Текст книги "Неблагой уезд (СИ)"

Автор книги: Ольга Кузьмина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Поздорову, хозяин! – Анчутка уселся на сук прямо над головой Лешего. – Слыхал новость? Именинник-то наш заявил, что его сом всех сильнее. Медведю твоему, дескать, голову оторвёт и проглотит.

– Проглотит, значит? – Леший поднял на сороку недобрый взгляд. – Эй, Михайло!

Кусты орешника на краю поляны затрещали и из них высунулась медвежья башка – вся в древесной трухе. Видать, гнилой пень крушил.

– А ну-ка, дружок, прогуляйся до озера. Покажи этому разжиревшему борову подводному, кто здесь всех сильнее! А ты, Беспятый, – Леший ткнул пальцем в Анчутку, – проследи, чтоб всё честно было. Я бы и сам сходил, да дело у меня срочное.

– Не беспокойся, прослежу! – Анчутка полетел назад к озеру, обогнав медведя.

Водяного видно не было, должно быть, заснул. Сом притаился на мелководье, прикинувшись корягой. Анчутка уселся на макушку самой высокой ивы. Весь берег отсюда был виден, как на ладони. Только устроился, как утробный рёв всполошил гнездящихся в зарослях рогоза уток.

Медведь тяжёлым галопом, в туче брызг, ворвался в озеро. Навстречу ему взметнулся сом, вцепился в морду, разом заглотив до ушей. Медведь замотал головой, попятился, выволакивая гигантскую рыбину на берег. Вслепую замахал лапами, пытаясь оторвать от себя противника. Но когти впустую скользили по гладкой, прочной шкуре, а сом только крепче сжимал пасть. Сотни мелких, но острых, как иглы, зубов, загнутых внутрь, не выпускали добычу.

Медведь повалился на спину, задыхаясь, изо всех сил ударил задними лапами, вспарывая рыбье брюхо. Соминые внутренности склизкой грудой вывалились на песок.

Анчутка азартно подпрыгивал на своей ветке:

– Вот так! Так! Подавитесь вы оба!

Медведь ему нравился не больше сома. Слишком много Леший воли дал своему любимцу. Сначала коров сверх договора с деревенским пастухом задирал, потом пристрастился человечиной лакомиться, а потом и бесов притеснять начал. Поймает, сдавит так, что не дохнуть не выдохнуть и заставляет бороться. Анчутке удалось вырваться, а сколько бесов после медвежьих забав в палую листву ушли – не считано.

Хвост сома уже не хлестал по песку. Дёрнулся последний раз в смертной конвульсии и обвис. Не поднялся и медведь. По косматой шкуре прокатилась волна дрожи и угасла.

Вода в озере вздыбилась. Водяной, проспавший всю драку, очумело огляделся, увидел на берегу своего распотрошённого любимца и взвыл белугой. А по лесу уже гудело, трещало, гремело. Приближался Леший.

***

Дилан топтался возле раздвоенного дуба, настороженно вслушиваясь, как гудит лес. Шум стоял, словно где-то в чаще буря деревья ломает, хотя на опушке ветра не было. Летнее небо, повсюду чистое, с яркими звёздами, над лесом темнело дождевыми тучами.

– Заждался? – Из зарослей орешника выкатился Анчутка. Растрёпанный, с шалой улыбкой и свежей царапиной на лбу. Круглые глаза беса горели диким восторгом, рыжие патлы стояли дыбом и потрескивали.

– Это... что там? – спросил Дилан. – Так всегда на Купалу?

– Нет, что ты! Это Леший с Водяным сцепились. Теперь им не до нас, хоть ты что из леса выноси. – Анчутка пригладил волосы и посерьёзнел. – Но с цветком всё равно не просто будет. Нынче русалки последнюю ночь на земле гуляют, вот и злобятся на всех подряд. Ништо, и на них управа есть. Значит так, слушай внимательно. Ежели тебя русалки кружить начнут...

– Что значит, меня?! – всполошился Дилан. – А ты разве со мной не пойдёшь?

– Мне сейчас в лес лучше не соваться. Но ты не тушуйся, я недалече буду. В общем, слушай. Ежели тебя русалка щекотить начнёт, хватай палку и по тени её, по тени! – Анчутка, подобрав сухую ветку орешины, показал, как следует лупить русалочью тень. – И приговаривай при этом: хрен до полынь, плюнь да покинь! Держи, – он всучил приятелю ветку. – Гостинцы не забыл?

– Всё здесь, – Дилан показал котомку. – Коврига хлеба и соль в тряпочке, как ты сказал. И я ещё пряники захватил.

– А леденцы?

Дилан достал из кармана жестяную коробочку с лимонным монпансье. Анчутка когтем сковырнул крышку, высыпал конфеты в рот и блаженно зажмурился.

– Живём... – Он выплюнул слипшийся ком леденцов обратно в коробочку, закрыл крышкой и сунул за пазуху. – Опосля доем. Так, дальше слушай. Зазря гостинцы по лесу не раскидывай. А вот ежели берёза на тебя глянула, положи ей под корень хлебца, да поклонись с уважением, чай, спина не треснет. Берёзы – они памятливые. На пеньке, ну, ты знаешь, широкий такой, плясать на нём можно, вот на нём соль оставь. А с пряниками – это как получится. Сам думай, кого одаривать. Ну, вроде всё, иди. Клубочек тебе дорогу покажет, не заплутаешь.

Он сложил ладони вместе, развёл и дунул. Под ноги Дилану скатился небольшой, с его кулак размером, клубок, смотанный из слабо светящихся ниток. Кончики ниток торчали во все стороны, так что клубок походил на лохматого ёжика.

– Ежели размотается, ты нитки-то подбирай, – сказал Анчутка. – Ну, по возможности.

– А почему он такой... драный? – спросил Дилан. Ему доводилось видеть путеводные клубки. Все они были ровные и на отдельные нитки не разматывались.

– Сам ты! – обиделся Анчутка. – Я тебе кто, Баба-Яга? Откуда у меня новый клубочек? Сто лет по ниточке собирал. Можно сказать, от сердца отрываю! Так что нечего морду кривить!

– Прости, – Дилан виновато улыбнулся. Наклонился и погладил клубочек. – Ты хороший. Я постараюсь тебя беречь, обещаю.

Клубочек замер под его рукой, потом засветился ярче и шустро покатился по едва заметной тропе в глубину леса. Анчутка ободряюще хлопнул Дилана по плечу.

– Давай, шевелись. Он ждать не любит.

Дилан глубоко вздохнул и побежал за клубочком.

Анчутка посмотрел ему вслед, задумчиво прищурившись. «И уродился же такой! Небось, с детства все подряд шпыняют, а он всё не озлобляется. Стало быть, стержень есть. Ну, посмотрим… А может, догнать? Рассказать про Ивку с Алёной, а заодно и про то, что Мидир разрешил вернуться, ежели Почечуевы получат по заслугам. Так-то проще будет… Нет, пусть сам разбирается. Ежели не от сердца, а по расчёту, сказка не сложится!»

Анчутка достал монпансье, отколупал один жёлтый леденец, сунул за щёку, а коробочку спрятал в ямку под корнями дуба. Была опасность, что ухронку найдут лесавки, но жестянку с собой не потаскаешь – любое железо колдовать мешает.

Анчутка посмотрел вверх. Тучи по-прежнему клубились над лесом – в той стороне, где озеро. Вот и прекрасно! Чёрный-то ручей совсем в другую сторону течёт.

Бес потоптался, прикидывая, какое обличье лучше принять. Сорокой лететь – и думать нечего. Ветки захлещут или филин сцапает. Небось уже все прихвостни Лешего прознали, кто их хозяина с Водяным стравил. Оно конечно, прямой вины на Анчутке нет, за язык он никого не тянул, но и дело не в суде разбираться будет. Стало быть, превращаться надо в кого-то быстрого и незаметного.

Тощий заяц с рожками между ушей нырнул в подлесок и поскакал, петляя, к болоту. Туда, где этой ночью должен распуститься жар-цвет.

***

Клубочек то катился по тропе, то нырял в заросли папоротника орляка. Каждый раз Дилан надеялся, что вот оно – то самое место, но клубочек не останавливался. Задержался только возле широкого пня, на котором Анчутка прошлой осенью учил приятеля бесовской пляске. Дилан достал из котомки тряпицу с солью, развернул и с поклоном положил на пень.

– Угощайтесь на здоровье, – пробормотал он, искоса поглядывая на недобро скрипящие деревья. За ними чудились длинноногие тени с ветвистыми рогами.

Клубочек нетерпеливо подпрыгнул, поторапливая. Дилан подобрал отлетевший обрывок нитки, уже пятый по счёту, бережно свернул и спрятал в карман. Клубочек одобрительно мигнул и покатился дальше. Вскоре послышалось журчание воды. Дилан, следом за клубочком, обогнул заросший бузиной холм и оказался на берегу ручья с чёрной, как ночь Самайна, водой. Пахло от ручья так, что не только пить, но и касаться воды не хотелось.

На другом берегу мелькали блуждающие огоньки и сновала какая-то лесная мелочь. Хихикали, клацали чем-то костяным. Вроде, звериными челюстями на палках. Дилана никто не окликал. Вот и хорошо, а то гостинцы уже закончились. Он у каждого дуплистого дерева оставлял по куску, не разбирая, берёза это, осина или ясень. Сначала хлеб ломал, потом печатные пряники. Только самый большой оставил на обратный путь.

Впереди пахнуло болотом. Раздались звонкие голоса, рассыпчатый смех, чистая, как родник, мелодия свирели... Клубочек остановился, запрыгал мячиком. Дилан подхватил его и сунул в опустевшую котомку.

Чёрный ручей убегал в заросли пышных, в рост Дилана, папоротников. Сейчас они тоже казались чёрными. «И какой из них зацветёт?»

Свирель смолкла, зато зарокотали барабаны. Ноги Дилана сами собой дрогнули. Захотелось завертеться вихрем, помчаться в бешеной пляске по болоту – всё дальше и дальше, не останавливаясь, пока не сомкнётся над головой трясина… Дилан встряхнулся, избавляясь от наваждения.

– Чего стоишь, гость дорогой? Спляши с нами!

Папоротник расступился, пропуская двоих. Девушка, совсем юная, лет шестнадцати, и парень чуть постарше. Оба в простых посконных рубахах без опоясок. В длинных белёсых волосах вплетены васильки и ромашки. Одинаковые синие глаза смотрят с усмешкой.

«Брат с сестрой, – догадался Дилан. – Это что же получается, он тоже русалка?»

– У него палка ореховая, – хрипло сказал парень. – Ты к нему не походи, Алёнка, а то по тени схлопочешь.

Дилан покраснел и отбросил сухую ветку, которую всучил ему Анчутка.

– Я не буду... Не бойтесь! Хотите пряник? У меня только один, но он большой, я разломлю сейчас.

Русалки придвинулись ближе. Трава под их ногами почти не приминалась.

– На троих дели, – сказала Алёнка. – Или побрезгуешь с утопленниками трапезничать?

Дилан с удивлением отметил, что выговор у них не деревенский.

– Почту за честь. – Он разломил пряник на три неровные части. Поменьше оставил себе, а две побольше протянул русалкам.

Они переглянулись и взяли угощение. Ели молча, не сводя глаз с Дилана. Он мучительно краснел под изучающими взглядами. Брат с сестрой были красивые – лунной, призрачной красотой водяных лилий. А он рядом с ними, как есть урод – с козлиными ногами и пегими, словно перья совы, волосами, которые никак не желали отрастать ровно. Еще и рога недавно проклюнулись, чешутся...

– Ну, и зачем тебе цветок папоротника? – спросила Алёна, слизнув с ладони последние крошки.

– Как ты догадалась? – Дилан окончательно смутился.

– А что ещё может искать воспитанник Мидира в болоте на Купалу? Тебя ведь Дилан зовут, да? А меня Алёной. А это Ивка, брат мой.

– Мы тебя весной видели, – Ивка улыбнулся. – С Анчуткой. Это он тебя научил с палкой в гости ходить?

– Это он просто на всякий случай! Вы не думайте...

– Да не защищай ты его, прохвоста! – Алёна фыркнула. – Ты о себе лучше подумай.

– Допустим, покажем мы тебе жар-цвет, – подхватил Ивка, – но ведь ты его до дома не донесёшь. Хозяин, конечно, занят сейчас, – он посмотрел вверх, где порывы ветра терзали макушки деревьев, – но лесавки-то никуда не делись. От них палкой не отмашешься. Сожрут и на костях спляшут.

– Да и зачем Мидиру клад? – Алёна подбоченилась. – Не бедствует, вроде, твой господин. А ежели очень надо, пусть сам приходит.

– Меня не Мидир прислал, а Почечуевы...

– Кто?!

Дилан отшатнулся. Тонкие лица брата с сестрой исказились, из потемневших глаз потекли чёрные слёзы. У Ивки на шее проступили синюшные пятна, Алёна обхватила себя руками под грудью. Из-под рубахи по голым ногам заструилась призрачная кровь.

– Холодно! – простонала она. – Как холодно!

Ивка прижал сестру к себе, замычал без слов, уткнувшись ей в макушку. Его сотрясала крупная дрожь.

– Это они вас?! – Дилан шагнул к русалкам, стаскивая с себя сюртук. Накинул сразу на обоих, даже не подумав, как это нелепо – пытаться согреть утопленников. – За что?

– Им нужно было... жертву... – прошептал Ивка. – Они демона хотели вызвать... сильного...

– А мы сироты ничейные, – всхлипнула Алёна. – Да ещё не местные, из Приваловска. Это город такой… Родители два года назад умерли, дом за долги забрали, а нас в работный дом отправили. Мы сбежали... Лучше по дворам побираться, чем...

– Мы хотели до Благого уезда дойти, – торопливо прервал её Ивка. – Там, говорят, честную работу найти можно. Но я ногу подвернул. Как раз русальская неделя была. Пришлось в Почечуевке задержаться. Мы же не знали, что барин некромант, а жена его ведьма. Обрадовались, что добрые, не гонят, накормили даже.

– Хорошо, что у нас бабка травница была. – Алёна незряче уставилась куда-то мимо Дилана. – И меня научила. Я сон-траву почуяла в похлёбке. Жаль, не сразу. С голодухи-то нахлебались... Но самую гущу успели за окно выбросить. А потом сморило нас. Ведьма ещё и чары навела...

– Но мы слышали всё, – Ивка криво ухмыльнулся. – Как она бесилась! В жертву-то невинных приносят, девственников, то есть, а какая невинность после работного дома?

– В общем, решили они нас на опыты свои мерзкие пустить. Связали и в кабинете заперли. – Алёна оскалилась. – Думали, что мы до утра не проснёмся! А мы друг друга развязали, смотрим, дверь крепко зачарована и окно тоже. Ну, я на полках пошарила, нашла банку с разрыв-травой. Хотели окно открыть, да Почечуев явился. Тайком от жены позабавиться захотел. Ух, и драка была!

– Да какая там драка! – Ивка вздохнул. – Он меня одной рукой придушил, а второй тебя порезал. Если бы не Анчутка...

– А он откуда взялся?! – поразился Дилан.

– Следил за нами. Хотел подсмотреть, как демона вызывают, превратился в ужа и прополз в дом к Почечуевым.

– И не предупредил вас?!

– Чего ради? Мы же ему никто... Это потом, когда он увидел, как Алёнка дерётся, так и влюбился.

– Ну чего ты зря языком мелешь! – вскинулась Алёна.

– Да ладно! А то я не вижу, как он вокруг тебя вьётся. В общем, он Почечуеву под ногу подвернулся. Тот и грохнулся – затылком об шкаф. Жаль, не насмерть! А нас Анчутка в окно вытащил и до озера доволок. Только мы уже на последнем издыхании были, оба. Ну, и решили: раз всё одно помирать, так лучше русалками станем.

Ивка посмотрел на Дилана и невесело усмехнулся.

– А ты думал, что русалки только девки? Нет, парни, конечно, реже топятся, но тоже случается. Знаешь, оно и неплохо, только холодно.

– А вас можно как-нибудь... – Дилан замялся, подбирая слово, – вернуть?

– Куда вернуть, гость незваный?

Дилан вздрогнул. Ивка с Алёной обернулись и зашипели. Среди угольных листьев папоротника возникла светлая фигура высокой женщины. Длинные зелёные волосы укрывали её плащом, скрывая лицо. Только светились гнилушками холодные глаза.

– Приветствую тебя, госпожа Болотница, – Дилан поклонился.

– И тебе привет, – она снисходительно кивнула. – Так куда же ты хочешь вернуть их? К людям? В мир, где им не нашлось места?

Дилан молчал. Он не знал, что ответить. У него ведь тоже не было своего дома.

– А вот отомстить, и, тем самым, согреть их, ты можешь, – продолжала Болотница. – Если смелости хватит.

– Я согласен, – твёрдо сказал Дилан.

Болотница посмотрела на замерших брата и сестру.

– Зажигайте. Время пришло.

Алёна повела плечами, сбрасывая сюртук. Отёрла рукавом лицо и взяла брата за руки.

– Закрой глаза, Дилан, – сказал Ивка. – Покрепче! И отвернись.

Дилан зажмурился. Неловко переступив, повернулся к ним спиной. Русалки запели. Потом Дилан, как ни старался, не сумел вспомнить ту песню. Только казалось, что горел за его спиной огонь, трещал, бушевал, но не грел.

– Бери... – услышал он и обернулся.

Болотница исчезла. Ивка и Алёна стояли, устало уронив руки. А между ними покачивался на тонком стебле огненный цветок. «И ничего особенного, – подумал Дилан. – На лилию похоже. Или на орхидею? Нет, скорее на розу...»

– Вот она – смерть наших погубителей, – тихо сказал Ивка. – Справишься? Цветок надо в руки отдать. Или хотя бы в дом внести.

– Они не возьмут. – Дилан прикусил губу, вспоминая наставления Почечуева. – Мне сказали, что на крыльце будет ждать ларец. Вот в него и надо положить цветок, а крышку захлопнуть.

– Ларец, стало быть? – Алёна прищурилась. – Ла-адно! Подожди, я мигом!

– Куда это она? – спросил Дилан, когда девушка исчезла.

Ивка пожал плечами.

– Придумала что-то. Она умная, хоть так сразу и не скажешь. – Он поднял сюртук и старательно отряхнул. – Возьми, а то под утро похолодает.

– Оставь себе, – Дилан снова покраснел. – Без него бежать легче.

– Да, побегать придётся, – согласилась Алёна. Она появилась прямо перед Диланом и протянула мокрый пучок травы. – Вот, держи. Это разрыв-трава. Настоящая, я проверила – против течения плывёт. Как только Почечуевы возьмут ларец и в дом внесут, брось траву на крышку ларца. И беги оттуда, как будто за тобой все демоны Преисподней гонятся! Понял?

– Ага, – Дилан сунул траву за пазуху. Рубашка из китайки тут же промокла.

– Проводить его надо, – сказал Ивка.

– Не получится! – Алёна досадливо мотнула головой. – Не чуешь разве, вышло наше время на земле. Но мы по ручью переполох устроим, отвлечём лесавок. Торопись, Дилан-Воробушек.

– Ты приходи потом к реке, – сказал Ивка. – Позови нас, мы услышим.

– Я приду. И отомщу за вас, обещаю!

Они исчезли. И тут же в ручье забурлила вода. Дилан торопливо подобрал котомку, вытряхнул клубочек.

– Сейчас обратно побежим.

Он аккуратно накрыл котомкой цветок. Затянул тесёмки, дёрнул, отрывая стебель от земли. Ему в лицо с треском полетели искры, горячими жалами впились в кожу. Дилан схватил котомку в охапку и, спотыкаясь, побежал за клубочком, на ходу протирая глаза.

Вокруг трещало, ухало, выло на разные голоса. Мох под ногами шевелился, петлями-ловушками выползали корни. Дилан бежал, не разбирая дороги. Клубочек впереди светился всё слабее.

Что-то серое выпрыгнуло наперерез. Дилан споткнулся и упал, накрыв собой котомку с цветком. От жара перехватило дыхание.

– Лежи! – шепнул голос Анчутки.

Дилан покосился на притаившегося рядом зайца.

– Ты почему не рассказал мне...

– Тихо!

Откуда-то сверху спланировал филин, схватил клубочек и с утробным уханьем улетел.

– Вот гад! Ну, я ему устрою! Весь к осени запаршивеет! – Анчутка завертелся на месте. – Куда это нас занесло? Ты тропинку видишь?

– Нет... – Дилан растерянно огляделся. Лес вокруг был совершенно незнакомым.

– А куда идти, помнишь?

– Н-нет...

– Вот ведь, даже меня запутали! – Заяц встал столбиком. – И взлетать нельзя, они только этого и ждут.

Он принюхался.

– Хлебом пахнет... И пряниками!

– Значит, я здесь проходил! – обрадовался Дилан. – Теперь не заблудимся.

От хлеба и пряников остались только крошки, но Анчутке и этого хватило. Они бежали по запаху – от дерева к дереву, а небо над лесом становилось всё светлее.

– Не успеваем, – бормотал Анчутка. – Ох, коротка ночь...

– Опушка! – Дилан наддал, обогнав зайца.

С раздвоенного дуба протяжно кричала сова-сипуха:

– Совиная почта! Совиная почта! Последний час приёма писем!

– Моё письмо! – крикнул Дилан, пробегая мимо. – Я отменяю отправку!

– Совиная почта предоплату не возвращает! – Сова недовольно завертела головой.

– Да я вам доплачу, только письмо придержите! – Анчутка, задыхаясь, ничком упал под дубом. – А лучше потеряйте с концами...

Он догадывался, о чём написал Дилан своим заморским родственникам. И почему передумал. Вот и хорошо, вот и правильно...

***

Хрустальный ларец слабо светился в рассветных сумерках. Дилан остановился у крыльца. Сглотнул и закашлялся. В пересохшем горле першило, ноги подгибались. Нет, бежать он больше не в силах, даже от всех демонов Преисподней. Ну и ладно, главное – сдержать слово.

Он откинул крышку – такую ледяную, что пальцы разом онемели. Так вот что за чары наложила ведьма, чтобы изолировать жар-цвет! И замок с секретом, не простым ключом открывается. Справится ли со всем этим разрыв-трава?

Дилан кожей чувствовал жадные взгляды из-за кисейных занавесок. Он демонстративно поднял котомку, развязал тесёмки и вытряхнул цветок папоротника (да это же тюльпан, а не роза!) в ларец. Захлопнул крышку.

– Великолепно! – На крыльцо выскочил Иван Макарович, одетый в стёганый халат с большими карманами. – Душенька, собирайся! Сей же час едем к Элис Робертовне, порадуем государыню нашу!

Он достал из карманов кожаные перчатки, натянул на подрагивающие от нетерпения руки и поднял ларец. Не обращая внимания на Дилана, вернулся в сени. Степанида Аполлинаровна ждала мужа, зябко кутаясь в шаль. Пахло от ведьмы вином и кровью. Дилан заметил бурые пятна на кружевных рукавах пеньюара.

– Отнеси в коляску, – сухо приказала она мужу.

Тот мелко закивал, повернулся, и Дилан бросил пучок подсохшей разрыв-травы на крышку ларца.

Он успел зажмуриться. Грохнуло так, что заложило уши. Дилан нашарил дверную ручку и выскочил на крыльцо, захлопнув за собой дверь. За спиной разбуженным драконом ревел огонь, заглушая визг и вопли хозяев дома. Дилан скатился по ступенькам, с усилием поднялся на ноги и поковылял через сад.

– Держи его!

Дилан обернулся. Кричал Прошка, лакей Почечуева. Дом полыхал огромным костром. И сквозь ставшие вдруг прозрачными стены, сквозь светлое пламя виднелись две чёрные фигуры. Они извивались, бились в корчах и всё меньше походили на людей.

Слуги, успевшие выбежать через кухонную дверь, бестолково толпились поодаль, даже не пытаясь заливать огонь. Лакей и конюх, ругаясь по-чёрному, погнались за Диланом. Он заковылял быстрее, но калитка всё никак не приближалась. В спину ударил камень. Почему-то это показалось самым обидным. Ведь никто из дворни не любил хозяев, наоборот, боялись и ненавидели!

– Беги, дурень!– Мимо промелькнула большая сорока.

Анчутка с лёту долбанул клювом лакея, увернулся от замахнувшегося хлыстом конюха, и тут с оглушающим грохотом дом рухнул, сложившись внутрь себя, а на развалинах взметнулся к небу гигантский цветок – роза, тюльпан, лилия, хризантема...

Люди почему-то кричали, падали на колени, закрываясь рукавами и подолами. «Что это с ними? – удивился Дилан. – Как они могут не смотреть? Ведь красиво...»

– Да беги же ты!

Анчутка замахал крыльями прямо перед его носом. Дилан сморгнул и осознал, что бредёт обратно к дому – прямо в огненный цветок.

– Не могу... – Он покачнулся и сел, как стоял. – Отбегался...

– Вот горе моё! – Анчутка перекувырнулся, превращаясь. Подхватил Дилана и, крякнув, забросил на плечо. – Ты мне теперича кучу леденцов должен. И не мелочь эту, в коробочке! Ты мне настоящие предоставь, петушков на палочках...

– Ты куда меня... тащишь? – пробормотал Дилан.

– На опушку, к дубу. Куда ещё-то? Там место ничейное, безопасное... Уже не поле, ещё не лес... Ну всё, добрались!

Он бесцеремонно сбросил Дилана на траву и плюхнулся рядом. Они долго лежали, бездумно наблюдая, как первые солнечные лучи пробираются сквозь дубовые листья.

– Ты это... – Анчутка ткнул Дилана острым локтем, – как отдышишься, ступай к Мидиру Гордеичу. Он обещался, что снова тебя примет.

– А давай и ты со мной? Ну, пока Леший на тебя злится.

– Ништо, мне не впервой! – Анчутка бесшабашно махнул рукой. – Мидир Гордеич, конечно, господин не из худших, но я птица вольная. Да ты не переживай, всё наладится, вот увидишь. Ты ведь остаёшься у нас, верно? – Он приподнялся, заглядывая приятелю в лицо.

– Остаюсь. – Дилан зевнул. – Клубочек жалко. Я нитки подбирал, только они в кармане сюртука остались. А сюртук у Ивки...

– Найдётся, куда денется. Мы ещё вместе поплаваем. Глядишь, и озеро опять моё будет.

– Помощь нужна?

– Ишь, раздухарился! – Анчутка хмыкнул. – Поглядим, как дело пойдёт. Давай сначала... Эй, ты чего носом клюешь? Вставай, слышь?! Нельзя тут спать!

– Ты же сказал, что безопасно...

– А ты и обрадовался! Безопасно у Мидира Гордеича будет. Вот у него на дворе хоть до завтрева дрыхни!

Дилан послушно поднялся, опираясь на костлявое плечо беса. Пока они, поминутно спотыкаясь, добирались до перекрёстка трёх дорог, Анчутка трещал, не умолкая, мешая прибаутки с угрозами, что прямо сейчас бросит тилвит тэг посреди поля и пусть его Полудница заберёт!

– Да шагай же ты, малахольный! Чуток осталось... О, колокольцы звенят! Никак сам Мидир Гордеич едет!

Серебряный перезвон Дилан услышал, как сквозь ватное одеяло. Глаза уже не открывались, хоть пальцами поднимай пудовые веки. Да только пальцы не шевелились от усталости.

Рядом застучали подковы, фыркнула лошадь, о чём-то спросил Мидир, затараторил в ответ Анчутка, захлёбываясь словами. Потом Дилана подхватили и уложили на мягкие подушки коляски. Захлопали крылья, прощально стрекотнула сорока.

Коляска развернулась и покатила по безупречно ровной дороге, ведущей к имению Ардаговых. Дилан вздохнул, позволяя себе погрузиться в сон, и там, на волшебной поляне, полной лунного света, закружился в хороводе с Ивкой и Алёной. Синие глаза русалок весело блестели, а руки их были тёплыми.

***

Степан Алексеевич Неклюдов постоял возле пепелища, наблюдая, как согнанные из деревни крестьяне сгребают золу и угли в наспех вырытую яму. Дом Почечуевых сгорел дотла – вместе с хозяевами и всем имуществом. «Это какое же здесь пламя бушевало? Уж не из самой ли Преисподней?» Степан Алексеевич украдкой потрогал серебряный крест на цепочке, спрятанный под сюртуком.

– Наследнику сообщили? – спросил исправник у деревенского старосты, который топтался рядом. В одной руке мужик мял шапку, другой прижимал к лицу окровавленный платок.

– Ещё утром, ваше благородие! Только когда он приедет... Да и приедет ли?

Единственный сын Почечуевых учился в Петербургском университете. Приезжать ему, и верно, особого резона не было. Разве что у могилы постоять. Которая и на могилу-то не похожа.

– Кто приказал закопать это всё?

– Так его высокоблагородие господин городничий распорядился! И господин Предводитель лично приезжали с супругой... – Староста содрогнулся и осторожно отлепил от щеки платок.

Степан Алексеевич поморщился, разглядывая рваные царапины, исполосовавшие половину лица старосты. Следы были, как от пяти пальцев, только с когтями. Исправник порадовался, что разминулся с госпожой Артамоновой. Ему и без того предстояло сегодня пережить гнев городничего. Потеря-то для всего уезда не просто тяжёлая – невосполнимая. Прежде как заведено было: кто ни приедет от губернатора с проверкой, всем стол накрывали с угощением от Степаниды Аполлинаровны. После её наливок самый ревностный губернский чиновник, аки лев рыкающий, становился тихим и покладистым агнцем. И уезжал восвояси в полном умиротворении. А теперь, случись ревизору нагрянуть, что делать?

Исправник отвернулся от испускающей тошнотворные миазмы ямы и поспешил к своей бричке. Мысль о ревизоре занозой засела в голове. Ох, не накликать бы! Предчувствие бывалого игрока подсказывало, что пора бросать карты и выходить из игры. Бежать без оглядки – на юга, к морю. А того лучше – за океан, в Америку! Там не достанут... Вот только на какие шиши? Всё жалованье уходит на мало-мальски приличное существование. А в заветной кубышке червонцы хоть и прирастают, но медленно, да и как знать, не исчезнут ли эти червонцы, не обратятся ли прахом, сухими листьями или чем похуже, если он решится на побег?

Над головой пролетела большая сорока. В клюве её сверкнула золотая искра – не иначе с пожарища что-то украла. Исправник проводил сороку завистливым взглядом. «Вот кому на Руси жить хорошо! И отчего люди не летают, как птицы? Эх, грехи наши тяжкие...»

Не далее как через год, когда вся его жизнь, да и не только его, а всего уезда невозвратно изменилась, Степан Алексеевич горько пожалел о своей нерешительности.