Текст книги "Дикий Порт (Райские птицы)"

Автор книги: Ольга Онойко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

Понеслось.

В выси мелькнула тёмная тень. Помстилось, какая-то терранская живая тварь нагло махнула с ветки на ветку над головами инопланетян. Но эта живая тварь была не менее инопланетной: Фафнир вылетел из чащобы, тихий как призрак.

Венди почти свалилась с его спины.

– К бою, – скомандовал Джек по локальной связи, не дожидаясь истерического шёпота экстрим-операторши «Вп-переди-и…»

Ожидание.

Время ползло медленно, как медовая капля.

Шумел лес, орало зверьё, что-то крылатое порхало красочно и беззаботно.

– Ждём?

– Далеко он?

– Метров сто… – Венди хватанула ртом воздух и вдруг проговорила ровно: – здесь.

Пальцы её стиснули один из хвостовых шипов Фафнира, дракон тронул мордой плечо подруги.

– Чего? – не понял Лэнгсон.

– Лакки, мля, башку задери… – прошипел Крайс.

…на высоте пятого этажа.

Джек внезапно увидел его ясно, точно в оптику. Каждую чёрточку. Каждую деталь, изгиб, блик.

Цепляясь когтями за перламутрово-серую древесную шкуру, книзу, к бегущей меж стволами тропе с диким изяществом клонился златоизваянный воин. Лазоревое на жемчужном небе солнце Терры, уходя к закату, наливалось густой бирюзой, синеватая листва обретала неместные, насыщенно-зелёные тона, пронзительной лаской одаряя глаза и сердце. Доспехи ррит блеснули золотым пламенем, и подвески в пепельных косах вскричали быстрыми искрами.

Время замедлилось бесконечно.

Враг видел людей.

Давно.

Не стрелял.

Хранящий древнюю честь не один здесь? Или настолько уверен в себе, что готов двадцатерых х’манков пустить в расход в одиночку? Судя по количеству украшений, насечек и кос, вполне вероятно второе.

Джек не успел решить, что делать. У экстрим-оператора Вильямс сдали нервы. Она ничего не сказала, звука не издала, она просто перепугалась, и дракону не нужно было другого приказа.

Ррит сторожко наставил уши.

К нему из бирюзовой кипени листьев метнулась смертоносная тень.

Фафнир мчался по стволу, точно по горизонтальной поверхности, бросал себя вверх, отталкиваясь непонятно от чего, отмахивал прыжок за прыжком…

Клинки ррит медленно вытекли из ножен.

«Ну-ну, – почти ласково подумал Лакки. – Его пуля не берёт, а ты туда же».

В эту секунду он испытывал к ррит нечто вроде симпатии. Вот ненавистный враг, к которому летит неизбежная смерть.

…на толстой ветви выпрямилась человеческая фигура. Узкобёдрая, широкоплечая; копна светлых волос украшает гордо посаженную голову. А снизу мчится чудовище, иссиня-чёрное, утыканное шипами и лезвиями.

На миг помстилось – мерзкая тварь охотится на человека.

Ррит точно просчитал время.

За миг до последнего рывка нукты, метившего сокрушить ослабленный шейный сегмент доспеха, воин немыслимо грациозным прыжком взвился в воздух, крутнул сальто, выбрасывая вперёд руки с ножами, – и вогнал клинки в зазоры между пластинами брони и плечевыми лезвиями дракона.

Фафнир впился когтями в ветку, повис, гневно заверещав. Его добыча, враг его возлюбленной подруги оказался лежащим у него на спине, точно детёныш или сама милая Венди. Хвост, равный по длине телу нукты, оканчивавшийся полудюжиной остро заточенных естественных ножей, уже со скоростью пули летел рассечь врага на куски, но тот успел выдернуть лезвия и прыгнуть снова – вниз, на землю.

…золотящаяся доспехом тень подходит, мягко-переливчато переступая через поваленные стволы, валуны, зеркала луж; она, тень, высотой в два человеческих роста и совершенно бесшумна. В рухнувшей тишине люди стреляют, стреляют, беззвучно содрогаются угловатые тела автоматов, исторгая горячий металл, но пули рикошетят от брони, а тень даже не отбрасывает…

Шон вскидывает каттер.

Тень прыгает упруго, по-кошачьи, едва ли не взвившись выше собственной головы, и в прыжке сметает троих. Тень забавляется охотой. Это не бой. Стальным веером разлетаются косы, тяжёлым зажимом воин угадывает неуклюжему х’манку в лицо, и тот опрокидывается в мох, точно от щедрой оплеухи…

Счастливчик успел только вдохнуть. Шумно, почти со всхлипом.

…ррит поднимает морду. Облизывается. Челюсти – красные потёки, тёмные, густые; жмурятся глаза с вертикальными зрачками. Голова Шона скособочилась. Кровь хлещет из развороченной шеи, хлещет и хлещет, ещё глаза не остекленели, а крови… зверь поднимается, взрыкивает, оборачиваясь к Янгу. Плавно отводит руку с ножом и так же плавно отмахивает назад. Янг оседает. Голова валится вроде футбольного мяча…

Ррит танцует.

Чудо кровопролития, светоч убийств, ликование смерти.

Праздник.

Лакки застыл, точно заворожённый пляской инопланетянина. Кровь шумела в ушах. Заныли суставы. Джек понимал, что надо сдвинуться с места, сделать хоть что-то, но не мог.

Он знал, что с ним происходит. Так уже бывало. Так бывает со всеми боевыми зайцами.

Но вместе с секундами уходят жизни парней.

Крайс оседает – тяжело, мешковато, глаза закатываются… оба священных ножа нашли источник крови в шеях х’манков, ррит втянул усталые когти и просто ударил очередного х’манка кулаком в грудь, выбив дыхание.

Может, жив…

Вверх по позвоночнику покатилась искристая электрическая волна. Подняла Джека на ноги, растянула дикой ухмылкой изуродованное лицо, сузила зрачки. Кожа на теле дёргалась, как у собаки. Или у ррит.

Тот увидел его. Тонкие, лишённые каймы губы разошлись, обнажая ряд сахарно-белых игл. Пасть открылась – до ушей была пасть, и морда мгновенно утратила всякое, самое отдалённое сходство с человеческим лицом. Морда и морда. Верхние клыки длиной в мизинец.

Лакки постоял-постоял и пошёл на ррит.

Молча, глядя исподлобья, глухо сопя.

Горилла – на тигра.

Воин замахнулся, намечая очередную жертву, ещё один череп в ожерелье, ещё кусок живого мяса, обречённый стать мёртвым…

…х’манк, отмеченный следами человеческих когтей, сумел уклониться.

И второй раз.

И третий, отступая, приплясывая на месте, оскалив мелкие плоские зубы травоядной твари.

М’йандра удивился. Один промах он ещё мог допустить, но такое уже выходило за всякие рамки. Не размышляя долго, он прыгнул, распяливая губы, откидывая челюсть для удара клыками: умелый в бою х’манк заслуживал благородной смерти.

М’йандра промахнулся.

Упал, врезавшись грудью в поваленное дерево, к которому только что так удачно был притиснут мягкопалый. Взревел в бешенстве, подхватываясь на ноги, вскочил на ствол, пригнулся к нему в прыжковом упоре. Х’манк был рядом, в ноздри так и бил его тёплый, молочный, тошнотворно-младенческий запах… рядом. Но вне поля зрения.

Окрест раскидывались трупы х’манков в тех позах, в каких смерть заставала тварей.

Он, поистине, достойно почтил обильным кровопролитием Великую женщину. Изрядно порадовал Ймерх Цйирхту, вождя богов, весёлой охотой. Пусть сражение в ледяных безднах красавец Т’нерхма некрасиво уступил смешному толстому Луговскому, но здесь люди вдосталь попраздновали войну. Множество копошившихся х’манков убито.

И не постыдно будет прийти к воротам дома Сеайши, что даёт пристанище Цйирхте и богам-воинам. Туда, в родовой дом, нельзя ступать с миром без положенного честью зова, и без положенного честью вызова – с войной. М’йандра услышит зов и войдёт, и сядет за стол, гордясь косами и украшениями, и богиня позовёт его для совокупления…

…косы М’йандры, его воинскую гордость, сгрёб в руку ничтожный х’манк. Натужно крякнул. Маленькие глаза вытаращились на человека, шрамы, рассекавшие плоское рыло, налились кровью. Круглые зрачки х’манка почти исчезали в пламени радужки, лучащейся серо-голубым, как звезда этой злосчастной планеты. М’йандра, не понимая, что происходит, вздыбил гриву и наставил уши в предельном изумлении. Неуверенно зарычал.

Над ним взлетел человеческий священный нож, покрытый всеми должными насечками клана, матери, отца, наставника, возлюбленного, боевых заслуг, в последний миг М’йандра успел прочитать их, успел в величайшем изумлении понять, что знал этого человека…

– Мля, – сказал Лакки.

Сел – свалился – рядом с трупом на взрытую землю, прямо в лужу кипящей чёрной крови ррит. Попытался вытереть пот, но только размазал по роже грязь.

Такое он вытворял редко. Даже во время битвы за Третью Терру, во время абордажа – не случилось надобности. С тех пор, как на вооружение поступили «нукты», надобность вообще возникала редко. Драконы так и так сражались лучше боевых зайцев.

Лакки покосился на убитого врага.

Броня ррит держит пулю. Автоматную очередь в упор держит. У этого броня была шикарная, небось от их звериного кутюрье, со сплошной чеканкой – странный дикий орнамент, не похожий ни на какие земные, на груди инкрустация – какие-то переплетённые стебли и семиконечные звёзды.

Джек долго сидел. По ощущениям – долго; пройти могло и десять минут, и пара часов. Он успел задремать и проснуться; увидеть, что кровь перестала течь, начала остывать. Сплюнуть, потому что штаны промокли насквозь и чёрный пигмент на всех важных местах не оттереть ещё с месяц…

Потом пришёл в себя Крайс. Встал и, кряхтя, подковылял к Джеку. Посмотрел на труп. Потом на Лакки. Снова на мёртвого ррит. Ничего не сказал, сел наземь, глухо ухнув от боли. Стал обирать украшения из костей.

Счастливчик, задрав голову, смотрел в жемчужное, слепое терранское небо. Кругом, переливчато шелестя, веяла бирюза.

Шон, мёртвый, с развороченной шеей.

Безголовое тело, на запястье – браслет из вишнёвых косточек: это девушка подарила рядовому Янгу на счастье.

Уоррен. Мики. Ник.

Там, дальше…

Всё лицо и кожу груди дёргал мучительный, не поддающийся контролю тик.

«Requiem aeternam dona eis… dona nobis… amici… Domine».

…Рыжекудрая, пышноволосая женщина клонит лицо в молитве, складывает ладони. Гремит орган – так, что вибрирует обшарпанная скамья. Кэтри Лэнгсон никогда не могла зачесаться так гладко, как хотела, и солнечный пух окружал её голову, точно ангельский нимб.

Так же светились её волосы, когда лежала она на веранде, и трепал их ветер номерной колонии DHL-00/4. От смерти мать помолодела. Ангел Леонардо с мраморной кожей, с обрубками вместо рук…

Лакки зажмурился. Снова вытаращил глаза.

Выдохнул.

Уставился в небо.

Что-то было не так. Их осталось двое из двадцати, и это само по себе было настолько не так, что для прочих соображений не хватало оперативной памяти. Поэтому Лакки потребовалось время, чтобы осознать.

А где, собственно, нукта?

И Венди?

– Венди, – вслух пробормотал Лакки. – Венди – это, то есть, Гвендолен…

Он сидел на крыше того самого центра, куда не дошёл его взвод. Счастливчика можно было наречь таковым во второй раз. Или в третий. Или ещё в какой. Он не считал. Наверное, Птица до сих пор думала о нём. Лучше б не думала, трудно, что ли, его забыть…

Ифе.

Она сейчас, наверное, на тяжёлом крейсере, на «AncientSun». Сидит в медотсеке, белом, стерильном, или в каютке своей, опрятной и тихой. Что-то делает. Может, поёт. Просто песню поёт, или кому кличет что… адмиралу Луговскому. Кораблю «Древнее Солнце». Первому ударному флоту.

А может, и нет.

Шёл ежесуточный сеанс галактической связи. Ксенолог майор Хольм отправлял командованию мобильной армии отчёт о происшествиях. Доставлялись новости, приказы, рабочая информация. Разрешалось послать письмо или запрос. Джек и посылал. Командир десантного взвода космических войск вне зависимости от звания имел красный маркер, некоторые дополнительные права доступа. Их могло хватить на предоставление полного досье экстрим-команды, погибшей в ходе операции по зачистке территорий, прилегающих к научно-исследовательскому центру «Биопластик» на Третьей Терре.

Досье на экстрим-команды составлялись недифференцированные. Результаты поведенческого тестирования человека и биологического оружия – в одной шкале. Местра Джайалалитха рассказала. Джек не имел проблем ни с дикцией, ни с памятью, потому звучной кличкой Кесумы не пользовался.

Пришёл ответ.

«В составе части 39476S (космическая пехота) Гвендолен Вильямс не служила. Возможно, допущена ошибка. Предлагаем варианты…»

Джек сидел, тупо перечитывая строчки.

– Это ж откуда она вылезла? – спросил он вслух.

Сложил браслетник, нацепил на запястье.

Надо было выяснить, раз уж взялся. И он пошёл искать Кесси Джай.

…ррит было даже не двое.

Трое.

Конечно, теперь можно было костерить Хольма, что не предупредил и не рассказал, или себя костерить, что поверили Свену как святому писанию, или желать смерти тем ксенологам, что составляли психологический портрет чужой расы и потом учили Свена… Ррит – хищники-одиночки; на Терре остались приверженцы древней чести, желавшие порадовать богов достойными смертями; они собирались пользоваться почти исключительно холодным оружием. Всё так.

Ррит прежде всего разумные существа. Это раз.

И два – охота на них с нуктой получалась порезультативней охоты с «крыс». И значит, попадала в категорию «крайнего случая».

Они переняли тактику мерзких х’манков. Многокосый, убитый Лакки, играл ту же роль, что все его жертвы – роль приманки, отвлекающего фактора. Вместо дракона у ррит была снятая с чри-аххара пушка.

Из этих пушек по звездолётам стреляют. Драгоценные терранские джунгли выжгло на метр вглубь почвы, а каков был радиус поражения поверх, Лакки интересовало мало.

Ничего не осталось.

Похоронят одно досье.

Рыжая-рыжая, стерва бесстыжая, и дракон у тебя был настоящий мужик… в абордажном бою на борту рритской се-ренкхры уцелели, чтобы лечь в цветущем лесу.

Красивая была, Венди.

Внизу, в холле центрального корпуса, отведённом под общую комнату, диктор зачитывал новостную сводку. Кто-то, похоже, заказал архив вчерашнего военного радио и запустил его. Кесума сидела в полуразвалившемся, ещё со старых времён оставшемся кресле, устроив ноги на хребте Джеки, который лениво растянулся по полу всеми четырьмя метрами. Слушала, подперев кулаком подбородок. Звук шёл из динамиков её же браслетника на соседнем кресле. По лицу видно было, что операторша думает о своём.

– Привет, – сказал Джек. Смуглянка подняла глаза. Он изложил вопрос, и Кесси кривовато усмехнулась.

– Ты какое имя запрашивал?

– Гвендолен Вильямс.

– Её звали Арвен. – Экстрим-оператор помолчала. – Арвен Вильямс. Она не любила своё имя. Говорила, родители были идиоты. Вот только померли, и теперь она в память о них не может его поменять…

– А-а, – сказал Лакки.

Диктор умолк. Оптимистичная девица-ведущая озвучила какой-то скетч, а потом началась музыка. Гитарные аккорды. Вступление к песне.

 
Вот и кончилась война,
Отдышись.
Пусть другие вместо нас
Будут жить.
И хотел бы сдаться в плен —
Не возьмут.
Приказали на Земле,
Ляжем тут.
В голове у дурака щель,
приходили сквозь неё сны,
и в дурацких снах вообще никакой не случалось войны…
 

Голос был знакомым до боли. Вернее, Лэнгсон уже узнал его, но что-то мешало произнести имя даже мысленно. Стена какая-то в голове. Забор. Блок.

 
Интересное кино,
страшный сон…
Станет тихо и темно,
вот и всё.
Нам в одном не повезло:
не узнать,
для победы ли пришлось умирать…
 

– Это кто поёт? – спросил Джек, уставившись в одну точку.

– А ты раньше не слышал? – удивилась Кесума. – Ифе Никас.

Бедняга О’Доннелл третьи сутки был на нервах. Дёргался на своих нервах, как марионетка на нитях неумелого кукловода. Жалко было смотреть. Капитан Морески пытался успокаивать, но увещания и взыскания выходили одинаково безрезультатны.

Алек выразительно косился на Маунга, зная за тем способность одним взглядом приводить окружающих в чувство. Увы, Кхин решил оставить это своё хобби.

Карма Патрика состояла в том, чтобы испытывать страх. Почему первый пилот должен был вмешиваться?

Маунг сидел, расслабившись, положив руки на край пульта. Уже двое суток идам не появлялся на его мониторе; монитор больше не требовался, азиат созерцал божество внутренним взором. Колесо сансары вращалось вместе с Галактикой, широкий обод нёс искру Солнца. Порождением демона Мары, врага всех идущих к нирване, выныривал из вечной тьмы «Ймерх Ц’йирхта» – cын свирепой Кадары, флагманский корабль Р’харты аи Тхаррги, главнокомандующего рритских войск и верховного вождя мужчин.

Маунг Маунг находил иронию в том, что сходство природных условий порождало сходство пантеонов. Безусловно, вождь рритских мужских богов Ц’йирхта был богом грома и молнии, и в этом качестве напоминал Зевса и Индру. Интересно, верно, было бы поговорить об этом с учёными Кадары… хотя все учёные ррит были воинами, ибо все ррит были воинами; и вряд ли кто-то нашёл бы занятными верования мягкопалых червей, а сходство с собственными легендами оскорбило бы их.

Ррит Иррьенкха, Вторая Терра впереди огибала родное солнце.

Два «Тодесстерна», «Древнее Солнце» и «Ямамото Исуроку», окружённые кораблями сопровождения, шли навстречу флотам Кадары. Третий крейсер, «Калифорния», находился на расстоянии двух недель пути, возглавлял Второй флот.

Сражение за Айар Р’харта отдал своему командарму; и тот отдал Айар адмиралу Земли. Это до такой степени не укладывалось в прочную и логичную картину мира ррит, что те с трудом верили в поражение. Но всё же теперь для них окончился сказочный праздник кровопролития, началась война, и величайший военачальник Кадары шёл почтить х’манка-победителя, убив его.

Флот второй час сбрасывал скорость. «Миннесота», занимавшая место в «хвосте кометы» за «Древним Солнцем», отходила на боевую позицию. Маунг Маунг вёл ракетоносец в одиночку, позволяя Патрику насытиться размышлением, принять случившееся и успокоиться. Для него это было всё ещё важно.

Оставайся на судне медиком местра Никас, она бы его успокоила. Но местра Никас была далеко.

…Это случилось вчера.

Капитаны ракетоносцев получали сведения по предварительной расстановке сил. Морески и оба пилота были в рубке: все трое ждали, что придётся менять курс. Связь барахлила, информационный пакет сначала не дошёл, потом дошёл наполовину, потом дошёл с пропусками, Морески уже рычал и ругался не хуже Счастливчика Джека, а потом оказалось, что «Миннесота» идёт практически точно на положенную позицию. Включить двигатели коррекции понадобится разве за четверть суток до часа Х.

Капитан выдохнул. Патрик разочарованно покривился: он рассчитывал заняться делом, тупо сидеть и пялиться на экран порядком поднадоело. Маунг чуть улыбнулся.

Морески развёл руками. Встал. Сообщил, что местеры пилоты свободны, а он отправляется за пропущенным обедом.

Шагнул.

Отклеилась липкая лента, и пластмассовый «Миллениум Фалкон» упал на пол.

Он не треснул бы, но медведь Морески уже занёс ногу для нового шага – и наступил на него.

Алек сам испугался; в отличие от Карреру он ничего не имел против пилотского талисмана, даже, по оценке Маунга, верил смутно во что-то эдакое. Но он был капитаном, отступать ему было некуда, и взвившийся Патрик получил нагоняй.

– Выбрось это в мусор! – велел Морески и твёрдым шагом удалился.

О’Доннелл сидел на корточках, держа сломанную игрушку вытянутыми, дрожащими руками, точно погибшего зверька.

– Склеить… – шёпотом предположил он.

– Лучше выбросить, – проговорил Маунг Маунг, не глядя. Морески прав: если видишь дурное предзнаменование и ничего не можешь поделать, лучше в него не поверить, и желательно не поверить с шумом и возмущением. Это тоже примета. Отпугнуть неудачу…

Патрик понял.

Но не успокоился, и этим утром попросил Кхина погадать на И-Цзин. Тот пожал плечами, бросил жетоны, и выпала третья по счёту гексаграмма.

Самая дурная из всех, что есть.

С того часа первому пилоту решительно всё сделалось безразлично.

– Смотри… – прошептал Патрик.

Маунг Маунг покосился на него с полуулыбкой. Он почувствовал произошедшее за секунду до того, как экраны выбросили информацию.

Гарнизон Иррьенкхи не собирался скучать, дожидаясь мчащихся на свидание хманков.

Первый флот не успел развернуться боевым «тюльпаном» из походной «кометы», до оборонной полусферы перестраиваться было ещё добрых четыре часа. Самая простая классическая раскладка: «четверной крюк» вгрызается в неудобную, гибридную фигуру – конус.

Впору заподозрить развлечение. Но главный ксенолог флота пришёл к выводу, что ррит больше не развлекаются. Значит, обманный манёвр…

Руки Маунга взлетели над пультом. Первый готовился маневрировать в соответствии с обстоятельствами и приказами.

Ближайшие минут десять волноваться было не о чём: ракетоноска очутилась в мёртвой зоне, заслонённая сотней более предпочтительных целей. Уже вёл огонь «Древнее Солнце», сердцевина цветка. Но «тюльпан» продолжал разворачиваться, и скоро его лепесток, частью которого стала «Миннесота», должен был вступить в бой.

Ррит слишком много. Часть останется вне смертоносного «бутона». Достаточно, чтобы помешать «Ямамото» промчаться к Второй Терре мимо завязшего в сражении собрата-«Тодесстерна».

Об этом подумают адмирал и местер Ривера.

– Меняем дислокацию, – настиг сухой, точно компьютерный, голос капитана.

На экране танцевала локальная карта. Построение – «ромашка», проще говоря, плоскость, но уже заворачиваются края; четыре цйирхты, точно пчёлы, приникли к сердцевине, меньших кораблей сканеры не различают, но они есть.

Мёртвая зона. Всё ещё мёртвая зона.

О’Доннелл звучно скрипнул зубами.

Морески издал странный звук: словно получил в солнечное сплетение.

Сопровождению «AncientSun», лепесткам тюльпана, отдан приказ уходить к «Ямамото».

Ноздри Маунг Маунга расширились. Он приподнял голову.

«Рхая Мйардре» шёл перпендикулярно лепесткам никчёмной «ромашки». Луговской хочет оттянуть часть рритского флота на себя? Слишком большая получается часть…

Адмирал знает, что делает.

– Разворачиваюсь, – проговорил Маунг.

Он снова почувствовал раньше, чем увидели сканеры «Миннесоты». Уже успела смениться локальная карта; вместо «Древнего Солнца» и «Рхая Мйардре» на экранах явились «Ямамото Исуроку» и «Йиррма Ш’райра», и флагман главнокомандующего ррит, их верховного вождя, смутно ощущал Маунг там, где мирно плыла по орбите Вторая Терра, Ррит Иррьенкха…

Полпути до расчётной позиции.

…это обычай. Маунг читал. До того, как появились отчёты военных ксенологов, были отчёты – и научно-популярные книги – ксенологов невоенных. От младенца, едва умеющего удержаться на четырёх, до подростка, ожидающего инициации, ррит охотятся. Так же, как их животные предки. Предполагалось, что поэтому-то их естественное вооружение не атрофировалось за сотни тысяч лет. В городах давно постиндустриальной Кадары по улицам носится экологически чистая добыча для малышей.

Когда охота становится войной, ничего не меняется. Рритская молодёжь на родовых ай-аххарах мечется по «мёртвым зонам» поля боя, ища себе хороших врагов.

Сочетание полезного с приятным – принцип интеррасовый…

Прицел.

Залп.

– В перехватчик ушла… – выдохнул Морески со стоном.

Об этом не принято говорить, но стоимость одной сверхсветовой ракеты превышает… не стоит думать об этом в бою. Ай-аххар, манёвренный как летняя муха, метался по локальной карте. Патрик ухал и шипел, умоляя борткомпьютер, Хана Соло и Господа Бога поймать уже, наконец, сволочь в прицел.

– Есть! – заорал Морески, вскакивая, – есть!!

Ирландец злорадно хохотал, демонстрируя безвинному экрану неприличный жест. Отброшенный попаданием ай-аххар вылетел с локальной карты. Маунг уже поднял руки, готовясь скорректировать курс и продолжить путь к крейсеру Второго флота, когда «Миннесоту» несильно тряхнуло.

– Внимание! – разнеслось по рубке, и почудилось, что компьютер говорит нервно. Тембр был стандартный, голос Иренэ Карреру удалили из базы – он напоминал о смерти предыдущего капитана.

– …внимание… целостность… семьдесят пять процентов, – захлёбывающееся шипение, – пятьдесят пять процентов…

– Словили! – проорал Патрик. Схемка фрегата в верхних углах мониторов переливалась алым. – В ходовую, й-й-о…

Он не столько попытался выругаться, сколько застонал от отчаяния.

– Это второй, – сказал Маунг. – Он вышел с другой стороны.

Первый пилот глубоко вздохнул и сосредоточился.

Морески ругался по корабельной связи, пытаясь добиться невозможного – заставить техников фрегата сделать больше, чем сами они могли для спасения своей жизни. Патрик что-то невнятно орал.

Кхин откинулся на спинку кресла. Привычное спокойствие, подобное безмятежности озёрной глади, стало полнее и глубже, превратившись во всеобъемлющий океанский штиль. Сейчас помогло бы лишь чудо, лишь вмешательство майора Никас, но майор – на «Древнем Солнце», и она занята делом. К чему волнения, если ничего не можешь переменить?

…и корабль содрогнулся снова.

Злосчастная ходовая часть ракетоносного фрегата «Миннесота», дважды ремонтированная и всё же изначально склонная к рассинхронизации биений в гравигенераторах, отказала.

Экраны вспыхнули алым и золотым, многократными превышениями допустимых норм, тревогой, потом просто бессмыслицей, которую выводили сбитые с толку программы. Слетела блокировка, не дававшая борткомпьютеру организовать свою работу с качественно иной степенью целесообразности.

«Миннесота» обрела разум.

Фрегат попытался спастись. Двигатели коррекции включились, направляя ракетоноску вниз от условной плоскости, принятой картами флота. Но рассинхронизация достигала уже трёх с половиной наносекунд, и корма «Миннесоты» начала сворачиваться внутрь себя.

«Закручивающийся» гравигенератор остановить можно.

Теоретически.

В лабораторных условиях.

Расплавились процессоры. На экранах застыли сине-белые таблички нулевой работоспособности, но продержались недолго.

В кормовой части фрегата в двух местах произошла разгерметизация внутренних помещений. Поменявшая вектор гравитация рвала броню, как картон.

Корабль отключил всю гравитацию, в том числе жизнеобеспечение. Дал залп в пустоту, разгоняя себя отдачей.

Мониторы погасли.

…и на миг перед тем как взорвались двигатели «Миннесоты», отправив в бесконечный путь по космосу миллион стремительно остывающих обломков, в экране первого пилота отразилось спокойное лицо Маунг Маунг Кхина, с последним ударом сердца осознавшего, что сансара – нирвана, и покидающего физическое тело без сожаления; с усмешкой переходил он в число архатов, навеки оставляя призрачный мир.

…маленький золотой будда.

Двое условных суток спустя Ррит Иррьенкха стала Второй Террой.

Боевые корабли человечества шли к Ррит Кадаре.

Ифе пела.

 
Там, где родина войны, не бывал никто допрежь.
Золоты пески пустынь, луговины зелены наших сбывшихся надежд.
Там, где родина войны, рыщут смерти сыновья,
бестревожны и страшны. Прошлое похоронив, мы свободны, ты и я.
Там, где родина войны, в раскалённой тишине,
от сияния до тьмы бродят чаянья и сны всех погибших на войне…
это мы.
 

Птица Ифе спела собственную жизнь, став знаменитейшей из бардов Великой войны. Она прожила долго, и ещё при жизни её песни перепевались десятками «звёзд», миллионами тех, кто умел взять полдюжины гитарных аккордов. Песни о чужих звёздах, о Земле, о пустоте, ожидании, вере. Звук её голоса стал символом, который прежде смысла слов обозначал эпоху – эпоху славы и горя.

Но ранние, военные песни были популярны меньше всего. Разве что в пору Второй космической их вспомнили ненадолго и разыскали несколько старых записей самой Ифе.

От Счастливчика Джека почти ничего не осталось. Ни фото, ни записи любительской камеры, ни сделанной им вещи. Нет даже могилы. Только единственная открытка среди вещей знаменитой певицы, квадратик глянцевого картона, на котором маркером, корявым почерком выведено:

«Меня нет.

Я весь перешёл

В седьмое агрегатное состояние вещества –

Любовь, мля».