Текст книги "Дикий Порт (Райские птицы)"

Автор книги: Ольга Онойко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Ты не амортизатор в тройке Севера, и даже не драконья принцесса – ты недоучившийся соцпсих, местра Вольф. Не думаешь же ты в самом деле, что останешься с ними? Ничего не умеешь, ничего не знаешь, а как только узнаешь, станешь совсем бесполезна. Тебе уже поздно учиться, и даже выучившись, ты никогда не сравняешься с ними. Ты человек-костыль…

…это было как-то уж совсем обидно, и Лилен смягчила приговор, обозвав себя соломинкой, за которую схватились утопающие. Вариант приятный, но нечестный, ведь поначалу это семитерране пришли к ней на помощь, а не наоборот. Но фантазия у неё иссякла.

– Ты со мной? – спросил Майк.

И больше ничего не говорил, глядя на молчащую Лилен тихими больными глазами.

– Я… – начала та, когда дольше молчать стало нельзя.

Осеклась.

– Я тут пока занята, Майк.

– За тебя поручился тот человек, – утвердительно сказал парень. – Он кто? Семитерранин, да? Богатый? Или чей-то сын?

– Он… долго объяснять… он коллега местры Чиграковой.

– Значит, я всё правильно понял… – проговорил Макферсон, глядя в пол. – Это он. Извини.

– За что?

– Я помню про наш договор. Я забылся. Так когда тебя ждать?

Лилен прерывисто вздохнула. В груди было тяжело, точно там лежал камень.

– Скоро. Майк, тут… это… дела. Я же мастер. Я вроде как… работаю.

– Это связано с расследованием? – понял тот.

– Да.

– Ясно.

Он встал. Потом сел. Вызвал официанта и попросил счёт, решив напоследок заплатить за не свою девушку. Нужно было продержаться ещё несколько минут и как-то разрядить обстановку.

– У местры Анжелы всё хорошо, – под нос себе сказал он. – Она беспокоилась за тебя, и местер Игорь тоже… И Улянка.

– Я им позвоню, – пообещала Лилен. – Просто тут… суматоха такая была…

Майк сложил руки на коленях, как ребёнок.

– Я… – и вдруг вскинулся, спохватился, забавно уцепив себя за нос. – Я опять забыл, вот дурак!

– О чём?

– Наследство, – заговорщицки прошептал он, подавшись к ней. – Тайное. Биопластик.

Катилась по циферблату секундная стрелка, поблёскивая тёплым золотом. Алентипална разглаживала салфетку, расправив её на коленях, – бездумно, ритмичными механическими движениями. Иные нити уже растянулись не в меру.

Что-то происходит.

Не бывает и секунды такой, чтобы ничего в мире не происходило. Чувствуй только надвигающуюся грозу, маленькая певчая птичка, и ты успеешь сняться с ветки прежде, чем в дерево ударит молния…

Корректоры не бывают уравновешенными людьми. Даже внешнее спокойствие встречается редко, оно – плод большого опыта, долгой работы над собой, или же маска, зерцало, щит. «Если бы я могла положиться на Данг!» – первая в течение долгого времени мысль, сложившаяся словами. Среди старшего поколения больше нет сильных специалистов, есть только опытные и умелые, а это, что ни говори, не всегда заменяет незамысловатую мощь. Дети Эрэс – целая россыпь жемчужин: Светочка, Димочка, Ниночка, Женечка, Олечка… но они ещё дети, и каждому надо с собой совладать, прежде чем подчинять случайности.

Местра Надеждина ждала.

…Мультяшка и Анастис вошли одновременно – хрупкая корректорша проскользнула у Чиграковой под локтем.

– Алентипална! – шёпотом простонала Нина. – Баба Тиша!

Та подняла лицо.

– Ниночка?

– Тут такое… там такое! Там… Света…

– Тихо-тихо, спокойно, – амортизатор Высокой тройки мигом очутился рядом с Мультяшкой, начинающей впадать в истерику. Присел на корточки. – Давай лапу. Вот так. А теперь пусть Настюша расскажет, что случилось. Я душой чувствую, что явились вы, девчата, с одним и тем же.

– Элия Наумович, – Чигракова беспомощно покосилась на дрожащую Нину, – Кайман звонил. И с Таисией я переговорила.

– Что случилось? Покороче.

– Если совсем коротко, то безопасность визита толком не пропета. Здоровье Флейты под вопросом. В раскладе появились новые действующие лица, Кайман не в состоянии просчитать события и просит инструкций.

– Оп-паньки… – выговорил Ценкович и поднялся. Ухватил себя за бороду. – Что со Светой?

– В питомнике отработал «Скепсис»…

– Я помню.

– Кайман боится, что Ксеньку раскрыли. И выдали дезу.

– Доказательства?

– Никаких.

Борода выдохнул и сел.

– Я так с вами курить снова начну, – пожаловался он.

– Элия Наумович, – несчастным голосом сказала Чигракова. – Свету… похищали.

Мультяшка, прижавшаяся к коленям Алентипалны, тихо заплакала.

Глава пятнадцатая
Дикий Порт

По белой степи на вороном жеребце скачет Тень, дитя рая.

Солнце подымается над столицей, отражаясь в бесчисленных зеркальных поверхностях. Ровный молочный свет раскрывается веерами радуг, водопады искр летят к земле со светящихся игл небоскрёбов. Деловой центр Степного не засыпает никогда: на каждой колонии, в каждом городе своё время суток. Транспланетный уровень ведения дел не позволяет релаксации.

Столица Урала юна. Ещё живы её строители, первопроходцы, помнящие, как нарекались моря, равнины, хребты, как сшибало с мест жилые модули в сезон ветров, как ждали с Земли караванов с пищевыми концентратами. Внуки первопоселенцев научились смотреть на землян свысока.

Столица выстроена по единому плану, каждый её район уникален, каждый – произведение искусства. Заречье и Старицы, Белокрыши и Каменный Остров, Парковый и Хасановку не спутаешь, даже зная лишь понаслышке. С воздуха Степной похож на букет полевых цветов и, несмотря на юность, уже умеет удивить путешественника.

Правда, радушием он не славится.

Линия рассвета достигает Алмазных гор, в которых нет ни единого алмаза; полупрозрачный минерал точно вспыхивает, играя бликами. В погожий день сияние на горизонте видно на верхних этажах высоток, и не одна влюблённая пара скрепляла обещания, любуясь рассветом со смотровых площадок на крышах.

Берега реки Белой, район сверхдорогой застройки, отгорожены от Степного километрами лесопарка. Летучий остров медленно дрейфует над ним, повинуясь утреннему свежему ветру: эксцентричная прихоть, уединённая вилла. Её хозяин, поднявшись повыше и воспользовавшись оптикой, сможет различить вдали какие-то постройки, поблёскивающие под солнцем. Но даже запросив съёмку спутника, нельзя увидеть, как по белой степи на вороном жеребце скачет Тень: район закрыт от свободного наблюдения.

Внизу, в коттедже, над которым сейчас проплывает летучий остров, уже полчаса как занят работой отец юного всадника, Илья Нероцкий. Он сделал несколько звонков и просматривает дайджест.

Несколько дней назад в это же время он сидел здесь, щуря воспалённые от недосыпа глаза, не зная, чем заглушить тяжёлое гудение внутри черепа. Даже биопластик не мог сделать тело работоспособным после стольких часов на пределе. Руки дрожали, и ключ казался тяжёлым, будто отлитым из свинца. Ключ от нижнего ящика стола, в котором лежал узкий белый прямоугольник. Одноканальный телефон.

Сдавшие нервы делали сложное из простого.

Илья Данилыч напоминал себе, что звонить собирается, в сущности, директору школы, где учится его сын. Обыденный поступок. Никакой мистики. Перед кем тут робеть самому Нероцкому?

И кто-то внутри шептал услужливо: Совет министров Седьмой Терры, ассамблея Промышленного союза, даже Объединённый Совет – обычные организации, созданные и возглавляемые обычными людьми. В отличие от этой школы, на лето становящейся элитным лагерем отдыха с аквапарком и конным спортом…

Теперь Илья Данилыч читает дайджест, припивая кофе из маленькой фарфоровой чашки, и сдержанно улыбается. Это нормально: звонок, сделанный в соответствующую инстанцию, возымел действие. Это замечательно. Это песня, а не услуга – чудо, совершающееся по заказу. «И увидел он, что это хорошо!» – с удовольствием цитирует Илья Данилыч. Меркнут и выцветают несладкие, как кофе, воспоминания о том, чего ему стоило получение узкого белого прямоугольника. Теперь это неважно.

…Новость повторило каждое уважающее себя агенство. Кто-то делает упор на подробности, которые, сказать по совести, смысла не имеют. Кто-то уже начинает анализ последствий, но от обзоров попахивает дилетантством и истерией. Нероцкий прикидывает, что пройдёт не меньше двух суток, прежде чем появятся дельные статьи.

За это время многое успеет случиться.

Исполин, титан, Господь рынка, создатель одной из крупнейших транспланетных корпораций Ареала, мультимиллиардер, видный общественный деятель Чарльз Вудро Айлэнд скоропостижно скончался от сердечного приступа на сто двадцать седьмом году жизни.

«В своей частной галерее», – сообщалось в подробностях.

«Найден сидящим в гравикресле возле голографических портретов покойной третьей жены, некогда известного политика Сереры ван Хаарт, и дочери Испел, также покойной».

«По завещанию Айлэнд Инк не будет сохранена в прежнем виде, документация находится в стадии подготовки, в настоящее время корпорацию возглавил совет директоров, в котором привилегированное положение занимает сын основателя Айлэнд Инк».

Биржевые сводки Нероцкий не проверяет. Это было первое, что он сделал утром, ещё не зная о произошедшем, помня только о разговоре по белой карточке с Данг-Сети Ратной, директрисой Райского Сада. На ценные бумаги с его факсимиле не может не быть спроса. Акции ИАЗа гарантируют доходность. О номинале речи давно уже не идёт. Те, кто недавно в лихорадочной спешке продавал ценные бумаги уральских предприятий, кусают локти.

Илье Данилычу хочется сделать людям что-то приятное. Он начинает рассчитывать, во сколько обойдётся премия всем его сотрудникам, и в итоге приходит к мысли сделать пожертвования в несколько благотворительных фондов. Немного позже. Когда всё окончательно успокоится.

С лестницы сбегает Юра Этцер, помятый, но довольный.

Утром, раскрыв глаза и узрев Солнце, который явился его будить, будучи в камуфляжной майке, Кайман томно вопросил: «Ты пришёл ко мне по укурке, большой зелёный человек?» – за что Полетаев долго гонял его по номеру пинками, приговаривая «гад ползучий, скотина!» Соратник хохотал так, что даже отбиваться не мог.

Лилен блаженно улыбается, лёжа на диване. Ей хорошо, так хорошо, как не было никогда в жизни. Встреча на высшем уровне длится уже неделю… смешно думать, что обычному человеку может быть так хорошо по этой причине. Присутствие особистов Райского Сада на планете продлено до её окончания. И Север уже договорился, что она полетит на Урал вместе с ним, на одном из кораблей сопровождения. Так удобнее…

Север. Володя. Как же всё быстро, когда правильно… Она как будто знает его целую вечность. Как будто училась вместе – столько историй уже наслушалась про альма-матер.

Дельта удивлён. Он не понимает, почему его подопечной так хорошо. Но он рад. Появилось множество мягкокожих, обладающих большим разумом. Они умеют себя сберечь. Опасность для маленькой женщины слабеет. Ития удивится, почему Дельта никого не загрыз, почему не пролита кровь злых маленьких мягкокожих существ, которые убили добрых. Когда-то давно Итию и её сестру Шайю добрые спасали от злых. Они обе хорошо помнят, как плохо и больно им сделали, они обе хотели бы вместе с детьми и мужьями убить и пожрать злых. Но эта месть принадлежит Лилен, и Дельта не собирается ей возражать. Сейчас маленькая подопечная спокойна и разумна. Она согласна уступить свою месть другим мягкокожим.

Дельта бы не советовал. Ни одна большая женщина так не поступила бы.

Но это право Лилен.

…та наклоняется и чешет Дельте шею, заставляя его тихонько чирикать.

Назревает вопрос – как возвращать нукту его супруге? Очень не хочется садиться в экраноплан и лететь обратно в питомник. Впрочем, может быть, Шеверинский решит отправиться с ней. А если нет, то стоит ещё раз позвонить дяде Игорю и попросить его. Он сказал, что второй мастер уже прибыл, так что может на пару дней выбраться в Город.

Лилен закладывает руки за голову и потягивается.

По телу пробегает почти неощутимое сладкое покалывание. Это биопластик. Неполный костюм, наследство, трофей экстрим-оператора Янины Вольф. Он очень долго находился на её теле, продлевая матери молодость, скрадывая последствия полученных травм. Теперь пластик принадлежит Лилен. Она ещё не разобралась до конца с тем, какие у него бывают функции и как им управлять, только наслушалась и начиталась историй и инструкций в сетевых сообществах. Говорят, у пластика есть какой-то особый вид памяти. Должно быть, он ещё помнит маму. Он – как будто часть мамы, её ласковое прикосновение, которое останется с Лилен навсегда.

Печаль возвращается – но не мучает больше.

Володя уехал. Переживает, что они с Птицем всё ещё отстранены от работы. Лилен всё на свете бы отдала, чтобы стать настоящим амортизатором, мастером своего дела, и помогать ему. Но такого чуда никакому корректору не совершить.

И всё равно хорошо. Вечером они пойдут на концерт, только вдвоём, а потом будут всю ночь гулять по набережной, пока не закроются на рассвете последние кафе и клубы. Третий раз подряд. Лилен, пока училась на Земле, привыкла, что ни один парень не может выдержать её ритма жизни, почти все уступают ей по части физической подготовки. Знала, что это нормально: она же выросла в питомнике биологического оружия, редкий человек может похвастаться таким здоровьем.

Лилен, девушку немаленькую, никто ещё ТАК не носил на руках. Как пёрышко…

«И реакция», – с наслаждением вспоминает она. Сравниться с нею в скорости реакции могли только папа и дядя Игорь. Даже курсантки-операторы из Джеймсона проигрывали. Посоревноваться с мастерами каких-нибудь боевых искусств не выпадало случая.

Ничего особенного.

Сверхполноценность.

Володя ловит играючи…

«Как же хорошо», – думает Лилен. Жмурится. Щёки затекли от нескончаемой детской улыбки.

Васильев проходит мимо. Ухмыляется мерзко, но растёкшаяся лужицей девица Вольф закрыла глаза и не видит. Она вообще мало что замечает вокруг себя в последнее время. Туповатая блондинка на почве любви растеряла последний разум, для неё существует только её самец.

«Ш-шеверинский, животное, она же кобыла… выбрал бы какую-нибудь Чигракову, если светленьких любишь. Это не девка, а оскорбление достоинства. Полетаев тоже энергетик, а, не будь глуп, увёл Кнопку. Кнопка – леди, а это что?!»

Несмотря на отсутствие Севера, Димочка чувствует себя в форме. Он бы не постеснялся втихую спеть дуре какую-нибудь пакость, чтоб жизнь мёдом не казалась, но её дракон чувствует намерение. Поднимает огромную шипастую голову. Тихо насвистывает что-то.

Синий Птиц фыркает и идёт дальше.

…Жесточайшую из депрессий он пережил, как и многие корректоры, на первых курсах института. Неиллюзорная грань жизни и смерти: ненависть к себе переродилась в странное расстройство эндокринной системы, справиться с которым не помогал даже биопластик.

Причина отнюдь не казалась Птицу нелепой. Он сжульничал во время скачек, спев себе победу, и победил – жульничали многие, а он был сильнейшим. Но за финишной прямой ахалтекинец Джанэр, злобный и преданный зверь, дождавшись, пока всадник спешится, упал и не встал больше. Васильев тут же оказался изгоем: если победителей не судят, то у побеждённых не выслушивают оправданий. Заведующий конюшней очень постарался объяснить Димочке, какой тот подонок; потом он чуть не рехнулся от страха, стоило Ратне напомнить, как соотносятся по ценности жизнь корректора и жизнь наипрекраснейшего жеребца, а заодно и самого заведующего. Ратна – злая тётка, и язык у неё как шило… Тогда, впрочем, Димочке было на всё это наплевать. Он лежал у себя в комнате, уставившись в стену, и ни с кем не разговаривал.

Первое время – даже с ними.

Они приходили каждый день, Лена и Вова, его друзья, его крылья. Кнопка, из присущей ей систематичности, предложила прогуливать лекции по очереди, но Шеверинскому график был не писан. И Лена отчитывала его, мрачного и насупленного, а потом заливалась слезами, потому что хоть и не имела собственных чувств, перенимала чужие, и когда обида Вовки накладывалась на Димочкину депрессию, отличница практической подготовки Лена Цыпко не выдерживала.

Когда-то давно – серая мышка, потом – ледяная дева, она ушла первой, переняв чувства Солнца. Это было даже не предательство, Лена не уходила из тройки, и ни с Шеверинским, ни с Птицем прежде дружеские чувства не переходили во что-то большее. Димочка сам заставил её уйти: связь между ними точно обрубило, стоило ему осознать, что Кнопка больше не принадлежит ему безраздельно. Работать стало невозможно.

Без амортизатора дела пошли только хуже, Димочка слетел с катушек, и Север нянчился с ним, терпеливо наблюдая корректорские фейерверки, следя, чтобы с Птицем всё было в порядке. Решал проблемы, сглаживал конфликты, просто нёс его, вусмерть пьяного, до постели. Володя Шеверинский, его личная собственность.

Который тоже уходит.

И уйдёт.

Этим утром, когда девица улеглась спать, Север собрался поехать в центр, обсудить что-то с Алентипалной. Птицу пришло на ум, что именно он может с ней обсуждать, и сердце упало.

Ежу понятно. Окончательное расформирование. Шеверинский, конечно, не уйдёт в отставку, он слишком мощный энергетик и не вытерпит бездействия. Менять оперативную работу на экстремальные виды спорта – не в стиле детей Эрэс. Но Север всегда втихую мечтал побыть одиночкой, как Солнце когда-то. Не признавался, конечно, догадываясь, какую весёлую жизнь устроит ему Димочка за недозволенные мечты, но от Птица всё равно не скроешь…

…Шеверинский пытался реанимировать свой браслетник, погибший безвременно, как многие его предшественники: разошёлся хозяин где-нибудь на танцполе, и конец электронике. Птиц стоял рядом и ждал, когда на него обратят внимание.

На его памяти такого ещё не случалось. Паршиво становилось уже от сознания, до чего же он опустился.

– Север, – прошептал Димочка. Было до странности жарко. – Пожалуйста, не бросай меня…

– Да я тебя и не бросаю, – удивился Шеверинский таким тоном, что захотелось сесть на пол и завыть от тоски.

Как нож под рёбра.

Один. На всём свете – один.

– Я насчёт Ленки еду, – безжалостно продолжал бывший друг, не поднимая глаз от дохлого компьютера. – Она уже практически всё знает, что с ней делать теперь? Должен быть какой-нибудь способ выучиться, не торча в гнезде годами. В конце концов, БББ как-то сами до всего дошли, и Ратна тоже.

Синий Птиц уже закрывал за собой дверь.

– Можно?

Повседневность, привычка; это делается на автомате – прикидываешь реакцию, корректируешь до желаемого. Частенько понимаешь, что сделал, только задним числом.

Сейчас у поглощённого собой Димочки выходит именно так.

– Так сильно нужно? – спрашивает Света, глядя в потолок. Она лежит поперёк огромной застеленной кровати, похожая на брошенную куклу, слишком неподвижная и по-женски красивая, чтобы казаться ребёнком. Поднимает голову. Змеями тянутся косы. Жуткие старческие глаза встречаются с искусственно окрашенными, точно фарфоровыми, пустыми.

– Извини. Не собирался.

– Да я не против.

Тихорецкая садится на краю постели. Васильев проходит в комнату, опускается прямо на ковёр, скрестив ноги. Смотрит снизу вверх.

Наконец, улыбается.

– Нервные мы твари, а? – спрашивает он, и с лица Светы уходит пугающая скорбная мудрость.

– Ужасно… Хочу быть амортизатором.

– Да уж. Им с собой не скучно, – Птиц ухмыляется.

Молчат.

– Я тоже, – вдруг говорит Флейта.

– Что?

– Одна. Совсем.

– У тебя есть Солнце. И Юрка.

Она прикрывает глаза.

– Солнце просто есть. Он для всех. И знаешь, правда… я бы не хотела на самом деле, чтобы у нас что-то было. Потому что вытерпеть это может только девчонка-амортизатор. А Юрка… он вообще-то больше при Косте, чем при мне. Я их обоих от бабы Тиши как будто в подарок получила. Зря радовалась.

Птиц вытягивается на ковре, не теряя её из виду. Он ждёт. Сестра по дару не договорила.

– У меня друзья в больнице были, – вслух думает Света, медленные слова падают, точно капли. – Но они почти все умерли. Только двое выздоровели из всех, кого я знала. Но они на другие планеты улетели. Как им из Эрэс звонить было? Да и разговаривать стало не о чем… А остальные, ровесники, даже те, кто старше, они такие дети. Невзрослые, неинтересные. Я себя иногда даже старше Солнца чувствую.

Димочка закрывает глаза.

– С нами, – глубокомысленно замечает он, – ничего сделать нельзя. Только убить, – и слышит, как Тихорецкая смеётся: беззвучно, одним дыханием.

– Ты всё-таки славный.

– Разумеется. – Птиц блестит зубами в улыбке, не поднимая век. – Нравлюсь?

В лицо ему летит подушка.

Димочка, не двинув бровью, ловит её и использует по назначению.

Они снова молчат и смотрят друг на друга, две грани золотой тетрактиды, лучшие из лучших. Надежда. Заря постчеловечества. Биологическое оружие.

– Ты его любишь? – вдруг спрашивает Света.

Димочка подскакивает как ужаленный. Белые волосы растрепались, вид у него взъерошенный и смешной.

– Мало мне этой дуры!

Света отмахивается.

– Я не в том смысле.

Синий Птиц вздыхает. Закатывает глаза, падает на одолженную подушку. Думает.

– Ну… – цедит он. – Как-то так вышло… у меня больше никого нет. То есть…

– К тебе все хорошо относятся, но всерьёз ты никому не нужен.

– Именно. – Птиц ерошит волосы. Вытягивает длинные ноги в обычных – в кои-то веки – синих джинсах.

– Нервные мы твари… – повторяет Флейта его слова и снова укладывается поперёк кровати. – Ди-им!

– Чего?

– А пошли, – наигранное кокетство в её голосе почти артистично, – себе настроение поднимать?

– Наслышан, – докладывает с ухмылкой Птиц, – как ты орков строить умеешь.

– У меня с орками сложные отношения, – смеётся Света. – Я их люблю, а они меня нет.

Это самое опасное и предосудительное корректорское развлечение. На Диком Порту Димочка тоже играл в «построй орков», подзабыв, правда, после акары и алкоголя, что по правилам нельзя доводить «орка» до увечия или смерти. Так, по крайней мере, он понял из скупых и мрачных объяснений Шеверинского.

Выбираешь типчика попротивней, желательно пьяного и агрессивного, можно нескольких – вопрос твоей рисковости и присутствия рядом энергетика. Дразнишь. Орк атакует – и внезапно падает, скрученный кишечной коликой. Можно использовать головную боль или диарею. Случайные вывихи сложнее, но тоже вариант, особенно если орк близко, в ярости и простым приёмом его не удержать. Строго говоря, чем лучше знаешь анатомию, тем больше выбор.

– Но я сегодня, – говорит Света, – насчёт орков не в настроении. Мы же играть так и не сходили, помнишь? Наряжаться наряжались, но не пошли. А ты, между прочим, обещал.

– Это преступление! – пафосно отвечает Димочка, – против здравого смысла – не разорить казино, если ты можешь это сделать.

Тихорецкая заливается смехом.

Над расправленным на столе браслетником плывёт озарённый иллюминацией Райский Сад. Открытая сцена белеет в ночи, она сама по себе огромна, но шоу-голограмма, кажется, достигает звёзд… действительно достигает, потому что чудесно яркие звёзды в небе – тоже её часть.

Алентипална, подперев щёку ладонью, смотрит запись. Выпускной вечер прошлого года. На Седьмой Терре сейчас весна, и скоро очередной. По традиции, она приедет в гости. Ребята готовят новый праздник, ещё краше, конечно, и ни на что не похожий… Светочка сказала, что договорилась с Димой. Синий Птиц – сложный человек, но они, кажется, ладят. Это хорошо, очень хорошо. Бабушка больше всего боялась, что они повторят несчастье старшего поколения. Данг-Сети даже в честь праздника не уступит ни пяди: вновь откажется садиться в присутствии высокочтимой местры Надеждиной, взвалит на себя задачу слежения за порядком и ни разу не улыбнётся. Что за горе с ней…

Алентипалне приходит в голову, что постановочные дела могут помочь Диме развеяться. Он так долго переживает расставание с Леночкой. У корректоров нередки психологические проблемы, но Птиц – тот ещё упрямец, не разрешает себе помогать. Элик обещал с ним поговорить самолично, Бабушка очень на него надеялась – и вот, навалились дела, не до того стало премудрому Бороде…

И у Светы не всё в порядке. Из-за детской болезни она на два года опоздала со школой, из-за беспрецендентной одарённости в старших классах больше работала, чем училась. Соберётся ли в институт? И куда? Надо спросить.

Обычно Бабушке хватает вязанья, чтобы отвлечься во время работы. Но когда она встревожена всерьёз, становится очень трудно отогнать мысли о деле. И тогда Алентипална думает о своих детях, певчих птицах родного рая.

…Сейчас даже это – не помогает.

Президентский номер отеля «Кайссар». Полная изоляция от внешних систем слежения. Собственные профессионалы проверили помещение на «жучки»; круглосуточно работает система «Вуаль», выдаёт чужим наблюдателям ложную информацию. Алентипалне приходится послеживать за вероятностями: Мультяшка при всём старании может не справиться.

Бабушка боится, что не справится и сама.

Потому что Элик нервничает. А если нервничает амортизатор – значит, плохи дела.

На корабле, когда Настя рассказала о том, что случилось со Светой, он встрепенулся так, будто ожидал чего-то подобного. Алентипална ждала, что он объяснит, поделится подозрениями, как бывало: в конце концов, она может поправить что-нибудь, хотя бы неприцельно позвать удачу. Но Элик не стал раскрывать душу. Только нахмурился, сунул руки в карманы, и сказал сухо: «Значит, так. Ситуация круто меняется. Что там Ивану пират наплетёт, не суть важно. Прости, Тишенька, не буду много рассуждать – соврать боюсь. Сам половины не понимаю. Одно точно знаю – охрану надо усилить и время визита сократить от греха. Вот когда пожалеешь, что с телепортацией пролетели, как же свои спецы нужны и взять неоткуда… С одной стороны, митинг этот недоделанный на пользу – можно у губернатора экстренных мер требовать. С другой стороны, побаиваюсь я местных СБ-шников. Сам Лауреску наш, но ниже всякие люди могут быть».

Страшно.

И самое горькое и страшное, что в этом году к больным детям не приедет Волшебная Бабушка.

Алентипална тихо вздыхает.

Элик и Ваня снова спорят.

– Это выглядит крайне нелепо, – говорит Ценкович. – Вот что мне не нравится.

– Наумыч, не все глупости люди делают под птичью диктовку. Бывают и просто глупости.

– Но не с росписью Терадзавы! – ксенолог ударяет кулаками по столу, встаёт, озираясь, раздувая ноздри. – Ваня, ты лучше меня знаешь, что это за человек. У таких не бывает старческого слабоумия. Мне всё это чертовски не нравится. Уже две пустых ячейки. Лаэкно. Теперь Сигэру.

– Погоди… – бурчит Кхин. – Давай разберёмся… Что тебя в лаэкно смущает?

– Их отношение. Хейальтаэ намекнул, что организовал покушение не Центр, прекрасно зная, что мы всё обернём против Земли.

– В результате, – плавно договаривает Батя, – Земля подозревает, что мы эту сказку инсценировали, но вынуждена отбрыкиваться и признаёт Порт. В итоге мы с барышом.

– И в Центре твёрдо уверены, что «москит» запустили наши. Дальше. Мы налаживаем контакт с Землёй-Два. Что происходит?

– Нападение на особиста.

– Раньше. Убийство мастеров питомника.

– Ты считаешь, это не отдельная операция?

– Боюсь, что нет. Она имела хоть какой-то смысл как отдельная операция, потому я так раньше и думал. Но то, что сделали с Флейтой, нелепо до абсолюта.

Батя потирает шею под воротом. Кривится. На нём любимая неофициальная форма одежды – старый, стираный, выцветший камуфляж, в котором премьер-министр похож на полевого командира.

– Ничего нелепого не вижу, – ворчливо говорит он. – Сам глянь – «скептики»-то после убийства Вольфов здесь остались! Кто верещал, что Ксеньке-Тройняшке дезу слили? Что они теперь и корректорам мозги выжигать умеют? Где им, скажи мне, корректора взять для опытов? Случись что с любым из наших агентов на Земле, мне на стол сейчас же документы лягут по «войне теней». И я их подпишу. А тут, глянь-ка, ни при чём гады.

– Ладушки, – разводит руками Ценкович. – Ответь тогда, при чём тут японец, и я успокоюсь.

Иван Михайлович озадаченно сопит.

Он имел долгую беседу с патриархом Фурусато и ещё дольше размышлял над докладом Этцера, после чего тайком от Элии подобрался к Алентипалне и смущённо попросил: «Птиченька, наворожи, чтоб я хоть что-то тут понял». Она только брови успела вскинуть, как Ване позвонил кто-то, он подхватился на ноги и ушёл ругаться. Смешной. Будто она никогда не слыхала, как он ругается…

Алентипална сворачивает запись и поднимается.

– Ладно, мальчики, пойду я. Полежу часиков до шести.

Кхин и Ценкович некоторое время смотрят ей вслед.

Потом друг на друга.

Потом одновременно кивают, и Иван начинает нетерпеливо барабанить пальцами по столу, а Элия рысит к шкафу и вытаскивает из-за него солидную, разукрашенную печатями и наклейками ёмкость. Прозрачная жидкость льётся в рюмки.

– Серебро? – довольно осведомляется Батя, покачивая бутылку. Крупная монета скользит по дну.

– Оно, – заговорщицки сверкает глазами Борода.

– Вещь… Так вот что я тебе скажу, Элька, по поводу японца…

Бабушка идёт по коридору гостиницы. Кивает дежурному, вскидывает глаза к сканеру двери, позволяя идентификацию. Её апартаменты пусты. Утром гостили Володя и Тася, потом Димочка со Светочкой забегали, но все уже ушли. Тихо.

Алентипална замирает возле высокого зеркала, обрамлённого бронзовыми цветами и ящерками. В подсвеченной глубине отражается женщина размытого возраста, от тридцати до шестидесяти, седая, стройная, ясноглазая; в пышных кружевах воротника поблёскивают серебряные нити, гребень в волосах – как венец… Она складывает ладони у губ, покачивает головой. Слишком серьёзное предстоит дело, чтобы так себя чувствовать: словно задумала шалость…

Её ждут. Её ждали целый год. Местра Ароян знает, что происходит на Земле-2, отлично понимает, насколько сложна ситуация, она даже позвонить не осмелилась – написала письмо. В его строчках нет просьб, нет даже намёков. Стелла просто отчитывается, что во вверенном ей учреждении всё в порядке.

Достаточно было увидеть адрес, чтобы на душе заскребли кошки.

Вмешательство местры Надеждиной не требуется. Элик не просил её о помощи. Он очень умный, Элик, и если глянуть на вещи непредвзято, ему вовсе не нужны корректоры, чтобы добиваться своего. Ни Бабушка, ни даже все силы Райского Сада. Они не более чем вспомогательное средство. Это Алентипалну всегда защищали её «крылья», а не наоборот; и недавно, когда она обеспокоенно выспрашивала, в чём дело и чем помочь, то услышала в ответ: «Не волнуйся, родная. У старого Элиягу бен-Наума таки есть немножко ума. Наши птички обеспечат мне чуть-чуть везения. А когда у человека есть немножко ума и чуть-чуть везения, это, Тишенька, счастливый человек…»

…конечно, она не позволит себе потерять форму. Никаких чудес. Только… она плохо ориентируется в хитросплетениях интриг, не поможет собратьям по тройке решить головоломку, но есть вещи, которые способна сделать только она.

И значит – должна сделать.