Текст книги "Сладость горького миндаля(СИ)"

Автор книги: Ольга Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

–Мне искренне жаль, если бы я только мог подозревать, что это реальность, я никогда бы не допустил, чтобы Грэхем и Хилтон спустились в склеп. Хоть я и сейчас не понимаю, как эта тварь убила их, точнее, как она могла проникнуть в склеп.

–Дьявол не всемогущ, но его сила безмерна в сравнении с пониманием человеческим, – устало обронил Монтгомери.

Джеймс Гелприн внимательно выслушал повествование Корбина. Рассказ графа весьма дурно подействовал на воспалённые нервы старого герцога. Он решил как можно скорее, сразу после похорон несчастных жертв родового проклятия, уехать из Блэкмор Холла и осведомился у Корбина, не будет ли тот в обиде, если сразу после погребения он уедет?

Корбин развёл руками и покачал головой.

–Ну, что ты, Фрэд, я понимаю. После похорон я тоже собираюсь в Лондон. Я обязан принести соболезнования семьям погибших и извинения, тем более что подобное произошло при моем попустительстве.

Монтгомери кивнул, не слушая вопросов полицейского, что-то уточняющего к Корбина, побрёл к себе.

Мысли его путались. Родителям Господь дал особую духовную власть над детьми за болезни их рождения. Но грешат матери, которые дерзают произносить столь безрассудные проклятия на своих детей. И вдвойне грешат дети, которые вынуждают своих родителей на такие поступки. Кто был истинным виновником этой страшной истории? Конечно же, Джошуа, явный самодур, привыкший к вседозволенности, не умевший отказывать себе в своих самых разнузданных желаниях. Он обесчестил и, конечно же, развратил свою племянницу, услаждая ночами своё распутство, а днём играя роль респектабельно джентльмена. Научил он лицемерию и свою жертву – в противном случае, сестра догадалась бы обо всём гораздо раньше.

Монтгомери поёжился. Здесь, в этих стенах, годами творилось страшное. Кровосмешение – один из потаённых грехов, которые люди редко обсуждают, это отвратительный грех, разрушающий роды и души. Бог определил, чтобы кровные родственники не делили брачное ложе и не производили потомков. Не менее двадцати раз повторяет Писание закон против инцеста. "Никто ни к какой родственнице по плоти не должен приближаться с тем, чтоб открыть наготу. Я Господь" Почему? Потому что "Я – Господь". Другими словами, так должно быть, потому что Он имеет власть так говорить.

Грех – ужасная вещь! Его последствия тянутся годами. Он оставляет раны, которые не заживают. И не только общество наказывало людей, совершавших инцест, но и Бог. В Его глазах это такая мерзость, что Он отказывался давать им потомство, а если давал, то на свет появлялась либо династия уродов, либо семейство выродков. Недаром ведь от связи короля Артура и его сестры Морганы рождается Мордред, будущий убийца самого Артура...

Что почувствовала несчастная Кэролайн Кавендиш, когда узнала, что её дочь, её единственное чадо, растлил тот, кто был ей самым близким по крови, её родной брат? Какая бездна раскрылась перед её ногами? Помутился ли её разум, или она в рассудке выкрикнула слова своего жестокого проклятия? Родительское проклятие, противоречащее Божественной правде, Господь не исполняет, но попускает проклятиям иметь силу, когда его заслужили, если же вины не было, то проклятие возвращается назад – к тому, от кого оно изошло. "Как воробей вспорхнёт, как ласточка улетит, так незаслуженное проклятие не сбудется"

Здесь мать прокляла дочь. Сестра прокляла соблазнителя-брата. Кэролайн Корбин прокляла весь род. Проклятие, исходящее от человека, который прав, имеет немалую силу.

Особенно сильно проклятие вдовы.

Глава 21. Похороны.

Всю тяжесть утраты

по достоинству могут оценить только те,

кто несёт гроб с телом усопшего.

Цаль Меламед

Для двух племянниц графа Блэкмора гробы привезли на следующий день из Харлоу – тяжёлые, помпезные. После новой истерики двух горничных – Энн Браун и Мэри Росс – Корбин согласился дать им расчёт, но отпустить кухарку, миссис Дороти Кросби, пока в замке гости, отказался наотрез. Он кричал, что чёртова тварь, пугавшая её, сдохла, и бояться больше нечего, но упрямая женщина только рыдала и твердила, что весь этот дом проклят, и не будет тут никому покоя. В итоге граф всё же уговорил её остаться в замке до похорон, приказав Ливси и Хиллу по очереди дежурить на кухне с ружьями, и это немного сняло остроту проблемы.

Замок опустел, но стал ещё более неприветливым и мрачным.

Чарльз Говард одевался на похороны в состоянии нервном и раздражённом. Негодяй Марвилл явно обошёл его на повороте. Он же в итоге потерял невесту со стотысячным приданым, но взамен не приобрёл ничего. Леди Хильда после рассказа Корбина пришла в расстройство и не выходила из своих покоев. Никого, кроме хозяина поместья, не принимала.

Эдвард Марвилл тоже нервничал. Уже второй день, как раз со дня смерти мисс Монмаут, герцогиня почти не замечала его, лишь однажды выразив ему скупые слова соболезнования. Эдвард постарался встретиться с компаньонкой леди Хильды, но та только на ломаном английском сказала, что герцогиня собирается вернуться в одно из своих поместий и пригласила туда погостить сэра Джеймса Гелприна и своего крёстного – Генри Корбина, ведь у него траур. Марвилл оторопел. Собирается уезжать?

В день похорон прибыл священник, отец Уильям, гробы установили в домашней церкви Блэкмор Холла, отпевание было совершено под плач кухарки и скорбные вздохи леди Хильды. Корбин стоял, опершись на тяжёлую трость и низко склонив голову. Монтгомери мрачно оглядывал несчастных невест, так и не ставших жёнами. Марвилл, в идеально чёрным фраке, надушенный и расфранчённый, ибо провёл три часа, предшествовавших похоронам, в своей спальне перед зеркалом, метал мрачные взгляды в сторону герцогини. Чарльз Говард, разодетый не менее пышно, то и дело подносил к глазам платок и чуть раскачивался из стороны в сторону, рассчитывая, что леди Хильда отметил его скорбь и обратится к нему со словами сочувствия.

Она не обратилась.

Контрастом убитым горем женихам был сэр Джеймс Гелприн, стоявший слева от алтаря в скромном твидовом пиджаке. Он не скорбел и не изображал скорби, глаза его, бледно-голубые и почти прозрачные, казались сонными и совсем пустыми.

Гробы установили на подводу и по вершине холма довезли до склепа, где их поставили в две боковые ниши. Возле часовни оказались вырыты три ямы. Генри Корбин приказал опустить туда гроб Джошуа Корбина, пятого графа Блэкмора, мисс Вайолет Кавендиш и достопочтенной Кэролайн Кавендиш. Над ними тоже была отслужена заупокойная служба.

В замок все возвратились около двух пополудни.

Корбин ушёл распорядиться об обеде, ибо все порядком проголодались. Джеймс Гелприн заказал баранью ногу. Говард и Марвилл ревниво поглядывая друг на друга, пытались развлечь леди Хильду, но герцогиня была мрачна и неразговорчива. Однако постепенно оттаяла, поинтересовалась, что собираются делать мистер Марвилл и мистер Говард? Они возвращаются в Лондон?

Марвилл ответил, что пока не принял никакого решения, Говард тоже выразил желание ещё некоторое время попользоваться гостеприимством лорда Генри. Вошедший Корбин ничуть не возражал, только выразил надежду, что ему удастся уговорить миссис Кросби остаться.

–Видит Бог, тут за последние пять лет сменилось девять кухарок, но ни одна так великолепно не готовила. Её фаршированную индейку с овощным гарниром, закуску из балыка, салат из креветок и яйца-пашот ни с чем не спутаешь!

Герцогиня поддержала его.

–Признаться, вы правы, Генри, мне понравились у миссис Дороти и "золотая треска", и форель с миндалём, и филе щуки. Йоркширский пудинг, заливной угорь, уэльский ягнёнок, мясо корнуэльского краба, ростбиф – все было прекрасно приготовлено.

Марвилл бесился. Герцогиня вела теперь себя так, точно почти не была с ним знакома. Говард же, заметив, как бесится Марвилл равнодушным обращением леди Хильды, напротив, пришёл в отличное расположение духа.

–Пора переодеваться к обеду, – герцогиня поднялась и выплыла из комнаты.

Ушёл к себе и Генри Корбин. За ним исчез и Джеймс Гелприн. Не желая оставаться наедине с Говардом, Эдвард Марвилл поторопился к себе.

Он влетел в комнату, зажёг лампу и, взглянув в зеркало, нервно потёр лицо. Сначала Марвилл не понял, что случилось, но потом замер. В комнате царила странная тишина, и было слышно, как бьётся об стекло толстая серая муха. Такая же муха сидела на лице Марвилла, где-то около лба. Но постойте... Как же это? Он ощупал лоб. Никакой мухи на его лбу не было.

Однако стоило ему взглянуть в зеркало – пятно на лбу проступало. Эдвард вскочил, схватил лампу и подошёл к зеркалу. Как он и думал, на лбу его ничего не было. Зато на зеркальной поверхности явно проступал кровавый отпечаток когтистой лапы – слишком знакомый по последним дням. Кровь застыла в жилах Марвилла: он точно помнил, что до похорон никакого пятна на зеркале не было, ведь он одевался именно тут.

Что же это значило? Ведь все они полагали, что чёртова тварь-убийца мертва? Как же так? Выходит, их несколько, и одна из них успела уже побывать здесь? Но как, ведь двери он запер?! Впрочем, что стоило этому исчадью ада пробраться в запертый склеп и убить Грэхема и Хилтона? Марвилл попятился к стене и упёрся спиной в дверь. Лихорадочно размышлял. Оставаться в замке было смертельно опасно. К черту эту Хантингтон с её деньгами, – жизнь дороже. Эдвард потной рукой нащупал ручку двери и осторожно приоткрыл её. В гостиной было тихо.

–Джеймс! – крикнул он камердинера.

Через несколько минут, которые показались ему часами, слуга появился.

–Где тебя носит, чёрт возьми? – Марвилл вовсе не ждал ответа на свой риторический вопрос, но его камердинер Дэвис, всегда бывший занудой, педантично ответил, что не смог сразу прийти на зов господина, потому что помогал Мэтью Тейлору – лакею мистера Чарльза Говарда. С его господином было плохо, обморок.

–Что? – Марвилл остановился. – Что ты сказал?

Джеймс Дэвис, вытянувшись почти во фрунт, отрапортовал:

– Мистер Говард, как вошёл к себе, на полу следы увидел волчьи, кровавые, и сильно перепугался. Дурно ему стало. Мэтью растерялся, крикнул меня, мы вместе мистера Говарда на кровать перенесли. Он велел, мистер Говард то есть, саквояж упаковать, сказал, что после обеда уезжает. Не дурак он, мол, ночевать тут.

Марвилл молча выслушал. У него не было ни малейших оснований любить Говарда, но отказать ему в известном, и притом немалом здравомыслии Эдвард не мог. Да, берегись молчащей собаки и тихой воды. Стало быть, Говард почуял великую опасность, раз, ничего не добившись, собрался бежать. Но разве он сам ничего не почувствовал? Так ли уж неправа была Кэтрин, называвшая эту особу ведьмой? Оставаясь здесь и охотясь за деньгами, важно не потерять голову. Умно действовать стократ важнее, чем разумно рассуждать.

–Джеймс, соберите вещи. Мы тоже уезжаем сразу после обеда.

– А не поздно ли, мистер Марвилл?

– Ничуть, мы до темноты доберёмся до Кембриджа.

Слуга согнулся в поклоне.

–Слушаюсь, сэр.

В столовой уже ждали Монтгомери, Джеймс Гелприн, герцогиня Хантингтон и Генри Корбин. Узнав, что и мистер Марвилл, и мистер Говард решили немедленно уехать из замка, старый герцог, баронет, её светлость и его сиятельство удивились. Впрочем, не настолько, чтобы пытаться удерживать гостей.

Корбин заметил, что и сам в ближайшее время собирается в столицу. Герцогиня Хантингтон собиралась провести остаток осени в своём имении в Нортгемптоншире, а в Лондон приехать только зимой, ближе к Рождеству. За столом велась светская беседа о видах на урожай, о количестве бекасов и новом законе о браконьерстве. Говард, не имевший экипажа и приехавший сюда в карете Монтгомери, хотел было попросить хозяина дать ему лошадей до Сохэма, но Эдвард Марвилл, любезно освобождая хозяина от забот, предложил ему место в своей коляске. Говард рассыпался в благодарностях.

Едва подали десерт, два гостя поспешили откланяться.

Вечер оставшиеся гости Корбина скоротали за макао. Но играть было невесело: герцогиня была подавлена, хоть и неизменно выигрывала, Корбин грустно вздыхал, Гелприн не любил играть под интерес и во время игры думал, казалось, о чём-то своём, Монтгомери не шла карта.

Потом старый герцог уединился в своих покоях. Погода была ясная, в небе – ни облачка. От луны в небе остался крохотный огрызок, похожий на кривую иголку. Замок затих, нигде не было слышно ни звука. Тишина сливалась с пением цикад и кузнечиков, с лёгким дуновением прохладного ветерка. Эта тишина была усыпляющей и страшной. Милорд Фредерик с содроганием представил себе внутренность старого склепа, где сегодня покоились те, кто боялись и помыслить о семейной усыпальнице.

Странно, пронеслось в его голове, он-то думал, что сам скоро окажется в таком же гробу, но вот – в гробах лежат Грэхем и Хилтон, которые были вдвое моложе, а в свадебных платьях в склепе спят вечным сном совсем молодые девицы. Воистину неисповедимы пути Господни.

Сидеть в одиночестве было невмоготу, и старик прошёл в Белую гостиную. Он чувствовал себя совсем больным и основательно выбитым из колеи. Подумать только, только две недели назад он приехал в Блэкмор Холл отдохнуть. Кто бы мог подумать, чем всё закончится. Ему, что скрывать, не нравились ни Грэхем, ни Хилтон, но, каковы бы не были из прегрешения, заслужили ли они столь страшную смерть? Племянницы Корбина, несчастные девочки... Их мечта о замужестве была не греховной, хоть выбор обе сделали не лучший, но судьба была так жестока к ним. Да, странны, причудливы и неисповедимы пути Господни.

В Белой гостиной сидел Джеймс Гелприн – и развлекался тем, что играл сам с собой в шахматы. Увидев старого герцога, баронет пожелал ему доброго вечера и передвинул чёрного ферзя на соседнюю клетку. Монтгомери заметил, что все это время, пока все, издёрганные и растерянные, метались по замку, Гелприн проявил редкое спокойствие и присутствие духа. Помнил старый герцог и слова Гелприна после смерти Хилтона и Грэхема.

Монтгомери был рад, что смог увидеться с этим загадочным человеком наедине, и спросил:

–После смерти Перси и Арчибальда, вы сказали, что это ещё не конец. А теперь, ваша милость, это конец?

Гелприн кивнул.

–Да, я думаю, да, однако, моё предупреждение остаётся в силе, ваша светлость.

–Что?

–Я по-прежнему уверен, что глупости нельзя делать бесконечно, что попытка общаться с дьяволом – по сути, торжество безумия над здравым смыслом, и, раз уж вам случилось столкнуться с дьяволом, милорд, вы поступите мудро, избегая бездны.

Монтгомери не сказал в ответ ни слова, но, если раньше он мог проигнорировать слова Гелприна, то теперь понял, что тот знает куда больше, чем говорит. Но почему тогда, зная так много, явно ничего не опасается он сам? А он явно ничего не боится – прогуливается в одиночестве, ест с неизменным аппетитом, удачливо играет. И– смеётся, дерзновенно и беспутно. Почему?

Герцог снова побрёл к себе в спальню, на пороге обернувшись и бросив взгляд на портрет Джошуа Корбина. Тот смотрел с портрета твёрдым и осмысленным взглядом живых карих глаз. И тоже, казалось, смеялся.

Через час в дверях гостиной старого герцога послышались шаги. Вошёл Генри Корбин.

–Ума не приложу, что написать семьям Грэхема и Хилтона, – пожаловался он.

–А там есть, кому писать? – рассеяно спросил милорд Фредерик, – титул и поместье после Грэхема перейдёт к его младшему брату, а Хилтон – единственный сын. Все унаследуют какие-то дальние родственники. Детей ни у кого из них не было. Родителей нет в живых.

Корбин вздохнул.

– Нелепость, просто нелепость.

Монтгомери бросил печальный взгляд на Корбина.

–А ты? Как ты живёшь с таким грузом на сердце?

Корбин пожал плечами.

–Долгое время пытался внушить себе, что этого не может быть. Старался жить по совести, ведь помнишь в Писании сказано, что Господь не накажет сына за вину отца, тем более – прапрадеда. Я верил в это.

–Но разве все те случаи, что происходили в роду, не пугали тебя?

–Я старался думать, что все случайно, многое и в самом деле казалось случайным. Смерть моего отца, ты же знаешь, была естественной. Значит, полагал я, всё это всего-навсего старые легенды.

–И ты подлинно ничего не видел в замке?

Лорд Генри развёл руками.

–Я не мистик и не очень-то верю в дьявола, пойми. Если что-то где то мелькало, я не считал нужным придавать этому какое-то значение, я же не женщина. Не хотелось уподобляться истеричным горничным и перепуганным кухаркам. Я же солдат. – Корбин замялся, но продолжил, – я знаю, Фрэд, такие вещи не утаишь, и я не прошу тебя молчать об увиденном здесь, однако, если можешь, постарайся не сильно распространяться о наших семейных делах. Это просто просьба, просьба другу, ибо у меня нет друга ближе, чем ты.

Монтгомери кивнул.

–Ну, что ты? Я и не собирался ни с кем говорить об этом.

–Придётся, Фрэд, этого всё равно не избежать. Такого не скрыть. Просто я полагаюсь на твою порядочность и скромность.

Старый герцог снова кивнул. Корбин, конечно, был прав, шила в мешке не утаишь. Гибель Хилтона и Грэхема не может не наделать шума в обществе, она, разумеется, будет подробно обсуждаться. Их там хорошо знают и назовут жертвами безрассудства. Наверняка возобладает мнение Марвилла и Говарда – и так ли оно на поверку было глупо?

–Завтра с утра я думаю уехать, ты не возражаешь? – спросил он Корбина.

–Ну, что ты, конечно, нет. Я уговорил кухарку остаться, но, боюсь, это ненадолго. Можешь себе представить, вчера ей снова померещился призрак в прачечной? А уйди она – мои гости останутся голодными. Я провожу герцогиню в её имение и поеду в Лондон.

Тут неожиданно появился Ливси и попросил Корбина срочно прийти на кухню. Тот с досадой хмыкнул, но последовал за Джорджем.

Его трость с тонким золотым кольцом осталась у кресла. Монтгомери взял её, повертел в руках. В ней не было ни зажигалки, ни пистолета. Обычная трость? Старик крутанул металлический наконечник, и трость моментально удлинилась вдвое, и тут же из тонкого штыря появился ещё один. Герцог некоторое время в недоумении смотрел на девятифутовую палку. Что это? Удочка?

Тут в голове у него точно что-то сомкнулось и вспыхнуло. Мелькнуло белоглазое лицо Гелприна, его странные последние слова... Старик торопливо, заслышав в конце коридора голос Корбина, вскочил, сложил трость и, завернув наконечник, положил её на кресло.

В нём сработало что-то, чего он в себе раньше не замечал – чувство опасности, животный страх. Монтгомери поднялся и, пожаловавшись на нестерпимую головную боль от вони болота, чуть по-стариковски волоча ноги, направился к себе в покои, пожелав вошедшему Корбину, уже взявшему свою трость, доброй ночи. В спальне старик до верха поднял раму и тяжело плюхнулся в кресло. Чёрная муть и дурной морок быстро рассеивались. Он всё понял. Точнее, начал понимать то, о чём говорил Гелприн.

Девятифутовая трость была вовсе не удочкой. У неё было совсем иное предназначение. Старик размышлял полночи, вспоминал, анализировал, сравнивал, потом, на рассвете, вызвал Джекобса, который появился тут же, словно ждал за дверью.

–Нужно собрать вещи, Джекобс...

Камердинер был вышколен, однако на сей раз торопливо и нервно перебил господина.

–Всё уже готово, милорд. Мы едем сейчас?

Монтгомери медленно поднял глаза на слугу.

– Сразу после завтрака. А что?

–Ничего, милорд, – голова Джекобса нервно дёрнулась, – вы абсолютно правы, поспешим.

–Вы напуганы, Джекобс?

Камердинер не стал отрицать этого.

–Да, сэр, очень. Мне здесь не нравится. Может быть ... мы позавтракаем в Сохэме?

–Вы что-то заметили? – вкрадчиво поинтересовался старый герцог.

Джекобс покачал головой, не глядя в лицо господину.

–Нет, милорд, ничего определённого, но мы сделаем правильно, если уберёмся отсюда поскорей. Я взял на себя смелость... распорядился ...закладывать ваш экипаж.

Монтгомери молчал. В другое время подобное поведение слуги рассердило бы его, он не любил, когда кто-то, тем более камердинер, принимает решения за него. Однако не сегодня. Мелькнувшая в его голове догадка, за ночь ставшая уверенностью, мрачной и леденящей душу, не умолкая, твердила то же самое. "Беги, беги отсюда" – разве не этот помысел определял сейчас его поступки? "Раз уж вам случилось столкнуться с дьяволом, милорд, вы поступите мудро, избегая бездны..." Страх и тяжесть давили сердце.

Нельзя сказать, чтобы Монтгомери понял все, некоторые вещи оставались необъяснимыми, но мудрость и опыт старика говорили ему, что пытаться понять всё до конца смертельно опасно.

–Хорошо, Джекобс, едем.

–Да, милорд, – в голосе Джекобса прозвенело почти не сдерживаемое ликование. Он торопливо протянул господину трость и дорожный плед, вытащил из-за ширмы в гостиной собранные саквояжи и, едва не опережая милорда, спускавшегося по парадной лестнице, поспешно потащил их к выходу.

Простился Монтгомери с герцогиней и Генри Корбином, не поднимая глаз и неотступно сетуя на головную боль. Выглядел он после бессонной ночи подлинно больным. Джеймс Гелприн пожелал ему счастливой дороги и вышел проводить его на порог. В глазах баронета, при дневном свете казавшихся небесно-голубыми, прыгали маленькие чёртики.

Напоследок милорд выглянул из окна кареты на провожавших его Корбина и герцогиню Хантингтон. Благородное лицо Корбина зеркально повторяло черты Джошуа, пятого графа Блэкмора. Как же он раньше-то этого не видел? Взгляд красавицы-герцогини при волшебно-нежном выражении лица поражал холодным, водянистым, застывшим взглядом, в блестящей неподвижной поверхности её глаз было что-то тревожное, лицемерное и чахоточное. На него смотрела Вайолет Кавендиш.

Монтгомери, чувствуя, как пробирает его до костей странный озноб ужаса, с трудом улыбнулся, помахав гостям и хозяину Блэкмор Холла на прощание рукой. Он чувствовал себя обессиленным, совсем беспомощным, и вовсе не думал о торжестве справедливости. К тому же у него не было никаких доказательств, кроме подозрений, никаких фактов, кроме внутренней уверенности. Но полицейским констеблям нужны улики, а их взять негде. К черту, поёжился старик. Только бы выбраться отсюда, только бы выбраться. К тому же, подумал он, когда каменная громада Блэкмор Холла уменьшилась и исчезла за поворотом, с некоторых людей опасно срывать маски. Тем более что это вовсе и личины. Это намордники.

Эпилог.

Подлинный Дьявол Блэкмор Холла.

Нет такого тяжкого преступления,

на которое умный человек

не чувствовал бы себя способным.

Альбер Камю

Мир убийц – это мир хладнокровия.

Ролан Барт

Когда стук колёс экипажа затих вдали, в Блэкмор Холле остались только служанка леди Хильды, сама герцогиня, намеревавшаяся уехать наутро, сэр Джеймс Гелприн и хозяин замка лорд Корбин. Кухарка поехала с Ливси и Уилксом в Сохэм за провизией.

Поводив Монтгомери, его сиятельство, поболтав с грумом о завтрашнем отъезде, поднялся по парадной лестнице в Белую гостиную, где на пуфике у камина сидела герцогиня. Она держала в руках тонкую нитку с привязанным к её концу листком, и шаловливо передвигая его по полу, заставляла рыжего кота Арлекина бросаться на него и хватать когтистыми лапами.

–Мне кажется, свидетельства Монтгомери будет вполне достаточно. У него именно такое лицо, что любому сказанному им слову веришь, – с улыбкой бросила герцогиня.

–Да, это удачно, что он смог приехать, – проворчал Корбин.

–Ты убрал все следы из подвала?

–Да, у этого дурака Брука, как я и думал, не хватило даже ума поинтересоваться постаментами. Ну, да и Бог с ним, – обронил Корбин.

Граф Блэкмор сел у камина и несколько минут молчал, вяло размышляя.

Дела рода Корбинов в последний год шли, надо признаться, совсем неважно. Семейное состояние таяло, всё, что оставалось – из-за склонности к мотовству и любви к чрезмерной роскоши Корбина, – это триста тысяч фунтов. Нет-нет, этого хватило бы, тем более что с годами лорд Генри стал умереннее, играл осмотрительнее и редко тратил более восемнадцати, ну, двадцати пяти тысяч в год. Но, увы, не вся сумма, лежавшая на счетах, принадлежала ему – по сто тысяч причиталось в приданое племянницам.

Мысль о потере состояния всё чаще беспокоила Корбина. Но, хладнокровно просчитывая свои шансы, он не видел возможности безнаказанно отделаться от девиц. И, как назло, обе племянницы одновременно нашли себе женихов. Отдать двести тысяч ничтожному Марвиллу и дурачку Говарду? Это каким же дураком-то быть надо?

Отдадим должное его сиятельству – дураком он не был.

Теперь надо было любой ценой срочно избавиться от охотников за приданым, либо – расторгнув помолвки, либо – скомпрометировав невест в их глазах женихов. Осуществить задуманное на практике Корбин возможности не видел, однако только до тех пор, пока нынешней зимой леди в замок не прибыла Хильда Хантингтон.

Узнавшие её близко не преминули бы назвать её светлость исчадьем ада и ведьмой, но герцогиня никому и никогда не позволяла узнать себя близко. Выданная замуж за адепта чёрной магии и утончённого развратника Герберта Хантингтона, юная герцогиня многому научилась от старого колдуна. И, узнав о затруднениях своего духовного отца, ставшего к тому времени её любовником, она легко подсказала ему возможности решения этих пустых затруднений.

– Нужно убирать не женихов, ибо могут появиться новые: на сто тысяч желающих много. Нужно убрать невест, – спокойно заметила она.

Любовник не спорил. Нужно. Но как?

Герцогиня выросла в Блэкмор Холле и прекрасно, не хуже хозяина, знала его тайны. Старый замок на случай осады имел подземный ход, ведший из подвала в ложбину. Предки графа, не видя в нём надобности, выстроили на его конце часовню, в итоге в крипту можно было легко проникнуть, отодвинув рычагом, находящимся в подземелье, постамент в центре склепа.

– Нужно отравить обеих дурочек, – изрекла герцогиня, – а после через подземелье отнести их в склеп, да уложить в старые гробы. Домочадцам же сказать, что девицы отправились в Лондон. Яд я подберу.

–Слишком рискованно, – без обиняков отрезал Корбин. – Слуги везде суют свой глупый нос, могут что-то пронюхать.

–Убери лишних и набери новых, не знающих замка. Впрочем... – герцогиня, задумавшись, умолкла. После минутной паузы, заговорила вновь, – ты прав. Риск надо свести к минимуму.

Поразмышляв до ланча, она преподнесла любовнику новый план, весьма продуманный и тонкий.

Она прикажет привезти в замок десяток огромных нетопырей, которых муж раздобыл на Филиппинах. Они сейчас, зимой, спят у неё в одном из замков на теплом чердаке. До весны они приживутся здесь и порядком попугают челядь по весне.

–А если у тебя, – герцогиня усмехнулась, – хватит мозгов сделать Блэкмор Холл обиталищем призраков и привидений, недаром же, чай, в Оксфордах обучался, то любую смерть можно будет списать на нечистую силу.

Этот план Генри Корбину понравился больше. С нечистой силы что взять-то? Дьявола под арест не посадишь, к суду присяжных не привлечёшь. Замок был страшен сам по себе, лестницы прогнили, окна рассохлись, дверные петли скрипели, в тёмные углы натягивало тумана. Сделать нужно было совсем немного – пару раз хорошенько испугать недавно принятую на службу челядь.

Герцогиня могла иронизировать сколько угодно, но его сиятельство в университетах не зря штаны протирал.

Вскоре он привёз из отдалённого города в соседнем графстве несколько плоских зеркал и так ловко собрал их, что легко создавал иллюзию появления и исчезновения призраков и духов. Даже, надо сказать, увлёкся и разыгрывал перед орущей в ужасе той или иной горничной целые феерические пантомимы: в коридоре вставали из могил мертвецы, появлялись демоны и привидения.

Между тем план убийства всё чаще обсуждался в деталях, обрастал тонкими подробностями, кое-какие его детали герцогиня откопала в семейном предании рода Корбинов, и всё же план вызывал опасения Корбина, не желавшего рисковать ничем, а риск всё равно оставался. Но тут план неожиданно был дополнен – причём, герцогиней. В старом фолианте в книгохранилище она вычитала демонический обряд сохранения вечной молодости, требовавший принести в жертву дьяволу два сердца влюблённых поклонников. Леди Хильда решила отбить любовника у герцогини Бервик – графа Нортумберленда. Подруги ненавидели друг друга, и герцогине улыбалась мысль подложить Летиции свинью.

Но где взять ещё одного глупца?

– Почему бы не использовать Хилтона? – поинтересовался её любовник. Обоих он равно ненавидел – к тому же был им должен около десяти тысяч, проигранных в вист. Генри Корбин предложил пригласить Грэхема и Хилтона в замок: их гибель позволит основательно запутать следствие и отвлечёт внимание от смерти племянниц.

Герцогиня согласилась. План обрастал новыми деталями, была раздобыта кровь с бойни, разбавлена цитратом натрия, а у графа появилась новая трость: тяжёлая, с выдвигающимся шестифутовым штырём, на конец которого нанизывалась каучуковая лапа с когтями. Обмакнутая в кровь, она везде, даже на потолке, оставляла пугающие следы.

Что же, можно было приступать.

Любовники были достаточно умны, чтобы учитывать случайные обстоятельства, и не привязывали свой план ни к определённому дню, ни к конкретным событиям. Леди Хильда любила импровизировать, граф тоже был человеком творческим. Он наизусть выучил дивное семейное предание о рождённом от инцеста его прапрадеда чудовище, придав ему черты крылана. Несколько раз по весне, отдав приказание навести порядок в склепе, тут же наведывался в крипту через подземный ход. Поднимая постамент, он хладнокровно сбрасывал гроб Вайолет на пол, притом что гроб Джошуа Корбина слетал при подъёме рычага сам, потом его сиятельство спускался по нескольким ступеням вниз, шваброй заметал следы на полу, опускал рычаг – и бывал таков. Легенда о двигающихся гробах была основательно всажена в головы челяди.

Всё было готово.

Тщательно был продуман список приглашённых, куда одним из первых попал старый герцог Монтгомери, человек безупречных правил, свидетельству которого поверил бы любой полицейский констебль. Герцогиня предлагала пригласить ещё пару друзей Корбина по клубу, но потом от этой идеи оба отказались, ограничившись Джеймсом Гелприном, племянником Хантингтона, которого держали на случай необходимости создания алиби, но в свои планы не посвящали.

Летом герцогиня привезла в замок не только полсотни платьев, но и редкие медикаменты. Некоторые служанка герцогини выливала на дрова в чуланах мисс Сэмпл и мисс Монмаут, задыхавшихся в ядовитых испарениях. Заманить влюблённых глупцов в склеп оказалось даже проще, чем думалось, а снабдить их бутылками бренди со снотворным и вовсе ничего не стоило.

Всё, что пришлось сделать Корбину, было сущими пустяками: надеть туфли, как у Нортумберленда, пробраться из подвала в склеп, придушить обоих сонных мерзавцев, уложить их тела в гробы, вырезать сердца дураков, наследить тростью на потолке. Потом убрать лишние следы, заменить бутылки, – и исчезнуть.