Текст книги "Обида маленькой Э"
Автор книги: Ольга Гурьян
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Глава четвертая
КАК СЕМЬ СЕМЕЙ ВАРИЛИ ОБЕД
Едва дверь закрылась за Гуань Хань-цинем, Маленькой Э овладел необъяснимый страх. Тетка сидела на сундуке, поджав под себя одну ногу и свесив другую, крошечную, бинтованную, похожую на козлиное копыто. Черные теткины зрачки не мигая смотрели на Маленькую Э, и под этим взглядом девочка стояла, не смея шевельнуться.
Тетка молчала, думала и наконец проговорила:
– В нашей семье все дочери всегда были почтительны. Что же пришлось мне увидеть? Твоя мать умерла, а ты ходишь в шелковом платье.
Маленькой Э захотелось крикнуть:
«Нет! Не говорите так! Не может этого быть! Матушка не могла умереть и оставить меня».
Ей хотелось шепнуть:
«Да! Это правда. Платье из шелка».
Ей хотелось объяснить:
«Нет! Я не сама надела его. Мне его дали».
Но ничего этого она не сказала. Язык замер, и губы дрожали. А между тем тетка ждала ответа.
– Да, – через силу пролепетала Маленькая Э.
– Мне приятно слышать, что ты сознаешь свою вину, – сказала тетка. – Это можно исправить. Раздевайся.
Маленькая Э сняла с плеч полосатый шарф из индийской кисеи, развязала широкий пояс, скинула шелковую, цветочками кофту, длинную до полу юбку, нижний пояс из крепкого полотна, стягивавший живот и бедра. Вынула из прически яркие ленты, поддерживающие пучки волос над висками. Все это она свернула и положила в сундук, а рядом поставила туфли с веселыми кисточками.
Теперь она стояла раздетая, с падавшими на лицо волосами, ежась от стыда и страха. Босые пятки прилипали к грязному полу.
Тетка спрыгнула с сундука, порылась в куче тряпья, лежащего в углу, вытащила старый холщовый халат, кинула его Маленькой Э, приказала:
– Одевайся! – Спрятала шелковые одежды в сундук, захлопнула крышку, села на нее, поджав одну ногу, и спросила. – Ты, верно, надеешься, что я буду тебя кормить, а ты ничем не отработаешь потраченное на тебя. Что ты умеешь делать?
– Матушка учила меня шить и вышивать,
– В таком случае не следует терять времени, – сказала тетка, снова спрыгнула с сундука и, захватив обеими руками кучу тряпья, бросила ее Маленькой Э. Будто поднятые зловонным вихрем. мелькнули, хлопая рукавами, заношенные и изорванные обноски и упали, закрыв выше колен ноги Маленькой Э.
– Все это следует починить, – сказала тетка. – Тогда я смогу снести старьевщику и, быть может, он даст нам за это немного денег, которые нам очень пригодятся. Разбери это. Из того, что никуда уж не годно, вырежь заплаты и почини то, что еще можно носить. Но если останется у тебя клочков и обрезков больше, чем уложится на ладони, ты об этом горько пожалеешь.
– Я прошу вас дать мне иглу и ножницы, – сказала Маленькая Э.
Тетка насмешливо ответила:
– Хороша швея, у которой нет своих игл,
В это время в комнату вошла молодая женщина, одетая скромно и чисто, поклонилась и спросила:
– Не вы ли тетушка Сюй? Аптекарь, который держит лавочку на углу, сказал мне, что вы по своей доброте согласитесь мне помочь в беде.
Тетушка улыбнулась, показав все свои крепкие широкие зубы, и сказала:
– Это я и есть. Что с тобой приключилось, милочка?
– Надо вам знать, добрая тетушка, – ответила женщина, – что мой муж служит у богатого купца и хозяин часто посылает его с товарами в заморские страны, так что по два и по три года корабль не возвращается в Линьань и я подолгу не вижу моего мужа. Перед отъездом он всегда оставляет мне достаточно денег, чтобы не пришлось мне без него голодать. Но на этот раз случилось, что мой мальчик заболел и я потратила все деньги на лекарства и не знаю, как мне быть. А муж вернется лишь через несколько месяцев, когда будут дуть северо-восточные ветры.
– Как же я помогу тебе, бедняжка? – вздохнув, промолвила тетка. – Не могу я приказывать ветрам.
Но женщина настаивала:
– Аптекарь сказал мне, что вы дадите денег, если я принесу залог.
– Так бы ты сразу и сказала, милочка. Своих денег у меня нет, но есть случайно немного чужих, которые можно бы дать под залог. Покажи-ка, что у тебя есть?
Женщина вынула из-за пазухи пару серег и протянула их тетке.
– Золото? – сказала тетка. Ты разве не знаешь, что китаянкам золото не разрешено ни носить, ни хранить? Отнеси-ка его лучше в обменную кассу, там тебе заплатят сколько следует.
– Эти серый муж привез мне из заморской страны, и, если я сдам их в кассу, мне их уж не видать. А если они будут у вас, муж, вернувшись, сможет их выкупить.
– Посмотрю я, милочка моя, какая же ты хитрая! Сама боишься держать золото, хочешь, чтобы я его тебе сохранила? Придется тебе за это заплатить, С каждого гуаня, который я тебе дам, будешь отдавать мне сто вэней в месяц. А просрочишь уплату – серьги мои.
– Ну, тетушка, – сказала женщина, – слыхала я про ростовщиц, но про такую кровопийцу не случалось слыхать. – Однако отдала серьги, взяла деньги и ушла.
Почти тотчас в комнате появился оборванный парень, с виду похожий на носильщика, поклонился и спросил:
– Вы будете тетушка Сюй? Прислал меня к вам кабатчик, который торгует у ворот Цяньтан. Не верит он мне больше в долг, а хотелось бы выпить две-три чашечки вина. Наша работа тяжелая – не подкрепишься винцом, пожалуй, не выдержишь. Кабатчик говорит: «Иди к тетушке Сюй, она даст деньжонок».
– Снимай куртку, – сказала тетка, – получай на две чашечки. куртка моя.
– Ах ты, старая гадина, – сказал носильщик. – Куртка-то еще совсем новая, только на плечах немного протерлась. Смотри, и вата-то из нее торчит совсем хорошая. Этой куртки бы мне на всю жизнь хватило. Дай на три чашки, а не то надаю тебе тумаков.
– Не хочешь на две, уходи, – сказала тетка. – А если подымешь на меня руку, я тебе всю морду расцарапаю. Уйдешь тогда без денег и кривой на один глаз.
Носильщик подумал, стащил с плеч куртку и швырнул ее на пол, а тетка протянула ему мелкую бумажку.
В это время с лестницы раздался крикливый голос:
– Тетушка Сюй, я свой обед сварила. Иди, твоя очередь. Только поторопись, не то эта нахалка-красильщица опять поставит свой чан. Тогда дожидайся до ночи.
– Иду, иду! – крикнула тетка и приказала Mаленькой Э. – Бросай свою работу, помоги мне.
Из разных углов она достала закопченный котелок, мешочек с рисом и сонную рыбу, завернутую в завядший лист лотоса. Все это дала подержать Маленькой Э, заперла дверь на замок, а затем они вышли на площадку и спустились вниз по лестнице.
Обитатели комнаты, в которую они вошли, не обратили на них никакого внимания и продолжали заниматься своим делом – из шелковых лоскутков мастерили цветы для причесок. Тетка вежливо поздоровалась и попросила:
– Разрешите взять у вас немного воды. Я сегодня не успела принести свою. Завтра моя племянница принесет воду и вам и мне.
– Бери, – не поднимая головы, ответила цветочница. – Только ты помни, вчера ты тоже брала у меня воду. Мне не жалко, но я не обязана таскать для тебя ведра.
– Благодарю вас, благодарю вас, – поспешно сказала тетка. – Завтра моя племянница принесет воду и за вчерашнее и за сегодняшнее.
Она плеснула воду в котелок, бросила туда рыбу и рис и ушла, строго приказав Маленькой Э не отходить ни на шаг и не сметь таскать еду из котелка.
– Когда сварится, – сказала она, – я приду и понюхаю. Если от твоего дыхания будет пахнуть рыбой, значит, ты украла кусок и тогда я выцарапаю тебе глаза. – С этими словами она ушла.
Цветочница подняла голову от своей работы и спросила равнодушно:
– Ты когда приехала?
– Я сегодня пришла сюда, – ответила Маленькая Э и вздохнула.
Наступило молчание. Вода в котелке забулькала, над похлебкой поднялся пар. Маленькая Э отвернулась, чтобы нечаянно не проглотить запах рыбы. Лицо цветочницы показалось ей добрым, хотя совсем некрасивым. Она спросила:
– Объясните мне, прошу вас, почему мы готовим обед в вашей комнате?
– Не вы одни, а весь дом. Семь семей. Налог на очаг так велик, что одной семье ке под силу. Вот мы семь семей варим обед на одном очаге и за этот один и платим. Конечно, неприятно, что здесь постоянно толпятся люди, но зато зимой не приходится тратиться на топливо. И без того тепло.
Тут снова вернулась тетка и сказала Маленькой Э:
– Дохни! – и, сняв котелок с огня, понесла его к себе, а Маленькая Э пошла за ней следом.
Они вернулись в свою комнату, тетка отлила немного еды в миску и сказала:
– Отнесешь это на самый верх, там и отдашь миску. Держи ее обеими руками, не пролей. Смотри не споткнись на лестнице, уже темнеет. Разобьешь миску, выцарапаю тебе глаза. Когда вернешься, поедим, а потом я зажгу светильник, и ты еще немного пошьешь.
Когда Маленькая Э вышла на площадку, ей стало страшно. Лестница зигзагами уходила вверх, и конца ей не было видно. В сумерках ступеньки едва намечались слабыми полосками, а в промежутках между ними далеко внизу чернела земля. Если бы только можно было держаться за перила, но обе руки были заняты, и Маленькая Э начала подниматься, крепко опираясь плечом о стенку дома. Если бы только можно было не глядеть вниз, но ведь приходилось смотреть, куда ставишь ногу. А внизу уже зажигались редкие огоньки, и пропасть под лестницей казалась еще чернее и глубже. Вот уже крона большого дерева стала ниже ног Маленькой Э. Поднялся ветер, и прядки распущенных волос застилали глаза. Пар от похлебки слепил их. Еще шаг она ступила ощупью и, повернувшись, прижалась спиной к стене так, что обеими лопатками почувствовала шершавую штукатурку. Голова кружилась, и тянуло шагнуть между ступенек и полететь вниз, вниз, вниз. В отчаянии она крикнула:
– Никогда мне не дойти! Помогите же мне, матушка! – и сама не услышала своего голоса, такой жалкий был этот писк.
Вдруг ступени заскрипели, будто кто-то спускается к ней в темноте. Чья-то рука крепко взяла ее за плечи, другая вынула миску из ее рук. Кто-то шепнул:
– Мы поставим миску здесь на площадке, а потом я провожу тебя вниз и на обратном пути возьму еду. Не бойся.
Маленькая Э открыла глаза и увидела какую-то бесформенную фигуру. Большую жабу? Маленького верблюда? Присмотревшись, она поняла, что это горбун.
Глава пятая
КАК ГОРБУНУ НЕ ДАЛИ КИНОВАРЬ
Наутро тетка вновь велела Маленькой Э отнести наверх миску с едой.
Как мне величать того, кому я ее подам? – спросила Маленькая Э.
– Умин – безымянный, – ответила тетка. – У него нет имени.
При ясном свете лестница уже не казалась страшной. Маленькая Э поднялась на седьмой этаж. Двумя руками она держала миску и, добравшись до двери, тихонько толкнула ее ногой. Дверь сразу распахнулась, сухо стукнув створками.
Комната, в которую вошла Маленькая Э, была так совершенно пуста, будто пронесся по ней иссушающий ветер и начисто вымел все следы жизни. На полу у окна, словно кучка костей в пустыне, примостился горбун. Его халат, когда-то синий, был так ветх и обесцвечен, что стал иссера-белым. С подбородка свисала редкая, в девять-десять волосиков, седая борода.
Маленькая Э поклонилась, спросила:
– Господин Умин, куда прикажете поставить миску?
Голос горбуна слегка заскрипел, будто колесо, которое давно не приводили в движение. Он ответил:
– Я не господин. В нашей стране господа – монголы. А китайцы – рабы или пленники. Я пленник.
Но так как Маленькая Э все еще стояла, держа миску в руках, он сказал:
– Поставь миску на пол у окна.
Маленькая Э сделала так и повернулась к выходу. Горбун, вероятно, очень давно молчал, и ему хотелось поговорить. Он сказал:
– Подожди. Здесь в миске много еды. Сядь и поешь со мной.
Маленькая Э не посмела отказаться. По очереди передавая друг другу палочки, они поели, и горбун спросил:
– Кто ты и откуда взялась?
Маленькая Э все ему рассказала, а он внимательно слушал, проводя двумя пальцами по бороде. Когда она кончила говорить, он сказал:
– Приходи опять. – И, поняв, что он устал, она взяла пустую миску и ушла.
Дни проходили за днями, и на четырнадцатый день месяц стал круглый и светлый. Затем он вновь начал сокращаться, а затем вновь достиг своей полноты. Вновь он стал узким, как дынная корка, и вновь народился. Месяц менялся с каждым днем, а дни были все одинаковы. Оттого, что этих дней было так много и они ничем не отличались друг от друга и проходили так быстро, что едва рассвело, как уже вновь темнело, Маленькая Э незаметно привыкла к своей новой жизни. Работы было много, но ведь Маленькая Э никогда не была лентяйкой. Тетка оказалась не такой уж злой. Надо было только беспрекословно и немедленно слушаться, и тетка ни разу ее сильно не побила, только грозилась. Маленькая Э терпеливо ждала, когда придет за ней Сюй Сань, а пока что таскала воду, латала тряпье, терпеливо стояла над очагом, пока варилась похлебка. Дважды в день Маленькая Э относила еду Умину. Иногда он хмуро молчал, а иногда говорил: «Подожди!» – и начиналась беседа. Два-три слова сегодня, три-четыре слова завтра, Маленькая Э узнала всю его жизнь.
В молодости был он знаменитый художник.
– Самый лучший во всей Поднебесной? – спросила Маленькая Э.
– Нет, но хороший художник.
Люди охотно покупали его картины. Жить было легко и радостно. Друзья, прогулки по живописным местам, странствия по горным рекам, и счастливое возвращение в свой дом. Вино и песни. В саду пионы и хризантемы. В доме древние нефриты, бронза и книги. И в тени бамбуков уединенный павильон, где он писал свои картины. По примеру великого художника Го Си, он, прежде чем начать писать, открывал все окна, готовил место для работы, возжигал благовония, мыл руки, чистил камень для растирания туши. И так, успокоив душу и сосредоточив мысли, начинал свои труд. Такая жизнь продолжалась не год и не два, а много лет. Пока не пришли монголы
После этого кисть перестала его слушаться. Она висела в его руке тяжелее камня. Уже он не мог одним поворотом кисти провести окружность. Тушь растекалась по бумаге бесформенными пятнами. Белый фон бумаги уже не давал подобия дали, неба, тумана, все застилающих облаков, а лежал, тяжелый и близкий, как стена, закрывавшая горизонт.
– Отчего? – спросила Маленькая Э.
– От ненависти! Я не мог писать, когда мои страна порабощена. О, если бы сумел я нарисовать дракона, который пожрал бы всех монголов!
Маленькой Э это показалось шуткой, она захихикала и спросила:
– Разве нарисованный дракон может что-нибудь сделать?
Умин ответил:
– В древние времена жил художник Чан Сен-ю, такой удивительный, что до сих пор художники учатся у него своему искусству. Однажды он изобразил дракона, но долго не решался нарисовать ему глаза. Друзья настаивали, умоляя его закончить картину. Нехотя положил он последний блик. Тотчас дракон ожил, расправил свои крылья, взвился в воздух и исчез.
Итак, Умин уже не писал картин, и кончились деньги. Он продал нефриты и бронзу. Продал дом и сад. Продал кисти – острые, круглые, жесткие, мягкие, подобные иголке, похожие на нож. Последней продал он тушь, и это была самая тяжкая утрата. Потому что «тушь простая – превыше всего».
Маленькой Э это тоже показалось смешным, но, видя, как печально лицо горбуна, она не решилась смеяться, а только спросила:
– Что же в простой туше такого высокого?
– Тушью изображают горы, исполненные мощи, высокие и утесистые, с вершинами, утонувшими в облаках. Весной облака тихие и мягкие. Летом густые, с зародышем грозы и бури. Осенью редкие, легкие. Зимой мрачные. Горы особенно прекрасны, когда они рядом с водой. Вода – существо живое. То она кроткая и гладкая, то вздутая, как мускулы. Она может быть резко изогнута, как крылья, может быть быстрой и сильной, как стрела. И все они вместе – воды, горы и облака – образуют картину, в которой можно жить и гулять, слышать пение птиц и крик обезьян.
– Вы шутите! – сказала Маленькая Э. – Как же можно жить и гулять в нарисованной картинке?
Тогда Умин рассказал ей о великом У Дао-цзы, который в молодости рос сиротой, стал искусным живописцем в пятнадцать лет, придворным художником императора и внезапно чудесно исчез.
На длинной стене написал он картину, и, когда отдернул занавес, закрывавший ее, пред изумленными зрителями предстали горы, леса, облака, люди, птицы и все, что только есть в природе. У Дао-цзы указал на одно место в своей картине и сказал: «Посмотрите на этот грот у подножия горы. Это храм, а в нем живет один дух». Он хлопнул ладонями, дверь в грот отворилась. «Внутри грота необыкновенно прекрасно», – сказал художник и вошел внутрь. Тотчас дверь грота закрылась и вместе с тем исчез весь пейзаж, и стена стала белой, какой была до прикосновения кисти художника. С тех пор У Дао-цзы больше не видели…
Уже наступила осень, когда однажды тетка сказала Маленькой Э:
– Сегодня я сама понесу еду Умину.
Маленькая Э огорчилась, но приходилось слушаться. Она нагнула голову над работой, а тетка поднялась по лестнице.
Войдя в комнату, она поставила миску на пол, стала на колени и поклонилась в ноги Умину. Горбун, смутясь, воскликнул:
– Почтенная госпожа, не вы мне, а я вам должен кланяться, потому что только вашей милостыней я жив!
– Я ничтожная женщина, – сказала тетка, не вставая с колен. – Мои жалкие приношения не стоят благодарности. Но в вашей власти, уважаемый Умин, осчастливить меня и успокоить мою старость.
– Как это может быть? – спросил изумленный горбун.
– Моя жизнь мне в тягость, и не вижу я и ней никакой радости, – заговорила тетка печальным голосом, в котором дрожали слезы. – Как я ни тружусь от зари до заката, все у меня нет ничего. И тогда, чтобы не впасть в отчаяние, я баюкаю себя грезами, будто открою сейчас мой сундук, а там будто бы лежит пачка денег. Мысленно я перебираю их и предаюсь мечтам о том, что в них отдых и покой. А открою сундук, ничего в нем нет, кроме старого тряпья.
– Что же я могу сделать? – горестно спросил Умин. – Я обязан вам жизнью, госпожа. Но нечем мне отплатить за ваши благодеяния.
– Ах, есть чем! – живо воскликнула тетка. – Ведь вы художник. Сделайте мне подобие денег, чтобы, глядя на них, я утешилась.
– Вы хотите, чтобы я нарисовал картину с изображением денег?
– Нет, что же картина? На нее только смотреть. Я хотела бы, чтобы я могла перебирать их руками, ощупать пальцами. Пусть это будут не настоящие деньги, но во всем им подобны. Не смотрите с таким удивлением, почтенный Умин. Все это просто, и я yже это обдумала. Вот бумага из коры тутового дерева такая, на которой печатают деньги. Вот брусок туши. Вырежьте на деревянной доске знаки, точно такие, какие бывают на деньгах, и отпечатайте их. Я покажу вам бумажку на образец.
– На настоящих деньгах императорская печать, – сказал Умин.
– Ну так что же! Вырежьте печать на глиняном кубике.
– Боюсь, что я превратно понял вас и невольно оскорбил низким подозрением, – сказал Умин. – Что же вы хотите, чтобы я печатал фальшивые деньги?
– Ах, какие нехорошие слова! – воскликнула тетка. – И вы еще говорите так громко, что кто-нибудь может подслушать и по злобе придать им дурное значение. Ведь я вовсе не собираюсь тратить эти деньги и кого-нибудь ими обманывать. Я честная женщина и всегда ставила добродетель выше всего. Ведь, лишая себя необходимого, кормлю я сиротку Маленькую Э и с вами тоже делюсь каждым куском! Нет у меня нехороших мыслей и намерений, а только хочу потешить самое себя. Сложу деньги в сундук и буду на них любоваться, как ребенок на желанную игрушку. Никаких нет у меня ни утешений, ни радости! Несчастная я, горемычная, никто для меня и пустяка не сделает! А так, на старости лет буду я играть с этими бумажками невинно, как малое дитя, и никому от этого вреда не будет. Вот вы говорите, что обязаны мне жизнью, а в такой малости отказываете. Это недостойный поступок.
– Хорошо, – сказал Умин. – Принесите мне еще деревянную дощечку, глину и киноварь для печати. Я сделаю вам эту игрушку.
– Не обижайтесь, – ответила тетка. – Все я вам принесу, а киновари не дам. Ведь вы не сразу поверили мне, как же я могу вам сразу довериться? Пока на деньгах нет печати, это не деньги, а ничего не стоящие бумажки. А вдруг, поставив печать, вы соблазнитесь и пожелаете сами их израсходовать? Ведь это будет преступление. Как я решусь навести вас на такое дело? Нет, вы только напечатайте изображение денег и вырежьте печать, а киноварь я вам не дам.
Глава шестая
КАК МАЛЕНЬКАЯ Э ХОДИЛА ЗА ПОКУПКАМИ
Тетка сидела на сундуке, поджав одну ногу и болтая другой. Она то хмурила свои накрашенные брови, то вздыхала, то морщила лоб. По всему было видно, что она погружена в глубокие размышления. Несколько раз она порывалась встать и вновь, дернув плечами, садилась. Наконец, видимо придя к какому-то решению, она скосила глаза на Маленькую Э и сказала:
– Вот уже наступает праздник, и людей во всех лавках будет множество. Весь год скупятся, мелкую бумажку десять тысяч раз перевернут. А тут всем захочется полакомиться и принарядиться. Тут уж и крупные деньги продавцам не диво. Я слышала, даже наша цветочница купила целую утку, а уж на что нищая. Небось торговцы сегодня суют деньги в ящик не глядя. Придется тебе, Маленькая Э, сходить за покупками.
Маленькая Э послушно встала от своей работы и спросила:
– Что прикажете купить, тетя?
Но тетка только махнула на нее рукой и пробормотала:
– А может быть, лучше не надо? – Но потом вздохнула и сказала: —Нужно тебе ниток купить, а то уж заплаты нашивать нечем. Еще миска у нас треснула, придется купить подешевле. Еще гребенка сломалась – чесаться нечем. Новогоднюю картинку придется купить на счастье, пятно на стене прикрыть. Да мало ли что? Походим по лавкам, вспомним. – Потом резко приказала: – Отвернись!
Маленькая Э слышала, как за ее спиной щелкнул замок сундука, как тетка в нем рылась и кряхтя встала с колен.
– Идем, я тоже пойду.
К удивлению Маленькой Э, они не зашли ни в одну из лавчонок, расположенных в их переулке или поблизости, а направились прямо на главную улицу.
Тетка несколько раз останавливалась то у одного, то у другого магазина, вытянув шею, заглядывала внутрь и, тряхнув головой, шла дальше. Наконец они остановились у большого магазина, где торговали искусственными цветами, лентами, нитками и всякими женскими мелочами. Магазин был переполнен оживленными покупательницами, и говор и щебет стоял такой, будто сто сорок разом снесли по сто яиц. Тетка вдруг забормотала:
– Мне что-то нездоровится. Сердце защемило. Я перейду на ту сторону улицы, там будто потише. Присяду на приступочку и подожду тебя. А ты зайди и купи моток ниток.
– Гребешок тоже прикажете здесь купить? – спросила Маленькая Э.
– Нет, гребешок купим в другом месте, – ответила тетка, достала из-за пазухи крупную бумажку, сунула ее Маленькой Э и, оглянувшись на все четыре стороны, перебежала через улицу.
Маленькая Э крепко зажала в кулачке деньги, вошла в магазин и спросила нитки. Озабоченный продавец, которого беспрестанно окликали и дергали, взял у нее деньги, протянул покупку и сдачу и пробормотал:
– Посылают же детей с такими крупными деньгами. Совсем с ума сошли перед праздником. Смотри не потеряй сдачу.
Маленькая Э перебежала через улицу. Тетка, не считая, выхватила у нее из рук мелочь, сунула ее за пазуху и быстро свернула за угол. Она шла так скоро, качаясь и спотыкаясь на своих крохотных бинтованных ногах, что Маленькая Э едва поспевала за ней. Поплутав по переулкам, они вышли на другую улицу, тетка выбрала большую посудную лавку и сказала:
– Миску купишь самую дешевую, – и опять дала Маленькой Э новую крупную бумажку, а сама перешла на другую сторону.
У маленькой Э разбежались глаза, когда она увидела столько прекрасных ваз, мисок и блюд. Покупателей здесь тоже было очень много. Одни щелкали ногтем по краю чашки, прислушиваясь к звону, нет ли трещины. Другим не нравился оттенок глазури, и они громко требовали показать им посветлей или потемней. Третьи бранились, что черепок толст и годится только на продажу варварам, нет ли попрозрачней. Продавцы разрывались, подавая и принимая хрупкий товар.
Маленькая Э выбрала дешевую миску, и продавец, принимая деньги, заворчал:
– Неужели нету помельче? Откуда у тебя такие большие деньги? – Но подробней расспрашивать у него не было времени. Он бросил Маленькой Э сдачу и, тотчас повернувшись, закричал: – Уважаемый, чем же плох узор? Обратите внимание, как тонко вылеплен завиток цветка!
А Маленькая Э побежала к тетке, и они снова пошли переулками, вышли на площадь, и Маленькая Э зашла в третий и четвертый магазин, и каждый раз тетка прятала сдачу и давала ей новую бумажку.
В пятом магазине было так тесно, что Маленькой Э никак не удавалось добраться до продавца. Наконец ее заметил сам хозяин, сидевший около денежного ящика, и окликнул:
– Что тебе, девочка?
– Тетя велела мне купить гребешок, потому что старый сломался, – ответила Маленькая Э и протянула ему деньги.
Хозяин повертел бумажку, понюхал, помял, потер пальцем и и сказал:
– Может быть, ты их украла и нет у тебя никакой тети?
– Нет, есть! – сказала Маленькая Э. – Она сидит на улице, на приступочке, и ждет меня.
– Не верю, – сказал купец. – Покажи мне ее.
Но, как только Маленькая Э с купцом вышла на улицу и показала ему тетку, купец вцепился в теткино плечо и закричал отчаянным голосом:
– Держите ее! Фальшивомонетчица! На помощь!
Из всех магазинов выбежали люди и потащили тетку и Маленькую Э к судье. Тетка кричала, что она не виновата, что деньги дал ей горбунчик, который живет в их доме. Тогди судья послал за горбуном стражников. Эту ночь все трое провели в тюрьме, а на другое утро предстали перед судом.
Стражники толкнули их в спину, и все трое упали на колени перед помостом, на котором сидел судья, ткнулись лбами в пол и так остались лежать.
Первым судья допросил горбуна:
– Как твое имя?
– Умин, – ответил горбун, – нет имени.
– Твое ремесло?
– В счастливые времена я работал кистью и тушью, теперь живу милостью этой женщины.
– Ты напечатал эти деньги?
– Я вырезал доски для денег и глиняную печать. Но у меня не было киновари, и поэтому я не мог приложить печать к оттиску.
Стражники предъявили деньги, которые были найдены при обыске в комнате горбуна. Действительно, на бумажках был один черный рисунок, а алой императорской печати не было.
– Кто ставил печать? – спросил судья.
– Не знаю, не видел.
Тогда судья спросил тетку:
– Откуда у тебя эти деньги?
– Я нашла их на улице, – ответила тетка, но судья сердито возразил:
– То ты говоришь, что тебе дал их горбун, то ты нашла их на улице. Скоро ты скажешь, что я сам их тебе подарил, – и велел бить ее, пока не сознается.
Не успела гибкая трость засвистеть, разрезая воздух, и не коснулась еще теткиных плеч, как она закричала:
– Я скажу всю правду!
И судья сказал:
– Говори.
– Я осталась вдовой и не знала никакого ремесла, кроме домашнего хозяйства, а вести мне его было не на что, – начала тетка свое признание. Худое ее лицо ходило ходуном, но говорила она отчетливо и громко, видно считая себя несправедливо обвиненной жертвой. – Чтобы не прожить в недолгий срок то немногое, что у меня осталось, я начала давать деньги под залог. Большей частью ко мне приходили за помощью люди, с которых не наживешься, – поденщики, носильщики, мелкие ремесленники. Никак не удавалось мне отложить деньги на старость, а я бездетна, и некому будет обо мне позаботиться, когда я не в силах буду сама себя пропитать. Я видела, как богато живут купцы и чиновники. – Тут тетка нагло подмигнула судье, но тотчас уныло опустила углы рта и заговорила плаксиво: – И я видела, как едва влачат жалкую жизнь те, кто трудится. Ах, отвратительны мне стали ежедневные мелочные расчеты. Самый воздух в переулке казался гнусным. Почему бы, думаю, – и тетка кокетливо хохотнула, – почему бы мне не стать богатой и прожить в радости до преклонных лет. Почему, а? Но пути к богатству я не видела. А тут я встретила этого горбуна. Глаз у меня – ой! – острый. Я увидела его способности и заметила, что он нищий. Я стала его прикармливать. Совсем приручила. Уж он, верно, думал, я сама милосердная богиня Гуань-ин. По моей просьбе и чтобы выразить свою благодарность, он вырезал доски для печатания денег и сделал глиняную печать. Но киноварь я ему не дала. – Тут тетка хлопнула себя по бедрам и опять коротко захохотала, сама восторгаясь своей мудростью. – Ведь дай я ему киноварь, он сам бы мог поставить красную печать и сам воспользоваться готовыми деньгами. Печать я ставила сама, и деньги складывала в сундук, но еще не решалась их тратить. Но я видела, что соседи косятся на меня. – Лицо тетки исказилось ненавистью. – Я все видела! Я слышала, что они шепчутся за моей спиной, будто я даю деньги в рост и, наверно, немало их наростила. Ах, мне п;пи страшно! Каждого человека, который ко мне входил, я боялась. Сейчас убьет и ограбит. Пора отсюда уезжать, где-нибудь подальше купить домик и одну-двух рабынь, дожить жизнь в спокойствии. Вчера, в недобрый час, я вынула деньги из сундука, чтобы разменять их на настоящие. – Тетка вдруг замолчала, обвела взглядом залу, глаза у нее расширились, и она вдруг увидела и палачей с палками, и судью на помосте, и за его спиной зверя цилиня – символ справедливости. Страшно побледнев под румянами, она вдруг покачнулась, и ее блуждающий взор остановился на Маленькой Э. Тогда она сказала тихо, но твердо: —Эта девочка, Маленькая Э, сирота. Она не знала, что деньги фальшивые. Послушная мне, она заходила в лавки и покупала, что я прикажу, не подозревая дурного.
Когда она замолчала, судья подумал и сказал:
– Девочку отпустить. Она невиновна.
С Маленькой Э сняли кангу, и она, дрожа и плача, села в дальнем углу.
– Деньги, которые печатал горбун Умин, нельзя признать фальшивыми, – продолжал судья. – Поскольку не было на них печати, вовсе они и не были деньгами, и никто бы их у него за деньги не принял. Но без его помощи женщина Сюй не могла бы совершить преступление, и, следовательно, он также подлежит наказанию и следует ему по закону дать сто семь ударом палкой. Однако, принимая во внимание, что ему больше семидесяти лет, наказание может быть заменено штрафом.
– У меня ничего нет, – тихо сказал Умин.
– В таком случае уведите его и отсчитайте сто семь ударов.
– Что же касается женщины Сюн, – снова заговорил судья, – то она созналась, что делала и распространяла фальшивые деньги и она подлежит смертной казни. Надеть на нее железную кангу и отвести в камеру смертников.
Тетка вскрикнула и упала без сознания, а стражники подхватили ее и поволокли прочь. В это же время вошел палач и, поклонившись, доложил, что старик Умин, не выдержав наказания, на двенадцатом ударе умер.
Заседание суда кончилось, и писец, проходя мимо Маленькой Э, сказал:
– Чего ты ждешь, девочка? Ты свободна, уходи.
И Маленькая Э побрела домой.
Замок на теткиной двери был сбит, и комната так пуста, будто ее соб. чрались убрать к празднику и все из нее вынесли, чтобы вымыть пол, но помыть не успели, а только еще больше наследили. Маленькая Э села прямо на голые, грязные доски. Руки и ноги дрожали, заплаканные глаза горели, кишки ныли от голода.