Текст книги "Инженю, или В тихом омуте"
Автор книги: Ольга Ланская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Вы не могли бы угостить меня сигаретой?
Она произнесла эти слова низко, и томно, и волнующе – и продолжала лежать, не открывая глаз, согнув одну ногу в колене, давая возможность себя рассмотреть как следует. А когда присела, демонстрируя упруго качнувшуюся грудь, не собирающуюся повисать, торчащую высоко и гордо, то увидела удивленное женское лицо. Некрасивое худое лицо с кроличьими зубами, сначала показавшееся ей старым и изможденным.
Впрочем, ей самой тогда было двадцать, и все старше двадцати пяти казались ей старыми. А Вике – Вике было всего двадцать два. Хотя тогда показалось, что пятьдесят.
– О, простите – надеюсь, я вас не смутила? – Ей понравилась реакция на вытянутом лице. – Если бы вы могли угостить меня сигаретой, я была бы вам очень признательна.
Старушка рассматривала ее как инопланетянку – и она наслаждалась этим. Она обожала шокировать людей. Даже таких – некрасивых, явно закомплексованных и зажатых. Но эта, несмотря на шок, рассматривала ее, всю, не отворачиваясь – словно ей ужасно понравилось то, что она увидела, словно она не видела никогда такого раньше и не представляла, что женское тело может быть таким. И непохоже было, что старушенция сравнивает ее с собой и злится на нее, Марину, за собственное уродство, словно она в этом виновата.
– Да, да, пожалуйста! – Старуха оторвалась наконец от созерцания, улыбнувшись извиняющееся, испытывая, кажется, неловкость за то, что разглядывала так долго и бесцеремонно. А голос у нее оказался неожиданно приятный. – Вы «Мальборо лайте» курите? Подождите секундочку – я сейчас.
Она улыбалась, пока той не было, – гадая, вернется она или нет. Или, может, она лесбиянка и сейчас лежит там где-нибудь на кровати, судорожно себя лаская, мечтая попробовать на вкус такое роскошное тело с соседней лоджии, но понимая, что оно недоступно?
Могла бы предложить – она бы, может, и не отказалась. Она ничего не имела против лесбиянок – и более того, сексом с женщинами занималась не раз. Просто с мужчинами это было приятнее – может, еще и потому, что не встретилась достойная партнерша.
Старушечий топот донесся с соседней лоджии буквально через минуту – а еще через мгновение старушка протягивала Марине целую пачку.
– Возьмите, пожалуйста, – нет-нет, всю. У меня есть еще. Пожалуйста.
– О, вы так любезны! – Соседку надо было поощрить, и она потянулась всем телом, сладко так потянулась, откидываясь, раздвигая ножки, демонстрируя ей то гладко выбритое, что было между этих ножек – может, не очень длинных, может, чуть более пухлых, чем надо, но все же стройных и упругих к тому же. – Право, мне даже неудобно. Скажите, я могу вас чем-то отблагодарить за вашу доброту?
Это была провокация, самая натуральная – но та не поняла. Восхищенно разглядывая Марину, смущаясь, отводя то и дело глаза – но неизменно возвращая взгляд туда, куда его так тянуло.
– Если вы хотите… вы любите кофе?
– Вообще-то я предпочитаю шампанское, – ответила кокетливо, вспоминая вдруг, что перед ней не мужчина. – Но кофе – это тоже очень приятно…
Она оглядела себя саму удивленно, словно только что обнаружив, что на ней нет никакой одежды.
– Если хотите – если у вас есть время… то заходите, я сварю кофе. – Старушка стеснялась явно, но ей хотелось, чтобы Марина к ней зашла. – Я одна, у меня госэкзамены, а родители уехали на дачу, чтобы мне не мешать… И если захотите – я буду рада. Пожалуйста…
– О, это так заманчиво, – протянула задумчиво, удивляясь, что родители старушки еще живы, а она сама в столь почтенном возрасте умудряется где-то учиться. – Знаете, я так не люблю одеваться, но… Какой у вас номер квартиры?
Где-то через полчаса – все-таки надо было заново накраситься перед визитом, потому что не важно, что она шла не к мужчине, важно, что это был визит, тем более к человеку, которому она понравилась, – выяснилось, что старушка совсем не старушка, что она всего-то на два года старше Марины. И что зовут ее Вика и живет она в этом доме уже пять лет. И Марину видела не раз – просто не знала, что она из соседнего подъезда и у них балконы смежные, – хотя та ее не замечала.
У нее точно такая же была квартира, у Вики, – трехкомнатная, как у Марининых родителей. Может, чуть победнее только – хотя в целом все похоже. Стенки, столы, стулья, кровати – все однотипно. Кроме, если можно так выразиться, девичьих. У нее, Марины, был настоящий будуар – голубовато-розовый, с разбросанным бельем, которое она, кстати, принципиально не носила, но периодически покупала, с жутким беспорядком и вечно разобранной постелью, с кучей валяющейся повсюду косметики и парфюмерии, и книг про Монро, и кассет с записями фильмов с ее участием. А Викина комната была как монашеская келья – чисто все и правильно и аккуратно, аскетично и строго, в серо-белых тонах, с узенькой кроваткой, кучей книг, большим столом и компьютером. И она еще подумала, что ее новая знакомая, так ее заинтересовавшая своим восторженным отношением, похоже, до сих пор девственница. Притом закомплексованная девственница – и вовсе не лесбиянка.
Она знала, что выглядит супер – в длинном черном платье, чулках в сеточку и красных туфлях на высоком каблуке. Платье было великовато, просторное такое, с большим вырезом на груди – и если нагнуться, то грудь могла выскочить. И вообще вид был скорее вечерний, нежели дневной – но она намеренно так оделась. И сейчас сидела в кресле, закинув ногу на ногу, – и, проследив направление взгляда хозяйки, поддернула платье повыше, с улыбкой заметив, что сегодня слишком жарко. И та, конечно, смутилась – она, наверное, не знала, что Монро тоже изображала из себя этакое дитя природы, абсолютно естественное и чуждое условностей.
– О, у вас столько книг – неужели вы все их прочитали? Вы, наверное, такая умная! – произнесла с деланным восхищением, оглядывая комнату. – А я…
Видимо, она действительно очень понравилась Вике – та даже не воспользовалась подсказкой, которая позволила бы ей чувствовать себя более уверенной. И сказать себе, что пусть гостья молода и красива – зато она, хозяйка, умна. Но уверенности у нее не прибавлялось – она, наоборот, даже оправдываться начала, рассказывая что-то про учебу, которая отнимает так много времени. Но слава Богу, почти все позади, и ее уже ждет место в одном банке, и…
– Наверное, вам это скучно, Марина, – спохватилась наконец. – Лучше вы мне расскажите – где учитесь, и вообще…
– О, мне совсем нечего вам рассказать. У меня такая однообразная жизнь – развлечения, удовольствия, поклонники. Знали бы вы, как мне надоели мужчины и рестораны…
Она не договорила, многозначительно повесив громкие слова в воздухе – делая глоток крепкого, совершенно не нравящегося ей кофе. Внезапно замечая нераспечатанную пачку «Собрания» с загадочной надписью «Блэк Рашн» – «черный русский», ее знания английского хватило, чтобы перевести эти два слова.
– Курите. Курите, пожалуйста! – Вика поспешно раскрыла пачку, протягивая ей. – Купила, а так и не попробовала – я и так очень много курю, мне столько нельзя. Такие нервные экзамены – сидеть приходится с утра до вечера, а потом еще полночи, только сигареты и кофе спасают. Но что поделаешь?
И она закурила эту черную с золотым фильтром сигарету, содрогнувшись от благоговейного восторга. Она и представить не могла, что сигарета может быть настолько красивой. И тут же сказала себе, что отныне будет курить только эти – сколько бы они ни стоили. Суть ведь не в том, что и сколько курить, – она не получала от процесса особого удовольствия, ей просто казалось, что она эффектнее смотрится с сигаретой, – а в том, что именно она держит в пальцах.
Если бы не Викин взгляд, двусмысленный вопреки девственной чистоте хозяйки, она бы быстро ушла. Разговоры об институте были ей скучны, и сама старушка, оказавшаяся девицей, тоже. И говорить с ней было не о чем. Ну не спрашивать же ее о поклонниках и о том, как она проводит свободное время, – и так все понятно, зачем на больную мозоль наступать.
Но та так восхищенно смотрела, так старалась прикоснуться хотя бы невзначай, так искренне расспрашивала обо всем, что она продолжала сидеть. Думая, что надо спровоцировать Вику на шаг, который та подсознательно хочет сделать – потому что она, Марина, вызывает желание у всех и всегда.
А потом она деланно озаботилась тем, что отвлекает новую знакомую от столь важной учебы. И, выслушав протесты, заявила, что в таком случае, может, им стоит перейти на лоджию и позагорать, – и решительно стащила платье, опускаясь на предложенный деревянный шезлонг. И удивленно посмотрела на Вику, когда та через какое-то время появилась в купальнике, в двух убогих цветастых тряпочках, обтягивающих слегка обросшие мясом кости.
– Но ведь тело должно дышать, Вика! Ну что вы – ну кто вас тут увидит? Да, мужчины любят подсматривать, я знаю – но разве вам есть чего стесняться? Вы такая приятная, должна вам сказать…
Максимум, на что та решилась, – это стащить верхнюю часть купальника, обнажив крошечную грудь, грустную и вялую, с неожиданно большими сосками. И то для нее это было слишком – прямо-таки как добровольное восхождение на костер. На нее даже смотреть было жалко – она так пугливо озиралась, словно не понимала, что, увидь ее мужчина, что было технически невозможно, он тут же отвернется. Да она даже от Марины прикрывалась – и чувствовала себя явно неуютно.
А она, Марина, сама не могла себе объяснить, зачем ей все это надо. От скуки, наверное. А может, потому, что единственное, что ее интересовало в жизни, – это люди и секс. И пусть практически все считали ее дурой – она умела наблюдать и делать выводы, и вести беседу, направляя ее туда, куда нужно было ей, и играть с собеседником, говоря то, что он хочет услышать.
Те, кто ее окружал, думали о чем-то еще – об учебе, карьере, деньгах, – а она только об этом. У нее была четкая роль, и она ее играла, изучая того, кто оказался рядом, пытаясь понять, каков он, провоцируя его или отталкивая, в зависимости от того, чего он заслуживал. И для этого совсем не требовалось читать ученые книжки и сдавать экзамены на пятерки – потому что это было хобби, интереснее и важнее которого ничего не существовало. Разве только чисто физические удовольствия от ощущения собственной привлекательности, прикосновения шелковой простыни к нежному телу, касания жадных рук, самоудовлетворения.
В тот день, кстати, между ними ничего не произошло – хотя прояви она инициативу, все бы было. Но она почему-то сдержалась – хотя ей хотелось помочь Вике, помочь почувствовать себя другой и получить удовольствие, и посмотреть, какой она будет в постели, как будет вести себя и что делать. Но она сдержалась.
А через две недели Вика – почти подруга, потому что Марина к ней заходила ежедневно, проводя у нее часа по два-три, и та ее еле отпускала, хотя и разрывалась между желанием задержать гостью и необходимостью готовиться – сдала наконец свой экзамен. И пригласила Марину в гости – чинно и официально пригласила, добавив, что к родителям на дачу поедет только завтра.
И Марина, естественно, пришла – с красивой красной розой, при виде которой Вика чуть с ума не сошла. Она уже, кажется, составила представление о новой знакомой – эгоистка, живущая удовольствиями, не думающая ни о ком, кроме самой себя. Такая, какой и положено быть красивой молодой девушке, которой все восхищаются. И потому Вика не ждала ни цветка, ни нежного поцелуя в губы, ни откровенно радостного поздравления. Ни интимно произнесенного: «Я так за тебя счастлива, дорогая…»
Вика много позже призналась, что захотела ее сразу. Но стеснялась – думала, что Марине интересны в этом плане только мужчины, которых у нее, разумеется, толпа. Комплекс неполноценности ей мешал, в общем. Хотя опыт отношений с женщинами был – это сразу в постели чувствовалось. Но, видимо, опыт этот казался ей стыдным и не слишком приятным – может, партнерши были такие, кто знает. Ей самой такие несколько раз попадались, после которых хотелось проклинать лесбиянок и однополую любовь.
Так что она считала Вику своим, можно сказать, творением – ведь именно она пробудила в ней желание и сексуальность и сделала такой, какой Вика была теперь. Страстной, ненасытной, очень умелой и пусть не бесстыдной, но и не слишком стыдливой. И не подтолкни она ее, Вика и не заикнулась бы насчет того, что ее хочет. И ничего бы не вышло у них.
Они выпили тогда – две бутылки шампанского. Вика опьянела сразу, плела восторженную чушь, уверяя, что если бы не Маринино общество, позволявшее так приятно расслабляться между занятиями, она бы и не сдала ничего. А она, Марина, слушала, тонко рассчитывая ходы и фразы.
– О, я такая пьяная, – произнесла наконец. – Но с тобой это не страшно – вот мужчина точно бы воспользовался моим состоянием. Они такие животные, ты же знаешь…
И она улеглась на узкую девичью постель, но Вика не подсаживалась, сидела в стороне, болтая без умолку. Может быть, она уже чувствовала, чем все кончится, и этого боялась – боялась, что оттолкнут, боялась показаться извращенкой, боялась, что это испортит их отношения, что Марина будет смеяться над ней потом. По крайней мере когда она подсела наконец, то робко держала Марину за руку, говоря ей комплименты, совсем не собираясь на нее набрасываться. И напряглась, когда она, Марина, положила ее руку себе на грудь – а потом коснулась ее крошечной, незаметной почти груди, вдобавок закованной в плотное платье и белье.
Она еще была не готова. Так что пришлось встать и подливать ей шампанское, что чуть было не привело к обратному эффекту, потому что Вика вдруг расплакалась, забубнив сквозь слезы, что столько лет отдано учебе и никаких развлечений и удовольствий. И вот наконец институт позади, а ей уже столько лет, и у нее нет никакой личной жизни и не будет, потому что она некрасивая, и все, что ее ждет, это работа, и…
– Ну что ты, что ты – ты мне так нравишься! – Марина обняла ее тогда, успокаивая, вытирая слезы. – Мужчины такие дураки – ты ведь знаешь, милая. Ты думаешь, я счастлива от того, что меня все хотят? Ну перестань, пожалуйста. Между прочим, я приготовила тебе подарок – это сюрприз. Выйди и вернись через пять минут – договорились?
Вика смотрела на нее как на добрую волшебницу, появившуюся в нужный момент с нужными словами. И вышла, оглядываясь недоверчиво, жутко желая увидеть этот сюрприз и гадая, что это может быть. А когда вошла, в комнате горел ночник, и абсолютно голая Марина лежала на ее кровати, и врывающийся с лоджии запах прохлады смешивался с запахом возбужденного женского тела и духов, кружа по комнате, пропитывая все, подчеркивая тонкость посетившей девичью спальню сексуальности.
– Тебе нравится мой сюрприз? – спросила хрипло. – Почему ты молчишь?
Вика стояла у двери, глядя на нее, не делая ни шага.
– Ты ведь меня хочешь, правда, милая? Не ври, я знаю! – Она пьяно погрозила Вике пальцем. – И я приготовила тебе подарок – он тебе нравится? Ну давай же, милая, раздевайся и иди ко мне – я так тебя ждала…
Без спиртного было бы хуже – а так Вику не пришлось убеждать. И через минуту она уже лежала рядом, робко гладя и стараясь поцеловать в губы – Марина это ненавидела всегда, потому что помада размазывалась, да и не понимала, в чем суть хватания губами.
Возможно, ей следовало проявить активность, потому что было ощущение, что Вика вот-вот умрет от страха, – но интуиция подсказывала обратное. И она изобразила покорность и безволие, подталкивая к действию, принимая те позы, делая те жесты, произнося те слова, которые были необходимы в тот момент. И та возбудилась. И терлась, и сжимала, и лизала, и действовала пальцами как членом. И так разошлась под Маринины стоны и просьбы делать это еще и еще, что, наверное, всю ночь могла этим заниматься – все распаляясь и распаляясь от невозможности получить удовлетворение.
Марина ей подыграла тогда – тонко и умело прикинувшись совершенно пассивной, видя, как нравится Вике активная роль, начала робко просить разрешения сделать ей приятно. И усадила ее себе на лицо, и умелым языком и пальцами быстро довела до мощного оргазма.
– О, ты такая страстная, милая! – прошептала, когда они, успокоившись, лежали рядом и на лице Вики была смесь из сказочного восторга и пришедшего с отрезвлением испуга. – Ты такая беспощадная, такая настойчивая! Ни один мужчина не делал мне приятней, чем ты…
– …скажи мне правду – это не опасно? – Викин вопрос вырвал из воспоминаний, возвращая в реальность. В которой Вика не лежала рядом, благоговейно и одновременно испуганно косясь на нее, ожидая со страхом сурового приговора, – а сидела на краю кровати, глядя на нее внимательно и заботливо. Как на несмышленого ребенка, натворившего что-то, что может иметь далеко идущие последствия. – Ведь ты сказала по телевизору, что видела какого-то мужчину. А вдруг он… Ты же знаешь, что такое милиция – он ведь может у них достать твои данные, купить, надавить, если он влиятельный. Это точно не опасно? И вообще, ты извини, что я лезу – просто я тебя люблю и поэтому боюсь. Зачем тебе все это – почему ты просто не ушла или не промолчала?
Она улыбнулась, дотрагиваясь до Викиной руки, изображая всем видом бездумье, полную невозможность собраться и размышлять о чем-то серьезном, по крайней мере сейчас.
– Ну какая ты скучная… – протянула капризно. – Лучше иди готовь – у тебя там сейчас все сгорит…
– Я выключила. – Голос стал настойчивым.
– Ну тогда лучше иди ко мне…
– Марина, я серьезно! – В голосе Вики появились материнские нотки – а может, даже мужчины, этакого заботливого любящего мужа, чьи чувства нередко становятся чересчур обременительными. – Ты сделала очень опасный шаг…
Ей не стоило объяснять Вике, что она скорее всего и вправду не подумала, когда почему-то решила, что должна остаться. Просто не просчитала – потому что она не умеет просчитывать. Это и вправду было ужасно, то, что произошло, – и она и вправду видела такое впервые. И это было неправильно, так не должно было быть – в этом была одна из причин того, что она осталась. И еще реклама – ей всегда хотелось по-настоящему привлечь к себе внимание, покрасоваться на телеэкране и в прессе. Вот это, может, Вика поняла бы – хотя вряд ли, ей такое было чуждо.
А вот говорить, что ей понравился тот, кто сидел за рулем, и она видела, что и она ему нравится, и ждала, что он позовет ее куда-нибудь, – это было лишним. Равно как и только что появившееся, чуть не выпаленное впопыхах оправдание – что она осталась, потому что решила, что таким образом может заработать денег. Потому что тот, кого она увидела, может ей заплатить, чтобы она молчала, почему нет?
В общем, она просто пожала плечами. Напоминая, что глупа и наивна – Бог не мог, помимо лица и тела, дать ей еще и ум. Это было бы несправедливо по отношению к той же Вике например. И потому ее надо воспринимать такой, какая она есть, – и не требовать от нее невозможного. Умных ходов, расчетливости, трезвой оценки собственных поступков и так далее.
– Знаешь, если это опасно… – Вика, кажется, и вправду испугалась – не надо было давать ей оставаться одной на кухне и предоставлять таким образом время для раздумий. – Знаешь, я завтра поговорю с нашим начальником службы безопасности – может, он что-то посоветует. В крайнем случае… Я знаю, что у тебя есть своя квартира – но ведь ты можешь пока пожить у меня. А я что-нибудь придумаю.
Надо было что-то делать – Вика испугалась сама и начала пугать ее, а ей не хотелось думать о последствиях, это было лишнее.
– А что там у нас на обед?
– Конечно, то, что ты любишь. – Вика качнула головой, смягчаясь, умиляясь хорошо известной ей Марининой способности переключаться с важных, на Викин взгляд, вещей на мелочи. – Филе цыпленка с овощами в белом соусе – и розовое вино, испанское… Ой, я сейчас!
Вика вылетела на кухню, видимо, что-то забыв. Филе цыпленка в белом соусе – это звучало восхитительно. Особенно в сочетании с розовым испанским вином. Вот она сама никогда не умела готовить – она была предназначена для другого. А Вика стопроцентно была предназначена для семьи – хорошо зарабатывающая, хозяйственная, заботливая.
Только вот единственным партнером, которого она хотела бы видеть в качестве супруга – супруги, точнее, – была она, Марина. Которую эта роль не устраивала – так что Вике предстояло остаться холостой. В смысле незамужней.
– Через три минуты за стол! Да, совсем забыла – я пирожные купила на десерт, австрийские, твои любимые!
Она улыбнулась невидимой отсюда Вике. Подумав в который раз, что любовь творит с людьми страшные вещи. Как с Викой, например, которую она заставляет восхищаться ленивой никчемной девицей, пустой и похотливой, думающей только об удовольствиях. Настолько пустой, что эта самая девица, наплевав на Викину боязнь за нее, сейчас очертя голову лезет в авантюру – чтобы компенсировать несостоявшуюся артистическую карьеру мельканием в телевизоре и газетах.
Она села на кровати, чувствуя слабость во всем теле – такую, что даже в ванную идти было лень. К тому же она любила ходить голой – и сидеть голой за столом ей тоже нравилось, они даже иногда играли так с Викой, когда та одевалась строго, в платье например, а Марина была безо всего. Вот и сейчас она решила, что посидит за столом так – а то, что от нее пахнет собственным возбуждением, временно и кое-как удовлетворенным, ее не смущало, ей ужасно нравился собственный запах.
Она вдруг встретилась глазами с черным глазом телевизора – желая, чтобы он зажегся поскорее и показывал ее еще и еще. Говоря себе, что сегодня, так и быть, останется тут на ночь – сегодня был день ее серьезного успеха, первый день, за которым должны были последовать другие, более успешные. И этот день стоило отметить – пусть даже в обществе Вики.
– Ты абсолютно уверена, что тебе все это ничем не грозит? – Вика, словно догадавшись, что Марина думает о ней, встала на пороге комнаты. Как всегда произнося не те слова и, сама того не желая, подталкивая ее к тому, чтобы уйти и не слушать весь вечер занудных разговоров. – Просто мне кажется, что это так опасно. Знаешь, я точно завтра с нашим по безопасности переговорю – он в прошлом комитетчик высокопоставленный, у него связи дай Бог. Мне так спокойнее будет – и тебе. Да, а ты что еще здесь – я ведь уже накрывать собиралась, а ты даже в душе еще не была. Ну что за безобразие?
– О, милая, ты так меня измучила, – протянула томно, прикрывая глаза, следя из-под ресниц за Викой, протягивая руку и, дождавшись, когда та подойдет, запуская ее в вырез халата. – Но может, мы начнем с десерта? Вот с этого самого? Ты ведь мне не откажешь?
Рука оказалась между не успевших сжаться худых ног, проникая туда, где ее не ждали, – а вторая ласкала крошечную грудь, мягкую и висящую вяло. Так было лучше – так не надо было говорить. И когда тело под ее руками начало дрожать, она потянула его на себя – пристроившись снизу между широко раздвинутых ног, лаская языком все вокруг нависшего над ней колючего темного треугольника, влажнеющего на глазах, исходящего желанием. И наконец перечеркнула его прямой линией, заставляя раскрыться – и заставляя владелицу этого треугольника сосредоточиться в той точке, в которой находился сейчас ласкающий ее язык.
Она ненавидела думать во время секса – мало того, что это было неестественное для нее занятие, так еще и сам акт был для нее священен. И она просто улыбнулась внутренне – хваля себя за то, что, как всегда, поступила абсолютно правильно. В который раз убедившись, что секс есть идеальное лекарство – спасающее от мыслей и сомнений, раздумий и разговоров, страхов и предчувствий.
Какими бы неприятными они ни были – эти самые предчувствия…
