Текст книги "Бывший. Неверный. Родной (СИ)"

Автор книги: Ольга Тимофеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 50

Я стою у окна, вглядываясь в серые облака, медленно плывущие над городом. Осенний ветер гоняет листья по асфальту, как будто пытается разобрать их, чтобы собрать заново. Как же хочется, чтобы кто-то разложил всё по полочкам в моей голове. Эти обрывки мыслей, страхов, решений. Сказать Коле, что Влад его отец... Как вообще начать этот разговор?

Коля, у тебя другой отец. Или… Коль, теперь Влад твой отец. Я даже не знаю, что он чувствует к нему. Как отнесется? Одно дело дружить, другое – отец.

Телефон вибрирует в руке. Влад. Сердце тут же отдаёт глухой удар.

– Привет, ты как? – спешит куда-то, но пару минут находит, чтобы поговорить.

– Нормально, – почти шепчу я, зная, что он не поверит. – Влад, надо поговорить.

– Что-то не так?

– Давай встретимся и я все расскажу.

– Кать, не пугай меня. Что случилось?

– Ничего экстренного. Не переживай. Я просто говорила с врачом.

– Что он сказал?

– Влад, там много объяснять.

– Объясняй.

– Ты же спешишь.

– Значит, быстро объясни.

– Ты не сможешь быть донором.

– Почему?

– Что-то не подходит.

– Черт. И что теперь?

– Вот встретимся и расскажу.

– Давай сейчас. Здравствуйте, – чуть глуше кому-то ещё. – Пару минут.

– Влад, работай. Позже поговорим.

Отключаюсь сама.

Всё равно  так на ходу ничего не решить. Надо обдумать все.

Мы встречаемся с ним в обед, в кафе. У Коли процедуры, и я лишний раз не хочу пока его волновать.

– Рассказывай, – кивает мне и смотрит, ждет, пока я соберусь с мыслями.

Сосредоточен, серьёзен. Вот смотрю на него и кажется уже, что он все может решить и исправить. Не сам, так найдет того, кто это сделает.

– Врач сказал, что у Коли состояние стабилизировалось. Но твой материал не подошёл идеально. Если понадобится пересадка, они не смогут использовать тебя, – произношу это быстро, чтобы поскорее избавиться от этих слов.

– Понял, – Влад замолкает на мгновение. – Слушай, это не значит, что всё плохо. Мы найдём другие варианты. Родственников проверим, базы доноров. Сейчас столько технологий, Кать, главное, что он стабилен.

– Это академия, там лучшие.

– Что-то выбрали? – к нам подходит молодая официантка и мажет по Владу взглядом, смотрит на пальцы.

Серьёзно? Мне кажется, или обращая внимание, что у него нет кольца на безымянном пальце, улыбается ему шире.

А ничего, что я тут сижу?

Он так же нравится девушкам, как и раньше. Даже странно, что у него никого нет.

– Кать, слушай, мы справимся, – смотрит с теплотой в глазах.

Мы.

– Слушай, – он чуть наклоняется, чтобы заглянуть мне в глаза. – Кать, мы всё решим. Проверим всех. Будем искать. Я не отступлю, пока не найдём то, что нужно.

Губы сами собой дрожат, я пытаюсь отвернуться, но Влад легко удерживает мой взгляд.

– Эй, ты чего? – его голос становится мягче. – Всё будет хорошо.

Пересаживается ко мне и обнимает плечи. Эти объятия, как тёплое одеяло в промозглый вечер. Крепкие, но бережные руки позволяют мне на мгновение расслабиться. Всё напряжение будто уходит, и вместо него остаётся только это тепло.

– Спасибо, – шепчу, утыкаясь в его плечо. – Спасибо, что рядом.

– Я теперь всегда буду рядом, – целует теплыми губами в висок.

И меня как будто откидывает в наше прошлое. Когда всё хорошо было. Когда я вот так же боялась перед экзаменами и тряслась, а он обнимал и поддерживал. Несмотря на расставание, всё равно  он мне как родной. Я знаю, как обнимает, знаю, как с ним рядом, даже знаю, как он целуется. И странно, но не хочу, чтобы отпускал. С ним надежно и безопасно.

И даже когда официантка возвращается к нам с заказом, Влад не отпускает меня. Что меня радует почему-то, а ее – нет.

– Влад, я говорила с врачом.

– И что? – он пересаживается на свое место и берет в руку ложку, начиная есть борщ.

– Помнишь, ты вчера пришёл в палату, подарил мне цветы и поцеловал.

– Ну, помню, а что?

– Я не знаю, совпадение или нет, но у Коли пока не было приступов.

Он замирает и ложку с супом так и не доносит до рта.

– Этому есть объяснение?

– Возможно, он чувствует безопасность за меня и за себя. Ещё врач предположил, что если он узнает, что ты его отец... это обрадует его... успокоит. Может, стоит ему сказать?

Влад напрягается, но не перебивает. Его пальцы сжимаются вокруг кружки, но он ничего не говорит, давая мне продолжить.

– Но я не знаю, как это сделать. Боюсь его напугать. Боюсь, что он не поймёт.... или... или что это его расстроит. – Слова вырываются неровно, прерывисто, будто даже они могут что-то разрушить. – Но врач сказал, что... что это может быть важно.

Влад чуть склоняет голову, взгляд мягкий, но сосредоточенный.

– Кать, – он произносит моё имя так, будто это целое предложение. Тихо, но с теплом в голосе. – Коля умный мальчишка. Но ты сама видишь, в чём его главная проблема. Ему не новый отец нужен.

Я понимаю…

– Ему нужна семья. Полная. Надёжная. Не просто папа или мама. А чувство, что все вместе, – Влад делает паузу, словно подбирая слова. – А ещё ему нужно знать, что ты в безопасности. Ты – его центр, его точка опоры. Если он видит, что с тобой что-то не так, он всё чувствует. И это его разрушает.

Я отвожу взгляд в сторону, стараясь переварить его слова. Пальцы сами находят край салфетки на столе и начинают её крутить.

– То есть, ты думаешь, что ему не так важно, кто его отец?

Влад чуть приподнимает брови, словно удивлён, что я это не понимаю.

– Для Коли важно, чтобы он знал: ты его мама, и ты счастлива и в безопасности. Если ты скажешь ему, что это хорошо, он поверит тебе. Если ты скажешь, что я – его отец, и это радость, он это примет. Но только если ты сама будешь уверена.

Слова Влада ложатся тяжело, но в них нет осуждения. Только поддержка и логика.

– А если я ошибусь? Если он не поймёт?

– Ты не ошибёшься, если будешь искренней, – Влад обхватывает мою руку своей ладонью. Его пальцы чуть шероховаты, но такие тёплые. – Коля знает тебя. Он верит тебе. Ты для него весь мир. Просто говори с ним от чистого сердца.

Моя рука чуть дрожит, но я не убираю её. Его тепло словно проникает внутрь, помогает справиться с сомнениями.

– А ты готов сказать ему? – мой голос звучит тише, почти шёпотом.

– Кать, – он чуть сжимает мою руку, наклоняясь ближе. – Я уже готов. С самого момента, как узнал, что он мой сын. Но я не буду торопить. Если ты решишь, что сейчас не время, я подожду. Всё, что нужно Коле, – это видеть нас вместе. Чтобы он знал, что он не один, и мы за него горой. Вместе.

Я медленно киваю, чувствуя, как его слова оседают внутри, как будто расставляя всё по своим местам.

– А если он нас спросит, почему мы так поступили? Что мы ему скажем? Не правду же рассказывать?

Глава 51

– Если он спросит, – Влад чуть наклоняется ближе, его голос становится мягче, – мы расскажем правду. Но правду, которая ему понятна и которая его не ранит.

Я цепляюсь за его взгляд, пытаясь понять, что он имеет в виду.

– Правду? Влад, какая тут может быть правда? Мы оба... – голос ломается, и я делаю паузу, чтобы собраться. – Мы оба сделали ошибки. Как объяснить ему, что это были ошибки, а не что-то, что его обесценивает?

Влад накрывает мою ладонь своей.

– Мы скажем, что расстались. Я уехал в другой город работать. Ты меня просто не нашла и не знала, где я. Вышла замуж, а потом случайно встретила меня и решила все рассказать.

– Если он увидит, что между нами мир и поддержка, это даст ему уверенность. Он не будет видеть во мне угрозу.

Я тихо выдыхаю, опуская взгляд на стол. Влад, как всегда, говорит с какой-то непоколебимой уверенностью. Это подкупает. И в то же время пугает. А вдруг я не смогу быть такой же уверенной?

– Но если он спросит, почему мы расстались? Почему я ушла? – тихо спрашиваю, взгляд упирается в чай, который я так и не допила.

Влад на секунду задерживается, а потом говорит спокойно:

– Мы скажем, что тогда просто не смогли договориться. Что были молодые, горячие, глупые.

Я поднимаю глаза и встречаю его взгляд. Влад смотрит прямо, открыто, без намека на ложь.

– А если он спросит, почему теперь все иначе? – шепчу, хотя знаю, что это вопрос скорее ко мне, чем к нему.

– Потому что теперь мы умнее, – улыбается Влад. – Потому что теперь понимаем, что не важно, кто был прав или виноват. Важно, что есть он. И есть мы.

Влад слегка сжимает мою руку, как будто говорит этим больше, чем словами.

– Хлеб будешь? – кивает мне.

– Нет.

– Забери с собой.

– Я? – переспрашиваю, не понимая.

– Ну не я же. Давай-давай, в салфетку заверни.

– Влад…?

– Быстрее, я пойду расплачусь. Отвлеку их.

Пока оплачивает скручиваю весь оставшийся хлеб в салфетку и прячу в сумку.

Это по-дурацки. По-детски. Не понятно. Возможно, даже подстава.

Но так смешно, что делаю это.

Когда возвращается, ничего не спрашивает, только молча кивает, мол “все?” Я киваю молча в ответ.

– Идём, – подает мне куртку.

– Зачем это? – шепотом спрашиваю.

– Узнаешь.

Выходим из кафе и идём по тротуару мимо его машины. Переходим дорогу и сворачиваем на перекрестке.

– Куда мы несем этот хлеб?

– Узнаешь? – кивает на парк на той стороне дороги.

Парк почти пустой, только пара мамочек с колясками неспешно идут вдоль аллеи. Легкий ветер поднимает с земли жёлтые листья, закручивает их.

В голове всплывают обрывки прошлого. Как мы с Яной бегали по этим дорожкам, а Влад шёл позади с каким-то пакетом, полным еды для уток.

– Конечно, – улыбаюсь я, чувствуя, как тёплое, давно забытое воспоминание накрывает, словно мягкий плед. – Ты тогда упустил хлеб в пруд, и утки его прямо из воды вылавливали.

– А ты смеялась так, что прохожие оборачивались, – он качает головой, будто переживает это заново. – Так стыдно за вас было.

Я от неожиданных воспоминаний взрываюсь смехом.

Идём мимо скамейки, где когда-то сидели втроём, уплетая мороженое. Влад вдруг переплетает наши пальцы, тёплые и чуть шероховатые.

– Давно уток наших не кормили. Они там поди уже бабушками и пробабушками стали.

Прикосновение заполняет собой всё пространство.

Опускаю взгляд на наши пальцы, но руку не забираю.

– А помнишь, как Яна пыталась выловить камыш и чуть не свалилась в воду?

Я киваю, улыбаясь. Тогда Влад схватил её за руку в последний момент, а потом долго рассказывал ей, почему нельзя лазить к уткам.

Моё сердце сбивается с ритма.

С этим парком столько теплых воспоминаний. Таких, что хочется забраться под плед и доставать одно за другим, смакуя каждый момент.

– Вон, наши утки.

Они как десять лет назад кормились в одном месте, так и сейчас тут. Ничего не меняется у них.

Влад замечает, как я осторожно достаю из сумки хлеб, завернутый в салфетку, и тут же начинает смеяться.

– Так и думал, что ты реально стащишь хлеб из кафе.

– Ты сам сказал!

– Я? Ты меня неправильно поняла, – серьёзно отвечает, но глаза при этом улыбаются.

– Я не стащила, а взяла! – поправляю его, прищуриваясь. – Это разные вещи. Мы за него заплатили же.

Отламываю кусочек и бросаю в воду. Утки тут же бросаются к нему, поднимая настоящий переполох.

– Ну всё, началось, – комментирует Влад. – Им даже знать не надо, откуда этот хлеб, они всё равно за него подерутся.

– Да, смотри, эта уже организовала нападение, – указываю на утку, которая, размахивая крыльями, пытается отогнать остальных.

– ОПГ “Утки”.

– А вон та – хитрющая, – замечает Влад, указывая на утку, которая кружит чуть поодаль. – Ждёт, когда все друг друга переклюют, чтобы спокойно забрать свой кусок.

– На, – даю ему в руку, – кинь ей тоже. А то не достанется.

Смех звенит в воздухе, как осенний ветер. Всё кажется простым, легким и немного абсурдным – как должно быть, когда тебе хорошо.

Я наконец закидываю последний кусок, стряхиваю крошки в воду и смотрю как утки доклевывают хлеб.

Тяжелые большие руки обнимают меня со спины и Влад прижимает к себе.

– Ты водила его когда-нибудь сюда?

– Нет. Слишком тут много воспоминаний.

– Значит, отведем.

Влад, не отпуская меня, обходит. Встает лицом к лицу.

Тяну его аромат. Задыхаюсь от волнения.

В и так голубых глазах отражается небо с облаками. Он не чужой и никогда им не был. Знаю черты его лица, знаю голос, аромат, даже знаю… как наклоняется и целует.

Мягко касается моих губ, тепло и бережно, словно он боится меня спугнуть.

Одной ладонью придерживает затылок.

Тело откликается, как будто просыпаясь. Руки сами находят его плечи, пальцы касаются ткани его пальто, а потом цепляются крепче, не давая этому моменту раствориться. Горячая волна медленно растекается изнутри, возвращая меня к жизни. Усталость отступает, тревога уходит. С ним спокойно. Безопасно.

– Влад, – пропускаю между нашими губами замерзшие пальцы, – я ещё не развелась.

– Это формальности. Я вас ему всё равно  уже не отдам, – целует мои губы.

– Папа на тебя злится.

– Договоримся. Главное, чтобы ты мне верила. И простила.

– Я простила. И верю. Но… я ничего не забыла.

– Я так больше не поступлю. Обещаю тебе. А ты не скрывай от меня наших детей.

– Их больше нет, – улыбаюсь в ответ и убираю пальцы.

– Ну, когда будут…

Я не отвечаю. Не знаю, будут ли. Сейчас главное, вылечить Колю, а другой ребёнок будет отвлекать.

Я закрываю глаза, позволяя себе впитать этот момент, а вместе с ним уверенность, что если с ним спокойно мне, значит и Коле будет. Ему нужен этот пример. Эта опора. Этот человек.

– Давай Коле все расскажем.

– Вечером, хорошо? У меня уже обед заканчивается.

– Хорошо.

Глава 52

Телефон в руке настойчиво вибрирует, высвечивается незнакомый номер. Каждый раз теперь жду, что это может быть Алексей и заранее напрягаюсь и включаю запись.

– Да.

– Екатерина Егоровна? – голос строгий, будто холодный металл.

– Да.

– Лейтенант Громов, районное управление полиции. К нам поступило заявление от гражданина Фирсова Алексея Юрьевича.

– Слушаю вас, – голос ровный, хотя внутри что-то сжимается.

– На вас поступило заявление. Там говорится, что вы довели ребёнка до критического состояния из-за эмоционального истязания и ненадлежащего ухода.

Воздух в груди застывает, но я не позволяю себе поддаться панике.

– Эмоциональное истязание? – переспросить спокойно удаётся не сразу. Голос чуть дрожит, но не сдаётся. – Серьёзно?

– Он также приложил к заявлению медицинские документы, на основании которых делает выводы, что ребёнок страдает от вашей... – он запинается, -... эмоциональной нестабильности и пренебрежения.

Смех сам срывается с губ, короткий, сухой, будто нож о камень.

– Медицинские документы? – переспрашиваю, чувствуя, как голос становится холодным. – Вы имеете в виду документы, которые подтверждают, что я регулярно привожу сына на лечение?

– Екатерина Егоровна, – голос полицейского становится чуть мягче, но всё ещё напряжённый, – это его официальное заявление. Мы обязаны отреагировать. Вам нужно явиться в отделение для дачи объяснений.

– Я уже дала показания и тоже написала заявление, только не у вас. Я сейчас в столице, с ребёнком на лечении. Я не могу его оставить и приехать.

– Нам надо будет передать документы в органы опеки, чтобы проверить жилищные условия, в которых вы живёте.

– Я живу сейчас у родителей, ребёнок в больнице. И у него возле палаты круглосуточная охрана, чтобы Фирсов Алексей Юрьевич не смог зайти к ребёнку и навредить ему.

– В заявлении и написано, что вы ограничиваете ему доступ ко встрече с сыном.

– У вас уже заведомо ложные сведения, потому что это не его сын. У Коли другой отец, официальный. Повторяю, я написала заявление и приложила записи разговора, где Алексей Юрьевич угрожал мне и сыну.

– Я вас услышал. Мы разберемся, Екатерина Егоровна.

Отключаюсь и выдыхаю. Но холодные, обескураживающие слова, будто продолжают звенеть в ушах. Алексей... На всё готов, чтобы отравлять и дальше мне жизнь. Даже сейчас, когда Коля лежит в больнице, он пытается меня сломать.

Секунды тянутся, я всматриваюсь в экран телефона, как будто там можно найти ответы. Потом решаюсь. Нажимаю его номер, который так хотелось удалить, и прикладываю телефон к уху.

– Да, дорогая жена объявилась? – раздаётся знакомый, грубый голос. Уже нет ни раздражения, ни удивления. Только презрение.

– Ты чего добиваешься своими заявлениями?

– Я тебя предупреждал, что сына отберу.

– Он не твой сын.

– Да ладно, а чей… вдруг стал?

Я усмехаюсь только в ответ.

– Без моего согласия нельзя лишить меня отцовства, я узнавал.

– Можно, если отец подтвержден экспертизой ДНК.

– Сука! Хах. Папаша объявился, да? Мы тут кормили, растили, воспитывали, а тут здрасьте, объявился…

– Ты прям довоспитывался. Воспитатель…

– Ты дура? Кому ты нужна с ребёнком-инвалидом?

– Это ты инвалид уже, так говорить…

– Развод я тебе не дам, если ты к этому ведешь. В квартиру можешь не возвращаться.

– Не возвращаться? – усмехаюсь.

– Квартира принадлежит моему отцу, – напоминаю я, с трудом удерживая голос ровным.

– Да хоть деду твоему! – он смеётся громко, язвительно. – Думала в квартиру не попаду? Хрен вам. Замки вскрыли за пару минут. И я заменил их. Хрен ты ко мне зайдёшь.

– Завтра я выставляю ее на продажу, – произношу спокойно, но чувствую, как внутри всё горит.

– Ну, попробуй, – фыркает Алексей. – Я тут прописан, и выкуси. Никто меня не тронет.

– Я предупредила.

– Ой, как страшно… Предупредила она. Это заявление тебе цветочками покажется.

– Лучше вещи собирай, чтобы тебя в одних трусах из квартиры не выгнали.

Заканчиваю разговор первой.

Глава 53

Я поднимаюсь по лестнице, ведущей в кабинет папы на втором этаже тренажерного зала. Сквозь стеклянные стены открывается вид на зал. Внизу люди, склонившиеся над тренажерами, монотонный звук беговых дорожек, тяжелое дыхание.

Но уютный кабинет папы с большим столом и креслом, за которым он сидит, всегда создает ощущение другого мира. Это его место силы.

Услышав мои шаги, поднимает голову и довольно улыбается.

– Привет, Катюш, ты как тут?

– Давно у тебя не была, – захожу, осматриваюсь.

На полке его кубки, фотографии с соревнований. На одном из снимков он с широкой улыбкой стоит рядом с молодым парнем – это его воспитанник, который стал чемпионом. Папа всегда гордился своими учениками.

– Как Коля?

– Более-менее, я хотела про Алексея рассказать.

– Что на этот раз? – взгляд сразу становится жестче.

– Подал заявление в полицию на меня. Якобы я довела Колю до такого состояния. Не даю видеться с ребёнком. Чуть не истязаю его.

– Мразь, – рубит папа коротко. – Я тебе говорил, что этот урод на все пойдет.

– Меня вызывали в полицию, но я сказала, что не могу уехать, у меня тут ребёнок.

– Надо ответное заявление на него писать. Юрка говорил про это.

– Ещё опека, скорее всего к вам придёт, посмотреть, в каких условиях мы живем.

– Я этому козлу завтра устрою. Заявление он писать будет. Мало получил, видимо.

– Пап… ты же не мальчик. Пусть его по закону накажут.

– У тебя сейчас и так проблем выше крыши, а этот… тварь.. Даже не понимает ничего. Только из-за угла не боится тявкать.

Он резко поднимается и начинает мерить кабинет шагами. Через стеклянную стену видно, как внизу кто-то ставит штангу на место. Я смотрю на это и пытаюсь хоть как-то вернуть спокойствие в наш разговор.

– Пап, я справлюсь. У меня есть Влад. Он поможет.

Папа останавливается и медленно поворачивается ко мне.

– Влад, – говорит он холодно. – Тот самый Влад, который тебя тогда…

– Да, тот самый, – перебиваю, не давая ему продолжить. – Он изменился, пап. Поддерживает меня и Коля к нему хорошо относится.

– Про Алексея ты мне когда-то так же говорила, – хмыкает и садится обратно за стол и смотрит на меня долго, с прищуром, будто пытается разобрать каждое мое слово. – Ты ему веришь? После всего, что он сделал?

– Я тоже там была виновата.

– Ты?

– Да. Провоцировала, проверяла. И мама же тебя простила.

– Вот… – усмехается сам себе, – есть что отцу припомнить, да?

– Пап, я очень рада и благодарна ей за это. Чтобы там у вас ни было до этого. – Слова встают в горле, и я замолкаю, чтобы не расплакаться. Но от этого они и ещё ценнее. – Да, так получилось. Да, я не одобряю. Но мне и Коле с ним спокойно.

– А если снова?

– Ты же не предал маму снова? Почему он должен?

– Я за твою маму…

– Влад ещё ни разу, как мы снова встретились, – не отказал в помощи. Я ему могу позвонить и он всегда поможет.

– Всегда?

– Да.

Папа откидывается на спинку кресла и тяжело выдыхает. Через стекло видно, как один из тренеров что-то объясняет девушке, помогая ей с тренировкой.

– Ты догадываешься, чего я боюсь.

– Если Коля будет против него, то мы просто останемся друзьями. Потому что сын и я – это главное. Если ему не нравится мужчина, значит, мы не будем счастливы.

– Собираешься рассказать все Коле? – спрашивает он, наконец.

Я киваю.

– Врач сказал, что это может ему помочь. Дать ему чувство защищенности. Но… я не знаю, как правильно это сделать.

Папа снова хмурится, сцепляет пальцы в замок и упирается локтями в стол.

– А ты уверена, что сейчас время? Что он готов это услышать?

– Никто не знает, готов он или нет, пока я не скажу. Но… Влад тоже считает, что Коля должен знать.

Папа откидывается в кресле, смотрит в сторону, будто обдумывает что-то. Потом возвращает взгляд ко мне.

– Ладно. Только будь готова, что Коля может все воспринять по-разному. У детей свои логика и свои эмоции. Главное – будь рядом, не оставляй его одного с этим.

– Конечно, пап, – киваю, чувствуя, как его слова ложатся тяжелым грузом, но всё же добавляют уверенности.

– Иди ко мне.

Я поднимаюсь и сажусь к папе на колени, как в детстве.

– Ты справишься. Главное, помни, что я и мама всегда рядом.

– Я помню.

– Обещай, что не будешь нас жалеть и терпеть, если что-то не так. Сразу будешь говорить.

– Обещаю, но думаю, что мне это не понадобится больше.

– Завтра с дядей Юрой поедем в квартиру, и пусть только попробует нам помешать.

Обнимаю его за шею и целую в щеку. Знаю, что папа за меня горой, даже если он ещё не до конца принял Влада.

Выхожу из кабинета с ощущением, что мне дали нужный щит, чтобы двигаться дальше.

До дома доехать не успеваю, как звонит мама и предупреждает, что у нас гости. Опека. Уже.

Без приглашения и предупреждения.

Дома появляюсь минут через пятнадцать только, но меня ждут уже.

– Екатерина Егоровна? – женщина встает и делает шаг ко мне.

– Да, это я.

– Здравствуйте. Я Захарова, представитель органов опеки, – голос нейтральный, но в нем проскальзывает нотка деловитости. – Это мой коллега Павлов. Мы пришли по поводу вашего сына, Николая. Нам необходимо задать вам несколько вопросов.

Мама бросает на меня тревожный взгляд, а я успокаиваю ее легким кивком. Сердце стучит, но сдаваться нельзя.

– Конечно, – приглашаю их сесть, чувствуя, как холодок пробегает по спине. – Задавайте.

По дороге дядя Юра сказал, как с ними говорить.

Захарова раскрывает папку, достает оттуда листы. Павлов садится чуть в стороне, готовясь записывать.

– Мы получили заявление от Алексея Юрьевича Фирсова. В нем указано, что вы создаете неблагоприятные условия для ребёнка, эмоционально его подавляете и ограничиваете общение с отцом, – начинает женщина, глядя на меня внимательно. – Как вы это прокомментируете?

Делаю глубокий вдох.

– Алексей Юрьевич Фирсов не является биологическим отцом моего сына, – смотрю на неё и отвечаю без дрожи в голосе, – у нас уже есть подтверждение экспертизы ДНК. Николай официально признан сыном Владислава Артемовича Амосова. Алексей об этом знает, но продолжает свои попытки манипулировать ситуацией.

Захарова слегка хмурится, Павлов что-то записывает.

– Почему он считает, что может выступать в интересах ребёнка? – уточняет она.

– Алексей – мой бывший муж. Он прописан в нашей квартире, которая принадлежит моему отцу. После нашего разрыва он остался там жить. И с тех пор пытается использовать любую возможность, чтобы давить на меня. В том числе и через моего сына.

Женщина изучает меня взглядом, словно пытается понять, лгу я или нет.

– А как вы объясните его обвинения в том, что ребёнок находится в критическом состоянии из-за вас? Он предоставил документы из медицинского учреждения.

– Документы? – улыбаюсь я, хотя внутри закипает злость. – Эти документы подтверждают только одно: я регулярно лечу своего сына в лучших клиниках, не жалея времени и сил. Он серьёзно болен, это правда. Но именно я была с ним на каждом обследовании, при каждой операции и процедуре. Алексей за все это время ни разу не появился в больнице. Собственно, мы собрали чеки, где видно, что все лечение оплачивал мой отец.

– Почему, по вашему мнению, он подал это заявление? – снова спрашивает Захарова.

– Думаю, из мести, – прямо говорю я. – После того как я сказала, что ухожу от него, забираю свою квартиру и машину, он начал активно угрожать мне и пытаться вернуть контроль над ситуацией.

– Угрожать?

– Да, аудиозаписи я уже передала в прокуратуру и с ними работают.

Женщина и мужчина переглядываются. Павлов записывает каждое мое слово.

– Расскажите, в каких условиях сейчас проживает ребёнок?

– Мы живем в доме моих родителей. Здесь у Николая своя комната, уютная и полностью оборудованная для его нужд. Но конкретно сейчас, он лежит в больнице. Но к нему нельзя. У него сложная форма астмы и любые вопросы про отца или наш развод вызывают у него приступы. Врач запретил все беседы. Даже в моем присутствии. И да, я ограничила доступ Алексея к нему, потому что он может навредить моему сыну. Это мера предосторожности, о которой знает клиника.

Мама подносит чай, неловко ставит чашки на стол. Захарова отказывается жестом, но взгляд ее становится чуть мягче.

– Мы должны будем проверить все это, – в голосе уже нет былой строгости. – Также, возможно, потребуется составить характеристику вашей семьи. Мы можем поговорить с вашими родителями?

– Конечно, – киваю, хотя внутри все сжимается.

Мама с готовностью кивает. Захарова задает ей пару вопросов о том, как мы живем, как часто я бываю дома, как отношусь к сыну.

Мама отвечает четко и уверенно.

Захарова делает небольшую паузу, пролистывает бумаги в папке и поднимает взгляд на меня.

– Екатерина Егоровна, ещё один вопрос. Вы сказали, что Алексей Юрьевич – ваш бывший муж. Почему вы решили развестись?

Вопрос звучит просто, почти буднично, но внутри все снова напрягается. Всю душу хотят вывернуть. Вдох. Выдох.

– Потому что жить с ним стало невозможно, – произношу ровно, но в груди все кипит. – Он морально давил на меня, манипулировал, угрожал. Это касалось не только меня, но и ребёнка. Алексей позволял себе постоянно кричать и оскорблять меня в присутствии сына.

Павлов снова начинает что-то быстро записывать, а Захарова кивает, будто подбадривает продолжать.

– Он часто говорил, что я ничего без него не добьюсь, что я слабая, никчемная. А когда у Коли начались проблемы со здоровьем, Алексей стал обвинять в этом меня. Говорил, что я плохая мать, что довела ребёнка своими нервами. Но сам ни разу не помог – ни морально, ни финансово.

Голос предательски дрожит на последних словах, но я быстро справляюсь.

– Почему вы не обратились за помощью? В полицию, в кризисные центры?

Эти слова будто вырывают из меня воздух. Я отвожу взгляд, сжимая пальцы на краю стола.

– Он не причинял физическую боль, чтобы обращаться в полицию и просить помощь. Скорее это было психологическое давление, – отвечаю тихо, но с каждой секундой голос становится увереннее. – Боялась, что он сделает хуже. Алексей умел... умел казаться правильным, надежным человеком. Перед другими он всегда выглядел идеальным мужем и отцом. Я думала, что никто мне не поверит. И, честно, я надеялась, что это пройдет. Что ради ребёнка он изменится. Но стало только хуже.

Захарова кивает, ее взгляд смягчается, а в голосе появляется нотка сочувствия.

– Это, к сожалению, частая ситуация, Екатерина Егоровна. Но важно, что вы решились уйти и защитить себя и ребёнка. Это уже большой шаг.

Павлов продолжает писать, но я чувствую, что их вопросы закончились. Захарова закрывает папку и отводит взгляд.

– Спасибо, мы учтем это при проверке, – говорит она. – Если понадобится дополнительная информация, мы с вами свяжемся.

Она встает, и Павлов следует за ней. Провожаю их до двери, чувствуя, как в груди начинает спадать напряжение.

Когда закрываю дверь, мама снова кладет руку мне на плечо.

– Катя, ты все правильно сказала, – говорит она тихо.

– Спасибо, мам, – выдыхаю я, но внутри все ещё что-то ломается. Потому что теперь я понимаю: мне не нужно было терпеть так долго. Нужно было защищать себя и Колю с самого начала.