Текст книги "Инженю, или В тихом омуте"
Автор книги: Ольга Ланская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– О, я так рада, что вы наконец меня оценили, – начала кокетливо, но этот оборвал.
– Такие, как вы, в милицию вообще не приходят – если только у них личного интереса нет. Так что не верю я вам, госпожа Польских, не верю. И или давайте миром расстанемся – или… Или говорите сейчас под запись, что сомневаетесь, что второй мужчина вышел из машины и что он вообще был, потому что находились в состоянии шока и до сих пор плохо себя чувствуете. Или – или докажем, что врете вы, что не просто так в свидетели набиваетесь. Все равно докажем. Тут на одной мелочи прихватим, там на другой – уж больно много у вас провалов в памяти. И других свидетелей найдем – которые покажут, что вы нам неправду говорили. Точно найдем – вы уж мне поверьте.
Наверное, ей надо было возмутиться – начать говорить что-нибудь типа того, что она так этого не оставит. Она пойдет к его начальству, она сейчас же поедет в газету или на телевидение. Но она просто смотрела на него недоуменно – внимательно вслушиваясь в его слова, зная, что сейчас он откровенен и ей надо понять за какие-то секунды, не лучше ли ей и в самом деле согласиться на его предложение, потому что он явно желает ей зла, а значит, может его сделать.
– Ну так как, госпожа Польских, – что скажете? Ведь точно установим, что врете вы – что не просто так в свидетели записались. Может, вы знакомы были с покойным, а? А может, вы и убийцу знали? Может, покойный вас из машины высадил, чтобы деловую беседу провести, а тут его и?.. А может, вы его отвлекали, пока киллер химичил что-то там в машине? А может…
– …может, это я его и убила – вы, кажется, это хотели сказать?
– А вы не острите! – рявкнул хамелеон, окончательно теряя контроль. – Не то у вас положение, чтобы острить. Вам бы сделать что советуют и уйти спокойно и забыть обо всем. А то ведь… А то ведь до вас и бандиты докопаться теперь могут – а с ними, как с нами, не поговорите уже, у них разговоры другие. Да и тот второй, которого вы видели якобы – если он был, он ведь тоже где-то рядом. А вы еще и нам проблемы создаете. Так что не ровен час случится что с вами, Марина Евгеньевна. Да запросто – при нашей нервной жизни и при вашем отношении к нам что угодно случится. Зря вы в это лезете – вам бы одуматься, пока не поздно…
– Вы хотите сказать?..
– Я хочу сказать, что вы мне своими показаниями карьеру сломать пытаетесь, – а я вам гарантирую, что, если не перестанете воду мутить, я вас посажу к чертовой матери. Или бандитов, которые под покойником работали, к вам направлю – с ними-то пооткровеннее будете!
Мыльников кашлянул тихо – она видела краем глаза, что он бледный весь, словно все сказанное ему адресовано. Но он все-таки кашлянул – и потом еще и еще. Она не знала, приходит он на помощь ей или своему начальнику, слишком далеко зашедшему, – но сейчас это не имело принципиального значения. Потому что хамелеон остановился, уперся взглядом в стол, тяжело выдыхая.
– Может, водички, Анатолий Владимирович? Жарковато тут…
Хамелеон кивнул, сдвигая узел убогого полиэстрового галстука еще ниже, вставая и отворачиваясь к окну. Рубашка на спине – убогая серая рубашонка с коротким рукавом, слишком плотная для лета и вдобавок серая, сразу выдающая пот, – налилась большим неровным пятном, прилипая к коже. И из-под мышек видны были пятна, длинно ползущие вниз. Она только сейчас, посмотрев на него, подумала, что здесь и вправду жарко – грудь под топиком была вся мокрая, ну а в шортах, помимо почти всегда влажного места, взмокла еще и попка. Она просто не замечала этого раньше – слишком серьезно было то, что он говорил.
– Так вы хотели сказать?.. – повторила настойчиво, желая, чтобы он высказал все до конца, чтобы она знала, какие варианты могут ее ждать, чтобы посоветоваться потом, чтобы ей подсказали выход. Глядя в обращенную к ней хамелеонью спину, никак не желающую к ней поворачиваться. Выразительную спину – злобную, кипящую, пытающуюся успокоиться.
– Просим в интересах следствия воздержаться от всяких интервью. – Хамелеон, повернувшийся к ней наконец, был сух и официален, как в начале беседы, и цвет его стал обратно нормальным. – И только. Это в ваших интересах и в наших. Не найдем точек соприкосновения – и вам и нам будет плохо. Сами понимаете – будете давать интервью всякие, тот второй вас начнет искать. Вот и получится, что не уберегли мы свидетеля, потому что он сам на рожон лез. И искать некого, коль скоро свидетель не смог того второго описать. А нам бы этого не хотелось, Марина Евгеньевна, – девушка вы молодая, красивая…
Он посмотрел на нее, кажется, пытаясь понять, какой эффект произвели его как бы примирительные, но все еще содержащие угрозу слова. А потом оглянулся на затихшего, чуть раскрывшего рот Мыльникова.
– Вот так, Марина Евгеньевна. А цитировать мои слова прессе я вам не советую – беседа при свидетеле велась, при цельном лейтенанте милиции, так что за искажение моих слов к ответственности вас привлечем. Вот и весь наш разговор. Суть поняли – не слишком сложно для вас?
Она покивала молча, в мгновение секунды выбирая инстинктом, что показать на лице, – и рисуя там растерянность и подавленность.
. – Ну ладно – дела у нас, Марина Евгеньевна. И как бы ни приятно нам было ваше общество, задерживать вас более не можем. – Высказав все, что хотел, хамелеон стал прямо-таки галантен и игрив. – Так что скажете на прощание? К какому выводу пришли?
– О, вы были так убедительны… – Она улыбнулась натянуто. – Мужчины умеют убеждать – я всегда это знала. И… и разве может быть какой-нибудь другой вывод?
– Нет – совсем нет. – Хамелеон подмигнул ей неожиданно, поддержал под локоть, провожая до дверей кабинета. – Никаких обид, никаких претензий?
Здесь в дверях он впервые посмотрел на нее как на женщину – скользнув взглядом сверху вниз, задержавшись на полуприкрытой топиком груди, голом животе, обтягивающих шортах. А потом глаза медленно поползли обратно, остановившись на ее лице.
– Спасибо за совет. – Она улыбнулась ему уже чуть раскованнее, чуть смелее. – Я вам очень признательна. Правда. И если честно, жалею, что вообще что-то увидела.
– Тут уж ничего не поделаешь. – Хамелеон посерьезнел. – Кстати, если и вправду окажется, что был там кто-то еще, если обнаружится что-то – так мы вас вызовем, помощи попросим и спасибо скажем. Хотите, я вам хоть сейчас могу спасибо сказать – за то, что вняли моим словам. А сейчас прощайте, Марина Евгеньевна, – и как ни жаль это говорить, надеюсь, что мы больше не встретимся…
Он снова пробежал по ней взглядом, веселея.
– …по крайней мере в официальной обстановке…
– Мне тоже жаль. – Она думала погрозить ему пальцем, но тогда получилось бы, что она слишком быстро отошла от того испуга, который изображала. – Поверьте, мне тоже очень жаль…
Она знала, что он смотрит ей вслед, пока она спускается по лестнице, – потому что шорты и то, что было под ними, ощущали горячий взгляд. И это было даже приятно – то, что после такой беседы он все же хотел оказаться с ней в постели.
Это было, наверное, единственное, что в это воскресное утро она могла назвать приятным…
8
– Ну здравствуй, что ли, Марина Польских…
Голос был вежливый, но она чувствовала, что скрывается под этой вежливостью. Грубость, сила, злобность – вот что. И еще он был резкий и неприятный, несмотря на спокойность сказанного. И еще он был незнакомый.
Она сняла эту квартиру всего месяц назад – и сейчас судорожно пыталась вспомнить, кому она давала телефон сюда.
– Посмотрел я тут по телевизору на тебя, – продолжил голос, не давая ей задуматься надолго. – Ничего смотришься – да даже классно. И в газете классное фото. Даже жалко стало – красивая девчонка, а себя не бережешь. Ты что, родилась вчера – ну кто ж в милицию свидетелем идет, да еще и в телевизоре светится и в газете с такими заявлениями? Ты последствия-то прикинь – а они стремноваты, последствия-то…
– Извините… – Он так странно говорил, так непонятно – то ли делясь впечатлением просто, то ли советуя, то ли угрожая, то ли предупреждая, – что она решила, что это все-таки кто-то знакомый, просто не узнанный. – Извините, с кем я…
– Да не важно, с кем! – Голос хохотнул. – Важно, что я знаю, с кем, – а тебе и не надо. Я тут телефончик твой узнал и адресок, думал в гости наведаться. А потом думаю – дай позвоню сначала. Позвоню, поговорю. Ну а не поймем друг друга по телефону, тогда и в гости зайти можно будет. Личное общение – оно доходчивей как-то. Согласна?..
– Вот так он сказал – примерно так. – Она посмотрела на сидящего напротив Мыльникова, насупленного и озабоченного. – Я все думала, кто это – понимаете? Так рано было, он меня разбудил, я все не могла понять. А потом…
А потом она поняла – ее предупреждали, что такое может быть и скорее всего будет. Просто Мыльникову об этом знать было необязательно – что ее предупреждали. И когда она вспомнила, она нажала на кнопку на автоответчике. А сейчас, подойдя к нему, нажала на другую, соседнюю, глядя искоса на впившегося взглядом в маленькую белую коробочку Мыльникова.
– …Короче, Марина, – я звоню-то тебе зачем… – Голос, зазвучавший на всю комнату, остановился, снова хохотнув. – Нет, тебе, конечно, и так позвонить можно – смотришься класс. Но об этом мы с тобой потом, может. А пока…
– Простите, но я не поняла – мы знакомы? – донесся из коробочки ее голос, уже проснувшийся, немного удивленный, с ноткой кокетства. И тут же раздалось мерзкое пиканье – автоответчик, когда записывал разговор, каждые тридцать секунд издавал противный писк, предательски сообщая тому, кто на другом конце провода, что его записывают. Она этой кнопкой пользовалась, может, раз пять – просто из интереса; – а в последний раз вообще давным-давно. И уже забыла о ее подлых наклонностях. И даже сейчас напряглась, когда услышала писк, – но тот то ли его не услышал, то ли не так истолковал.
– Я-то? Читатель я – газеты читаю. Вот позвонил – дайте, говорю, телефончик смелой девушки, желаю ей помочь от всей души. Ну и дали. А по телефончику уже фамилию нашел – в газете-то только имя – и адресок заодно…
– Врет! – выкрикнул Мыльников, и она нажала на стоп. – Врет. Если бы это домашний ваш был, то мог бы. Мерзавцы какие-то еще лет пять назад компьютерную программу в продажу запустили – по телефону фамилию и адрес можно установить и, наоборот, по фамилии адрес и телефон. Представляете, такие данные да в продажу – это же прям путеводитель для рэкетиров и киллеров. Им что – им лишь бы деньги заработать, а вот сколько людей из-за этого пострадало, наверное… Честное слово – нашел бы, посадил бы бизнесменов этих, лично посадил бы, и надолго!
Она даже удивилась такой вспышке эмоций – вдруг осознав, что это из-за нее он на них озлобился, и этому обрадовавшись. Но сказать ничего не успела.
– Так что врал он вам – насчет фамилии и адреса. Вы журналистам фамилию свою сообщали?
Она не помнила, кивнув на всякий случай.
– Зря вы это, Марина, зря. Вы, кстати, – в газету не звонили, не проверили – неужели и вправду они?
– Нет-нет, я не звонила, – вы же меня тогда просили, помните? Мне так жаль, что у вас тогда были неприятности, – газета ведь сама на меня вышла, они сказали, что хотят раздуть то, что в передаче было, так что лучше мне самой к ним приехать и рассказать. А вам досталось. А больше я им не звонила. И не из-за начальника вашего – а из-за вас…
Это было не совсем так – она им звонила. Как раз вчера, в понедельник. Но Сергей этот, который Кочкин, ей сказал, что писать пока не о чем – еще факты нужны. И очень вяло отреагировал, когда она ему прямо по телефону пересказала вкратце разговор с милицией. «Это доказать сложно, что они на вас давят и вам угрожают, а тут и так шум поднялся, из пресс-центра МВД звонили, упрекали, что слухи и сплетни печатаем. Давайте паузу дадим, а если что – так сразу». Она даже Бреннеру набирала полдня – чтобы повлиял на этого, чтобы заставил его сказать, неужели действительно ему никто не звонил из других газет насчет нее, ведь Виктор уверял, что так и будет, что они все сенсации друг у друга воруют, а кто первым использовал, с другими делится. Но не оказалось Бреннера, хотя она уже решила, что если он что-то сделает, то она, так и быть, снова поедет к нему домой, если без этого никак.
Но Мыльников обо всем этом не знал. И смотрел на нее так, словно поверил сразу и безоговорочно. И вид был такой, словно он так много хотел ей всего сказать, столько слов благодарности, что они слиплись вместе, эти слова, заткнув ему горло комком. И он просто сглотнул и прокашлялся, отведя от нее полные тепла глаза. И кажется, смутился проявления чувств – даже такого.
– Давайте дальше, Марина, – дослушаем…
– …так что читатель я, Марина Польских. И, если хочешь, телевизионный смотритель – во загнул, а? Криминалом всяким интересуюсь, понимаешь? Имею кое-какое отношение – ну типа частный детектив. Понравилась мне история твоя – чуть не прослезился, не поверишь. Ну и думаю – дай девушке помогу, смелая ведь, а времена-то такие. Так короче – ты ментам-то то же самое сказала, что и телевидению с газетами? В смысле – что не запомнила того мужика, которого там видела, но если увидишь, то узнаешь?
– Да, да, конечно… Но…
– Так я тебе чего сказать-то хотел – зря говоришь ты такое, Марина. Классная девчонка такая, все при тебе – а такие заявления делаешь. А ну как тот, о ком говоришь, услышит или прочитает? Ты ж понимать должна – если он того в машине убрал, то уж тебя-то ему убрать как делать нечего…
– Вы хотите сказать…
Ее голос звучал чуть испуганно – сейчас она это четко слышала. А вот в голосе того, кто звонил, были уверенность и сила и расслабленность, он легко так себя ощущал.
– Да хочу, хочу. Ты задумайся, в общем, Марина. Ну то, что второй мужик там был, в машине, – это ладно уже, всем рассказала. Тут уж не отвертишься теперь. Так хотя бы тверди, что не видела, как он из машины выходил, – может, мимо шел мужик, могло ведь такое быть, а? Ну это даже ладно. А вот что ты его вспомнить можешь, если увидишь, – сильно, даже чересчур. Как считаешь?
Автоответчик издал очередной писк, и тот наконец его услышал.
– Это чего там у тебя? Ты меня пишешь, что ли?
– О… Здесь такой старый телефон…
– Телефон, говоришь, старый? – голос хмыкнул. – А я-то думал, когда на тебя смотрел и читал потом, – вот, думаю, по наивности девчонка во все влезла. А ты хитрая, выходит? Ну коли пишешь, так пиши – все равно закругляться пора. Короче, я что звонил-то – поберегла бы ты себя, Марина. Ты ж молодая совсем. Ну сколько тебе – двадцать, двадцать один? Беречься надо, в общем, – в наше время особенно. Люди злые сейчас – а «мерседесы» и «восьмерки», они одинаково взрываются-то…
Голос замолчал, видно, давая ей возможность прочувствовать сказанное.
– Ну ладно – ты подумай, короче. Если умная – поймешь. А если нет – ну тогда еще поговорим. Лично уже, с глазу на глаз. Ладно, привет!..
Автоответчик щелкнул, обозначив сухо и веско конец записи, и она автоматически нажала на перемотку, возвращая запись на начало. Вспоминая, как часа через полтора после разговора, приведя себя в порядок, вышла на улицу. Можно было бы и не выходить – но ей надо было дойти до магазина, дома все запасы иссякли, и хотя худеть ей было полезно, но ведь не голодать же всухую. И она вышла, и тут же увидела двоих милиционеров около своей «восьмерки».
Саму машину она увидела не сразу – они ее загораживали. И если бы не милиция, может, она и не посмотрела бы на нее вообще. Она у нее стояла во дворе, ее не видно было из ее окон, но она за нее совсем не беспокоилась – все-таки совсем не новая, а к тому же центр, отсюда не угоняют, и вдобавок машин во дворе куча, и кажется, никаких проблем ни у кого не было.
По крайней мере заигрывавший с ней пару недель назад молодой парень – она у него прикурить попросила, после дождя никак завестись не могла, отсырело, видно, что-то где-то – сказал, что тут машину держать безопасно. Вот на прежней квартире, на «Смоленской», она «восьмерку» тоже ставила во дворе, так у нее как-то ночью кто-то боковое зеркало оторвал, идиот какой-то. А тут за почти месяц никаких проблем – и никаких оснований для беспокойства. И если бы не милиция…
То, что она увидела, подойдя поближе, потрясло – обугленный остов, кусок сгоревшего железа без зеркал и колес. Ей не жалко было машину – в конце концов, она действительно была старая и совсем ей ненужная, она на ней и ездила-то раз в неделю максимум и ничего в нее не вкладывала, не украшала любовно, как некоторые. Может, потому, что у нее не было никогда ощущения, что эта машина – ее второй дом. Даже первый – Г ли учесть, что квартиры она снимала.
Будь у нее иномарка, пусть и подержанная, но уютная и комфортабельная, – может быть. Но эту старушку с дребезжащей панелью, отваливавшимися пластмассовыми ручками, обшарпанными сиденьями она воспринимала как арендуемое временно жилье. Как квартиру, в которой жила сейчас – и в которой ничего не собиралась менять, зная, что она тут лишь на время, скорее всего на очень короткое время.
– А вот и хозяйка объявилась! – прямо-таки обрадовался ей один из милиционеров, молодой, худой и высокий, с какими-то нашивками на погонах. – Хороша хозяйка, а, Володь? А у нас для нее такие новости…
Они оба смотрели на нее – и на тело, упругое, сластолюбивое, привлекательное в любое время года и в любой ситуации, и на лицо, на котором царили искренние недоумение и растерянность.
– А чего новости, – вставил второй, чуть пониже ростом и поприятнее внешне. – Одна плохая – что машины больше нет, а одна хорошая – что другие не пострадали. А то ведь предъявлять бы вам начали, компенсации требовать. У нас месяц назад по соседству с вами под «девятку» чего-то пихнули, рвануло так, что мало не покажется, – хозяину повезло, что без него рвануло. А рядом джип новенький стоял, «ниссан-террано» – покорежило дай боже. Так хозяин джипа этого из «девятки» так напряг – караул. Оба бандюки, чуть до пальбы не дошло…
– Если вам хоть кто слово вякнет, вы нам жалуйтесь, – вмешался высокий, все еще изучающий ее внимательно. – Это вам кто сюрприз-то такой устроил – бывший муж? Или отказали кому в любви и ласке? Мы его, конечно, ловить будем – но я так скажу, на вас-то глядя, что смягчающих обстоятельств у него куча. На суде-то и оправдать могут…
Он улыбнулся ей широко, и она неуверенно улыбнулась в ответ – она не совсем поняла, о чем он, она невнимательно слушала, разглядывая машину, с ужасом вспоминая, что в бардачке был платок, который она когда-то жутко любила. Леопардовый такой, желтый в коричневых пятнах, дизайнерский, купленный на распродаже под Новый год и носимый ею всю зиму вместо шарфа – и забытый потом, и теперь сгоревший.
– Да пойди найди! – оборвал второй, с упреком глядя на высокого. – Никто ж не видел даже, как машина горела, – значит, часа в три-четыре ночи все и случилось, когда все спят глухо. Подошел, стекло разбил, кинул чего-то внутрь – и привет. Ни свидетелей, ни отпечатков – кого искать-то?
– Так кого подозреваете? – продолжал заигрывать высокий, словно не слыша своего напарника. – Или сразу пол-Москвы арестовывать придется?
Вот тогда она им и рассказала все – насчет той истории. Так неуверенно рассказала – сразу заявив, что не думает, что это имеет какое-то отношение к тому, что случилось с ее машиной. Но эти, выслушав, тут же позвонили Мыльникову – от нее и позвонили, все равно его номер у нее дома был. И не торопились уходить – так что пришлось им сделать кофе и вяло улыбаться в ответ на заигрывания высокого, вызвавшегося стать ее личным телохранителем.
– Боюсь, что ваша охрана дорого мне обойдется, – заметила наконец, оторвавшись от мыслей о случившемся. – Моему телу в смысле…
Второй загоготал, а высокий поперхнулся – он не ожидал от нее, кажется, таких двусмысленных слов. И начал объяснять что-то сбивчиво – оправдываясь, как ребенок, и одновременно пошла под непрекращающийся гогот напарника, – и тут появился Мыльников.
Он показался ей взволнованным, когда она открыла ему дверь, он, кажется, хотел сказать что-то – но тут услышал доносившийся из комнаты гогот и сразу стал суров и деловит. Он, видимо, был главнее этих – потому что они поскучнели сразу при его появлении. Особенно когда он спросил сухо насчет повода для веселья. При своем начальнике и с ней наедине он был совсем другой, а тут жутко важный стал и строгий – и смотрел на этих очень неприветливо, словно ревновал ее к ним. И буквально тут же увел их к «восьмерке» – и вернулся только минут через сорок, а может, и через час, потому что она успела старый маникюр стереть и сделать новый, и любовалась ярко-черным лаком, так сочетавшимся с золотом колец на пальцах, когда он позвонил в дверь.
И вот уже полчаса он сидел у нее. Он очень неловко себя здесь чувствовал – особенно когда она сказала ему, что сама смущена. Потому что он может по этой квартире сделать вывод, что она жуткая лентяйка и неряха, а на самом деле это не ее квартира, она в ней недавно и вряд ли надолго, особенно в свете случившегося. Но с другой стороны, одинокая молодая девушка и не должна быть ужасно аккуратной – для чистоты и порядка существуют жены, а у таких, как она, должна быть совсем другая атмосфера. Чтобы мужчина сразу почувствовал, что находится не дома.
– Не обращайте на меня внимания, Андрей. – Она усмехнулась невесело, резко меняя тон. – Просто я так рада вас видеть – вот и… То, что было, – это так ужасно, я так растерялась, я так вас ждала…
Он приободрился – расправив плечи, сразу став значительнее.
– Да я сразу – только позвонили, и сразу. Просто машины не было – своим ходом пришлось. – Он немного погрустнел, словно сам факт того, что он добирался своим ходом, немного принижал его достоинство и он уже пожалел, что сказал об этом. – Вы сами как? Испугались?
– О, конечно, мне было страшно. – Она смотрела ему в глаза. – Но теперь, когда вы здесь, – уже нет…
Он сидел на диване, а она напротив, на полу, на специально купленной для этой квартиры маленькой подушке – ей вообще нравилось сидеть на полу, и в любом случае это было лучше, чем восседать на чужом, некрасивом, продавленном диване или на жестком кресле, куске дерева, обитом тонким слоем дерматина. И она сидела и смотрела на него – пытаясь передать взглядом, что своим кокетством лишь прикрывает растерянность и испуг. Что она одна на белом свете и ей нужны его помощь и защита. Но он молчал, он все еще был скованный какой-то – и тогда она сделала ему кофе и дала прослушать запись два раза подряд. И теперь снова вернулась на место, устраиваясь поудобнее и закуривая.
– Еще кофе?
– Откуда же он телефон, интересно, взял? – пробормотал Мыльников, не услышав ее. – Ну не мог он его нигде взять – разве что от телевизионщиков или газетчиков. Или… вы домой не звонили, родителям в смысле? Никто там справок не наводил? Они же хитрые – могли и милицией представиться. Хотя я так думаю – журналисты это. Как думаете – могли они?
– Наверное… – протянула неопределенно. – Вы же сами говорили – если их напугают, то они дадут. Только… Только адрес никто не знал. Фамилию я называла, точно – но не адрес. Адрес я только вам сказала…
Мыльников закивал, все еще бормоча что-то себе под нос, кажется, не придав значения последним ее словам.
– Андрей! – Он даже дернулся, впиваясь расширившимися глазами в ее осененное мыслью лицо. – Знаете что, Андрей… Только между нами, ладно? Я все поняла, поняла, кто это…
Он весь напрягся, это чувствовалось, – и наклонился к ней, непроизвольно создавая заговорщическую атмосферу.
– Я только сейчас поняла – когда вспомнила, что адрес только вам давала. – Она говорила громким шепотом. – Адрес только вам, и на машине я в воскресенье к вам приезжала, под окнами ставила – журналисты ведь не знают ничего, ни адреса, ни номера машины. И я поняла… Я поняла, что это начальник ваш – вот кто. Я ведь сразу на него подумала – только этим не сказала, решила, что глупость. А вот теперь… Это точно он, я знаю. Помните, какие ужасные вещи он мне говорил – что посадит, сделает плохо, бандитов натравит и все в таком духе. Так что это он мою машину заминировал – чтобы я погибла, и…
Шепот, такой яростный вначале, постепенно затихал и вот наконец вообще исчез, так драматично, как в хорошей, профессионально играемой трагедии. И Мыльников, видимо, проникся, подыграв ей на высшем уровне – глядя на нее шокированно и онемело, оглянувшись на дверь, вернувшись к ней потрясенным взглядом.
– Да что вы, Марина?! – Голос его дрожал. – Да этого быть не может! Да он… Да никогда! Мы же милиция. Да и вообще…
– Нет, нет, не обманывайте меня, Андрей, – я прекрасно помню, как он мне угрожал. Я понимаю, что в такой ситуации вы мне не поможете, – и все, что мне остается…
– Да что вы, Марина, – ну клянусь, что не мог он такого! – Мыльников увещевал, упрашивал, уговаривал – но ей показалось, что он не до конца был убежден в своих словах, что он недаром покосился на дверь. – Ну понервничал он – так это понятно. Ну наговорил немного лишнего, так то на эмоциях. А это… это…
Он вдруг вскочил, подскакивая к автоответчику, разглядывая его какое-то время, нажимая наконец на воспроизведение.
«…Люди злые сейчас – а „мерседесы“ и „восьмерки“, они одинаково взрываются-то…….
– Ну вот видите? Видите? – Вид у него был такой, словно он испытал жуткое облегчение. – Он же вам открыто говорит – про «восьмерку» вашу!
– А разве я знаю, кто такой этот «он» – и каких злых людей он имеет в виду?..
У нее неожиданно родилась эта фраза, прозвучавшая так философски, – но она потрясла и ее, и Мыльникова. Забывшего про свои протесты, обхватившего голову руками, ушедшего в себя.
– Да нет, Марина, – это невозможно! Да клянусь вам! Ну перегнул, ну лишнего сказал – но вот так… Да нет. Вы мне лучше данные журналистов дайте, с кем общались, – обещаю, расколю в момент, все выложат, кому и что про вас сообщили! Да прям сейчас начну – к вечеру все знать будем.
Она покачала головой – ей в принципе не важно было, откуда тот, кто звонил, нашел ее данные. Важно было, что он сделал первый ход и сказал, что сделает второй. И еще важнее было, что сгорел ее любимый платок, – куда важнее всего остального.
– Да в общем, правы вы, Марина. – Грозный Мыльников охотно обмяк, принимая простое качание головой за категоричный отказ. – Не признаются они, как их ни пытай теперь. Только вот как он их запугать-то мог? Ладно отморозки из Никитиной бригады – а этот…
Хотя он ведь не один может быть, верно? Киллеры – они ведь редко одни работают. Им помощники нужны, все такое. Но ведь каков гад, а? «Мерседесы» и «восьмерки», мол, одинаково взрываются. Машина-то ваша чудом не рванула – бензина, видно, вообще не было. Был бы бензин – рвануло бы, а так сгорела просто. Боковое стекло разбил, что-то там внутрь кинул и привет. А с утра пораньше вам и позвонил. Ночью не стал… Вы, кстати, ночью дома были? Легли поздно?
– О, Андрей! – Она посмотрела на него с наигранным удивлением. – Вы хотите знать… Конечно, это странный вопрос…
Мыльников покраснел – только сейчас поняв, как она истолковала его слова. Но сказать ничего не успел – она не дала.
– Но вам скажу честно – я была дома, и я легла поздно. И – и я была одна. Если вам интересно – мне очень нравится секс, это может быть ужасно приятно, но так сложно встретить мужчину, с которым бы это было приятно. И… И в общем, я одна, уже довольно давно. И поэтому мне так тяжело сейчас, и я так рада, что вы со мной…
– Да нет-нет, я не о том! – Мыльников, почему-то взмокший – хотя окна были нараспашку, впуская чуть загазованный, но все же воздух, – отчаянно мотал головой. – Я в том смысле, что…
– Не объясняйте, Андрей, – вы мне тоже нравитесь. – Она посмотрела на него смущенно, словно ей нелегко дались эти слова. – И я понимаю, что вы женаты, – и это так прекрасно, что вы верны своей жене…
Ей было тяжело произнести эту фразу искренне – обычно она произносила ее по-другому. Но сейчас, кажется, удалось, кажется, иронии в ее словах не было. По крайней мере он ее не услышал.
– Ну да… Но я в том смысле… – Он напряженно смотрел в сторону, старательно избегая встречи взглядов. – Я в том смысле, что, если адрес ваш у него есть, так он и окна может знать – посмотрел, увидел, что у вас свет, и… Ему ж эффект был нужен, чтобы неожиданно все, чтобы растерялись вы и испугались. И ведь точно рассчитал – ну будто знал, что вы поздно встаете и ложитесь поздно…
– Наверное, по мне это сразу видно, – вставила кокетливо, отвлекая его от чем-то не понравившейся ей мысли. – Вам не кажется?
– Да, точно. – Он наконец посмотрел на нее – не в лицо, куда-то в район шеи. И тут же снова отвернулся, буквально рванув голову в сторону. Она даже посмотрела на себя, все ли в порядке, – убедившись, что все отлично. Придя к выводу, что, наверное, грудь его смущала, – она же сидела на полу, и еще наклонялась к нему, и ему сверху все должно было быть прекрасно видно, вплоть до нежно-розовых сосочков. И это было приятно – такая его реакция. И смущать его было приятно. Но увы, тему пора было менять – потому что Мыльников замолчал и, кажется, основательно.
– Я так рада, что вы приехали, Андрей. – Он не смотрел на нее, но она на него смотрела, улыбаясь доверчиво, слыша грусть в собственном голосе. – Все это так неприятно, так ужасно. Я, конечно, притворяюсь, что мне все равно, – с этими милиционерами даже пошутила немного, уж лучше шутить, чем плакать – но… А вы приехали, и мне сразу стало спокойнее. Правда. Хотя, если честно, я даже не представляю, что мне теперь делать. Ваш начальник мне угрожает, и тот, кто звонил, тоже угрожает – а я, а мне… Вы ведь мне поможете, правда?
Возможно, стоило выдавить из себя слезы – ей ведь и в самом деле нужна была его помощь, а на него бы слезы подействовали. Но ей показалось, что это будет чересчур – такие вот резкие переходы от кокетства к слезам. И она просто улыбалась невесело, не сводя с него глаз, крича ими, что ей нужен его утвердительный ответ, просто необходим.
– Не бойтесь ничего, Марина, – ну разумеется, мы вас защитим. Мы же милиция. – Мыльников, кажется, осчастливленный тем, что они ушли со скользкой темы, посолиднел сразу, расправил плечи, обретая уверенность. – А начальник – ну что начальник? Тут же вроде понятно на кассете – тот же сам говорит, что убийство было, да тут еще и эта история с вами. Вот привезу ему, дам послушать, расскажу, что тут у вас с машиной, – и все…
В голосе его был оптимизм – но какой-то надуманный, неубедительный. И он, кажется, сам это почувствовал.
– И все… А если что – сразу нам звоните. А мы уже… ну если что, мы сразу. А вообще – у вас пожить есть где пока? Ну там родители, бабушки-дедушки? Здесь бы не стоило вам – а так уедете, пересидите…
