Текст книги "Химера, будь человеком!"

Автор книги: Ольга Ромашкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Ромашкина Ольга
Химера, будь человеком!

Глава 1

Нет, ну это ж надо было. А я говорила: «Мне нельзя пить градусосодержащее!». Ну почему у подавляющего большинства псевдоним – Фома?! Нет, я, конечно, тоже люблю во всём убеждаться исключительно сама и желательно наглядно, но всегда же есть исключения, которые, собственно, и подтверждают правило. Ну и ладно. Вот так я сидела спросонья и беседовала сама с собой, обозревая разруху свежеобмытой, приобретённой квартиры Шанса.

– Надо выпить чего-нибудь горяченького. Хотя нет, хватит с меня горячего, – сказала совестливая я, оглядывая опаленную обивку дивана.

Те, кто не разошлись поздним вчерашним вечером, лежали штабелями на нём пострадавшем и спали как невинные младенцы. Будить никого не стала, выпила томатного сока с перцем и убежала, нужно было успеть в институт хотя бы ко второй паре.

Выйдя на улицу, почувствовала весь оптимизм жизни. Светило уже явно не раннее солнышко, а пахло всё ещё ночным дождём и тепло. Наконец то тепло, никак не могу объяснить свою трепетную любовь к теплу и практически ненависть к холоду. Мало кто понимает меня ворчащую, идущую зимой средь снежного серебра в безветренную погоду. Нет, красиво не отрицаю, но моя мерзлявость вопит о нечто другом, явно нецензурном. Определённо белых медведей в моём роду не было обнаружено, хотя узнать точно всё одно не представляется возможным.

Вот так радуясь приближающемуся лету, я дошла до метро. Метро… Меня всегда удивляло, как такое количество народа способно там не то что перемещаться, а вообще находиться?! Чувствуя себя килькой в пресловутой бочке, я вошла внутрь, и волна понесла меня на турникеты. Едва успев приложить проездной, сие течение, со мной сопротивляющейся, выплыло на платформу, и по прибытии поезда продолжилось развлечение «Куча мала». Вот так, чувствуя себя частью народа, я добралась таки до места непосредственного обучения.

Пройти мимо всеведущего методиста мне судьба не улыбнулась, за что и был зафиксирован прогул первой пары… опять. Нет, не подумайте, не стремлюсь отлынивать, но выше меня не опоздать (читай проспать) первую пару.

Философия шла в разгаре, злостный преподаватель косил изречениями Конфуция не хуже косы Смерти. С философом, он же Акакий Мстиславович (не знаю как имя, но отчество он своё оправдывал), он же Кака, отношения ученик-преподаватель, у нас были весьма своеобразные. Я конечно же не помнила всех «Великих», но высказывания, озвученные Какой, могла если не продолжить, то уж объяснить всегда. Чем собственно и вызывала жуткое раздражение преподавателя.

И вот войдя в аудиторию, я смогла наблюдать до боли знакомую картину. Накатывающуюся печаль в виде закатывания глаз Акакия Мстиславовича (читай «О нет, оно таки явилось», оно, в смысле чудо, если вы недопоняли) с одной стороны, с другой же, вздохи облегчения (читай «мы спасены!»). Дальше лекция продолжалось привычно, больше похожее на игру в пинг-понг между мной и Какой. А все остальные уже занимались своими привычными делами, некоторые так и вовсе бессовестно похрапывали.

– Студентка Кира Вольная у нас не спарринг с вами, а полноценная лекция, притом для всего потока. Вас я охотно послушаю на приближающемся экзамене. Или у меня паранойя относительно учительского участия или Кака мечтательно закатил глаза и недвусмысленно посмотрел на меня. Видимо в его философском сознании уже всплыло видение «любимой» студентки, заламывающей руки от незнания ответов на его изощрённые вопросы.

– Эээ… профессор, вредные мысли должны преследоваться! – он не сразу понял, что я сказала. Посему я решила добавить:

– Я о Конфуции, он так считал… тоже.

Краснея, багровея из-за всего невысказанного мне тихой и мирной, но действительно, видимо, припоминая это мнение философа, он закончил лекцию его же волшебными словами: необходимо и достаточно. В смысле: необходимо выучить всё, что он до нас успел донести и это будет достаточно для сдачи экзамена.

* * *

Я училась в государственном университете на факультете «Юриспруденция» на четвёртом курсе. Занесло меня сюда желание стать адвокатом и собственно, направить свою энергию, бестолково фонтанирующую, в полезное, а главное интересное мне русло. Однако, после обязательной практики на третьем курсе сие желание поугасло, если не сказать потухло совсем. Теория с практикой оказались неразрывно связаны (в смысле повязаны) но увы, с другой стороны. Законы наши имеют порой множество трактований. Случается, что в одной норме одна её часть противоречит другой или вовсе является мертворождённой (т. е. её невозможно применить). Это всё было бы полбеды, но долгожданная практика меня добила. Я поняла, что многого в жизни не понимаю, что совесть многие продали, а справедливость прикопали, срубив при этом нехилый куш, да и законы при умении можно обойти. Но учёбу не бросила, я вообще люблю учиться, помимо получаемого высшего образования, меня интересовало ещё много чего.

В перерыве между парами, я забежала задавить червяка, вопившего от голода. Эта сволочь всякий раз не получая чего-нибудь съестного начинала нескромно обнародовать свои права во всеуслышание, т. е. бурчало весьма прилично. Вот так в компании томатного сока с перцем, маленькой пиццы и творожного колечка меня застукал наставник.

– Вот ты где… кто бы сомневался. – От такого приветствия пирожное чуть не встало поперёк горла, притом всей своей округлой формой.

– Здравствуйте Ник Саныч, я тоже рада Вас видеть. – Всю мою любовь он увидел наглядно, пока я пыталась доглотить застрявший десерт.

* * *

Николай Александрович преподаватель психологии, практик до безобразия. Он давно бы стал уважаемым теоретиком и не игрался бы со студентами, но исследовательский дух в нём явно не погиб. Он мог своими изысканиями довести человека до белого каления, казалось бы, невинными беседами. Взглянув на индивида, он может сказать о нём многое, поговорив с ним – узнать всё, как мне кажется даже то, о чём подопытный и не подозревает. Он курировал одну группу подопытных, в число которой входила и я. Не без гордости замечу, что довести меня ему пока не удалось, хотя справедливости ради скажу – он честно пытается.

Его интерес к моей скромной персоне возник после некоего инцидента. Мы сдавали зачёт по юридической психологии, Ник Саныч пришёл на замену заболевшего профессора. Всё бы ничего, но все наши подготовки по конспекту, я уж молчу об заготовленных ребятами бомбах (кто не учился поясняю, бомба – готовый ответ на вопрос, не требующий переписывания (читай списывания)) пошли коту под хвост. Потому как, выслушав заученные (списанные) ответы, он требовал пояснений, вводя некоторых в ступор одной лишь фразой «И как Вы это понимаете?» и непременно с примерами.

После моего ответа по конспекту Ник Саныч услышал всю правду о том, как я понимаю уже произнесённое мной. И наблюдая его попытки осмыслить мой словесный поток, думала лишь об одном – хоть бы он ничего не понял. На дополнительные вопросы, как считал преподаватель, на самом деле они были уточняющими, он получил ответ в том же духе, он таки оставил попытки понять моё осмысление. Немного подумав, предложил рассказать о гипнозе с практической точки зрения. Ну, я и… рассказала, в смысле наглядно показала.

Что что-то не так я заметила не сразу, его подозрительное молчание и внесло лепту в моё прозрение. Сказать, что я растерялась, значит ничего не сказать. Я неуклюже громко чихнула и продолжала что-то мямлить на тему гипноза. Ник Саныч рассеянно и непонимающим взглядом посмотрел на меня сконфуженную и… ничего не сказав, поставил зачёт и позвал следующего. Я наспех запихала в сумку атрибуты подготовки к экзамену и только у входа отважилась попрощаться, посмотрев прямо на преподавателя. К своему облегчению, я увидела серьёзный взгляд, но довольный, хотя, услышав на моё до свидания – «до скорого свидания» я поняла, что попала!

– Завтра зайди ко мне после второй пары… побеседовать. Да и я же обещал дать список литературы для твоей курсовой. – Сказал Ник Саныч.

Треч,[1]1
  Треч – моё ругательство. Пришлось перевернуть «черт» наоборот, дабы не нервировать настоятельницу.


[Закрыть] я и забыла о ней. Допивая сок уже на ходу, я кивнула наставнику и побежала на последнюю пару.

Выбралась на свободу я часам к пяти вечера и потопала в сторону метро, нужно было заехать по просьбе Вика в Исторический музей. Вик – мой друг, сколько помню я себя любимую. С тех пор как он пришёл в детдом, передать купленные игрушки и я попалась ему на глаза, он периодически приходил навещать меня. Правда при этом так высунулась тогда из-за угла, что упав едва не разбила нос, который всюду лезет до сих пор.

С ним до того легко общаться, что он стал своим в доску парнем, несмотря на разницу в возрасте. Это было странно, мягко говоря, потому как за всё это время я не видела ни одного его друга, а мои друзья называли его «со сдвигом».

И вот сейчас для диссертации ему понадобилось описание какой-то побрякушки.

Глава 2

Страшно, сейчас это приблизится, почему так жутко страшно? Холод окутывает и вот-вот поглотит меня противным липким туманом, но что-то ему мешает. Он отступил, и тело будто стало невесомым, страх покинул меня, уступая место всепоглощающей пустоте. Пред остекленевшими глазами мгновение и вечность. А потом тепло, спокойно, ничто не напоминает пережитый страх, ничто… кроме светящейся ленты, медленно угасающей…

– Девушка-а, дальше поезд идёт в депо, просыпайтесь девушка.

– А? Что? Да-да, конечно, уже выхожу. – Да что ж это такое, опять тот же самый сон. В последнее время что-то зачастил и в руке слабость какая-то, отлежала опять наверное. Вот бздын-то, угораздило же в метро заснуть, так и в музей опоздать могу.

Несмотря на опасения до музея добралась на удивление быстро, то есть почти час до закрытия у меня есть, целоваться с закрытыми дверями не светит, уже хорошо. Надо бы в памяти освежить, что там за описание Вику понадобилось.

Народу в залах почти не было, наверху так и вовсе запустенье, вот и славно, не люблю удушающие толпы народа.

– Девушка, музей через час закрывается, постарайтесь не задерживаться. – Как из под земли вырос перед глазами вахтёр.

– Да, да я знаю, спасибо. Извините, а Вы не подскажите где мне найти вот этот предмет. – Я сунула вахтёру под нос листок с изображением то ли медальона, то ли амулета, который дал мне Вик.

– Поднимитесь на следующий этаж, пройдите зал холодного оружия и поищите в следующем зале «шаманство».

– Спасибо. – Я быстро поднялась по лестнице и поскольку время хоть и немного, но у меня было, решила чуть задержаться и полюбоваться древним оружием.

Ничем не могу объяснить свою тягу к холодному оружию, притом, что пользоваться им не умею вообще, если только сие оружие не представляет собой чисто гастрономический вариант – кухонный нож.

Я стояла и не могла глаз отвести от кинжала, на вид достаточно скромного, но рисунок на рукояти говорил об обратном. Изящный кинжал с прямым обоюдоострым клинком, резко сужающимся к острию короткой своеобразной рукоятью. Рукоять кинжала имела расширенное основание, удлиненную головку, узкий черенок и изготовлена была из какой-то кости с витиеватым орнаментом. А по лезвию клинка бежал рисунок незнакомых мне символов. От созерцания меня отвлекли шаги проходящих посетителей, видимо, так же как и я забредших сюда под закрытие. Я поспешила в зал «шаманство» дабы успеть сделать то, ради чего собственно и пришла.

Это был скорее невзрачный закуток, чем зал, посему нашла я требующееся мне быстро. Этот амулет больше напоминал какой-нибудь кулон в виде спиральки, похожей то ли на змейку, то ли на дракончика с прижатыми небольшими крыльями. Рядом была табличка с описанием его местообнаружения и предполагаемым использованием, ей то я и занялась. Много времени это не заняло, однако, что-то необъяснимое в амулете привлекло моё внимание. Я убрала всё честно переписанное и пригляделась к нему внимательнее. То, что я приняла в начале за чешую змеи, оказалось мелкими рунами, ими была испещрена вся поверхность, что и сбило меня с толку. Варвара была далеко не единственной любознательной женщиной на свете, посему мне ужас как захотелось рассмотреть змейку поближе. Ещё не понимая, что вызвало такой неукротимый интерес, я вплотную припала к стеклу выставочного стола.

И тут меня словно молнией поразило, я увидела уже знакомую закорючку, похожую на угловатую латинскую букву «R». Точно такая же висела у меня на шее, лишь с тем исключением, что она была не на змее, а змея в ней.

Этот кулон отдала мне настоятельница, когда я покинула стены детдома. Тогда же она и поведала полную историю моего появление в стенах оного.

* * *

Вечерняя служба прошла наперекосяк и настоятельница Анна ходила вся в расстроенных чувствах. К тому же непонятно с чего появившаяся тревога никак не хотела покидать бренное сердце. И вот, казалось бы, только отвлеклась на бюрократические дела монастыря, как послышался чей-то плач. Всё бы ничего, да дело к ночи, откуда детскому плачу взяться на опустевшей улице? Настоятельница вышла осмотреться и по мере её приближения к основному входу, усиливался и плач. Собственно как она сказала, это было больше похоже на требовательные вопли.

Подойдя, она узрела русоволосое, с серыми глазами и уже с красным от дикого ора лицом дитя, сидевшее в непонятной корзине. Дитя, на радость (это она тогда так подумала) настоятельнице, оказалось девочкой. Она забрала орущую меня и унесла под покров монастыря. Все же свои тревоги дня отнесла к преддверию этого неожиданного события.

Ох, если б она знала, как она была права, то не то что б не вышла на поиски «жалостливого» крика, а ещё бы и закрыла окна поплотнее.

На следующее же утро я предстала пред очи почти полного состава монастыря. Я сидела и сердито сопела, но молчала… пока меня не начали бесцеремонно тискать. И в самом деле, что это они пустили по рукам бедного ребёнка. Обсмотрев всю меня крикливую (одна из монашек была врачом), мне решились поставить приблизительный возраст.

Когда наставница мне это рассказывала, я почувствовала себя собакой и смотрела на неё выпученными глазами, паралич которых нарушал односторонний тик. Однако было установлено, что мне не более двух лет. При осмотре меня и корзины не обнаружилось ничего кроме одежды на мне и кулона, который сняли, дабы резвая деточка не удавилась случайно. Меня сочли подкинутой нерадивым родителем и с разрешения властей после просьб настоятельницы, оставили в монастыре.

Из-за невнимательности, я полагаю, букву «R» на кулоне, приняли за «К» и назвали меня Кирой. Так как отец был неизвестен, собственно как и любой другой родственник, отчество дали Ивановна (ну нет у людей воображения, ну что поделать). Ну а моё поведение сказалось на фамилии – Вольная (хотя за глаза впоследствии называли Своевольной). День рождения же мне присвоили 1 апреля, день, когда нашли бедную меня у врат монастыря (не сомневайтесь, я припомнила им это).

Как-то побывав в лагере и наслушавшись местных страшилок я решила спросить у настоятельницы все ли из них выдумки? Может быть некоторые основаны на реальных событиях, пусть даже и обросли потом мистическими подробностями. Послушав некоторые из них, настоятельница Анна поспешила меня успокоить, что всё это «стандартные» страшилки для нашего усмирения. Хотя надо признать, что в последнее время они стали рассказываться уж больно в кровавом варианте. Быть может мне и показалось, но говоря это, она несколько содрогнулась и поспешила сменить тему разговора, прося рассказать о лагере в целом. Это навело меня на мысль о маленькой шалости, скажем так.

Осуществить мою задумку «стандартной» страшилки оказалось весьма просто, зная территорию монастыря и привычки настоятельницы. Полигоном сиих действий стало административное здание монастыря, оно стояло обособлено и было, мягко говоря, в явно плачевном состоянии. Кабинет настоятельницы был на первом этаже с аварийным потолком, а над ним был импровизированный склад печатной продукции. Я убедилась, что нужный мне угол достаточно гнилой для моей задумки и отправилась творить прелюдию устрашения.

Для начала я дождалась полнолуния, затем, позаимствовав (в смысле сперев) в погребе пару бутылок кагора я в течение дня расспрашивала настоятельницу о всяких глупостях, как она говорила. То меня сильно интересовало упокоение душ, то призраки, которые, как я утверждала, обязательно должны водиться на кладбищах и монастырях в поисках способа успокоения или отпугивания. В общем, я делала всё, чтобы настоятельница Анна в конце дня запомнила тему моих нудных приставаний.

И вот когда темнота опустилась на землю, даря кому-то, повод для расслабления по средствам сна, а кому-то возможность для осуществления коварных, точнее кровавых планов. Я приступила к непосредственному осуществлению своей шалости. Убедившись, что настоятельница в кабинете, я незаметно пробралась на второй этаж. Закрепила бутылку горлышком вниз и прикрепила трубочку к ней таким образом, чтобы кагор выливался постоянно и понемногу. Вылила в угол одну бутылку вина, для увлажнения и в качестве пропитки трухлявого пола и поспешила к месту ожидания желаемого эффекта. Из густых кустов под окном очень хорошо просматривался профиль «жертвы».

Просидев минут десять, я начала опасаться, что настоятельница находящаяся вся в работе просто не заметит на глазах растущего кровавого пятна. Посему я решила её несколько отвлечь от поглощающей работы, и начала незаметно передвигаясь подтрясывать то кусты, то деревья под окном. Ждать долго теперь не пришлось. Сначала я узрела, что наконец таки привлекла её драгоценное внимание, а потом и долгожданный столбняк её охвативший. Я уж было подумала об обмороке, но она вдруг неожиданно стала проявлять активные действия. Крестясь, видимо молясь на ходу, она чуть ли не бегом вышла из осквернённого кабинета. Я было подумывала ретироваться в свою комнату, слегка расстроенная, я то ожидала более бурной реакции. Как вдруг увидела ЕЁ, на груди здоровый крест, мощевики, в одной руке благоухающий ладан, в другой ковшик, со святой водой видимо. Вот в таком «вооружённом» виде она проследовала мимо кабинета с кровавым пятном, расползшимся по потолку и задевая часть стены угрожающими подтёками, подошла к двери. Я залезла на дерево, боясь упустить возможность лицезреть всё забавное действо. И вот при звуке резко открывшейся двери, загорелся свет, и я таки увидела смесь ужаса и решимости в глазах настоятельницы, который как-то быстро сменился взором непонимания. Потеряв из виду настоятельницу Анну, я решила потихоньку слезть с дерева, но не успела… тишину сотряс вопль – Ки-и-ра-а-а!!! И последнее, что я увидела, свалившись с дерева, настоятельницу с опустевшей бутылкой кагора в руке.

Пришла в себя я лёжа на кровати с гипсом на руке, рядом сидела настоятельница вызывая приступ пришествия совести одним лишь весомым взглядом, который говорил «себя ты уже сама наказала». Взяв с меня слово, что больше ТАК, я «шутить» не буду, она всё же призналась, что я дико её напугала, но именно это и разбудило её решимость. Вот так я пообещала, что ТАКИЕ шутки больше не последуют, но о других-то речи не шло…

Меня терпели и пытались поставить на путь истинный четыре года. Но поняв, что сие выше их сил и поднять из руин монастырь, равно как и откачать всех монашек от инфаркта, будет невозможно, было решено отдать меня в детский дом. При монастыре был когда-то приют, но здание было настолько опасным для проживания, что его опечатали, как аварийный, а детей перевели в ближайший детдом. Куда препроводили и меня с последующим присмотром за мной «любимой», но уже со стороны. Руководство детского дома с преступной халатностью и по доброте душевной, принял меня в широко распахнутые объятия, не подозревая, что лишился отныне спокойствия и порядка.

В детдоме за мной присматривали (читай строили, т. е. пытались), воспитатели и учителя, обладавшие наиболее бойцовскими качествами. Правда это отнюдь не помогало им сдерживать праведный гнев в отношении меня белой и в меру пушистой. Они стоически придерживались круговой поруки, ибо одной меня оказалось слишком много для воспитателя и учителя. Посему я была, практически переносным знаменем (читай знаменьем), во избежание психического надрыва учительского состава детдома.

С ребятами же оказалось немного сложнее, там всё решалось исключительно мордобойно, невзирая на возраст и пол (вот оно, отсутствие дискриминации). Изрядно побесив своих сверстников и не только, быстро заживающими синяками и отсутствием даже намёка на капитуляцию, я таки устроила им тёмную. Точнее тем, кто имел несчастье жить со мной в одной комнате. Остальным обитателям детдома хватило наглядного пособия «оставшихся в живых». Нет, не подумайте, все живы, и даже здоровы… почти, за исключением нескольких заиканий и приобретённых тиков, я же не изверг какой.

Со мной смирились, а потом и вовсе я стала кем-то вроде заводилы с неоригинальной кличкой «зараза». Хотя, увы, другом я не могла назвать никого, никого кроме Вика, который понимал меня с полуслова. И вот когда близился к завершению мой последний год обучения, настоятельница Анна позвонив, попросила зайти в монастырь в день рождения, дабы получить благословление, в виде напутственной речи на моё неясное для меня самой будущее. И я пришла, помня о данном себе обещании «отблагодарить» за обозначенный день рождения.

Стукнула полночь, в это время настоятельница, по обыкновению своему, занималась теми самыми бумажными делами монастыря, вдруг тишину нарушил плач ребёнка. Спустя секунды, я разглядела прилипшую к окну настоятельницу, и вот она уже подозрительно быстро вышла и направилась к уже запертым воротам. Открыла и видит пред собой плетёную, старую корзину и в ней копошащийся и не громко хнычущий свёрток. Тут она как-то вся затряслась, будто самой себе сказала «Нееет, за что?!» и вытащила содержимое «посылки». И тут выскочила я, вся такая радостная, сказав – «С днём рожденья меня!».

Увидев настоятельницу, и всю правду в её глазах обо мне незлобной, я что-то запереживала о целостности меня перед гневливым взглядом. Маньяк бы от зависти сдох. Держа в руках куклу-пупсика, всё ещё хныкающего, она чуть не пустила меня по ветру в виде пепла. Очередная мстя удалась! Немного успокоившись, надо отдать ей должное, самообладание у неё то ещё (сказались, видимо, прожитые четыре года со мной в одних стенах) она велела следовать за ней. Отсчитала меня заявив, что я детина неразумная и зараза редкостная (это она любя), всё никак не встану на путь истинный. Она всё же простила меня нерадивую и отдала мне кулон, тот самый, который был на мне.

И вот теперь предо мной его близнец наоборот, и его описание ровным счётом не отвечающее ни на один из моих многочисленных вопросов. Откуда взялись оба эти амулета на самом деле? Есть ли между ними какая-либо связь? Могут ли они пролить свет на то, кто я такая? И зачем этот сдался Вику?

Для начала я решила вытащить музейный экспонат из-под стекла, дабы убедиться в их похожести (благо витрина не была глухая и остановить меня было некому). Слова, пусть даже и сказанные самой себе, у меня с делом не расходятся, и я уже запустила любопытные ручонки под стекло. Как-то некстати вспомнился сон, который посещал меня не единожды и сегодня в метро «почтил» меня своим недобрым воспроизведением. Рука замерла на полпути к амулету, по спине побежали предательские мурашки, только вот непонятно от чего. То ли от предчувствия нечто необъяснимого, то ли от понимания того, что я совершаю не совсем правомерные действия. Мой внутренний голос и тот казалось, раздвоился, одновременно вопя – ну давай уже быстрее бери, и – что ты делаешь, вытащи руки и дуй отсюда.

Всё же отослав внутренний голос в далёкое пешее эротическое путешествие, на пару с сомнением, чтоб скучно не было, я дотянулась до амулета и взяла его.

В руке как-то потеплело, почему-то только в правой. Оба амулета, и мой на шее и только что спёртый (в смысле позаимствованный в благих целях изучения) музейный экспонат, едва уловимо засветились. Под ложечкой засосало, внизу живота внезапно стало тяжело, всё вокруг потемнело и смазалось. Казалось, ноги налились свинцом, и окружает тебя лишь всепожирающая пустота. Пустота… какое-то знакомое чувство, не то чтобы неприятное, просто непонятное, а всё неизвестное пугает. Вроде бы и страха нет, но… вспомнила, нечто похожее преследовало меня во сне. Прежде чем додумать пришедшее в голову сравнение, моя организма всё же решила отдохнуть, не спрашивая носителя интеллекта, в фиг его знает насколько продолжительном обмороке.