Текст книги "Роковые письма"
Автор книги: Ольга Лебедева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
– Ты прусская, а я – русская… – упрямо прошептали ее губы. И более Маша уже была над ними не властна.
– То-то и оно, – сурово пробормотала Амалия, обшаривая ее карманы. – Ничего вы толком сделать не умеете, одна лишь чепуха в голове да грезы девичьи. Вечно надеетесь на авось. Тьфу…
15. ВЕСНА ВОДЫ
– Ну вот все и сделано. Можно и собираться, Богу помолясь.
Графиня воротилась в кабинет, зайдя в дом с черного хода, в Машиной шубке и надвинутой на лоб ее каракулевой ушанке, застегнутая на все пуговички. Только что Амалия Казимировна, благо что они с юной подругой были примерно одного роста, на глазах у прислуги вышла из имения, самолично запрягла Гнедка и выехала из усадьбы. Теперь Гнедок мерз где-нибудь в ближайшей роще, а Маши Апраксиной для всех уже не было в усадьбе Юрьевых. Это ведь она только что торопливо уехала домой, явно расстроенная встречей с баронессой, так что даже никому из домашних и слова не обронила!
Теперь оставалось под покровом ночи покинуть дом тем же способом. Маша, крепко связанная, с баронессиным платком во рту, молча ожидала своей участи. От кляпа так крепко пахло духами, что к горлу подкатил тошнотворный комок. Да так там и остался, изредка вызывая приступы головокружения. На душе у Маши было так ужасно, тоскливо и темно, что жить вовсе не хотелось. Впрочем, в этом они с баронессой, кажется, полностью совпадали!
– Довезем до Рузавино… – изредка она слышала она обрывки фраз, словно в забытьи. – Там поезда… Оставишь на рельсах… Никто и не узнает…
«Ну и пусть, – думала Маша, равнодушно внимая, как в эти минуты решалась ее судьба. – С чего все начиналось, пусть все тем и завершится».
И она представила закрытый черный гроб, перевитый розовыми лентами – почему-то именно так ей виделось. Маменька с папенькой льют безутешные слезы, вокруг рыдает толпа соседей и знакомых, а у скорбного изголовья, смертельно бледный и невероятно красивый Решетников, с обнаженной шпагою стоит в карауле.
Ей даже на минутку стало искренне жалко, что она не увидит этой торжественной и скорбной картины. А в следующий миг на нее нахлобучили какой-то пыльный мешок, а сверху накинули что-то тяжелое и душное. И бесцеремонно поволокли за руку во тьму.
Где они находятся теперь, Маша никак не могла понять. Сани быстро катили по наезженной колее, поскрипывала какая-то ось и сильно дул ветер. Похитители по большей части хранили молчание. Но и так было понятно: докатят до железнодорожной насыпи, затащат наверх и бросят связанной на рельсы. Кругом темень, машинист и не заметит, как перережет ее. Господи Иисусе…
Внезапно конь заржал, и сани резко встали. Ветер дунул сильнее, и Маша услыхала, как впереди крикнули:
– Амалия фон Берг, остановитесь.
Сани, впрочем, и без того стояли. А голос в ночи был такой знакомый, такой родной…
Но вряд ли один лишь голос капитана Решетникова способен был остановить шпионку с ее подручным. Прямо над головою перепуганной Маши грянул выстрел, а затем ее кто-то, видимо, возница Багрий, сграбастал в охапку и усадил прямо, как спеленатую куклу.
Из саней выстрелили снова.
«Сейчас он выстрелит в ответ», – поняла Маша и в ужасе похолодела. Коли баронесса теперь в ее шубке, стало быть, стрелять в нее капитан не станет. А выстрелит в ту, кто теперь в одежде баронессы, тем паче что кругом, должно быть, темнота несусветная. А это… это…
– Володя-а-а-а!!! – отчаянно завизжала она и забилась в крепких путах. – Это я-а-а-а! Володень-ка-а-а…
Тут же вокруг раздались беспорядочные выстрелы. Если это и был пистолет Решетникова, то как он мог столь часто его перезаряжать? Это даже Маша поняла и усомнилась.
Зато баронесса сориентировалась быстрее.
– Солдаты… – зло прошипела она где-то внизу. Видать, скорчилась на дне саней, от шальных пуль прячась. Стреляли пока, кажется, вверх, для острастки.
– Гони!
Багрий гаркнул на рысака, хлестнул поводьями. Тот взвился на дыбы, но не стронулся с места.
– Куда ж править-то, барыня? – испуганно заорал он. – Они ж засеку устроили!
– На реку гони, – сквозь зубы процедила разъяренная Амалия. – По льду как раз уйдем.
– Дык лед-то гнется, – жалобно заныл Багрий. – Давеча ехал я мимо со станции…
– Гони, сволочь! – завизжала баронесса. И возница, ойкнув с перепугу, зло хлестнул рысака вдругорядь.
– Стой-стой, осаживай! – закричал кто-то рядом с Машею. И это был голос Владимира Михайловича!
– Не балуй, – огрызнулся возница и попытался огреть офицера кулаком. Но этого Маша уже не могла ни услышать, ни почувствовать. Сильная рука обхватила ее поперек талии и, резко потянув, выдернула из саней.
«Как репку!» – мелькнула в голове героини несуразная мысль. Но что поделаешь: не властны мы над нашими помыслами, и в самую драматическую минуту иной раз подумаешь такое, что хоть всех святых выноси! Может быть, это капризная матушка-природа оберегает нас таким образом от страхов, сумасшествий и других умопомрачений в ужасные или волнительные минуты жизни?
– Машенька…
В мгновение ока ее освободили из тяжелых объятий Амальиной шубы, сдернули с головы мешок.
– Аххх… – Она наконец-то глотнула свежего морозного воздуха, так что в первый миг задохнулась.
– Вы целы, душа моя?
Решетников обнимал ее, покрывал лицо и руки горячими поцелуями и все норовил тревожно заглянуть в глаза – все ли в порядке, не зашибли ли его чудесную подругу.
– Все… хорошо… – прошептала Маша. И тоже решилась, ответила поцелуем – быстрым и робким. Так что вмиг залилась краскою. К счастью, в темноте этого было не узреть.
– Держите их, ротмистр! – громко крикнул во тьму Решетников. И лишь теперь разжал объятия.
Маша увидела, что они стояли на перекрестке. Дорога на станцию перегорожена сваленным деревом. А под его защитой прячутся солдаты в темных шинелях, почти сливающихся с окружающими деревьями, и палят в сторону реки. А там, по льду, скрипя полозьями, медленно катят сани.
Видна была лишь фигура Багрия, правящего конем, стоючи в полный рост. Баронесса, по всей видимости, распласталась на дне возка, укрываясь от свистящих солдатских пуль.
– Не стрелять! – хрипло крикнул Владимир Михайлович. – Они нам живыми нужны.
– Не уйдут, – ободряюще пробасил ротмистр Феоктистов. – Там, за излучиной, их живо возьмут в оборот. Я на всякий случай станционный караул туда отрядил, коли загонять придется.
– Вот это молодца! Быть тебе, Феоктистов, с повышением, – радостно заговорил Решетников. – Прекратить стрельбу!
Солдаты разом стихли, лишь слышен был в ночи чей-то негромкий досадливый матерок.
– Отста-а-авить! – рявкнул Феоктистов, так что Маша от испуга едва не подпрыгнула.
Возок между тем неуклонно удалялся по синеющей ледовой глади. Как вдруг…
– О господи… – вздрогнула Маша. – Что это?
Раздался тихий треск, от реки явственно повеяло холодом. Потом еще и еще. А затем длинные ветвистые трещины побежали по льду Листвянки. Казалось, они вознамерились догнать катящиеся впереди сани, точно это была веселая игра.
Солдаты сгрудились у берега и зачарованно смотрели на треснувший лед.
– Батюшки-светы, – пробормотал один из служивых, – никак река просыпается…
И, точно услышав его слова, лед треснул по всему руслу. Лишь сухая бережная шуга с воздушными пузырями под нею еще оставалась целою. А вокруг заворочались льдины, точно на дне проснулся и ожил гигантский червяк, доселе мирно дремавший под спудом зимнего панциря в зачарованном сне. И наконец, хлынула вода.
Все стоявшие на берегу, не сговариваясь, кинулись со всех ног вдоль берега, вслед за уходящими санями. Теперь вода уже полновластно правила на Листвянке. И двигалась гораздо быстрее, нежели четверо копыт и пара стальных полозьев.
Вот возница выронил из рук вожжи. Баронесса вскочила, в ужасе оглядываясь вокруг. А к саням со всех сторон подступала вода. Рысак заржал и, спасаясь, потащил сани к берегу. Тотчас лопнули постромки, лед под конем подломился, и его задние ноги стали быстро погружаться.
Конь взвился на дыбы, бросился вперед из последних сил и… выскочил из тающего плена, прорвался к берегу. А тяжелые сани окружали быстро растущие трещины. Баронесса и ее верный возница отчаянно цеплялись за оборванные постромки, даже не делая попыток соскочить на лед.
– Господи, – пробормотал стоящий подле Маши ротмистр, – да они, никак, обеспамятели от страха.
Раздался страшный треск, льдины под санями подломились, разъехались в стороны. Женский крик, полный страха и отчаяния, прорезал ночную тьму над проснувшейся весенней рекой. Минута – и они ушли под воду.
Лишь черная жижа, с выступающими ледяными обломками, плескалась на поверхности. А потом и ее захлестнула стремительно бегущая вода.
– Что ж, чему быть, тот не виноват, – философски заключил Феоктистов. Однако тут же виновато покосился на капитана – точно он, ротмистр, лично повинен в том, что свершила жестокая и неумолимая природа.
– Увы, – кивнул Решетников. Однако он не выглядел ни унылым, ни разочарованным. Напротив, глаза капитана сейчас светились счастьем, и он не выпускал Машенькиных рук из своих ладоней.
– Как же все случилось-то? – прошептала девушка. – Я ведь заезжала за вами, а вас дома не было, – начала было Маша, но тут же прикусила язычок.
Ведь тогда придется рассказывать, что она заранее знала о преждевременном приезде баронессы в Андреевку. Знать-то знала, да вовремя не сказала капитану. Впрочем, он, кажется, не обратил сейчас внимания на ее оплошность?
– Слава Богу, Феоктистов вовремя подоспел, – затараторил в ответ Решетников, радостно оглядывая Машу и норовя утереть давно уже высохшие слезы с ее заледенелых щек. – Не спится тебе, чертяка?!
И он задорно ткнул в бок высокого черноусого ротмистра. Тот как раз отдал солдатам команду, и они жгли костры по берегу и ломали тонкие березки, пытаясь забагрить ушедшие под воду сани. Но где там!
Вода уже бурлила и пузырилась, льдины налезали одна на другую. Точно невидимая сила толкала их, будила реку, оживляя течение и раскачивая русло.
Ротмистр галантно отдал честь и молодцевато пристукнул каблуками.
– Воображаешь, душа моя? – увлеченно рассказывал Владимир Михайлович. – Феоктистов ввечеру надумал прогуляться до станции. А там у телеграфиста депеша, срочная! И как раз по нашему делу, по Амалии, от поездного агента из Варшавского управления. Каково, а?
– А я ему и говорю, – добродушно басил ротмистр. – Что ж ты, этакая каналья, не послал курьера к господину капитану? Ведь инструкция по спешным служебным депешам что гласит, рыба ты снулая?
Феоктистов сделал страшное лицо и погрозил кулаком воображаемому соне-телеграфисту.
– А тот мне в ответ: чего ж в ней срочного-то, господин ротмистр? Какая-то тетя какого-то капитана не поехала в Варшаву? И что ж теперь, сто тыщ курьеров к нему посылать, как у господина Гоголя в сочинении «Ревизор»? Каков фрукт!
– Так и сказал? – не поворачивая головы, усмехнулся Решетников. Его взгляд сейчас был устремлен на Машу неотрывно, и она тоже смотрела на него зачарованными, сияющими глазами. И они никак не могли наглядеться друг на друга во тьме, под бешеным ледоломным ветром этой волшебной и жуткой одновременно весенней ночи.
– Ну да, – фыркнул со смеху ротмистр. – Ах, ты, говорю, крыса канцелярская, пардон, мадемуазель! Да знаешь ли ты, про кого сказываешь «какой-то там» капитан? Да наш Владимир Михайлович в этой вашей медвежьей дыре… пардон, мадемуазель, угле…
– Углу, – подсказал Решетников, и они с Машею прыснули со смеху.
– Ну черррт, – окончательно смешался Феоктистов. – Стало быть, именно в нем, ага! Он, говорю, тут любого генерала во фрунт поставить может. Вот он каков, наш капитан Решетников Владимир Михалыч!
– Неужто? – лукаво сказала Маша. – «Какой-то там» капитан – и целого генерала?
– У нас, Мария Петровна, в российской контрразведке чины и впрямь того-етого… невысоки покуда, – крякнул с досады Феоктистов. – Но зато уж должности – будь здоров!
– Так что подай сюда мне генерала, Машенька, и мы с Феоктистовым на пару его сразу – по стойке «смирно»! – улыбнулся Решетников. – Ну что, как там?
– Пиши пропало, – с досады махнул рукою ротмистр. – Сани так глубоко ушли, теперича на самом дне. И это в лучшем случае. Эвон течение какое образовалось!
Он кивнул на бурлящую реку.
– Хорошо хоть, постромки с упряжью оборвались. Иначе пропадать рысаку заодно с этими шпиёнами. Нешто животина виновата, что у таких злодеев да в услужении?
– А где же ты был, когда я за тобою вечером заезжала? – вдруг вспомнив, порывисто спросила Маша. И тут же смолкла.
Ведь теперь она впервые назвала капитана на «ты»!
Хотя после того, как они прилюдно целовались на глазах полуроты солдат и целого леса, может, это ей уже и простительно?
– Да там… эээ… – замялся Решетников. – Словом, был немного занят. У Феоктистова. Мы с тобою чуть-чуть разминулись.
И украдкой показал ротмистру кулак.
Чтобы тот не вздумал рассказывать чувствительной барышне, как приехал к своему командиру и нашел того почти без сознания, с разбитой головою, лежащим за дверью в собственном доме. Хорошо хоть Маша в пылу событий не обратила внимания, что на голове капитана вместо его любимой фуражки с наушниками меховая шапка. А позади, к шее, спускается толстая бинтовая повязка.
А остальное он расскажет ей завтра. Теперь у них, и Владимир Михайлович был в этом совершенно уверен, будет много чудесных и радостных дней в жизни. И отныне ничто их больше не разлучит, никакие письма издалека.
Кстати, о письмах!
– Давно хотел тебя спросить, душа моя. Куда ж делись листки бумаги, что Амалия…
При упоминании этого имени капитан осекся и медленно перекрестился. Маша тоже последовала его примеру и тихонько вздохнула.
– …одним словом, что оставила баронесса для переписки? Уж прости, что опять старое ворошу, но никак не возьму в толк. Это же не простая бумага была.
– Не простая? – тонкие бровки девушки быстро взлетели вверх.
– Обработанная специальным раствором, и фактура такая, чтобы писать симпатическими чернилами и просто – лимоном или молоком. На них баронесса поначалу между твоих строк, Машенька, писала майору – сколько составов через Рузавино прошло, какие с пушками, а какие – со снарядами или фуражом. Опытный шпион из таких подсчетов может далеко идущие выводы сделать!
Маша вздохнула.
– Никуда они не делись, листочки эти. Я прежде тоже переживала, а потом призабыла. Но третьего дня мне маменька сказала: мол, оказывается, давным-давно нашла горничная эти листки, когда убиралась. За письменным столом, в моем кабинете…
– В кабинете? – ахнул Решетников.
– В кабинете, – виновато потупилась Маша. – Они, оказывается, в щель попадали, окаянные.
– И что, они, выходит, все целы? – обрадовался капитан.
– Не все, – вздохнула девушка. – Горничная их маменьке отдала, а той они так приглянулись, что она…
– Что? – переспросил Решетников, еле удерживаясь от смеха. Он вдруг почувствовал такое облегчение, точно груз упал с его широких плеч. Вот и еще одна ложная ниточка оборвалась, а с нею – последнее обвинение его возлюбленной.
– А ты ругаться не будешь? – робко подняла на него глаза девушка.
– Непременно, – твердо пообещал капитан. – И ругаться, и кричать, и ногами стучать, если сей же час мне не скажешь, что вы с этой бумагой учинили?
– Не я учинила, а маменька, – совсем уже тихо прошептала Маша. – Так они ей понравились, что она решила на них Фросины рецепты записывать, кухонные. Надумала маменька кулинарную книгу рецептов издать, нашей Фроси придумки всяческие. Должна, говорит, вся Россия отведать ее яств отменных, а не только мы в Залесном.
– Что ж, она на этой химической бумаге Фросины кунштюки записывает? – изумленно спросил Решетников. И не дожидаясь ответа, расхохотался самым гомерическим образом.
Листвянка шумела, плескала волнами, и льдины шуршали, сталкиваясь шершавыми боками; ломаясь в куски, крошась синеватыми осколками былого зимнего панциря.
– Как рано нынче вскрылись реки, – задумчиво проговорил Решетников. – Словно спешат поскорее излить свои воды, словно торопятся отчего-то…
– А ты и впрямь на кордоне… бываешь? – лукаво глянула на него Маша. – Или только так, наивным барышням рассказываешь?
– Случается, – улыбнулся Владимир Михайлович. – И за границу доводится иной раз наведаться.
– И там тоже такая весна?
– Нет, что ты, – махнул рукою капитан. – Там у них скучно: все по расписанию, даже смена времен года. Оторвал последний февральский листок – всё! Будьте добры, пожалуйте, госпожа Весна! То ли дело здесь, у вас.
Он окинул взором ползущую ледяную шугу с такой гордостью, точно сам учинил этот ледоход, это солнце и этот март ослепительных снегов и чернеющих, уже влажных от соков древесных стволов.
– Все тишь да гладь, и зима и в ус не дует. И вдруг подкрадется да ка-а-ак треснет по льду кулачком!
Точно в иллюстрацию его словам на середине реки, в самой быстрине течения звучно раскололась большая льдина, уже из последних.
– Как ты хорошо сказал сейчас, Володенька: госпожа Весна… – счастливо прошептала Маша.
– Ты моя Весна, – ответил Решетников. – Правда-правда.
Он протянул руки, и она спрятала лицо в его ладонях. Они пахли снегом и чуточку порохом. И как ни странно запах этот казался Маше сладким и удивительным. И лишь самую малость, почему-то хотелось плакать.
Неподалеку перекликались солдаты. Завтра с утра тут будут ставить переправу, искать тела утонувших. А пока река текла вперед могучим, неудержимым потоком, не встречая преград и кроша остатки своего ледяного прошлого.
Откуда-то с берега течение вымыло прошлогодние сухие листья, и они усеяли быстрину хороводом серых и бурых пятен. Точно старые письма из былого, которое казалось сейчас Маше далеким и нереальным.
У ее любви отныне другой, удивительный адрес. И Маша знала, что начинает сейчас, в эти самые минуты, потихоньку, буковку за буковкой писать новые слова на прежде чистом и белоснежном листе своей судьбы.
В каждом из этих слов она отныне была уверена, как никогда прежде. Потому что истинные письма – это послания, которые мы всю жизнь адресуем сами себе.
А потом их пишут за нас уже другие.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
