Текст книги "Намеренное зло(СИ)"

Автор книги: Ольга Смирнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Не представляю. Зато я очень хорошо знаю, что такое уходить из жизни. Медленно, но верно растворяться в небытии, и понимать, что ты своими руками вырыл себе яму. Осознавать, что цель твоей жизни, то, ради чего ты пожертвовал почти всем – ничто, фикция, красивая картинка и пафосные слова. А поезд уже несется на всех парах, и ты не в силах его остановить.

– Это вы сейчас про Грань? У вас на все одно оправдание. Слушать противно. Ноете, как баба.

Александр усмехнулся, но философствовать перестал:

– Отвык я от нормального общения, наверное. Минус мне.

Лера никак это заявление не прокомментировала. Она вот уже некоторое время обдумывала один вопрос, и не знала, стоит ли задавать его. Ведь задав, она выдаст свои планы, намерения и желания. Но и промолчать, взвалить на свои плечи поиск решения, было недальновидно. Не в той они ситуации, чтобы прятаться за недосказанностями, прикрываться глупыми отговорками. По крайней мере, так казалось Лере. "Смелее, – подбодрила она себя. – У тебя всегда остается волшебство. Ты сможешь заставить его говорить, если он не захочет признаться добровольно".

– Как мне быть с вашим подарком?

– Есть один вариант. – Александр понял ее вопрос и не стал хитрить. – Не знаю, сработает ли, но попробовать можно. К сожалению, только я могу забрать у тебя божественную искру. Потому как по моей просьбе ты была ею наделена. Но без волшебства – увы, я ничего не могу сделать.

Лера чуть не взорвалась от злости, но вовремя сумела взять себя в руки. То, что Александр добровольно ответил на главный вопрос ее жизни, дорогого стоило. Стало быть, осталось дождаться, пока он вытащит себя из глубоченной лужи, затем планомерно дотюкать его и заставить вновь сделать её нормальной. Да, разводу не бывать, но взаимная симпатия – дело наживное. Может, они еще найдут общий язык. Когда-нибудь, когда все обиды друг другу простят, все претензии выскажут, все споры разрешат.

Лера приободрилась и для порядка спросила:

– Кстати, вам не холодно?

Александр оглядел себя и пожал плечами:

– Не особо. Это все, что тебя интересует?

– Не всё. К чему был этот фарс с полной церемонией заключения брака? – Лера была полна решимости выжать из ситуации максимум.

– Мы, кажется, уже обсуждали эту тему. И поверь мне, сейчас причины, побудившие меня сделать этот шаг, уже неактуальны.

– Конкретнее, – сказала она жестко. – Хватит увиливать.

Александр возвел глаза к потолку, словно призывая богов, которых он не уважал, в свидетели того, как тяжело ему приходится.

– Скажем так – предполагаемый исход ритуала был несколько... неудобным, и мне бы понадобилась помощь. С гарантией.

– Что значит – неудобным? Вы бы могли остаться калекой? Инвалидом? Так вы им и стали, – брякнула Лера, не подумав.

Александр вскинул голову и смерил её пристальным взглядом:

– Твоими стараниями, дорогая.

– Так что не так выходило с результатом? – не сдавалась Лера, проигнорировав обвинение. – Как это должно было закончиться?

– Ну, во-первых, я мог умереть окончательно.

– И я должна была бы похоронить бы вас с почестями. Больше-то некому.

– Все возможно в этом мире, – философски заметил Александр. – Никогда не отрицай того, о чем не имеешь представления. Не желай малого и не лги самому себе.

– Оставьте вашу доморощенную философию, она мне уже поперёк горла. Ближе к делу.

– Во-вторых, я мог возродиться в прямом смысле этого слова.

– То есть стать младенцем? – изумилась Лера – чего-чего, а такого она не ожидала. – Пеленки, распашонки, кашки молочные? И мне предстояло бы вас нянчить? Да вы рехнулись.

– Когда цена вопроса – твое существование в бесконечности, все остальное представляется мелочью. Мне нужно было выбраться из когтей Грани, и я пошел бы на что угодно, чтобы добиться своего.

– Куда уж дальше, – буркнула Лера и уточнила на всякий случай: – Еще варианты были?

– Были, как не быть. В описании, что я читал, этот момент слишком расплывчат, можно было трактовать вольно. Третий вариант – Грань бы не отпустила.

– И что тогда?

– Я предполагаю, что я бы сошел с ума. Или развоплотился в духа какого-нибудь. Очень злого духа.

– Просто великолепно. Мне все больше нравится, как вы распланировали нашу семейную жизнь.

– Нечего было спрашивать, коли не по нутру ответы, – отрезал Александр.

– Это всё?

– Ну... я мог бы сейчас выглядеть на свой возраст. И чувствовать себя соответственно.

– Мда... – протянула Лера. – Похоже, мне еще повезло, что не придется вам всё следующее десятилетие подгузники менять и слюни вытирать. И всё-таки – зачем жениться? Неужели нельзя было просто кинуть на меня заклинание? Подчинения или еще что-нибудь. С вашими-то знаниями? – Нет, она вот сейчас это серьезно предлагает?

– Можно, разумеется. Но заклинания недолговечны, их нужно поддерживать, в отличие от благословения богов. Во втором случае я не смог бы гарантировать на сто процентов твое послушание после проведения ритуала. Поэтому пришлось пойти сложным путем.

Великолепно. Да ее муж – гений стратегии. У Леры появилась новая идея, и она поспешила её озвучить:

– Подождите... Не может ли потеря волшебства быть одним из последствий ритуала? Почему сразу я виновата?

– На мне – заклинание. Забирающее мои силы. А, может, просто блокирующее их – если повезет. Я его очень хорошо чувствую, и поверь, это не самое приятное ощущение.

– Насколько неприятное? – полюбопытствовала Лера просто из желания растравить раны мужа. – Очень плохо или очень-очень плохо?

Александр ее намерения понял, но от ответа увиливать не стал.

– Внутри пусто. Нет ничего, и от этого периодически пропадает желание жить.

– Это-то вы когда успели понять?

– Я читал про такое.

– То есть привязывать вас к стулу и оглушать заклинанием успокаивающим пока рановато?

– Вроде того, – усмехнулся Александр.

– И волшебства вы все-таки не лишились? – допытывалась Лера, баюкая руку перед самым носом мужа. – На вас просто заклинание?

– В том-то и дело, что не просто. И я догадываюсь, кому за это надо "спасибо" в глотку забить.

– Но раз это заклинание, его можно снять.

– Можно. Но, боюсь, это под силу немногим. И уж точно не тебе.

– Попросить кого-нибудь другого? – Лера не стала лезть в бутылку. В ее интересах было вернуть ему волшебство и как можно скорее.

– К сожалению, и тут все не так радостно. – Вздохнул Александр и рывком поднялся с диванчика, отказываясь вдаваться в дальнейшие объяснения. – Ладно. Утром договорим. Свободна.

Лера не поверила, что так легко отделалась и на всякий случай спросила:

– А... я?

– Что ты?

Александр уже ковырялся в бумагах и даже головы не повернул. Он снова был предельно собран, сосредоточен, будто ничего и не произошло. Будто не он еще недавно разорялся и орал, как сумасшедший. Лера поднялась с диванчика и устремилась к двери – не нужно ему признание, ей же лучше.

– Нет, ничего. До свидания. – И как так вышло, что она чувствует себя виноватой, хотя виноват кругом ее муж?

– Я же сказал – договорим утром, – бросил ей в спину Александр. – Значит, утром разговор продолжится. У меня срочные дела образовались.

– Да идите вы... – прошептала Лера сердито и закрыла за собой дверь.

***

Врач прибыл на удивление быстро – мать могла быть очень настойчивой, на грани угроз и шантажа, но всегда безукоризненно вежливой. Врач – чистокровный человек, дородный мужчина с глубокими морщинами вокруг рта и забавной проплешиной на затылке – показался Матвею страшнее разъяренного дракона. А все потому, что зайдя в спальню к пациенту и поставив небольшой чемоданчик на пол рядом с кроватью, он осведомился о жалобах больного.

Матвей в это время лежал в кровати и пытался осознать себя – в настоящем, в пространстве и времени, в своем теле, в своей голове. Темнота скрылась, наведя в его мозгах свои извращенные порядки. Как только Матвей немного пришел в сознание, то перебрался на кровать, потому что пол был ужасно жестким, да и поза, в которой распинала его темнота, годилась лишь для мазохистов. Кое-как собрав в кучу конечности, Матвей заполз на мягкий матрас, зарылся с головой в одеяло и задышал там – бурно, облегченно.

Боль почти прошла, и вернулась некоторая ясность мышления. Рассеялся туман, и Матвей задумался, что с ним происходит. В который раз он вспомнил все теории, свои на них возражения, возвел еще несколько догадок в ранг абсолютной истины, а затем с удовольствием их разрушил. Ни к кому мало-мальски достойному выводу Матвею прийти не удалось – все казалось размытым, зыбким, неубедительным. Все было не так. И не то. И как найти то самое – не придумывалось.

А тут еще доктор... Он пришел, и Матвею пришлось вылезти из-под одеяла, встретиться лицом к лицу с очередными неприятностями. Это было поистине невыносимо. Он боялся и одновременно стыдился своего страха – мама в детстве не уставала ему повторять, что взрослые ничего не боятся; вслед за этим он начинал корить себя за стыд и непрекращающееся самоедство. Увы, ни тот, ни другое его не оставляли.

"Он знает! Он обо всем догадался! – Матвей стиснул кулаки и прикрыл глаза, чтобы нельзя было прочитать его мысли, которые вдруг принялись скакать в голове, как припадочные блохи. – Как быть? Как выбраться из всего этого?"

Не дождавшись ответа, врач поинтересовался – на сей раз у Алевтины Григорьевны – где можно помыть руки. Она показала и каменным изваянием застыла у кровати сына. Когда врач вышел из ванной, то повторил вопрос:

– На что жалуемся?

Вид у врача был усталый, можно сказать, затюканный и безразличный ко всему. И еще Матвею показалось, что врач несколько брезгливо усаживал свой зад на его, Матвея, стул. Не любит волшебников? Впрочем, чего еще ожидать от людишек? Кроме сознательной ограниченности мышления и бесконечной потребности ублажать свое эго. "Не забыть бы в стирку кинуть то полотенце, которым он руки вытирал", – машинально подумал Матвей и тут же принялся гадать, каким именно полотенцем пользовался доктор. Спустя полминуты Матвей пришел к выводу, что постирать придется все полотенца. Так надежнее. Он бы еще и обивку на стуле поменял, если бы это не вызвало у матери вопросов.

– На что жалуемся? – спросил доктор в третий раз, но Матвей так глубоко погрузился в разговор с самим собой, что даже не услышал его. Но это и понятно, и простительно – разговор, внутренний, сокровенный – был слишком важен.

Просто в тот момент, когда врач придвинул стул к кровати поближе, Матвей осознал, что врач несет зло. Оно сочилось из его глаз, оно выглядывало из-за его плеча, ореолом окружало его голову, показывало язык, дразнилось – мол, поймай, уничтожь, если хватит сил. А иначе я сожру тебя! Выглядело это зло размытым чернильным пятном – волшебник видел похожие на картинках в детстве. И Матвей ежился, дергался, пугался, стоило врачу сделать малейшее движение; он так увлеченно спорил сам с собой, стоит ли говорить об этом матери, и как сделать так, чтобы мать поверила его словам, что вообще забыл, что у него что-то спрашивают. Повисла длинная, неловкая пауза.

– Что с тобой, Матвей? – произнесла, наконец, Алевтина Григорьевна, и его как ледяной водой окатило.

Он перестал беззвучно шевелить губами, резко выпрямился, напряженно уставился в одну точку – где-то в районе собственных коленей, задрапированных одеялом – и ответил неестественным тоном:

– Все нормально, мама. Просто... отравление.

– Да что ты заладил – отравление, отравление! – вспыхнула мать. – Ты не врач, не можешь поставить диагноз. Правильно я говорю?

Настоящий доктор пожал плечами, не споря, но и не соглашаясь.

– У него сегодня какое-то странное настроение, доктор. Но вы и сами видите. – Мать по привычке взяла слово. – Хотя... не только сегодня. Уже с неделю, наверное. То падает без причины со стула, то есть отказывается, теперь вот с работы ушел раньше положенного времени. Вы можете такое представить? Уйти с работы!

Врач поперхнулся и осведомился:

– А... это важно? Про работу?

– Ну, разумеется! – воскликнула Алевтина Григорьевна. – Мой сын никогда не уходил с работы раньше времени – это неправильно. Он великолепно воспитан и обладает, помимо прочего, развитым чувством ответственности. Он бы не оставил свой пост без серьезных на то причин.

Прозвучало это так, будто Матвей работал, по меньшей мере, личным советником короля и каждое его решение имело определенное значение для будущего королевства.

– Если вы так говорите, тогда конечно, – покивал врач, вглядываясь в лицо бледное пациента, и в тишине комнаты вновь прозвучал вопрос о жалобах.

Матвей внутренне сжался и, перебрав в уме несколько вариантов ответа, вытолкнул через ком в горле, что у него-де все в порядке. Просто отравление и температура. Доктор кашлянул, достал из нагрудного кармана блокнот с прикрепленной к нему ручкой.

– Рвота? Понос?

Матвей так смутился, будто врач спросил, когда пациент сексом в последний раз занимался. Не найдя подходящих слов, он неопределенно кивнул.

– Поточнее? – продолжил наседать врач, держа ручку наготове. – Что именно вас беспокоило? И беспокоит до сих пор? Предполагаете, что могло послужить причиной отравления?

– Что поточнее? Какие причины?.. – пробормотал Матвей, приходя в смятение. К чему ему эти подробности? Чего он хочет на самом деле? Зло, что волшебник увидел в докторе, что-то замышляло. Его уродливые гримасы заставляли нервничать всё сильнее, хотя казалось, сильнее уже некуда. Матвею стало казаться, что вопросы врача имеют своей целью ужасное – заставить его рассказать о темноте. О том, что она сделала.

– Когда было? Есть ли в настоящий момент? Рассказывайте, что именно происходило с вами. С чего вы решили, что отравились.

Матвей тяжко вздохнул и замялся в очередной раз.

– Было, – выдавил он. – Все было. Сегодня. И голова разболелась. Поэтому с работы ушел, – закончил он, и услышал с привычным отвращением, как жалко это прозвучало. Как будто он оправдывался или прощения просил.

– Слабость? Температура?

Матвей пожал плечами. Тогда врач спросил:

– Градусник есть?

– Есть, – строгим голосом ответила мать и вышла за дверь, оставив сына наедине с врачом.

"Зачем ему градусник?" – вихрем закружились в голове Матвея опасения. – Что он собрался им делать?"

И надо бы ему уверить доктора, что все уже хорошо, и ему, Матвею, никакая помощь не требуется – только полный покой. Но слова почему-то застревали в горле, резали его ножом, сдавливали удавкой, но выходить наружу отказывались. В голове было пусто, и одновременно мысли разнообразные кружились, как стервятники над падалью. Темнота, вдруг вылезшая из уголка сознания, в котором пряталась, хихикала и провоцировала:

"Ну же, давай. Я помогу. Ты уже один раз сделал это. Помнишь? Неужели тебе не понравилось? А мне – так очень. Неужели ты не ощутил себя всесильным? Ты искоренишь зло! Ты уже совершил великое дело! Ты ведь тоже это видишь, правда? Этот человечишка прогнил насквозь, он – зло, зло, гадость! Он подлежит немедленному уничтожению, и кто, как не ты, должен покончить с ним? Поверь мне, во второй раз будет куда увлекательнее!"

Матвея затошнило при воспоминании о том, как легко прервалась жизнь пожилой уборщицы. Волшебник вполне натурально икнул, зажал рот ладонью и выпучил глаза. Врач, склонившийся было к пациенту, моментально отпрянул и, порывшись в чемоданчике, натянул на лицо маску. Зло, принявшее личину попугая иссиня-черного цвета, выскочило из-за спины доктора и удобно устроилось у него на плече. Повернуло голову, зыркнуло черным глазом и хрипло что-то прокричало, захлопав крыльями. Матвей снова икнул – на этот раз от страха – и подался назад,

– Тошнота, значит, – пробормотал врач как-то так, что Матвей покрылся холодной испариной.

"Он точно знает! Он догадался! Надо срочно что-то предпринять! Иначе... иначе... иначе..."

В этот момент вошла Алевтина Григорьевна и сунула доктору в руки градусник.

– Что-нибудь еще?

– Нет, думаю, у вашего сына банальное отравление, как он и говорил. Но на всякий случай надо бы ему в поликлинику прийти, анализы сдать. Чтобы уж наверняка. А так... побольше пить, поменьше есть. Я ему таблетки пропишу, вы не поленитесь, до аптеки дойдите. Как улучшение окончательное наступит, так в поликлинику – милости прошу.

"Таблетки? – завыла сирена в голове Матвея, заискрила сине-красным нестерпимым светом, от которого хотелось зажмуриться. – Таблетки? Я не буду пить таблетки! Я от них умру! Таблетки – зло!"

– И на улице бывайте почаще – свежий воздух обладает поистине целебными свойствами. В людных местах появляться не советую – сейчас эпидемия бушует, грипп, хотя вроде не сезон. А у Матвея Корнеевича организм ослаблен, поэтому для него подхватить болезнь – раз плюнуть.

Сунув Матвею – не без сопротивления со стороны последнего – под мышку градусник, доктор настрочил рецепт на листке блокнота, и, выдрав его с корнем, вручил Алевтине Григорьевне.

– Вот. Не болейте.

Щелкнув замками чемоданчика, врач вышел за дверь, напрочь забыв, что пациент еще температуру не домерил. В воздухе остался легкий запах медикаментов. Матвей повел носом и скривился. Запах ему не понравился, но еще больше не понравилось то, что врач ушел так внезапно. Куда он направился? Докладывать начальству? Разоблачать Матвея?

Матвей попытался вынуть градусник, но мать прикрикнула:

– Куда? – и Матвей послушно вернул его на место.

Они помолчали.

– Матвей, – сказала мать.

– Да, мама.

– Что с тобой происходит?

– Со мной? – фальшиво удивился Матвей. – Со мной ничего. Говорю же – отравился.

– Не смей мне врать, – отчеканила мать. – С тобой твориться что-то неладное. Лучше расскажи сам.

"Заткни ее! – ожила в голове темнота. – Она не даст нам покоя! Заткни ее и все будет в порядке. Ты сможешь пойти дальше и стать великим. Она не дает тебе распахнуть крылья. Она связывает тебя веревками. Она – зло!"

– Нет, – процедил Матвей. – Нет. Не может такого быть.

– Матвей, с кем ты разговариваешь? В чем, в конце концов, дело? Я имею право знать. Я твоя мать, я, боги побери все на свете, лучшая мать на всем белом свете и не потерплю от тебя неуважения! Я заслуживаю того, чтобы ко мне относились с почтением!

Матвей нашел в себе силы посмотреть на мать – глаза его были больные и несчастные. Он с такой силой сцепил под одеялом руки, что они заболели. Он очень боялся сделать что-нибудь ужасное, боялся потерять над собой контроль – как в школе.

– Ни с кем, мама. Просто...

– Просто не для тебя. Матвей, я жду.

"Заткни!"

– Матвей, мы – не чужие. Мы должны доверять друг другу, мы – семья. Расскажи, что с тобой происходит.

Она даже на кровать присела, отчего у Матвея окончательно помутилось в голове. Он отодвинулся в самый угол, как мог далеко, и попытался вспомнить что-нибудь хорошее, подумать о чем-нибудь отвлеченном. Увы, не было в жизни среднестатистического волшебника Матвея Корнеевича ничего такого, о чем стоило бы вспоминать. Даже с легкой грустью, как давно ушедшее, но все равно светлое. Все победы, которые он одерживал, не ценились никем, и Матвей не ценил их тоже. Жалкие они были, эти победы, какие-то пародии, ведь любви матери они так и не помогли добиться. Приятные моменты, может, и разбавляли изредка картину, но... несущественны они были на фоне общей бестолковости и серости прозябания.

"Заткни!.."

Матвей упорно цеплялся за реальность, выдирал себя из объятий темноты – удушливых, ядовитых. Он вновь и вновь напоминал себе, где он, кто он, но почему-то сам отказывался в это верить. Постепенно ему стало казаться, что настоящий он – тот, из снов. Великий Волшебник, Спаситель всего живого.

"Заткни!.." – выло в голове, кружилось снежной бурей.

– Матвей! – взывала мать, но Матвей не слушал. Никого.

Он ушел далеко – в те воспоминания, что грели душу. И как жаль, что эти воспоминания были лишь о сне...

***

Как ни странно, несмотря на все переживания вчера, Лера спала как убитая. Ей ничего не снилось, и наутро она была бодра и весела, как птичка. Разве что не щебетала райским голоском. Только ноющая рука напоминала о ритуале и его последствиях. Перебинтовав запястье – на заклинание ушло куда меньше времени, чем в первый раз – Лера пошла в ванную.

Завтрака в спальню подано не было, поэтому, приведя себя в порядок, голодная Лера отправилась на разведку в столовую. Но там не оказалось никого. И ничего, даже отдаленно напоминающего еду. Зато учиненный давеча беспорядок радовал глаз и создавал иллюзию справедливого возмездия. Тогда Лера решила пойти в кухню и вдруг с удивлением поняла, что понятия не имеет, где же в этом доме расположена кухня. Вот как в лабораторию добраться, она знала, а в кухню – увы. Но голод не тетка, и Лера провела розыскные мероприятия. Кухня – небольшое по меркам особняка помещение с плитой, раковиной, холодильником и кучей разномастных шкафчиков на плиточных стенах – обнаружилась на удивление быстро. Здесь, как и везде до недавнего времени, царила все та же ненормальная чистота и порядок, однако обстановка была куда современнее.

Открыв холодильник, Лера обнаружила, что еды в нем нет. Ни крошки. Вопрос, зачем нужен холодильник, если в нем не хранятся продукты, заинтересовал её лишь на мгновение. Лера уже привыкла стоически относиться ко всем странностям этого дома и его хозяина. Она принялась методично обыскивать кухню в поисках чего-нибудь съестного. Найти удалось лишь чайную заварку в банке да несколько пакетиков с разными приправами.

Вытащив из-под стола табуретку, Лера уселась на нее и стала думать, как жить дальше. Выхода было три: позавтракать чаем с красным перцем и розмарином, сотворить завтрак с помощью заклинания, либо потрясти Александра и заставить его что-нибудь сделать.

В бытовых заклинаниях Лера была не сильна, но и третий вариант вызывал у неё энтузиазма не больше, чем никуда не годный первый. В итоге она рассудила так – она найдет Александра, возьмет у него денег и сходит в ближайший магазин. У Леры были и свои деньги, но... муж он или не муж, в конце концов? Неужели после всего произошедшего на ее плечи лягут еще и расходы на продукты? Ни за какие коврижки!

Немного поблуждав по дому, Лера нашла лестницу, ведущую в лабораторию – логично было предположить, что Александр именно там. А если и нет – у нее впереди много времени, чтобы его отыскать.

Но искать не пришлось. Открыв дверь в лабораторию, Лера узрела своего мужа, сидящего на полу в позе лотоса. Он был практически погребен под всевозможными тетрадями и книгами. В данный момент он изучал какой-то талмуд и на Лерино неуверенное "Доброе утро" не обратил ни малейшего внимания.

Лера зашла внутрь, подошла к нему поближе и остановилась, сверля его многозначительным взглядом. Но плевать он хотел на ее молчаливые сигналы. У неё сложилось впечатление, что он вообще плевать хотел на все в этой жизни, что не считал важным для себя. И к таким, не важным, вещам была причислена и она, Лера, на минуточку, его жена. Он и до ритуала не очень-то считался с ее мнением, а после, видимо, и за живое существо принимать перестал.

– Александр! – прокашлявшись, сказала Лера. Громко сказала, внятно, практически по буквам.

Он поднял голову и уставился на неё покрасневшими глазами. Вид у него был изможденный и нерадостный.

– Ну, заходи, коли пришла, – выдал он, словно она у него разрешения спрашивала. – Чего хотела?

– Ммм... позавтракать бы.

– И мне сделай.

– На кухне нет продуктов.

– И что? Я бы удивился, если бы они там были, – пробормотал себе под нос Александр.

– Но из чего тогда готовить?

– Слушай, родная, у нас кто теперь в семье волшебник? Ты или я? Вот и придумай что-нибудь.

Лера поджала губы.

– Может, я в магазин схожу? Я умею.

В кои-то веки её сарказм не прошёл мимо цели.

– Даже так?

– Именно.

– Иди. Не знаю, правда, где ты магазин собралась искать. Хотя если мне не изменяет память, был один кварталах в трех отсюда. От калитки налево. Только я бы на твоем месте вооружился.

– Зачем? – изумилась Лера.

– Что значит "зачем"? Что, я тебе должен вещи элементарные объяснять?

– Нет, подождите. Вы хотите сказать, что на мне больше нет защиты? Так?

– Да, – бросил Александр. – И каждый необдуманный шаг будет последним.

– Отлично, – сказала Лера, разгребла себе местечко рядом с мужем, уселась на пол и схватила первую попавшуюся книгу. Открыла её и принялась читать.

– Ничего, что вверх ногами? – иронично спросил Александр.

– Тренировка для мозга. Вам не понять. Надо же мне чем-то себя занять до той поры, пока от голода не придет время умирать. Вот, уйду к богам умной.

– Начитанной ты уйдешь, а не умной, – поправил он. – Ум – он либо есть, либо нет. – Он покосился на Леру значительно. – Его из книг не наберешь. И для справки – умереть от голода в нашей с тобой ситуации – большая роскошь.

– Без разницы, – ответила Лера, но книгу перевернула. – А что ищете вы?

– Ответ. Или хотя бы намек на него. Подсказку. Шпаргалку. Что угодно. И, кстати, теперь, когда я немного пришел в себя, то очень хотел бы выслушать твою версию событий. Можешь опустить подробности. Мне нужно знать, что ты сделала.

Лера отбросила книгу и уставилась на своего мужа. Он в свою очередь – на нее. Вышла эдакая дуэль на взглядах, раздосадовавшая Леру безмерно. Ее бесило, что Александр не признавал свои поступки, хотя бы в ее отношении, неверными. Не считал, что за них надо извиняться, а ведь он не пирожок с ее тарелки украл! Как можно быть таким твердолобым ублюдком? Но и справедливое возмездие не принесло желаемого удовлетворения. Что там – оно окончательно перевернуло её мир с ног на голову, поставило под угрозу будущее. Поэтому, как бы Лера не сердилась на него, не сверлила его глазами, пытаясь реанимировать почившую в бозе совесть, а каяться пришлось. Месть же она решила вновь отложить до лучших времен. Вот изымет он из ее крови огонь, тогда и поговорят они любовно, по-семейному...

О том, что с ней произошло, она рассказывала без малейшего чувства вины, считая свои действия и мысли оправданными. После того, что он сделал, она имела право думать так, как думала. Другое дело – стоило ли поступать так, как она поступила, не бросить ему в лицо обвинения, не потребовать объяснений, а пытаться рассчитаться с ним исподтишка... Иными словами, применять его собственные методы, которые вот к чему в итоге привели.

Ещё она слегка опасалась, как ее своеобразную исповедь воспримет Александр. Его реакцию она не могла предсказать, особенно в свете разгрома лаборатории. Не передумает ли он помогать ей?

– Палка, значит, – хмыкнул он, когда Лера закончила повествование. Выглядел он не столько разозленным, сколько смирившимся. Отвратительно. – Забавно. Никогда бы не подумал. Просто растворилась?

Лера хмуро кивнула – мысль, что ее использовали, как дурочку, не радовала. Ни новизной, ни сутью. Единственное, что она вынесла для себя из случившегося – это то, что какой-то сильный волшебник отомстил Александру ее руками.

– Она ползла, как живая. Разве такое может быть? – спросила Лера. – Это же ПЖИД. На нем и клеймо было.

– Да какая разница, ПДИЖ, не ПДИЖ,– с едва уловимой досадой отозвался Александр. – Если я прав, то мне еще очень повезло. Можешь повторить, что тебе парень сказал? И описать его можешь?

Лере показалось, что вопросы ее муж задает, потому что должен, а не потому что его и в самом деле интересуют ответы. Или она придирается?

– Не помню я, что он сказал. Я тогда плохо соображала – очень жить хотелось, думала только, как бы сбежать. Но он точно говорил, что палку надо кинуть в котел. И вроде бы... с собой звал? – закончила она неуверенно.

– Зачем ты ему сдалась? – выдал Александр. Лера от откровенной грубости поморщилась, но от замечаний воздержалась. Не находит он ее привлекательной – так сам он тоже не предел мечтаний. К тому же, она еще отыграется... Эта мысль грела душу. Александр тем временем продолжал задумчиво: – И зачем он вообще приходил? Лично? Передал бы указания запиской. В чем смысл? Кстати, мне бы их просмотреть. Где они?

– Кто они? – Лера настолько увлеклась планами на будущее – теми, в которых она грамотно утирает ему нос – что последние его слова пропустила мимо ушей. Но кто ее за это упрекнет?

– Не кто, а что, – занудно поправил Александр. – Мне нужны записки.

Лера встала с пола, отряхнулась и сказала:

– В спальне. Я так понимаю, нам теперь пешком. И кстати, насчет завтрака вопрос не снимается, – несколько бравурно напомнила она. А все потому, что ей опять вспомнилось, что у него волшебства нет, а у нее хоть и мало, но есть! И значит, она сильнее! Она может дать отпор!

– Тогда я хочу чаю, – на ходу сообщил Александр и скрылся за дверью, даже не подумав подождать её.

Лера не рванулась следом, как сделала бы еще вчера, нет. Хватит с нее. Если он не желает с ней считаться, пусть всю спальню перерывает в поисках записок. Она придет, как получится. А получится у нее очень нескоро. Ей денег надо раздобыть, защитой обзавестись повесомее и в магазин шагать... может, что-нибудь продать? Лера видела в гостиной несколько вполне достойных ваз и картин, выживших после вчерашнего погрома. Хищно улыбнувшись, волшебница вышла из лаборатории.

***

На работе Матвея ждал сюрприз. Мало того, что он едва сумел вытащить себя из мутного безумия, в которое погрузился после посещения врача. Мало того, что ему пришлось выдержать целую битву с матерью за право идти на работу. Мало того, что он всю дорогу до школы потел и нервничал, оборачивался по сторонам, ожидая в любой момент увидеть призрак уборщицы, явившийся по душу убийцы. Мало того, что стоило ему переступить порог школы, как воспоминания накинулись на него, как свора голодных волков, и за считанные секунды разодрали на куски. Мало того, что он обошел место их с уборщицей последней встречи десятой дорогой, потому что даже приблизиться к тому коридору не смог себя заставить. Мало того, что ему было тошно, плохо, а еще жалко себя до безумия...

Так, словно всего этого было недостаточно для осознания Матвеем глубины собственного несчастья, Елена Ивановна – лично! не поленилась – зашла к нему в библиотеку и, сияя радостной улыбкой, объявила, что с понедельника школа закрывается на ремонт, и у всех трудяжек будут заслуженные двухмесячные каникулы. Дескать, она выбила из администрации какие-то деньги и теперь – ууух! Заблестят школьные стены новенькой краской, потолки – свежей побелкой, а полы – линолеумом. Заиграют на ветерке новые шторы, зашумит вода в новых унитазах и везде будет чистота, красота и уют. Подумать только!..

Матвей, увидев Елену Ивановну, поначалу решил, что она обо всем догадалась и сейчас будет полицию вызывать. Он едва штаны не намочил от ужаса, а потом, осознав, что именно она говорит, чуть не опростоволосился повторно. Хотя, конечно, улыбнулся, пусть и вышла улыбка кривой, натянутой и больной какой-то, заверил, что "очень рад", и что отдохнет "как следует", и осенью на работу "со свежими силами" прибудет. А сам, только дверь закрылась, почти сполз под стол. На глаза навернулись злые слезы – школа закрывается на ремонт, будь он трижды неладен! А ему, Матвею, что делать прикажете? Дома сидеть два месяца, ибо других перспектив нет вовсе? Да он завоет... Дома нет отвлекающих от нудных, безрадостных мыслей занятий; дома все обрыдло до такой степени, что будь у него возможность, Матвей сравнял бы эту обитель скорби с землей. Иногда ему хотелось сделать это, когда мать будет внутри, но чаще – когда внутри будет он сам.