Текст книги "Темный оборот луны"

Автор книги: Ольга Покровская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Вот так, – сказал он, наконец. – Вот так и отпускают... А что, собственно, здесь ловить?..

– Да, ты прав, – сказала женщина. – Маме надо позвонить. Я не люблю разговоров о болячках, но что делать... Ладно. Тем более, как ты утверждаешь, она питает ко мне теплые чувства, хотя ты в чувствах вообще ничего не понимаешь, тем более в теплых, так что не тебе судить.

– А ты что здесь делаешь? – спросил Виталик. – Технику прикупить решила?

– Я Андрея жду, – женщина сделала движение плечом, указывая себе за спину. – Решили заехать, он по делам, а я так... смотрю.

Виталик проследил ее движение в глубину павильона и увидел мужчину в жемчужной, серой в яблоках, дубленке, оживленно о чем-то беседующего с продавцом над неким предметом. Приглядевшись, Виталик увидел, что предметом был диктофон.

– Это Андрей? – сказал он, усмехаясь. – И кто он?

– Да так, – женщина снова дернула плечом. – Импотент вроде тебя.

– Я не импотент, – сказал Виталик.

– Это ты так думаешь, – возразила женщина все так же невозмутимо.

– Ну, – сказал Виталик, все более злясь, но все-таки стараясь сдерживаться. – Что еще скажешь хорошего?

– Да что тебе говорить, – продолжала женщина. – О своей жизни я тебе рассказывать не собираюсь, а о твоей слушать, так ты ничего интересного поведать не в состоянии... Позвони мне, что-нибудь придумаем. Я тебе телефон дам... – она расстегнула крохотную сумочку, вытащила авторучку и стала дышать на стержень.

– Уверена, что позвоню? – спросил Виталик, пребывая уже близко к точке кипения.

Женщина оторвалась от карточки, на которой писала телефон, и посмотрела на него непонимающе.

– Не спорь со старшими, паршивец, – сказала она. – Мама разве так учила тебя разговаривать со старой теткой?

– Мама еще не все знает, – сказал Виталик. – Что бы она тогда сказала.

– Что плохо тебя воспитывала, – сказала женщина безапелляционно, силой вкладывая карточку в его руку. – Ты сейчас куда, в центр? Подвезти тебя?

– Не надо, – сказал Виталик с удовольствием. – У меня, представь себе, свидание. А до него я сам доберусь. Мне назначила его девушка, которая видела меня один раз в жизни.

Женщина насмешливо улыбнулась.

– Ах, извините. Очередная жертва твоих голубых глаз. Представляю, как она будет разочарована.

– Она не будет разочарована, – сказал Виталик с нажимом. – Она будет в восторге.

– Ну, это уже из области фантастики.

– Времена меняются, – сказал Виталик.

– Времена меняются, – согласилась женщина. – Только с людьми ничего не делается... – она обернулась туда, где прекратился далекий разговор, и Андрей, которому успели упаковать диктофон, уже подходил с коробкой в руке. Виталик увидел, что это довольно молодой человек, лет тридцати пяти или, во всяком случае, намного моложе собеседницы. Жемчужная дубленка с торчащей из кармана антенной мобильного была ему к лицу, как юбка цирковому медведю – на Виталиков взгляд, ему бы пошла телогрейка с кайлом, но глаза у Андрея были умные и настороженные, и этими настороженными глазами он внимательно изучал обоих.

– Андрей Николаевич, – сказала женщина спокойно. – Смотри, кого я встретила. Это племянник покойного мужа, Виталий. Знаю его с бог знает каких лет... – Андрей Николаевич послушно пожал Виталику руку. – Маме привет передай, я ей позвоню обязательно. (Так может... с нами... – начал было Андрей Николаевич). Ничего, у него тут дела. Пока, Виталик, – она накинула на голову капюшон, взяла Андрея Николаевича под руку, и оба исчезли за стеллажами. Некоторое время раздавались оттуда ее каблучки, стучащие по каменному полу, с перерывами на те места, куда был брошен упаковочный картон. Виталик разжал руку с карточкой. Это была обычная белая визитка, без логотипа, без названия фирмы, даже без должности. Стандартным шрифтом было напечатано "Котова Людмила Павловна" – и телефон, очевидно, рабочий. Ниже рукой был приписан другой телефон, домашний, слово "неизбежно" и три энергичных восклицательных знака.

Раздраженно пожав плечами, Виталик опустил визитку в карман пуховика, посмотрел на часы и вышел на улицу, под холодный ветер, гуляющий на просторах ВДНХ. Было скользко. Мимо него два мужика протащили коробку со стиральной машиной, и один из них, поскользнувшись, чуть не упал. Виталик поднял воротник, рассеянно посмотрел на дальнюю ракету, на золотые фигуры фонтана, плечи которых покрывал снег, на неподвижно нависающий ажурный диск чертова колеса и направился к выходу вдоль колосчатых, только что зажегшихся фонарей. Навстречу прошла стайка веселых вьетнамцев, одинаково невысокого роста, в одинаковых куртках непонятного цвета. В ноздри попадал кисловатый маринадный запах горелых шашлыков. Доносились обрывки дикарских мелодий, искаженных до неузнаваемости плохими динамиками. Предстоящее свидание, на которое Виталик довольно нехотя согласился, теперь представилось ему в более выгодном свете. Стоило пойти хотя бы ради столь удачного упоминания в разговоре. Он шел мимо бесчисленных киосков, разглядывал груды худосочной воблы, разложенной на картонных ящиках, и прикидывал, чего бы купить. Остановился на бутылке столичной и пакете апельсинового сока. Купил, далеко протягивая руку – у самого окошка бились с привязанной за веревку открывалкой подростки, и никак не могли открыть пиво. Прямоугольных размеров товарищ смотрел на них с глубоким сожалением – по выражению его лица было видно, что с такой задачей он бы справился даже зубами. Бутылка с пакетом тоже последовали в карманы пуховика – тем он и был удобен, что в него помещалось хоть полмешка картошки. Впереди грузчик в камуфляжной афганке тащил по вязкому снегу тележку и громко кричал двум старушкам: "Девчонки! В сторону!.." Старушки испуганно бросались врассыпную. На входе в метро уже начиналась давка. С одной полупересадкой (тем и был удобен для него этот путь) Виталик доехал до Таганки, от которой ему проще было ориентироваться, и где была назначена встреча. Он немного беспокоился, что не узнает ту, с кем договорился – от непродолжительной встречи ему запомнились только волнистые белокурые волосы и что-то синее, но под шапкой волос не видно, а лицо он опасался перепутать. Но, увидев Галю, он с облегчением понял, что зря боялся – она стояла на середине станции, напротив перехода, у полосатой колонны – без шапки, и все запомнившиеся ему приметы были налицо: светлые волосы, синее расстегнутое пальто, под которым рябили сине-белый вязаный свитерок – кроме того, увидев его за несколько шагов, она приветственно улыбнулась.

– Я не опоздал? – спросил Виталик, поздоровавшись. (Нет, – Галя тряхнула кудряшками. – Я сама только что прие...) – Куда мы пойдем?

Галя, все так же улыбаясь, смотрела на него кукольными глазами, преодолевая некоторую неловкость от общения накоротке с фактически незнакомым человеком.

– Не знаю, – сказала она.

– Тогда у меня такое предложение, – сказал Виталик (как раз накатил поезд метро, и ему пришлось кричать). – Мы пойдем ко мне на работу. Это тут в двух шагах. Нет возражений?

Галя удивленно засмеялась.

– Ну, хорошо... – проговорила она. – А где ты работаешь?

– На фирме, – пояснил Виталик. – Там тепло, можно посидеть спокойно... в нормальной обстановке.

– Хорошо, когда на работе нормальная обстановка, – согласилась Галя, двигаясь следом за ним. – У нас бы такой номер не прошел. У нас круглые сутки что-то происходит... Такая сумашедшая контора...

– Что, круглосуточный цикл? – спросил Виталик.

У эскалатора они замешкались на несколько минут, потому что какой-то мужичок никак не мог управиться с вечной тележкой на колесах, создав затор при входе. Наконец ему удалось вкатить ее на ступеньки.

– Не, – сказала Галя, ступая на эскалатор, боязливо косясь наверх и проверяя, достаточно ли устойчиво стоит там тележка, и потом быстро поворачиваясь к нему. – Цикл вообще нулевой... – она говорила еще немного неуверенно, подбирая ощупью правильный тон, созвучный собеседнику, и теребя пуговицу на пальто. – То есть работы может вообще не быть... Но что-то все время происходит. По крайней мере – скучно не бывает.

– Это хорошо, – сказал Виталик. – Когда скучно не бывает.

– Лучше, чтоб было все в меру, – проговорила Галя, вздохнув. – У нас два начальника: один реальный, один номинальный. Один любит женщин, но не пьет. Другой к женщинам равнодушен, но пьет как лошадь.

– Да, это не сочетается, – согласился Виталик. – Рожденный пить любить не может.

Галя улыбнулась.

– Ну вот, продолжала она. – В результате у одного хроническая белая горячка, или он бегает по фирме в пижаме, потому что иногда там живет – а зачем ему домой идти, его никто не ждет... Или он с лестницы падает и ноги-руки ломает – у нас лестница узкая такая, винтовая... Или он в шкаф заползет, или еще куда-нибудь, и его там запрут... А параллельно с этим у другого активная личная жизнь, то он меняет секретаршу, устраивает кастинг, и у нас на фирме оказывается половина веселых женщин города Москвы, то ему кто-то в рожу от ревности вцепится, то какая-нибудь пассия кошелек свистнет... Вчера, например, к нему какая-то девушка с младенцем явилась. Не знаю, что хотела, он ее не пустил. Вышел наш самый солидный охранник, сделал ребенку козу, и тем дело и ограничилось... Но, естественно, никто не работал, вся фирма сидела у монитора и наблюдала за сценой... В общем, если для работы время выдастся, то уже хорошо.

Пока она рассказывала, Виталик послушно улыбался на тех ее словах, которые она подчеркивала, как смешные, и наблюдал за ней и заодно бросал рассеянный взгляд через ее плечо, чуть наверх, где не эскалаторе стоял парень с рюкзаком за спиной, из застежки которого торчала под углом в девяносто градусов к несущей спине, смущенная обилием народа, острая морда колли. Внизу колли вел себя тихо, но когда эскалатор стал подниматься, собака испуганно заскулила и робко тявкнула. Парень, не оборачиваясь, пихнул ее локтем, и колли закрыл пасть, продолжая издавать тихий скулящий панический звук. Галя тем временем уже немного расслабилась и говорила вполне естественно. Поднявшись, они вышли на улицу. Галя натянула шапочку и стала застегивать пальто, чуть не поскользнувшись на углу у перехода. Виталик подал ей руку, за которую она охотно уцепилась и подкатилась под бок привычным кошачьим движением. Виталик повел ее вниз, к реке, в то время, как Галя оглядывалась по сторонам и назад, на сверкавшую огнями площадь.

– Совсем не знаю этого района, – проговорила она. – А где театр? (Виталик показал рукой: там). Я была пару раз, но все равно не чувствую... Хотя я в Москве мало что знаю. Где живу, где работаю... и где раньше жили. Мы раньше жили на Аэропорте – я была маленькая, но хорошо помню. Мы с бабушкой ходили гулять на бульвар, который посередине проспекта... Вечером так хорошо: по обе стороны машины едут, а мы гуляем... Там рядом конюшни, конная милиция стояла, и когда в "Динамо" какой-нибудь матч, сразу видно: вечером они выезжают такой колонной, по двое, и шагом медленно-медленно по бульвару едут – тихо... Лошади красивые – там даже белые были. Так как-то уютно становится, когда лошади идут по городу...

– Ну и вляпаться тут же можно, – скептически предположил Виталик, усмехаясь и принимая тем самым предлагаемую роль насмешника.

– Можно, конечно, – согласилась Галя, рассмеявшись. – Но вляпаться и так можно, надо просто под ноги смотреть.

Они спустились в переулок и подошли к зданию нежилого вида. Несколько окон горели сизым дневным светом.

– Вот здесь я и работаю, – сказал Виталик. – Удобно: и метро рядом, и центр.

Они поднялись на лифте на темный этаж. Их шаги гулко отдавались в коридоре. Галя опасливо озиралась по сторонам.

– Не заблудимся? – проговорила она с некоторым недоумением от того, что ее завели непонятно куда.

– Ничего, – сказал Виталик. – Тут надо на свет смотреть. Воон, туда и пойдем.

– Ах, рыцарь, что такое свет... – рассеянно вздохнула Галя, опираясь на его руку. Виталик ключом открыл дверь в небольшой предбанник, где работал телевизор и уютно сидели на диване два охранника – Эдик и Слава. Оба разом вскинулись на звук ключа, но Виталик, спокойно бросив: – добрый вечер, – и крепко взяв Галю за локоть, уверенной рукой провел ее мимо сидящих, в дверь напротив.

– Куда? – привычным металлическим голосом, окрашенным угрозой, спросил Эдик.

– На рабочее место, – ответил Виталик хладнокровно и прошел мимо.

Он провел Галю в дальнюю комнату и зажег там настольную лампу, неярко осветившую белые стены, стол, низкий черный диванчик и свалку коробок и оборудования в углу.

Эдик – в трикотажном джемпере, с засученными рукавами, обнажавшими волосатые руки с часами и металлическим браслетом (золотым, вероятно), бежал следом.

– Виталя-Виталя-Виталя! – позвал он приглушенным голосом, но требовательно (Галя неуютно поежилась).

– Чего? – спросил Виталик, выходя к нему в коридор и закрывая за собой дверь.

– Как девушку зовут? – спросил Эдик, шипя и вращая глазами.

– Галиной, – ответил Виталик.

– Хорошо зовут, – удовлетворенно заключил Эдик и вернулся обратно.

Виталик посмотрел ему вслед и вошел к Гале. Она в пальто напряженно сидела на диване и вопросительно посмотрела на него.

– Раздевайся, – сказал Виталик, рассмеявшись, и Галя нерешительно взялась за пуговицы. – Там вешалка есть... Бардак, правда, страшный – прошу прощения... Весь мусор, который не работает – он тут, у меня. Половину выкинуть, конечно, надо, но все руки не доходят. – он достал из карманов и поставил на стол бутылку и пакет с соком. – Ты это... употребляешь? Я взял как универсальный вариант.

– О, конечно, – поспешно ответила Галя. – Очень хорошо, что сок, а то я в чистом виде не люблю...

– Стаканы тоже есть, – продолжал Виталик. Он сбросил пуховик на коробки и выдвинул ящик стола (что-то брякнуло). – Даже чистые... – он вытащил стакан и для подтверждения своих слов дунул в него.

– Удивительно, – сказала Галя, рассмеявшись.

– Ну вот, – он чувствовал, что ей все еще не по себе. – Садись удобнее, что ты на краешке? Тут не страшно! Устраивайся. Может, ты чаю хочешь? Сейчас, я согрею.

Он вытащил из-за жалюзи, с подоконника, чайник. Тот был практически пустой.

– На окне стоит, – проговорила Галя. – Не залезут, не стащат?..

– Второй этаж, – сказал Виталик. – Тут не такие альпинисты кругом, и потом все-таки охрана, что-то она все-таки делает.... Я сейчас.

Он вышел с чайником в руке и направился к туалету. Охранники пребывали на своем месте. На тарелочке лежала порубленная колбаса. Слава, развалясь, ел бутерброд и смотрел в телевизионный экран. Эдик ходил по комнате как тигр по клетке и энергично рубил рукой воздух.

– Что ты смотришь! – кричал он. – Что он смотрит! Нашел, что смотреть!

На экране плыли узнаваемые и с детства знакомые кадры какого-то кривого отечественного детектива.

– А что? – благодушно отвечал Слава. – Я же не всякое там разложение, Голливуд смотрю, – он обратился к Виталику. – Он сам такие фильмы, такое разложение смотрит, я знаю. А я свой фильм смотрю.

– Про ментов! Он смотрит про ментов! – Эдик еще махнул рукой (Ну и что? – спросил Слава). – Ненавижю ментов!

– Эдик, – напомнил Слава. – Ты сам мент.

– Все равно ненавижю. Ты не туда смотри. Ты сюда смотри. В этот телевизор, это твоя работа, – Эдик ткнул в монитор наружного наблюдения, где на четырех кадрах светились виды пустых лестниц и коридоров.

– А чего туда смотреть, – протянул Слава, кусая разом половину бутерброда. – Там уж ни одной живой души. Нет никого...

Они оба уставились на монитор где, словно специально для опровержения Славиных слов, возникло какое-то движение.

– Вот, пожалуйста, – сказал Эдик, торжествуя. – Где никого? Вон кто-то ходит.

Слава озадаченно взглянул на часы.

– Носит кого в такое время.

Они продолжали разглядывать монитор. Виталик тоже взглянул. На экране, показывающем боковую лестницу, двое – мужчина и женщина – поднимались вверх, поднялись на площадку и, перегнувшись через перила, внимательно посмотрели вниз.

– Чего это они там высматривают... – проговорил Слава и еще более озадаченно добавил. – Ого! Чего это они делают? Смотри-смотри. Он презерватив вынимает. Ей-богу, смотри! Это презерватив у него!

Все трое, уже не отводя глаз, прилипли к экрану.

– Дает мужик! – сказал Слава.

– Под самую камеру стали! – сказал Эдик, оттесняя всех и вплотную приникая к монитору. – Хоть бы глаза подняли. Там же прямо видно, что камера.

– Ну, чего делают! – заорал Слава восхищенно. – Ты видишь, чего делают!

– Кольца есть? – рявкнул Эдик. – На руки смотри!

– Да что на руки, что я рук не вижу?

– Камера пишет? Пишет камера? На руки смотри! Кольца есть? Смотри, у мужика есть?

– Тебе какая разница, – сказал Виталик, тоже увлекаясь происходящим действием. – Тоже моралист нашелся.

– При чем тут моралист? Это денег стоит! Это на пленку все записано. Больших денег! Не вижу... Хоть бы правую руку выставил, козлина. На левой нет. Нет на левой?

– На левой и не будет, – сказал Слава, проверив на всякий случай собственные руки, убедившись, что у него самого кольцо на правой, и возвращаясь к экрану.

– Не у всех на правой, – возразил Эдик. – У католиков на левой, у вдовцов на левой.

– Много ты возьмешь со вдовца, – сказал Слава. – Плохо работает, хоть бы раздел ее, что ли... Не видно ничего.

– Что надо, все видно, – сказал Эдик, влезая в экран чуть не носом. – А потом что вдовец? Вдовец тоже женится рано или поздно... У нее есть кольцо, не видишь?

– Нету, – сказал Виталик. – У нее точно нету.

– У него глаз хороший, у компьютерщика, – заметил Слава. – Точные науки это тебе не просто так.

– А что-то я их не знаю, – проговорил Эдик. – Ты знаешь? Баба местная, нет?

Он, не отрываясь от экрана, придвинул к себе клочок газеты и стал что-то черкать огрызком карандаша, которым обычно заполняли кроссворд.

– Поймешь тут, – сказал Виталик, которого почти не было слышно за довольным гоготанием Славы. – Лица не видно. Вот голову запрокинет, посмотрим...

За их спинами не слышно, как привидение, вопросительно возникла Галя в наброшенном на плечи пальто. Никто не заметил ее появления кроме Эдика, который попытался закрыть экран волосатой пятерней и закричал: – Девушка, вам не надо смотреть эту порнографию, это наша работа такая!

– Это камера на лестнице, – пояснил ей Виталик. – Иди, я сейчас.

Галя неслышно кивнула, бросила взгляд на экран, вздохнула и выскользнула из предбанника – не туда, куда ее приглашали, а к лифту. Отсутствия ее никто не замечал минут пять, пока Слава комментировал, а Эдик подсчитывал, при этом оба советовали друг другу пойти на место событий и посмотреть внимательней на лица, которые плохо видно, и, когда Виталик наконец обернулся, он увидел лишь раскрытую дверь. Заскочив в комнату, он убедился, что она пуста.

– Ушла? – сочувственно спросил Эдик, когда Виталик вернулся и выглянул на лестницу посмотреть, не стоит ли там еще Галя. – Вот не надо от живых людей отрываться. Это мы тут на работе, наше дело такое. А если к тебе девушка пришла...

– Да вы с вашими камерами кого угодно распугаете, – сказал Виталик. – Что человек подумает? Что тут у вас тотальная слежка.

– А ты чаще приводи, – посоветовал Слава. – У нас такого никогда не случалось, а как ты пришел – вот, пожалуйста.

– Кассету смотай, – велел Эдик.

– Не кончилась еще. Как кончится, смотаю.

– Вот. И не надо разложение на работе устраивать. Даже мы со Славой не устраиваем, хотя у нас сейчас рабочее время. А твое рабочее время давно кончилось, тебе тут делать нечего. Слышишь, – он обратился к Славе. – Я когда еще в милиции работал, мы как-то ночью в магазин приехали, сигнализация сработала...

– У меня ненормированный рабочий день, – сказал Виталик. – Слышал про такую вещь?

– Э, – сказал Эдик. – Ненормированный рабочий день это у тебя при советской власти было. А где сейчас советская власть? Сейчас у тебя хозяин есть. Когда тебе скажут – тогда у тебя и будет рабочий день.

– Догони, – посоветовал Слава. – Недалеко ушла.

Виталик махнул рукой.

– Ладно, – сказал он. – До следующего раза.

Эдик нахмурился.

– Девушка не нужна? – спросил он. – Слушай, дай телефончик. Жена к родителям уедет...

– Обойдешься, – сказал Виталик, покачав головой. – Просто чего догонять, раз напугалась. Пусть отойдет... – он помолчал. – День сегодня с утра не задается... ладно.

– Ну, тебе видней, смотри, – согласился Эдик.

– Слышишь, – сказал Слава, хмыкая и тыча Эдика в плечо. – Я музычку к этой записи подберу. Чтоб ритмичнее было. Сперва там чего-нибудь медленное, чтоб с настроением, а потом тыц-тыц-тыц... Гарик прям на запись наложит, он же у нас оператор...

Галя тем временем быстро шла, почти бежала, к метро. У самого входа запиликал пейджер. "Нет...." – застонала Галя чуть не со слезами. Ей пришла в голову перспектива опять на ночь глядя бежать на работу и кого-то выпускать, или еще что-нибудь делать. Пропади ты пропадом, – подумала она со злостью. – Нет меня, нет, нечего меня дергать, и вообще... Хоть увольте. Другую такую дуру найдите по ночам носиться... – и она уверенно вошла в метро, даже не заглянув в сумку, где лежал пейджер.

Она достала его только дома, когда уже переоделась и готовилась ужинать. Мама двигала на кухне посуду, пахло свежим грибным супом, дочка спала, а Галя, сев на диван, довольно вытащила аппарат из сумки. Все равно сейчас никуда не поеду, – подумала она с удовольствием. – Не поеду, и все. Или пусть машину присылают... Где-то наверху, у соседей, ребенок мучился за пианино, с автоматизмом отчаяния пытаясь подобрать "жили у бабуси два веселых гуся", каждый раз сбиваясь на фразе "один се..." – и это "се" каждый раз упорно влетало не туда, и ребенок начинал все сначала.

На пейджере висело сообщение: "Галя, срочно позвони Свете". И так три раза. Света была их секретарша.

С досадой плюнув, Галя набрала номер.

– Галка! – почти закричала в трубку Света. – Наконец-то! Я тебе никак не могу... ты где была?

– В ресторане, – небрежно сказала Галя. – А там подвал... не берет. Я сейчас только посмотрела...

– Галка! – продолжала кричать Света, не слушая. – Ты завтра на работу приходи рано, к восьми приходи! Даже еще раньше! Надо бумаги уничтожать! У тебя там бумаг много? Ты знаешь, что у нас происходит? У Вадима в офисе взрыв был!

Галя похолодела от ужаса, сразу же вспомнив про Инну.

– Ой, – проговорила она. – Кто пострадал?

– Никто вроде, не знаю, – продолжала кричать Света. – Главное завтра с утра... чтобы к девяти ни одной бумаги! И в компьютере все сотри, хотя Игорь завтра проверит, он уже поехал сервер снимать! – Игорь был их компьютерщик. – И Елена Дмитриевна тоже поехала! – Елена Дмитриевна была главный бухгалтер.

– Ужас, – сказала Галя. – Ладно, эти справятся.

Она бросила трубку и позвонила Инне. Инну вызвали из постели, и она сонным голосом произнесла: – Алло...

– Инка! – закричала Галя. – Ты жива? Что там у вас происходит?

– Взорвали чего-то, – протянула Инна, нехотя просыпаясь на ходу. – У вас так часто бывает?..

– Ты что, одурела? – рассердилась Галя. – Кого взорвали? Кто-нибудь пострадал?

– Да нет, – ответила Инна. – В шкафу что-то взорвалось, туда кто-то что-то положил... Откуда я знаю, я же не спрашивала... А никто не пострадал... у Надьки морда была черная, никак отмыть не могла... И у тетки какой-то давление подскочило... А что, раньше такого не было? Ты извини, мы там все какого-то успокоительного натрескались, я теперь ничего не соображаю...

– Ты никогда ничего не соображаешь! – рассердилась Галя. – Научный работник, тоже мне... Спустись с облаков! Может, тебе не ходить пока на работу, раз на Вадима кто-то наехал? Переждать?..

– Да ладно, – сказала Инна. – Ничего не случится.

– Не случится? С автоматами приедут, поздно будет! Нам-то там что, мы далеко...

– А что, приезжают? – спросила Инна с любопытством.

– Оооо... – протянула Галя, у которой не было слов от раздражения. – Ладно, спи иди!

Она положила трубку и съежилась, сидя на диване.

– Господи, какой день жуткий... – проговорила она. – Жуткий, жуткий, жуткий день...

Она машинально протянула руку к будильнику и принялась заводить его, не глядя на циферблат, и только убито повторяя: жуткий, жуткий, жуткий день...

Вечером, когда стемнело, Виталик сошел с опоздавшего поезда за шестьсот километров от Москвы. Поезд ушел дальше, оставив Виталика с сумкой через плечо на пустой привокзальной площади, где было ветрено, но тепло – почти на шестьсот километров теплее – и можно было не застегивать распахнутый пуховик. На тротуаре у стены спали, свернувшись, тихие бродячие псы, рядом стоял киоск, и какая-то толстая тетка со всей силы дубасила кулаком в дверь, крича: «Ве-рыч! Откррой, Верыч!» Виталик тоскливо бродил по площади среди сиротливых столбиков с ободранными вывесками, ища нужную остановку. Остановки не нашел, вместо нее на столбе висела пустая рама от щита, и никакой другой информации не предвиделось. На скамейке сидел грязный мужичок в кепке, надвинутой по самые уши, и пьяно медитировал, уставясь куда-то в пространство. Потоптавшись вокруг, Виталик понял, что больше разговаривать не с кем.

– Эй, отец, – сказал он, останавливаясь рядом и пытаясь определить на глаз степень отключки. – Новозаводская улица далеко?

Мужичок не торопясь, глубокомысленно пожевал губами и, когда Виталик уже отчаялся получить ответ, невнятно произнес:

– Это тебе в город надо.

Виталик хмыкнул.

– Вот мило. Я знаю, что не в степь. Куда в город-то?

– В город. Здесь улицы нету.

Виталик тяжело вздохнул.

– Мудрец хренов... Сеятель... хранитель.

Тут словно по тайному сигналу на площадь вылетела битая "Волга", сделала широкий размашистый полукруг, остановилась рядом, из нее почти по пояс высунулся здоровый детина и бодро проорал: "Командир, куда едем?"

Виталик счел, что это оптимальное решение проблемы, распахнул дверцу и опустился на сидение.

– Улица Новозаводская, – прочитал он по бумажке. – Дом тридцать два.

– Это где? – спросил водитель хрипло.

Виталик удивился.

– Вот уж не знаю, – сказал он. – Знал бы, так сам добрался.

– Э, их черт не поймет, – сказал водитель. – Это улица Фрунзе бывшая, что ли.

– Весьма вероятно, – сказал Виталик немного раздраженно, наклоняясь и размещая сумку под сидением.

Водитель возбужденно хмыкнул.

– Переименовали все к чертовой матери. Ну, детство, а? То так обзовут, то эдак. И главное, думают, от этого что-то изменится. А она так же как была – грязи по колено, – он включил передачу и тронул машину. – Это что. У меня сестра на западной Украине за местным. Вот где улицы так улицы, уж зоопарк по-взрослому. Пишу ей теперь на улицу Линкольна – это бывшая Ленина, значит. А сами ж темные, толком и не знают, кто такой – то ли вроде машина, то ли вроде человек. Им главное переназвать, чтоб хоть имени черта с рогами, а табличку поменять, отчитаться, – он наклонился к Виталику и уставился прямо на него. – Я тебе так скажу. Ты хоть обкукарекайся, перья не вырастут, – Виталик отстранился, и водитель, отвернувшись, тронул передачу. – Эх... ладно, сейчас найдем.

Сразу за вокзалом они свернули куда-то в темноту, и Виталику показалось, что город на этом и кончился. Машина перевалилась через переезд и погрузилась в пучину деревенских одноэтажных переулков с редкими фонарями на углах. Фары освещали все сплошь сугробы, дощатые заборы с жестяными почтовыми ящиками и черную проволоку кустарника. Несколько раз водитель останавливался, разглядывая таблички. Несколько раз им в глаза мигали фары встречных (Да засада, знаю... – бормотал водитель. – Тут всегда гайцы в кустах сидят... Тут левый поворот запрещен...) Виталик уже стал подозревать, что они ездят кругами по одному и тому же месту, так все было похоже, и наконец машина тормознула у расчищенной от снега лавочки перед очередным забором.

– Вот Новозаводская, – сказал водитель. – Я ж говорил, это Фрунзе бывшая.

Виталик согласился (как будто он мог выразить сомнение в том, что бывшая Фрунзе), рассчитался (деньги с него водитель взял смешные, за какие в Москве бы и за квартал не повезли) и довольно неуверенно вылез в темноту. Где-то за забором загремели цепью и загавкали – к Виталикову изрядному облегчению, за другим забором. За этим было тихо и, заглянув в калитку, Виталик увидел что-то, напоминающее в темноте замшелую деревенскую избушку с одним горящим тусклым окошком – низко над самым сугробом. Виталик нерешительно стукнул щеколдой и крикнул, адресуясь окошку.

– Эй! Хозяин!

Загавкала еще одна собака – откуда-то сзади, с противоположной стороны улицы. Виталик стоял, не заходя во двор. Наконец в избушке скрипнула дверь, и в освещенный проем выполз хмурый мужик вполне хрестоматийного вида – в телогрейке, треухе и валенках.

– Кто там? – спросил он недовольно и скрипуче.

– Свои, – ответил Виталик уже смело, узнавая характерный голос.

– Еоолки... – сказал мужик.

Он бросил что-то, что держал в руках.

– Ну, ты и забрался, – сказал Виталик, подходя к двери. – Тебя в такой норе и захочешь, не найдешь.

– Так это ж правильно, – сказал мужик.

Он посторонился, одновременно протягивая руку и пропуская Виталика в дом.

– Здорово, Витька, – сказал Виталик, пожимая ему руку. – Тебя вообще не узнать. Прям как Лев Толстой, бороды только нету. Ну и будка у тебя стала... устрашающая.

– Тоже неплохо, – сказал Витька степенно.

Телогрейка на рукаве у него была порвана, из нее торчала вата.

– Это что это у тебя, – сказал Виталик, проходя мимо и выщипывая клок, пока Витька звенел задвижкой. – Ты как всегда... Что это такое? Прям как от ножа...

– Ты не видел, как от ножа, – сказал Витька снисходительно. – Раздевайся. Ты с Московского, что ль?

– Да вот, вижу теперь, – сказал Виталик на первую половину фразы. – А с какого еще я по-твоему, что у вас, самолеты, что ль, летают?

Витька скинул телогрейку и повесил на крючок, попутно скользнув взглядом по рваному месту.

– Это не то, – сказал он, пригладив вату. – Это не нож, это собака.

– Собака?

– Ну да, – непринужденно протянул Витька, довольный реакцией на его слова. – Видел когда-нибудь, как они кидаются? На такие случаи хорошо, когда рукав толстый. Ватник, телогрейка... это лучше всего. Только не всегда подгадаешь... ну, знал бы, где упасть, соломки бы постелил... Ты не топчись в дверях-то, проходи.

– А ты делал уколы от бешенства? – спросил заинтригованный Виталик. – Там, говорят, надо делать много уколов, а потом полгода пить нельзя...

– Нет, не делал.

Они прошли в небольшую темную комнатку, где Виталику в первую очередь бросились в глаза печка и стол со стареньким телевизором, покрытый вязаной крючком домашней скатертью.

– Ты один? – спросил Виталик. – А бабка где?