь в гостевую комнату, пропуская королеву. Майлгуир перевел дух, вошел следом за тихой Мэренн. На пороге оглянулся, окликнул Кормака. Когда тот торопливо поднялся, произнес почти спокойно:

– Проверь остальных. Если пост покинул только Ругер, нареканий отряду не будет.

Кормак кивнул и быстро сбежал по ступенькам.

Майлгуир подошел к окну, распахнул створки, и в комнату ворвался сладковатый, приторный аромат жасмина и одуряющий запах белых ночных цветов, чьи колокольчики из пяти лепестков раскрывались лишь ночью. Не время для жасмина, но Угрюм любил его, и этот кустарник, словно в благодарность, цвел до самых заморозков.

Полная луна плыла в небе, затмевая Мельницу Луга. Стало мучительно тихо, не шепталась листва, не шевелилась стража, не блеяли даже козы и овцы в дальнем загоне. Луна светила все ярче, мертвенные тени сгущались все сильнее, и в каждой рисовался свой мир, бездонный и беспощадный, упасть в который означало погибнуть. Казалось, ночное светило сжигает весь воздух, раз он перестал поступать в грудь Майлгуира. Только одна звезда горела всё ярче, и именно от нее не отрывала взгляда Мэренн.

Что он делает с этой хрупкой красотой? Зачем подвергает ее жизнь мучительной опасности?

– Отчего ты так расстроился? – произнесла Мэренн и дотронулась до его плеча.

– Ты хоть понимаешь, кому себя предложила в жены?! – Майлгуир впечатал Мэренн в стену. – Ты знаешь, что я из того рода, что не может уберечь своих женщин?! Ты знаешь, что…

– Знаю. Мой король, – узкие длинные пальцы легли на его грудь, женские очи, казавшиеся совершенно темными, пристально и бесстрашно смотрели в его глаза. – Каждый сам выбирает себе дорогу, тропу спокойствия или путь безумства. Я лишь следую за своей звездой!

Майлгуир, еле сдержав желание уйти куда глаза глядят, коснулся нежных губ, прижал к себе жену за тонкий стан одной рукой, зарылся в темные, тяжелые пряди на затылке – другой. Косы развернулись от его прикосновений, укутали Мэренн тяжелым плащом. Майлгуир касался губами теплого пробора, от которого пахло шафраном и полынью, и не мог избавиться от пронзительной нежности, внезапно проникшей в его сердце.

На низком столике возвышался кувшин с двумя бокалами, и Майлгуир порадовался предусмотрительности Угрюма. Он налил себе и Мэренн, отпил, наслаждаясь новым ароматом, незнакомой горечью настойки, вкравшейся в обычную сладость.

Потом помог Мэренн избавиться от верхней одежды и покачал головой, когда она начала снимать нижнее платье. Усадил ее рядом на постели, прижал к себе, согревая сквозь тонкую ткань.

Как сохранить ее? Как уберечь?..

– Ты узнала меня тогда, при первой встрече?

– Не так уж много волков, постаревших от непереносимых переживаний. Но тех, кто нашел в себе силы жить дальше, и вовсе мало. Вернее, ты такой один.

– Какая в этом сила? – слабо удивился Майлгуир.

Мэренн откинула ему на плечо голову.

– Ты не смог оставить свой мир, своих волков. Это пример для всех нас, живущих в Светлых землях. Не сдаваться, несмотря ни на что.

– С этой стороны я не думал, – покачал головой Майлгуир. – Скажи мне, раскрасавица, почему ты сегодня была такой скованной?

– Может быть оттого, что безродная волчица внезапно стала твоей женой – женой владыки Благого Двора и всех Светлых земель?

– Это хороший довод. Принимается. А еще?

– Оттого что все смотрят на меня как на королеву, – прошептала Мэренн. – И Алан, и Джаред, и Мэллин, и даже Кормак! Как на равную! Все те, кого принято считать…

– Стариками?

– Героями! Основами нашего Дома, подобными древним богам. Ты считаешь себя старым, а тем не менее, сегодня мне завидует большинство волчиц этого Дома.

– У них есть для этого повод?

Мэренн развернулась, потерлась щекой о его плечо. Взглянула искоса, жарко и призывно.

– О да, мой король!

– Мэренн! Я думал, мы просто отдохнем.

– Все, что захочешь, мой король. Желаешь отдохнуть? – нарочито медленно стянула с себя сорочку и отбросила в сторону. Лунный свет облил узкое, гибкое тело, засверкал звездами в глазах, рассыпал искристое серебро по шелку кожи.

Вытянулась в струнку, словно прислушиваясь к чему-то, и начала двигаться. Медленно, зовуще, томительно. Майлгуир не мог оторвать взгляд – волны проходили по обнаженному телу, прокатывались по рукам и раскрывались в изящном движении кистей.

Резкие повороты сменялись томительными остановками в столь невозможно сложных позах, что Майлгуир еле удержал себя от желания подбежать и поддержать танцовщицу. Медленные шажки на носочках по кругу – и стремительные выпады. Невероятные повороты, наклоны, сжатые и раскрытые пальцы… Косы повторяли каждое движение, словно две змеи. Казалось, порхает ночная бабочка, случайно залетевшая в дом, трепещет, бьется в клетке плоти, будто вот-вот вырвется наружу…

В конце Мэренн выгнулась дугой, откинулась назад так, что тяжелые пряди распустились и полоснули по полу. Распрямилась, подняв руку высоко вверх и потянувшись за ней, потом упала, собравшись в комок, и вновь поднялась грудью вверх так, словно в ее теле и вовсе не было костей. Выгнула руку, согнутую в локте, над собой, отвернула голову и подняла ногу, прижав ступню к колену другой ноги. Два треугольника, большой и малый, смотрящие в разные стороны – древний знак, единение двух начал.

– Пожалуй, я уже отдохнул, – хрипло произнес завороженный Майлгуир и протянул руки к Мэренн. Она кинулась в его объятия так стремительно, словно трепещущее пламя под резким порывом ветра.

И трепетала под его ладонями тоже как пламя. Когда он брал ее, прижимаясь грудью к ее спине, то целуя, то покусывая между лопаток, изгибалась, вздрагивала, подавалась, таяла.

Пожалуй, столь часто и много заниматься любовью может быть утомительно не только для юной, но весьма изобретательной волчицы, но и для старого бога, пусть давным-давно отдавшего свое могущество. К тому же они были не в Черном замке, полуживом существе, неожиданно ласково ухаживающем за своим владыкой с момента падения Проклятия. А именно: цитадель подбирала пыль, чистила одежду, грела воду, собирала расколоченную королем посуду и напитки…

И Майлгуиру внезапно это не понравилось: быть ребенком, за которым ухаживает заботливый слуга. Сейчас король ощущал себя до странного существующим, настоящим и реальным.

И как каждому настоящему волку, взявшему свою волчицу всеми возможными способами, ему хотелось ополоснуться. Как Майлгуиру, невероятно требовательному к чистоте, принимающему ванну два, а то и три раза в день, ему желалось ополоснуться еще сильнее.

Вот только отрываться от Мэренн не хотелось совершенно, и он, в противовес своим желаниям, обтер влажным полотенцем свое ледяное сокровище, вытерся сам, накрыл обоих одеялом из мягкого, пушистого, словно облако, серого меха – и не пошел никуда, обняв свою волчицу, впитывая аромат разгоряченного женского тела, запах любви и тепла. Тянуло еще чем-то странным, тянуло тревожно и почти неуловимо, отчего Майлгуир взволновался.

Но тут Мэренн повернулась лицом к лицу – замерла, вглядываясь в него с такой отчаянной молчаливой просьбой и надеждой… И Майлгуир, невзирая на последствия, прошептал ей то, что не было правдой, но что она так неимоверно хотела услышать. Так сильно хотела, что, казалось, сейчас не выдержит, разобьется или перегорит, как слишком тонкий фитиль в лампе, который горит излишне ярко, ослепительно вспыхивая на миг перед тем, как погаснуть навеки.

Возможно, он сказал даже больше, чем мог и хотел, и чем она надеялась, потому что в зрачках ее все сильнее разливался темно-багровый огонь, тело полыхало под его руками, а губы, его и ее, шептали те слова, которые не обманывают, которые можно произнести лишь тогда, когда они – сама истина… И кажется, оставался только миг до Грезы, до разгадки всех тайн, до того, как родятся ответы на все вопросы, даже о том, что же такое любовь…

А потом на них упала тишина.

Полная луна полностью заняла в широко распахнутое окно. Облила серебристым молоком, потянула тонкими лучами, зовя мягко и непреклонно.

Майлгуир поднялся, странным образом оставаясь лежащим. Пошел по лунному лучу, как когда-то давно, когда его магия еще позволяла и ходить по воздуху, и использовать свет как опору. Особенно свет ночного светила.

Странно тихо было в подворье. Не шумели звери, спал, оперевшись о забор и откинув голову, опытный королевский волк. Темная полоса некрасиво перечеркивала шею.

Майлгуир зарычал от недовольства, но из его горла не вырвалось ни звука. Тихий зов манил, и он спустился почти к самой земле. Побежал вперед, все быстрее и быстрее, к тому самому месту, где они гуляли сегодня с Мэренн.

Крокусов тут было немерено. Они тянулись вверх, белые на черном, светились призрачно, и Майлгуир поежился. Он уже решил прервать сон, укусив себя за руку, или вернуться обратно, как пронзительную тишину, давящую на уши, прервал звук серебряных колокольчиков, раздающийся из чащи леса. Он приближался, светлое пятно, появившееся между деревьями, увеличивалось в размерах, пока к королю не вышел ослепительно белый зверь. Он стукнул копытом, и с неба посыпалась ледяная крошка. Словно предупреждая о чем-то.

– Не может быть… – с трудом, с хрипом вырвалось у волчьего короля.

Что-то коснулось его ноги, и он опустил взгляд. Крокусы выросли так, как не могли вырасти настоящие растения, уцепились за ноги, обвились вокруг щиколоток, он не смог сделать ни шагу.

От этого странного сна точно нужно было избавляться. Запах стал сильнее, дурманил, завораживал, и Майлгуира пробрал озноб понимания. Не крокусы – безвременники обвивали его ноги, не дивным шафраном, а отравой пахло от настойки!

– Мэренн! – крикнул он, но из горла вырвался лишь хрип.

Жива ли? Он рванулся так, что, казалось, потянул за собой весь мир. Не получилось и пальцем пошевелить. Ядовитые плети ползли все выше и выше, подкрадываясь к сердцу, перехватили грудь, сдавили горло. Не вдохнуть!

Зверь опустил морду, скосил сапфировый глаз, в котором отразилась полная луна, повел острым рогом снизу вверх, разрывая путы Майлгуира, снимая чары.

Волчий король сорвал остатки мерзких растений. Единорог вздохнул, медленно опустился на землю и распался на множество светлячков. Они, словно испугавшись движения Майлгуира, разлетелись в разные стороны.

Король прикусил руку так, что потекла кровь.

Он и в самом деле не спал. И находился очень далеко от дома Угрюма! И чуял тревогу и потерю. Встряхнулся, обернувшись черным волком – и рванул что есть мочи к Мэренн.

Перенесся через частокол в два его роста, не заметив высоты, в три прыжка миновал подворье, отметив глазом не спящего, а мертвого стража. Взлетел на второй этаж в их с Мэренн спальню и завыл отчаянно.

Комната была пуста. Королева пропала.

Глава 4. Осколки разбитых сердец

Джареду очень хотелось проведать Угрюма. Так хотелось, что сами собой сжимались кулаки и становилось кисло во рту.

Он подышал ровно и глубоко, полюбовался небом, призвал Кернунноса, обозначил свои чувства глупой досадой, однако это не помогло. Оглядел темную гребёнку елового леса над бело-голубыми вершинами и признался себе, что сам он, рождённый на земле Верхнего от отца-ши и смертной матери, должен быть ближе к Угрюму, чем к любому другому обитателю двух миров, равноотдаленных от полукровки.

Это верно, однако верно и другое.

Все крайне редкие браки между смертными и бессмертными заканчивались не слишком хорошо, и это ещё мягко сказано. А уж последствия в виде детей… Полукровка, сознательно ушедший из семьи. Обладатель магической силы, пусть и испарившейся в Нижнем! Кто знает, когда и где проявит себя тот, кто выбрал участь изгнанника? Пусть он и не проявлял себя пока. Ничем. Как не любил советник вспоминать приговорки коронованных предков, но сейчас «нет ши, нет проблемы» прозвучало крайне соблазнительно, хоть и не в соответствии со Словом.

Король с королевой благополучно выехали, и это уже хорошо.

Мэренн, чуть обогнав Майлгуира, обернулась – и расцвела такой яркой улыбкой, таким невероятным счастьем, что Джареда опять укололо очень нехорошим предчувствием. Король пришпорил своего обожаемого Грома, и вороной с золотым вырвались вперед.

Джаред вздохнул о малости охраны и привычной беззаботности их короля, вечно лезущего в самые опасные места. Повел плечом и даже переступил с ноги на ногу, снимая желание проследить издалека. Отправляться следом за Майлгуиром тайком – сущая глупость. Во-первых, почует, во-вторых, упрекнет, что советник дует на воду, в-третьих… перечислять можно долго. От всякого внешнего воздействия дом Угрюма, где Джаред побывал лишь однажды, был закрыт основательно. Но, как известно, нет таких сильных замков, на которые не нашелся бы еще более сильный ключик. Или черный меч Нуаду, к примеру, рубящий любую сталь, даже доспех фоморов и путаный клубок заклинаний норн.

Когда улеглась пыль на дороге, Джаред спустился на главную площадь, где гостей было еще больше, чем волков. Король уехал, проблемы остались.

Благой двор шуршал от слухов и сплетен, изнемогал от таинственности той, что так неожиданно заняла место рядом с их бессердечным владыкой.

На все расспросы о короле и его даме советник, памятуя наказ Майлгуира, отмалчивался. Бракосочетание владыки оставалось тайной для всех.

Однако многозначительное молчание советника порождало только новые слухи. Фарелл, собиравшийся было уезжать, решил остаться и попробовать уговорить «эту дикую розу» послужить ему натурщицей. Увязался за советником на галерею полюбоваться закатом. Долго стоял, выпрашивая разрешение. Как будто Джаред мог его дать!

Советник опять пожалел, что Майлгуир не объявил о свадьбе прилюдно. Небесные, преданные своему искусству душой и телом, по мнению Джареда обязательно влюблялись в тех, с кого рисовали и лепили. Конечно, ши любят однажды. Однако советнику все больше казалось, что у детей Неба и правда страсть лишь одна. И ей были не женщины и не мужчины, а чистое, незамутненное искусство. Так называемое «истинное».

Вряд ли подобную тонкость оценил бы их пламенный король, но втолковывать подобное принцу Неба Джаред не стал. Бороться с чужими заблуждениями – верх собственной глупости, ибо это пустая трата времени и сил. Кто не хочет понять, не поймет. Кто хочет, тому зачастую пояснения излишни. Существует ещё более плохой вариант, когда собеседник вкладывает в твои точные объяснения свои собственные выводы, по большей части ошибочные. Причем этот вариант преобладает. Как бы ты ни старался, чужой ум обернет твои же мысли против тебя. Так зачем спорить?

Пользы дому Волка от этого никакого, а времени не хватает даже бессмертным.

– Это все твоя гордыня, господин советник Благого двора.

Тут Джаред понял, что льдистый туман уже спустился с гор, окутав реку и равнину, а он стоит, опершись о холодную зубчатую стену Черного замка, и вновь смотрит в ту сторону, куда уехал король. И что либо вновь заработал мыслеслов, либо он начал говорить вслух. Мысли советника редко предназначались для посторонних ушей, такое с ним случалось только тогда, когда он был совершенно уверен в своей безопасности.

И только один ши эту уверенность в него вливал.

– Что хотел Фарелл? – беззаботно спросил Алан, не дождавшись ответа.

– Наш небесный красавец жаждет нарисовать вполне определенную волчицу.

Джаред обернулся, окинул взглядом Алана и понял, что тот выглядит неожиданно взволнованно. Вряд ли это волнение было заметно кому-то, кроме Джареда, но оно несомненно присутствовало. Вернее, Алан был спокоен, а теперь взволновался.

Уверенность от начальника замковой стражи всегда расходилась будто сама собой, и Джаред сам не заметил, как начал успокаиваться, отстраняться мыслями от уехавшего Майлгуира. Был у него повод волноваться о Доме и поближе.

– Алан, скажи на милость, чем тебя тревожит, признаю, несколько затянувшийся визит Фарелла? Прочие небесные, насколько я успел заметить, тебя не интересуют вовсе.

– Небесные, как и прочие Дома, меня интересуют лишь с точки зрения вреда или пользы для дома Волка. Не мое это дело, уважаемый советник, но… какую именно волчицу жаждет изобразить этот тридесятый наследный принц?

– Это действительно не твое дело и даже не мое, а Майлгуира. Боюсь только, эта работа Фарелла станет для него последней.

Алан должен был насторожиться, так как все, относящееся к королю, имело первостепенное значение, но он неожиданно расслабился.

– Так что тебя беспокоит? – решил Джаред спросить напрямую.

– Мэй приезжает, возвращается ненадолго, впервые. Да ты знаешь, – Алан теперь выглядел ещё более непривычно: взволнованно-счастливым. – Я не видел его так давно!

– И? Боишься, что кто-то из небесных утянет его в свои голубые тучки? – пошутил Джаред, но Алан вздрогнул. – Что, правда боишься? С чего бы?

Алан молчал, собирался с мыслями или думал, стоит ли говорить о личном.

– Я боюсь иного. Не хочу, чтобы он оказался в центре ссоры, которая неизбежно случится, если Фарелл начнет вспоминать всех своих друзей юности, с которых он рисовал истинные полотна. В особенности подруг.

Советник постарался упорядочить этот ворох сведений, которые на него вывалил взбудораженный одновременно чем-то плохим и хорошим Алан.

– То есть ты хочешь сказать, если я тебя правильно понял: Фарелл писал картину, каким-то волчьим боком связанную с твоей нынешней семьей?

Одного укоризненного взгляда Алана хватило, чтобы Джаред устыдился: как можно было оговориться так глупо? Пусть близко к действительному положению вещей, но не в шатком положении Алана.

– Это я погорячился. Не со зла, случайно обмолвился.

Джаред заглянул в глубокие, темно-серые, почти черные глаза, поблескивающие в густых фиолетовых сумерках, и невольно подумал, что такая радужка, по слухам, была только у Джаретта Великолепного. Возможно, еще у кого-то из перворожденных, из которых, кроме Вогана, вроде бы никого и не осталось. Или осталось?..

Алан посветлел глазами, и морок пропал. Он особенно мягко улыбнулся, как всегда, когда думал о Дженнифер или Мэе. Своей почти жене и своем почти сыне.

– Да за что ты извиняешься? Я был бы счастлив, Джаред, окажись твои слова когда-нибудь правдой. Боюсь только, не доживу.

– Алан!

– Что «Алан»? Черный замок каменеет все больше. Отложим мои поползновения в сторону законного брака после сам знаешь чего.

Джаред вздохнул и выдохнул. Магия исчезает, замок мертвеет. Лишившись подпитки цитадели, Алан умрет. Или превратится в камень. Джаред долго крутил эту странную связь так и этак, но по всем дугам выходило, что снимется она только после падения Проклятия. И только теми, кто родился после. Детьми, которых почти нет.

– Опять стало хуже? – Джаред бессознательно перевел взгляд на пышный воротник рубашки Алана.

Там под несколькими слоями ткани прятался, изнурял и временами конвульсивно сжимался отвратительного вида черный ошейник, пьющий силы волка подобно пиявке, вытягивающий природное волшебство ши и ограничивающий свободу Алана. Начальник замковой стражи, почти всесильный в пределах стен цитадели, за этими же стенами начинал задыхаться и делать верные шаги к могиле.

– Не стоит упоминания, – Алан беспечно отмахнулся. – Я чувствую себя прекрасно. Просто кольнуло.

– Нет, не просто, – возликовал советник. – Что бы ни говорил наш король об отсутствии любви, ты ведь это чуешь?

– Чую, что шею сдавило. И зарница сверкнула.

– Две зарницы, розовая и голубая, – советнику в который раз захотелось все же выяснить, какого рода Алан, а то по всему выходило, что королевского. – Отложим это до возвращения Майлгуира, поговорим о твоих тревогах.

– А то, что ты ходишь мрачнее тучи, не в счёт?

– Мрачнее всего перед рассветом.

– Да-да. Или просто все мрачнее и мрачнее…

– Обычно ты говоришь: не все ещё потеряно.

– Разумеется, господин советник. Нам ещё терять и терять… Хорошо! – поднял руки Алан. – Расскажу, что беспокоит меня. И без того неясно, вспомнит ли меня Мэй, узнает ли, подойдет ли, а если у него сразу по приезду образуется законный родит… ственник, мои шансы выглядят вовсе призрачными.

Советнику захотелось глупо приоткрыть рот и наивно похлопать глазами, как в невозвратимо далеком детстве: нет, он, конечно, догадывался, что Алан имеет к Фареллу какие-то претензии, но чтобы настолько личные?

– Хм. Хм! Родит-ственник, то есть Фарелл, на днях жаловался, что никак не может найти трапезную и ему приходится блуждать на задворкам Черного замка в поисках еды… – Джаред побоялся продолжить. – Алан, тебе есть что сказать?

– Только то, что в гостевых спальнях всегда полно печенья, – начальник стражи, по чьему повелению замок мог водить гостей кругами бесконечно, лишь отмахнулся. – Его жизни ничего не угрожает, как и моей совести.

– Фарелл и… Дженнифер?!

Алан поежился, потер ладони, словно от холода.

– Видишь ли, какое обстоятельство. Фарелл когда-то, примерно двести девяносто шесть лет назад, писал портрет с Дженнифер.

– А Мэй родился двести девяносто пять лет назад, – картина складывалась, все вставало на свои места.

Даже то, почему Джаред понятия не имел о рождении ребенка вне дома: Майлгуир ненадолго, лет этак пятнадцать, выслал своего советника к дальним гарнизонам. Отослал по наущению Фордгалла, но не успел лесной лорд обрадоваться, как владыка Благого двора приказал все просьбы заверять у его советника. Самый дальний морской форпост на время стал пристанищем самых знатных послов Благих домов, к ужасу волчьих офицеров.

Дядя, конечно, вернул его раньше, и даже извиняться не соизволил. Да ещё пришлось доказывать Ллвиду, что он сам пожелал подышать морским воздухом… А то со второго дяди станется объявить войну дому Леса по столь незначительныму поводу, как обида «его волчонка».

– Ох, Джаред, я всегда говорил и снова повторю: советник ты неспроста, твоей проницательности можно только позавидовать, а главное, ничего объяснять не надо.

Очередные слова Алана, опять излишне вежливые, вернули Джареда в настоящее. Улыбка Алана стала подозрительно мягкой от прямого взгляда на него, Джареда.

– Я рад, что могу назвать тебя своим другом…

– Если тебе резко стало хуже, так и скажи! Сразу! Где болит? – Джаред просто ненавидел разговоры, напоминающие прощальные.

– Нет-нет, я о другом, все как обычно, – Алан замахал на советника обоими руками одинаково, что косвенно подтверждало его слова: в периоды буйства проклятого ошейника левая рука почти не действовала.

– Знаю я тебя, «обычно», – проворчал назидательно Джаред, но смилостивился. – И о чем же ты тогда?

– Я о том, что теперь тебе не нужно многословно пояснять все причины моего несвоевременного беспокойства.

– Скажешь тоже, «несвоевременного», как будто такое время можно выбрать, – советник снова оценил взъерошенно-взбудораженный вид друга. – Хотя ты можешь. Тут волноваться, а там не волноваться, а здесь поволноваться впрок, чтобы потом время не терять! Даже у меня не получается.

– Ну, если уж даже у тебя не получается, Джаред, – голос Алана оставался серьезным, а в глазах плясали отблески пламени.

Той искры, внутренней сути Алана – его души, если говорить словами жителей Верхнего мира – такой же невообразимо нелогичной, противоречивой и удивительной, как сам Алан. То есть попросту дерзкой, насмешничающей над приличными советниками и невоспитанной вдобавок!

– Если даже у тебя…

– Не продолжай! Нет! Тебе же будет лучше! Нет, А-лан!

Но тот, конечно, не удержался.

– Если даже у тебя не получается, то нам, простым неидеальным волкам, вовсе не на что надеяться.

Это было очень глупо, но Джаред попытался сделать подножку с захватом. Алан вроде бы ничего и не сделал, всего лишь легко отодвинулся, а Джаред, поймав воздух в захвате, чуть было не растянулся на полу.