Текст книги "Сладость горького миндаля(СИ)"

Автор книги: Ольга Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

А ведь он просто глупец, неожиданно сказал себе Монтгомери. Его пугает вовсе не неведомая угроза, нет. Чёртов склеп, наведший с самого начала на тягостные мысли, помноженный на затхлый запах тления, просто показался мерзок ему, вот душа и рисует вокруг него тягостные фантомы. Корбин прав, это наверняка обычные дурные шалости великовозрастных деревенских недорослей – и ничего больше.

Старый герцог укутался любимым клетчатым пледом и снова задумался. Сначала мысли его блуждали вокруг ночной вылазки Грэхема и Хилтона, потом старик задумался о себе. В молодости никто не думает, что умрёт. Можно верить, что другие умрут, и согласиться с абстрактным положением, что "все смертны", но никто не относит его к себе. Молодость питает крайнее отвращение к старости и смерти, и в расцвете жизни, как и в беззаботные годы детства, мы не можем даже отдалённо себе представить, как то, что было тёплым и живым, вдруг превратится в ком сырой земли. Если же, предаваясь праздным размышлениям, мы все-таки теоретически представляем себе смерть, удивительно, какой далёкой она кажется. Мы глядим на теряющуюся вдали линию горизонта и думаем, какое огромное расстояние нам предстоит преодолеть. А между тем у наших ног уже клубится туман, сгущаются тени, и вместо пышных, мрачных, меланхолических теней осеннего вечера мы ощущаем лишь сырое марево, обволакивающее тело, едва нас покидает дух молодости. Радости жизни блекнут, становятся безразличны, страдания уже вымотали нас, не оставив ни желания, ни мужества пережить их даже в воспоминаниях. Мы не хотим ни бередить старые раны, ни возродить свою юность, ни прожить жизнь дважды. Хватит и одного раза! Упало дерево – пусть лежит!

Если бы я действительно жил, подумал старик, то не боялся бы умереть. Однако я слишком долго мыслил. Не напрасно ли? Оглядываясь на прошлое, я иногда думаю, что провёл всю жизнь словно в глубокой тени на склоне холма знания, где питался книгами, размышлениями, картинами, иногда слыша отзвуки деловитого топота и шум толпы. Потом события вывели меня из этого тусклого сумеречного состояния, я пожелал спуститься в мир реального и участвовать в общей гонке. Боюсь, правда, уже поздно, и, пожалуй, мне лучше вернуться к книжным фантазиям и праздности.

Он поднялся и снова подошёл к окну. Луна сдвинулась к югу, потонув в полупрозрачных облаках и зацепившись за шпиль западной башни замка. Лощина за болотом была по-прежнему темна и тиха. У тяжёлой замковой балюстрады промелькнуло что-то тёмное, вроде нетопыря, но тут же снова появившись на перилах. Монтгомери узнал Арлекина, шельмец явно охотился – не то на летучих мышей, не то ещё Бог весть на какую мелкую живность.

Неожиданно Монтгомери напрягся. В чёрном, совсем не освещённом луной углу замка, почти у самой земли начало появляться странное облако – не то пар, не то туман, в котором плавали мелкие светящиеся вкрапления. Не тот ли это призрак, о котором толковала миссис Кросби? Герцог вгляделся, но не увидел ничего определённого, ни лица, ни фигуры, да и само туманное облако вскоре просто растаяло.

Герцог позвонил Джекобсу. Тот тут же возник на пороге, точно давно ждал зова господина.

–Что нового?

–Ничего, ваша светлость. Мистер Говард обыграл мистера Марвилла на бильярде с разгромным счётом.

–Слава Богу, – проворчал старик, – а то я всё недоумевал, умеет ли этот недоумок делать хоть что-то. Выходит, умеет. А впрочем, он ещё умеет делать долги и глупости.

Камердинер усмехнулся.

–А вот сам мистер Говард полагает глупцами мистера Хилтона и его сиятельство графа Нортумберленда. Он сказал, что они просто безумцы.

Что-то в тоне слуги заставило старого герцога насторожиться.

–Вот как? Почему же?

–Мистер Марвилл тоже спросил его об этом, милорд, а мистер Говард ответил, среди нашедших своё место под солнцем самые умные предпочитают оставаться в тени.

–А... значит, умнее проявить себя тем, что нигде не высовываться. Неглупо, конечно. А что ответил на это Марвилл?

– Мистер Марвилл сказал, что иные слывут храбрецами, потому что испугались убежать.

Монтгомери кивнул. Он не любил Хилтона и Грэхема, отчаянных игроков и развращённых кутил, но пустое умничанье и жалкая трусость Говарда и Марвилла, выдаваемые за осмотрительность и здравомыслие, были стократ омерзительней.

Перед сном его светлость вынул из кармана ключи от склепа, положил их в пустой кисет, а кисет запихнул себе под подушку.

Глава 11

. Ночь на болоте

Отвага всегда слепа, ибо не видит опасностей и неудобств, –

а стало быть, дурна советом и хороша исполнением.

Фрэнсис Бэкон

Несмотря на ясную ночь, лунные лучи не проникали в ложбину, и склеп под часовней полностью потерялся во мгле. Да и сама часовня выглядела теперь призрачной, в темноте казалось, что болото подступило совсем близко, с него натянуло тумана, от топи неслись звучные лягушачьи трели.

Хилтон и Грэхем разместились в беседке, но тут оказалось, что вход в склеп оттуда едва виден. Пришлось возле входа в усыпальницу пристроить фонарь. Ливси и Хилл предложили дежурить до полуночи, а потом разбудить джентльменов, но этот план не понравился Перси и Арчибальду. Они решили не спать до утра и каждый час обходить часовню – по парам. Пока же они развели костёр и следили за входом, то и дело прикладываясь к бутылке с бренди.

Луна по-прежнему сияла на небе и лила свой вкрадчивый свет на кладбищенские надгробия и кенотафы, и болото, лежавшее по левому краю от караулящих, казалось зеркальным. Светляки, точно блуждающие огни, мутно освещали древние кипарисы и зелёный бархат мха, метёлки камыша едва покачивались, точно кивали или кланялись кому-то, неясные тени разбегались по воде у самого основания тростника, а дальше узкой золотой дорожкой дробился и бежал по болоту матовый лунный свет. Деревья были странно неподвижны и молчаливы. Где-то сбоку по необъятному тёмному своду черкнула звезда, и хвост её несколько секунд блестел парчовым росчерком. В кустах тревожно крякнула утка, в лесу встрепенулся и закричал пересмешник. И опять все стихло. Мужчины, до этого шутившие и смеявшиеся, умолкли, а потом Ливси и Хилл пошли патрулировать часовню.

Грэхем начал подрёмывать. Хилтон тоже ближе к полуночи понял, что переоценил себя: на него навалились сонное оцепенение и усталость. Костер почти погас, со стороны болота клубами начал накатываться туман. Воцарилась тишина, странная, гремучая. Не было слышно вообще ни звука. Арчибальду показалось, что в воздухе висит что-то давящее, гнетущее. Болота уже вообще не было видно из-за тумана, стена марева заколыхалась, и казалось, будто там, за ним, кто-то ходит. Хилтон ощутил какой-то нездоровый озноб и страх, необъяснимый, дикий, животный. По вискам потёк холодный пот и онемели руки и ноги. Грэхем рядом дремал, Хилл и Ливси бродили где-то в тумане. Между тем сзади кто-то подбирался к нему... "Стой!" – заорал Арчибальд, но ему лишь показалось, что он кричал: из горла вырвался только глухой хрип, но он разбудил Перси.

– Что такое? – спросонья пробормотал Грэхем.

Чтобы не ударить в грязь перед соперником, Арчи попытался успокоиться

– Да ... померещилось что-то, – хрипло ответил он и прокашлялся.

Снова воцарилась таинственная тишина, в которой чуялась, однако, ночная потаённая жизнь. То где-нибудь сонно обрывалась сухая ветка и гулко падала на землю, то слышались чьи-то торопливые приближающиеся или замирающие вдали шаги. Хилтон сразу замёрз. Пока он был в возбуждённом состоянии, то почти не замечал холода, когда же несколько успокоился, сразу ощутил во всем теле неприятный озноб. Челюсти стали прыгать, зубы – постукивать. Озноб бежал по всему телу беспощадными колючими мурашками и проникал до костей.

Туман белый, густой, как дымное облако, длинными космами заструился над кладбищем. Он все гуще и гуще заволакивал сидящих у погасшего костра и окутывал часовню, на ограде которой тускло, как светлячок-люциола, горел фонарь. Потянуло неприятной прелой сыростью – запахом осени.

–Чёрт возьми, только этого и не хватало, – Грэхем опрокинул в себя половину бутылки.

–Ты о чём? – уже не хриплым, а почти обычным голосом спросил Арчибальд.

–Луна ушла, небо в тучах. Сейчас хлынет дождь.

Перси поднял голову. Над головой разливалась какая-то непроницаемая чернильная мгла, а ещё через несколько мгновений что-то вдруг блеснуло, потом раздались глухие раскаты грома, что-то точно возроптало и взмолилось где-то совсем рядом. Это первые дождевые капли пробивали туман и били по листьям, как пальцы музыканта по сломанным и безгласным рояльным клавишам.

Появились Ливси и Хилл, торопливо пройдя в беседку, ибо дождь как-то необыкновенно быстро перешёл в ливень. Из разверзшихся небесных хлябей изливалась вода, сумрак ночи точно отяжелел, сплошная сырая мгла густо повисла над кладбищем. Хилл быстро раздул головёшки костерка под навесом беседки и подкинул в огонь пару поленьев.

–Вы никого не видели около склепа? – Перси снова приложился к бутылке.

–Нет, сэр, там тихо.

Хилтон, тоже налив себе бренди, поинтересовался:

–А в такой ливень разве вода не проникает в склеп?

Ливси покачал головой.

–Нет, сэр, с навеса крыши часовни вода стекает далеко за ступенями. Там всегда сухо, разве что по поздней осени нанесёт сухих листьев под дверь, да зимой – немного снега, но за дверьми склепа, вы же сами видели, – высокий порог. Воды там никогда не было.

В разговор вмешался Перси Грэхем.

–А что вы, Ливси, думаете по поводу происходящего? Я так понял, что вы не верите, что это шутки местных фермеров?

Лицо садовника омрачилось, и то, что Перси вначале принял за игру теней на лице Ливси, оказалось болезненной гримасой. Он вяло пожал плечами и неохотно бросил:

–Я сам из Сохэма, сэр. Никто из тамошних сюда ни ногой.

–Почему?

–У этих мест дурная слава, болото зовут проклятым, мимо кладбища даже днём проходить боятся, а уж замок... Двери сами открываются, вечно чьи-то шаги за спиной, то стоны из пустого зала, то дикий смех, точно сатана над тобой хохочет. Милорд и сам всё это знает, сэр, но не признаётся – и так служить в замке никто не хочет. А уж гробы эти... подлинно чертовщина.

В эту минуту снова сверкнула молния, за ней глухими раскатами грянул гром – точно груда камней прокатилась по деревянному мосту. Потом где-то хрустнуло, точно раскололся надвое древесный ствол. Дождь припустил с новой силой.

–А в тот раз, когда открыли склеп на следующий день после уборки и нашли сдвинутые гробы, – продолжал расспросы Грэхем, – ведь никто не следил тогда за дверью.

–Сэр, – Ливси вздохнул, – я сам песка у двери насыпал и размёл метлой на добрых четыре фута. Не было там ничьих следов, только следы от моей метлы. Переступи кто порог – не по воздуху же он пролетел, чтобы гробы-то графские раскидать.

Логика в словах Джорджа Ливси была, а грум добавил:

–Конюхи, когда сено заготавливают, и псари наши тоже эти места стороной обходят, хоть травы тут, на болотах, знатные. Но лошади тут точно бесноватыми становятся, собаки, самые лютые, птиц не выслеживают, а к ногам жмутся, джентльмены говорят, компас тут не работает, а стоит уснуть – ужасы мерещатся, точно вервольф за спиной стоит.

Хилтон вздрогнул, но Перси не заметил этого и продолжал расспросы.

–Но почему же вы тогда служите в замке, Ливси?

–У Джона пятеро детей, сэр, и у меня четверо. Семьи-то кормить надо. Милорд щедр и платит больше, чем можно заработать в Сохэме, вот и приходится на многое закрывать глаза. Но эти ужасы в склепе – никак не дело рук деревенских, сэр, чтобы там милорд не говорил.

–Хм, интересно, – Перси Грэхем бросил взгляд на вход в склеп. Фонарь на крюке у двери тускло, словно болотный огонёк, мерцал во тьме. Ливень быстро стих, теперь до сидящих в беседке доносилось глухое стаккато дождевых капель, падающих с осенней суховатой листвы. – Давай пройдёмся вокруг, поглядим сами, – предложил он Хилтону.

Тот вздохнул и нехотя кивнул. Они взяли ружья и фонари у Хилла и Ливси и направились к часовне. Сапоги скользили на мокрой траве, разбегавшиеся под ногами корни напоминали змей, но сплошная густая кисея тумана чуть отодвинулась к болоту и в полумгле мутными разводами окутывала тростник, проникала в него и медленно истаивала. Небо местами просветлело, луна проступила меж облаков далеко за Блэкмор Холлом, заливая лес, болото и кладбище холодным колдовским сиянием.

Они подошли к часовне. Фонарь у склепа отражался мерцающей дорожкой в огромной луже перед входом. Перси заглянул вниз, оглядел ступени и дверь. Как и говорил Ливси, вода туда не проникала, ступени были едва влажны у спуска, но у входа в усыпальницу – сухи. Замок на двери – не повреждён. Никто не мог пройти здесь незамеченным.

–Ты веришь тому, что они говорят? – Хилтон исподлобья взглянул на Грэхема.

–Нет, – покачал головой Перси, – Корбин прав, тупое мужичье. Сквозняк дверь отворил – стало быть, призрак, ветер в щели задул – им вой утробный мерещится, кот мышь ловит в старой нише – они дьявола видят. Вздор всё это.

Спокойный тон Грэхема подействовал на Хилтона успокаивающе. Ему даже стало стыдно своего малодушия. Он неспешно оглядел часовню, потом спустился вниз по ступеням, приник к двери склепа и прислушался. Там было тихо.

–А гробы, по-твоему, Арлекин двигает? – спросил он Перси, поднимаясь обратно.

–Не знаю, но в россказни местных не верю. – Грэхем, медленно и осторожно ступая, двинулся в обход часовни и скоро показался с другой стороны. – Нет тут никого, – уверенно сказал он, – и какой глупец пойдёт в такие погоду двигать гробы? Пойдём в беседку, я что-то продрог.

Остаток ночи прошёл спокойно, дождь кончился, джентльмены раскупорили третью бутылку бренди, основательно подкрепились сэндвичами с ветчиной, и даже Ливси и Хил, тоже угостившись с барского стола, повеселели. Правда, черневшие вокруг них надгробия не дали беседе уклониться на иные предметы. Хилл рассказал о сохэмской ведьме, старухе Рут, которая никогда не упускала возможности поприсутствовать на похоронах, стараясь обзавестись каким-либо предметом из гроба, будь то путы с рук или ног или хоть нитка из гробового полога, и часто нанималась для омовения покойника, чтобы на воду и мыло, оставшихся после омовения мертвеца, сделать порчу живому.

–Господи, Хилл, неужели у вас верят в подобный вздор? – недоумённо воскликнул Грэхем.

Джон пожал плечами.

– Как не верить, сэр, когда кругом полно людей, служащих сатане?

–То есть, у вас в деревне верят, что есть ведьмы и через гроб одного можно заставить другого умереть? – Хилтон не скрывал насмешки, – полно, Хилл, это же нелепость.

Он не убедил грума.

–Полно, сэр, какая же нелепость? Нельзя обряжать покойного в одежду живого, люди, чей костюм надевают на покойного, потом всегда чахнут. Это проверено. И обручальное кольцо надо снять, если супруг или супруга умершего – живы. И портреты живых родственников в гроб нельзя класть. Это приводит к порче, иной раз настолько сильной, что родственникам приходится вскрывать могилу и вытаскивать его.

– Старуха Рут, – подхватил Ливси, – при выносе гроба всегда отходила в сторону и давай навязывать узлы на тряпице или платке, как бы в прострации. Потом этот платок часто совала в руки кому-нибудь из присутствующих. Это ведьмовской способ отведения от себя обратки за прошлый подел. Пойманная за руку она для отвода глаз говорила, что делает это для того, чтобы отвести беду от родственников усопшего. Но лгала она. На самом деле к ним болезнь приходила – та же, от которой умер лежащий в гробе. Она всегда появлялась на похоронах тех, кто умер от неизлечимых недугов, а также если пожар или несчастный случай какой выпадал.

Грэхем и Хилтон попивали бренди и посмеивались невежеству мужланов.

–И что с этой ведьмой стало? – полюбопытствовал Хилтон.

– Сожгли её, сэр, много лет назад. Это было, когда моя бабка ещё в девичестве была. Рут жила в крошечном домишке на окраине Сохэма, пробавлялась продажей лечебных трав. Люди считали её ведьмой и никто не смел перечить старой карге, опасаясь, что она нашлёт мор на скот, гниль на припасы, лихорадку на детей, либо сотворит ещё какую пакость. А тут в округе начали одна за другой исчезать девочки. Родители обыскивали лес, окрестные фермы, но следов пропавших детей найти нигде не могли. Несколько храбрецов даже спрашивали Рут, но она только головой качала.

Однажды ночью дочь мельника встала с кровати и вышла из дома, а той же ночью у жены мельника разболелся зуб и она, сидя на кухне, готовила отвар, чтобы снять боль. Увидев, как дочь выходит из дому, позвала мужа и выбежала следом за девочкой. Мельник выскочил в одном исподнем, и погнались они за дочкой. Их крики разбудили соседей. Многие выскочили на улицу, и тут заметили странный свет на краю леса. Там, около старого большого дуба стояла Рут и насылала злые чары на дочь мельника.

Поселяне вооружились кто чем – палками, вилами – и бросились к ведьме. Услышав их приближение, она перестала ворожить и попыталась скрыться в лесу. Один предусмотрительный фермер, прихвативший ружье, заряженное серебряными пулями, выстрелил в неё. Он попал ведьме в ногу, и она упала. У её дома нашли могилы пропавших девочек. Ведьма убивала их, а их кровь использовала, чтобы омолодиться. Разъярённые люди схватили Рут, притащили на площадь, где соорудили огромный костёр и сожгли.

–Ну полно, – ухмыльнулся Грэхем, – этакие нелепицы... А олени тут у вас водятся?

–А как же, сэр, правда, милорд строг насчёт браконьерства.

Разговор перешёл на дела охотничьи. Джон Хилл рассказал о случае на последней охоте, когда он упустил кабана, слово за слово начались охотничьи байки, и, пока небо на востоке не порозовело, они то и дело хохотали над рассказами бывалых охотников. Потом все вчетвером вместе ещё раз обошли склеп, после чего Ливси был послан в замок – за лордом Генри и Фредериком Монтгомери.

Хилтон к рассвету успел забыть пережитый ночью страх, внушив себе, что всё это ему просто померещилось. Он с нетерпением ждал прихода герцогини, рассчитывая на её особое внимание. Должна же она оценить его храбрость и готовность услужить ей.

Глава 12. Насмешка сатаны.

Чудеса противоречат не природе,

а известной нам природе.

Августин

Утром Фредерика Монтгомери разбудил Генри Корбин. Милорд испуганно подскочил на постели, сунул руку под подушку. Кисет был на месте. Ключи – тоже. Корбин сказал, что в замок только что вернулся Джордж Ливси, который доложил ему, что ночь прошла без всяких происшествий.

–Слава Богу, всё спокойно, – Корбин вынул платок и стёр со лба испарину, – я полночи не спал, боялся, как бы чего не случилось.

Корбин действительно выглядел несколько утомлённым и понурым, на лице были заметны явные следы бессонницы. Он был уже полностью одет и посоветовал Фредерику поторопиться.

– Я думаю, надо сразу после завтрака пойти туда, открыть склеп, убедиться, что всё в порядке – и покончить с этой историей. – Он улыбнулся одними губами, – герцогиня решила идти с нами. Полна любопытства и вся трепещет в предвкушении разгадки. Гелприн тоже решил прогуляться.

–А что Говард и Марвилл? Они тоже пойдут?

Корбин пожал плечами. Было заметно, что этот вопрос его мало занимает. По дороге в гостиную Монтгомери, вспомнив вчерашний разговор с кухаркой, спросил Корбина:

–Генри, мне всё же кажется, что ты, не доверяя суждениям челяди, не совсем прав...

На лице Корбина промелькнуло утомлённое выражение, но ответил он мягко.

–Возможно даже, Фрэд, что я совсем не прав, но сил моих с этими людьми нет. Я просто не могу понять, что происходит у них в голове. Нет ни общих тем для разговора, ни общего языка. Я твёрдо соблюдаю определённые правила, но челядь блюдёт только собственные интересы и лишь ждёт случая ухватить кусок пожирнее. Они, конечно, заботятся о своей репутации, потому что она влияет на их заработки и продвижение по службе, но она не связана для них с представлением о порядочности. С ними никогда ничего не поймёшь – словно они принадлежат к другой породе, только доверься им, и они тебя обязательно перехитрят и предадут. Поговорив по-хорошему с лакеем в таверне, ты тут же услышь, как он обзывает тебя обидной кличкой, а если ты подаришь что-нибудь дочери хозяев дома, где снимаешь квартиру, мать её наверняка добавит к счёту. Это непрекращающаяся битва.

Монтгомери не возразил. Генри был по-своему прав: никому не свойственно добровольно терпеть чужое превосходство, и челяди извечно свойственно угрюмое якобинское стремление стирать память о полученном одолжении и уничтожать мишуру внешних привилегий. Старая истина гласит: для своего лакея никто не герой. В то время как миссис Сиддонс читала Шекспира изысканным и восхищённым слушателям в гостиной, одна из служанок сказала в прихожей внизу: "Ну, старуха наша нынче пуще прежнего шумит!"

Увы, как мало общего между классами и как непреодолимы различия в их обычаях!

Корбин же продолжал:

–Пойми же, челядь, а это в основном невежды и обыватели, занята лишь тем, что непосредственно затрагивает её интересы. Все их мысли примитивны и эгоистичны. Они болтают только о том, что первым в голову взбредёт, готовы придумать и сказать что угодно. Презирая любые принципы морали, совершенно бессовестны и, если ты разгадаешь их проделки, только сердятся, а в ответ на упрёки смеются тебе в лицо. Уволь их со службы – они скажут тебе: "Служба не то, что наследство", – Корбин вздохнул и махнул рукой.

Герцогиня уже сидела у камина в гостиной. На ней была тёмно-коричневая амазонка и небольшая шляпка в тон платью. Милорд подумал, что ещё ни разу не видел герцогиню в одном и том же наряде – она, похоже, меняла их ежедневно по нескольку раз. Коричневый цвет удивительно шёл ей, оттеняя глаза и чудесную кожу. Какая женщина, прости меня, Господи, пронеслось в голове Монтгомери, какая женщина...

Леди Хильда оживлённо болтала с Эдвардом Марвиллом и Чарльзом Говардом.

–Но что вы хотите там увидеть, ваша светлость, если склеп всю ночь охраняли четверо? – недоумевал Говард.

–Не знаю, – лучезарно улыбнулась герцогиня, – конечно, под такой охраной к склепу никто бы не приблизился, но я, как вы помните, никогда не верила в то, что это шалости местных фермеров. – Глаза леди Хильды блеснули. – Я верю в мистику.

Завтрак прошёл оживлённо, хотя племянницы графа не пожелали выйти в столовую, затребовав его себе в комнаты, все же остальные, торопливо покончив с трапезой, вскоре собрались в холле.

–Давайте поспешим, мистер Хилтон и мистер Грэхем наверняка проголодались, – поторопил всех Генри Корбин, – ты не забыл ключи, Фрэдди?

Монтгомери покачал головой, ощупав карман, куда только что, переодеваясь, переложил кисет. Герцогиня, взяв под руку лорда Генри и милорда Фредерика, устремилась вперёд, сэр Джеймс шёл в одиночестве за ними, а шедшие следом за Гелприном Марвилл и Говард несколько отстали. Опережая всех на несколько ярдов, впереди шёл Ливси.

–Не понимаю, чего ей так любопытен этот склеп? – несколько принуждённым тоном поинтересовался Говард. – Ведь очевидно, что в такую дождливую ночь никакие злоумышленники туда бы не пошли.

–Похоже, герцог прав, она просто скучает, – отозвался Марвилл. – Но, по счастью, её есть кому развлечь, – в голосе баронета промелькнула горечь. – Сейчас Хилтон и Грэхем разыграют перед ней героев.

–Не так опасна охота, как делёжка шкуры, – насмешливо проронил Чарльз Говард, и оба умолкли.

Говард, бросив последнюю щекотливую фразу, тут же пожалел о сказанном. Впрочем, он не сказал ничего, чего не думал бы сам Марвилл. Оба они втайне были раздражены и несколько озлоблены происходящим. Невесты висели на их ногах кандалами, и оба вынуждены были уступить Хилтону и Грэхему возможность включится в борьбу за покорение сердца своенравной красавицы. А между тем... Марвилл почти не спал по ночам с того вечера, как увидел герцогиню. Он твёрдо решил, что не станет оглашать помолвку с Кэтрин, но тянул время, ибо понимал: ему не выдержать сравнения ни с Грэхемом, ни с Хилтоном. Говард тоже полагал нужным откладывать решительное объяснение со Сьюзен – по тем же причинам. Он надеялся, что Перси и Арчибальд никогда не уступят один другому. Воображение рисовало ему дуэль между соперниками, где волей случая оба выстрелят одновременно и попадут в лоб друг другу.

Тем временем в утреннем тумане проступили очертания старой часовни и силуэты Хилтона, Грэхема и Хилла. Перси и Арчибальд приветствовали герцогиню, которая, хоть и не сказала ни слова об их ночной охране, однако окинула их обоих взглядом внимательным и заинтересованным. Глаза её кокетливо перебегали с одного на другого, она улыбалась.

–Всё в порядке, Хилтон? – поинтересовался Корбин, – Ливси сказал, что ночь прошла спокойно.

–Да, мы не спускали глаз с двери склепа, никто не приходил, – Арчи снова поймал взгляд леди Хильды и улыбнулся ей, – мы по очереди обходили часовню, миледи, тут точно за всю ночь никого не было.

–Ну, что же, дорогая, – чуть насмешливо обратился лорд Генри к герцогине, – сейчас мы откроем склеп, и всем станет ясно, что мистика тут ни при чём. Мне жаль, что со всеми столь очаровывающими вас загадками будет покончено навсегда. Прошу, Фредерик, откройте.

Гелприн, загораживавший вход, торопливо отошёл, пропуская его , Монтгомери, осторожно ступая по мокрым от дождя плитам, спустился на семь ступеней и оказался у двери в усыпальницу. Достал ключи и несколько мгновений странно медлил – не столько из-за непонятной слабости в руках и дрожи пальцев, сколько из-за охватившего душу трепета. Но, преодолев волнение, вставил ключ в замок и дважды провернул его. Дужка замка отлетела, милорд вытащил его из пазов железных поручней на двери, убрал их и, наконец, открыл дверь.

В склепе было темно и тихо. За спиной милорда протиснулся Ливси, уже успевший зажечь фонарь. Хилтон, Грэхем и герцогиня спустились на несколько ступеней и вслед за Ливси вошли в склеп. Монтгомери пропустил идущего следом за ними Генри Корбина и сам зашёл последним, заметив, что Марвилл и Говард остались с Хиллом снаружи.

Мысли его остановились, точнее, расползлись дымящимися росчерками уходящих под воду змееподобных гадов, когда в тускло освещённом склепе он увидел гробы не только столкнутыми с постаментов, но и основательно разбитыми. Особенно пострадал гроб лорда Джошуа: крышка была теперь сломана пополам, а скелет с погребальным мусором вывален на плиты пола. Гроб достопочтенной Кэролайн Кавендиш стоял, опираясь на стену, а второй – простой, без резьбы, принадлежавший её дочери, лежал на гробе Джошуа – крест-накрест.

–Чёрт знает что, – тихо выдохнул Арчибальд, забыв о присутствии дамы, – как это могло случиться?

Перси Грэхем был изумлён не меньше, закусив губу, он молча разглядывал перевёрнутые гробы, подлинно ничего не понимая. Никто не мог пробраться в склеп в эту ночь! Как же это?

Неожиданно где-то внутри послышался странный звук, точно кто-то скребся ногтями по дереву. Оказалось, однако, что это сэр Джеймс. Гелприн, стоя в углу усыпальницы, просто тихо смеялся, а так как смеха его доселе никому слышать не приходилось, он и удивил всех. Впрочем, Гелприн смеялся всего несколько секунд и быстро умолк. Фредерик Монтгомери повернулся к Генри Корбину. Глаза графа были тусклыми, в мерцающем фонарном свете его утомление проступило ещё явственней, тени, причудливо ложившиеся на его лицо, добавляли ему лет. Зато на физиономии Джорджа Ливси появилось выражение почти удовлетворённое, какое всегда проступает в мимике человека, чьё предсказание сбылось. Слова "я же говорил" читались на лице садовника отчётливее лисьего следа на первом снегу. Старый герцог осмотрелся, отошёл к дальней стене и оперся о полку, где стоял маленький гроб, явно детский. Ноги почти не держали старика.

Её светлость Хильда Хантингтон была единственной, кроме Гелприна и Ливси, кого всё увиденное нисколько не испугало и не обескуражило, но явно привело в восторг. Она бросила торжествующий взгляд на насупившегося и хмурого Генри Корбина.

–Я же говорила, дорогой Генри, что это вовсе не шалости деревенских, а вещи инфернальные и мистические.

Граф с немым укором взглянул на леди Хантингтон, вздохнул и промолчал. Фредерик Монтгомери обернулся к Арчибальду Хилтону.

–Вы точно не спускали глаз с двери?

Тот растерянно повернулся к герцогу, точно не расслышав, потом опомнился и кивнул.

– Мы были вон там – в беседке, – показал он рукой на выход из склепа. – Над воротами склепа висел фонарь, мы всё время видели дверь, правда, ночью шёл дождь, а к утру всё затянуло туманом, но стволы деревьев были видны, и появись у двери кто-то не совсем бесплотный – мы заметили бы его. Никого... не было.

–Совсем никого?

Хилтон на мгновение заколебался.

–Мне ночью показалось, будто кто-то ходил за беседкой, но я никого не видел. В лесу в темноте порой проступают звуки, не сразу поймёшь, что это... Я осмотрел там утром – ничьих следов нет. Ни один куст не сломан, всё тихо.

–Ну и кто тогда всё это вытворил? – вопрос герцога Монтгомери был, вообще-то риторическим, но на него неожиданно ответили.

–Это нечистая сила, сэр, мы всегда это говорили, – в двери протиснулся Джон Хилл. – В прошлый раз и часа не прошло, как мы вторично склеп открыли, – и всё было почти точно также разбросано. Это шутки дьявола, сэр.

Лорд Генри вздохнул, наклонился и поднял с пола крышку гроба лорда Джошуа, треснувшую не вдоль, а поперёк. Несколько минут он вертел её в руках, уныло озирая со всех сторон.

–Дерево, конечно, старое, но не гнилое. Впрочем, если опереть крышку о постамент и переломить ногой... Вы не слышали ночью никакого треска? – повернулся он к Грэхему и Хилтону.

–Была гроза, молния, раскаты грома, но всё в полчаса кончилось. Из склепа звуков не доносилось, – покачал головой Перси и обернулся к Хилтону. – И зайти сюда никто не мог. Это исключено.

Арчибальд согласился, хоть мельком в его памяти пронеслось воспоминание о померещившемся ему шуме во время грозы. И Грэхем, и Хилтон чувствовали себя выбитыми из колеи, точно одураченными. Оба были уверены, что, согласившись охранять склеп, они восхитят герцогиню смелостью и готовностью рисковать, а доказав её светлости, что ничего необычного в усыпальнице не происходит, получат дополнительные возможности привлечь внимание леди Хильды. А что в итоге?

Но неужели герцогиня права и речь идёт о чем-то сверхъестественном? Хилтон скептически поджал губы. Он не верил в мистику. Не верил и в привидений. Однако снова вспомнил свой ночной страх и растерялся.

Перси Грэхем тоже был основательно выбит из колеи. Опытный охотник, он за прошедшую ночь не заметил ничего необычного и был уверен, что к склепу ничто не подходил. Он также не верил и в дьявольщину. Вздор это всё, бабкины сказки. Но развороченные гробы в усыпальнице несколько сбили с него горделивую спесь. Думать, что это чертовщина, ему не хотелось, но что тогда подумать?