Текст книги "Инженю, или В тихом омуте"
Автор книги: Ольга Ланская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
3
– А вы не родственница, случайно? Ну знаете, актриса такая есть – тоже Польских? А как зовут, не помню… Нет, не родственница?
Она вздохнула.
– Господи, ну почему некоторые мужчины так бестактны? Это ужасно, знаете, – видят перед собой эффектную молодую девушку, а вспоминают какую-то актрису, причем даже не голливудскую. Неужели я у вас вызываю только такие ассоциации?
Он посмотрел на нее непонимающе и, кажется, растерялся. Он явно не ожидал вопроса, тем более заданного таким тоном. Для него ее поведение не приличествовало тому поводу, по которому они встретились, – в этом, наверное, было дело. А она уже, признаться, забыла, в каком именно фильме играет главную роль.
– Значит, не родственница? – переспросил еще раз неуверенно. – А я вчера фамилию вашу записал – а сам думаю, что знакомое что-то. Вы уж извините…
Она чуть пожала плечами, показывая, что ей все равно – пусть не оправдывается. И раз он не может ее оценить – это его проблема. Его трагедия даже.
– А вчера стал вас искать – а вас уже нет. А потом передача эта. Я-то сам не видел – а начальство увидело. Ну и мне – ищи быстро, найди во что бы то ни стало. Ну, я вам звоню, а у вас машинка эта – автоответчик. Я даже испугался.
Она молчала. Утром, когда она вернулась, на автоответчике их было штук десять, звонков от этого лейтенанта. И она их прослушала – все похожие один на другой по содержанию, но не по эмоциям. Каждый последующий был куда взволнованнее, чем предыдущий, и голос был более отчаявшийся – а последнее сообщение вообще было наговорено подавленным шепотом.
Она прослушала их все – и легла спать. Ей из-за Вики пришлось встать непривычно рано, в восемь, – она боялась, что Вика уйдет без нее, оставив ей ключ и записку. И хотя та ее специально не разбудила, а когда увидела, что Марина встает, начала уговаривать остаться, она героически поползла под душ, а потом тупо пила кофе, не в силах проснуться окончательно.
Она была против издевательства над собой и поощряла свои слабости, но поддаться данной слабости и взять у Вики ключи означало бы вернуться к тому этапу, который они уже проходили не раз. И который она прервала сама несколько месяцев назад, в очередной раз вернув Вике комплект ключей и сказав, что не может мешать ее личной жизни и портить ее существование своим бестолковым поведением. И это вовсе не означает, что она уходит совсем, – она будет приезжать, обязательно, но только по предварительной договоренности. И даже, может, будет оставаться – иногда.
Это было лицемерно, насчет Викиной личной жизни – но та порой забывала, кто придумал для нее эту активную роль, начинала командовать и контролировать, лезть в отношения с родителями и давать советы, проявлять чересчур повышенную заботу и устраивать сцены ревности. Так что приходилось время от времени ставить ее на место – заодно давая ей шанс найти себе кого-нибудь. Какую-нибудь подругу – если уж ей так хочется жить с женщиной.
Хотя Вика и мужчину могла бы себе найти – ведь она, Марина, сделала Вику совсем другой, совсем непохожей на ту, какой она была когда-то. И внешне другой заодно – аккуратно намекнув, что, начав достаточно зарабатывать, она может удалить так смущавшие ее кроличьи зубы и сделать себе нормальные.
А вот научить Вику выигрышно одеваться и краситься ей так и не удалось – та упорно таскала в свой банк брючные костюмы и пользовалась минимумом косметики, словно по-прежнему боялась обращать на себя внимание. Словно старалась как можно меньше походить на женщину. Словно в ту первую их совместную ночь Марина разбудила в ней мужское начало, постепенно вытеснявшее из организма начало женское.
Вот поэтому она и не осталась. А к тому же она знала, что будут звонки, – и, вернувшись домой и убедившись, что они были и что их было много, сочла, что имеет право заснуть. Тем более что она все равно валилась с ног, даже в Викином «опеле» задремала, пока та ее везла до дома, хотя ехать было минут двадцать, – а перед походом в милицию надо было выспаться, чтобы выглядеть свежей и отдохнувшей. Может, конечно, от нее ждали усталого, трагичного, затравленного вида – но она не собиралась оправдывать их ожидания.
А где-то в два она ему позвонила, этому лейтенанту Мыльникову – и даже произнесла удивленное «Вы так мне рады?!» в ответ на его восторженные вопли. И сказала, что вчера, кажется, ей не были столь рады – но если надо, она готова приехать часам к пяти. Именно к пяти – никак не раньше. А то, что его начальство ждет ее в четыре, – это ее, к сожалению, никак не устраивает. У нее есть свои дела.
Она еще подумала, что эти могли бы ее пригласить в ресторан – в конце концов, она единственный свидетель, она может сообщить им нечто очень важное. В каком-нибудь американском фильме так бы и было – над ней бы тряслись, ее бы оберегали, сдували бы с нее пылинки, выполняли бы все ее пожелания, включая самые сумасбродные. Вели бы себя как Вика, в общем. Только той нужно ее общество и тело – а этим ее показания. Вот и вся разница.
Она, разумеется, опоздала – всего на сорок минут, просто чтобы они получше поняли, с кем имеют дело. Потому что при одном взгляде на нее сразу должно стать очевидно, что она просто не может приехать вовремя – и раньше чем через час после назначенного времени ее ждать не стоит. А тут вообще всего сорок минут. Но этот Мыльников начал сокрушенно бубнить, что начальник не дождался и отъехал, должен вернуться вот-вот, – и теперь тянул время, косясь постоянно на дверь, не пользуясь предоставленной ею возможностью ее изучить.
– А шеф уже из себя вышел, знаете… – Он снова посмотрел на дверь. – Передача эта – просто кошмар! Они такие, журналисты, – им все перевернуть ничего не стоит. Так вдобавок еще и статья вышла – вы не видели? Маленькая такая, «Бомбы рвутся уже в центре Москвы» называется. Представляете, как звучит – можно ведь подумать, что на Красной площади рвануло! А произошло-то где на самом деле – тихий переулок, ни магазинов, ни ресторанов поблизости, старенькие домишки, по большей части выселенные, даже машины не ездят. А в статье что – чудом не пострадали мирные жители, а милиция выбирает в качестве версии несчастный случай, чтобы лишнее преступление на себя не вешать. И про вас – есть свидетельница, которая утверждает, что видела, как незадолго до взрыва из машины вышел другой мужчина. Тут такое было – шеф рвал и метал! Теперь вот в главк на ковер его вызвали…
– А вот скажите мне… – Она отодвинулась подальше от стола, закидывая ногу на ногу, зная, как сексуально выглядит сейчас в том же кожаном наряде, в котором была вчера. – Скажите – у вашего начальника проблемы в личной жизни? Вчера он был так невежлив со мной, просто кошмар, – я обычно нравлюсь мужчинам, а тут… И я слышала, что он вам шепнул про меня. Он всегда такой грубый с женщинами – или ему не понравилась именно я? Может быть, я плохо выглядела – или со мной было что-то не в порядке?
Он поперхнулся, издав какой-то неопределенный звук, потянувшись к графину с водой. Мутному, захватанному пальцами, сто лет не мытому ни снаружи, ни изнутри. И сделал жадный глоток из такого же мутного стакана – уже потом молча предложив его ей.
– Да нет… Там же… Вы же видели, что там было – а это наш район, нам теперь с этим… А у нас… Это ж теперь… Вот он и…
Кажется, он пытался ей что-то объяснить – но она не заметила связи между случившимся и таким отношением к ней. Но оценила его желание оправдаться – придя к нему на помощь.
– О, это ужасно – женщина всегда должна выглядеть великолепно. Оправданий быть не должно – совсем. А я так нервничала – это было так ужасно. В общем, это моя вина – что он был со мной так невежлив. Но вот скажите – а сегодня я хорошо выгляжу? Пожалуйста, не стесняйтесь – для меня это очень важно…
Она встала, изобразив на лице желание понравиться и детскую доверчивость, – и покрутилась перед ним своим совсем не детским телом, давая ему рассмотреть все. И он сначала смотрел ей в глаза – встревоженно и ошалело, – а потом глаза опустились на шею, на красивый итальянский крестик на каучуковом обруче, на полуоткрытую грудь, на которой задержались. И снова поползли вниз – сначала по голому животу, а потом по шортам, затормозив как раз в том месте, где они переходили в плотные колготки. Насчет попки она не видела – но не сомневалась, что он ее тоже изучил.
– Да, да – с вами все в порядке, Марина… не знаю отчества, простите. То есть вы отлично выглядите, да.
Она стояла перед ним, оглядывая саму себя с показной критичностью – долго рассматривая специально выпяченную для осмотра грудь, наклоняясь ниже. А потом прикусила губу.
– Нет, конечно, есть мужчины, которым я не нравлюсь, – правда. Знаете, кому-то рост нужен побольше, кому-то ноги подлиннее. А некоторых моя грудь не устраивает – им, видите ли, третий размер подавай, а то и четвертый. – В голосе прозвучало нечто вроде обиды. – Я даже думаю – может, операцию сделать? Ну знаете, когда силикон закачивают? Вам самому какая грудь больше нравится – маленькая или большая?
Он смутился окончательно. Но не пытался сменить тему, прервать ее – он слушал внимательно каждое ее слово. И она похвалила себя за то, что все-таки заставила его посмотреть на себя не как на свидетеля, а как на женщину.
– Я не знаю… Нет, у вас – у вас все здорово, полный порядок. Я хотел сказать – вы мне нравитесь такая.
– Правда? – Она просияла. – О, я так польщена! Так приятно услышать комплимент от понимающего в женщинах мужчины. Да, кстати, – может, мы не будем так официальны? Давайте познакомимся наконец – вы знаете, как меня зовут, а я знаю только вашу фамилию. Это даже неудобно – беседовать с приятным мужчиной, не зная его имени…
Может быть, он раздумывал еще, издевается она над ним или на самом деле идиотка, но в любом случае не успел прийти к выводу – ее комплимент встал на пути его мыслей, переводя их в другое русло.
– Лейтенант Мыльников. Андрей Иванович Мыльников, – пробормотал скороговоркой, рассматривая ее, тут же косясь тревожно на дверь. – Можно Андрей. Но… не при начальстве.
– Спасибо – я оценила. – Он был на ее стороне, и теперь оставалось закрепить победу. – Хотите сигарету, Андрей? «Собрание», «Блэк Рашн» – вам нравится?
Он замотал головой, глядя, как она достает из красивой пачки черную сигарету с золотым фильтром. У него, конечно, не хватило ума дать ей прикурить – но она не собиралась ждать, пока он сообразит. Прикуривая сама, замечая, как он поморщился, почувствовав дым.
Он молчал, лейтенант Мыльников с симпатичным полудетским лицом и ясными бледно-голубыми глазами. Старающийся не встречаться этими самыми глазами с ее взглядом – и рассматривающий ее исподлобья. И тем самым заставляющий ее вести себя максимально кокетливо.
Похоже, это был ее тип мужчины. В смысле тот тип, которому она нравится, который способен ее оценить. Тот тип, который понимает, что она предназначена для других и лично у него с ней ничего не будет, – и который воспринимает это как должное.
Конечно, ей ничего от него не было надо в плане личном – хотя против милиции она ничего не имела, но в любом случае милиционер в качестве любовника ее не устраивал, и этот милиционер тем более. Он был худенький такой, невысокий – и очень молодой. Наверное, ее ровесник, может даже, на год помладше, она бы себя с ним в постели чувствовала бы как с ребенком – а ей не хотелось совращать малолетних, она предпочитала мужчин старше себя, и чем старше, тем лучше. Но посмущать его было приятно.
– Может быть, мы начнем? Нет, я понимаю, что вы ждете того невежливого мужчину – но вы ведь тоже начальник, правда? О, я совсем не разбираюсь в этом – звания, звездочки, – но мне показалось вчера, что он был с вами так уважителен. И у вас такой красивый кабинет…
Кабинет, надо признать, был убогий – маленький, душный, захламленный, с грязными окнами. И она уже пожалела, что сказала об этом, – но он, к счастью, не счел это издевательством.
– Ну да… Начальство меня ценит, конечно. Я ведь это – оперуполномоченный уголовного розыска. Вот такое, как вчера было, – как раз моя специфика.
– О! – Она широко распахнула глаза. – И вам не страшно? Это ведь так ужасно – убийства, кровь, трупы! Вы не боитесь, вы такой смелый…
– Да вчера что – пустяки! – Он приободрился, оказавшись на знакомой ему территории. – Такое бывает, знаете, – расчлененка вот, когда голова в одном мусорном баке, а ноги… Ой, извините – вам зачем об этом…
Он покосился на нее испуганно, но кажется, решил, что она то ли не расслышала, то ли не поняла такое мудреное слово, как «расчлененка».
– Вот начальник приедет сейчас…
Он явно не знал, о чем с ней говорить, и ждал начальника – и напрягался от тишины. Она, не напрягаясь, сколько угодно могла молчать, тем более когда была возможность поизучать кого-то, – а он напрягался. Потому что ее общество ему нравилось – но одновременно смущало. В другой обстановке он, может, ощущал бы себя по-другому – но ей не нужно было встречаться с ним в другой обстановке. По крайней мере пока.
Зазвонил телефон, и он вздрогнул, хватая трубку, рывком поднося к уху.
– Слушает лейтенант Мыльников! Да, да, здесь. Понял! Помню, помню – все как вы велели. В восемь? Нет, я тут, конечно – сразу доложу…
Трубку клал и смотрел на нее после телефонного разговора уже совсем другой человек – суровый, каменный прямо, важный и крайне серьезный.
– Начальство задерживается – проблемы возникли в главке в связи с этим делом. Начнем, Марина… как, простите, ваше отчество?
Она промолчала – не было нужды напоминать ему, что они называют друг друга по имени, и отступать с завоеванных позиций.
– Значит, давайте по порядку, Марина. – Он взял со стола простенькую дешевенькую ручку, положил перед собой стопку желтоватых листов бумаги. Вчера он не собирался ничего записывать – да он даже на нее не смотрел. Ему явно сказали, чтобы он отвел ее в сторону, изобразил, что внимательно ее слушает, а потом отправил ее подальше. А вот сейчас он был готов писать, и это был хороший знак. Показывающий, что ее как свидетеля и в самом деле оценили. – Все по порядку – как и во сколько вы оказались на месте происшествия, что именно увидели, и так далее, во всех деталях.
– О, Андрей, – это было ужасно. У меня было такое прекрасное настроение – знаете, у молодой одинокой девушки всегда столько проблем, и так непросто от них отвлечься, но был такой чудесный день, я обо всем забыла и гуляла…
Она мечтательно посмотрела в потолок, грязно-желтый, закопченный, словно тут по вечерам готовили шашлыки на открытом огне или даже жарили допрашиваемых. А потом перевела взгляд на него – смотрящего на нее сосредоточенно, нервно постукивающего ручкой по столу.
– Но вы ничего не пишете, Андрей! Вы что, все запоминаете?! О, я бы хотела так уметь – но вы же знаете, что говорят про девичью память…
Похоже, он уже от нее дурел – и она чувствовала, что ему, такому важному сейчас, хочется четко выполнить начальские указания. Но это была его проблема – ему предстояло привыкнуть к ней и ее манере общения и подстроиться под нее.
– В общем, Андрей, все это было ужасно. Такой чудесный день, такое настроение – я себя ощущала лет на пять моложе. Мне ведь уже столько лет, даже не хочется об этом думать. Как по-вашему, на сколько я выгляжу? Нет-нет, лучше не говорите – мужчины такие прямолинейные…
Он нервно качнул головой. Ей показалось, что у него такое состояние сейчас, что он либо взорвется, либо сломается. Он пытался по-другому себя вести после звонка она не давала. И что-то должно было произойти – что-то, что определит их отношения на будущее. И он или сдастся, или…
– Вы помните, какое было солнце? – продолжила со всей непосредственностью. – А там, в переулке, там так прохладно было, такая тень. А я, кстати, как раз весной купила себе темные очки – жутко дорогие, но такие красивые. Одинокой девушке так тяжело – все так дорого стоит… Вам нравятся мои очки?
Он обмяк – буквально сдулся на глазах. После звонка он даже стал больше в размерах, нависал над столом – а тут осел, расползаясь по стулу.
– Марина, я вас очень прошу – давайте по порядку, – произнес слабо, сдаваясь.
– Ну вот, я так и знала… – Она огорченно пожала плечами. – Знаете, я так часто говорю глупости – вот и вам уже надоела…
– Нет-нет, что вы! – Он был на ее стороне, она все-таки выиграла этот поединок, заставив его подстроиться под себя. – Скажите – а что вы делали в этом районе? Вы ведь не здесь живете? Вы ведь, судя по телефону…
– Иногда так хочется просто прогуляться. – Она смотрела ему в глаза и улыбалась, словно ей было очень приятно с ним разговаривать. – Знаете, иногда хочется забыть обо всем, обо всех мелочах, проблемах и просто прогуляться. У вас такого не бывает?
– Я понимаю. – Он закивал, соглашаясь, может, решив, что с ней именно так надо разговаривать, как с душевнобольной. То есть не спорить, со всем соглашаться и с надеждой ждать, не ответит ли она на поставленный вопрос, задавая его снова и снова. – То есть – просто гуляли?
– Просто гуляла. – Она кивнула ему радостно, словно благодаря за то, что он понял наконец, что она все делает неосмысленно, как дитя природы.
– А вот если вспомнить весь вчерашний день – можете вспомнить? Давайте восстановим его полностью, с самого утра – хорошо?
– Ну конечно! – Она расцвела, но тут же погрустнела, морща лоб. Она нечасто это делала – все-таки существовала опасность, что образуются морщины, – но это смотрелось очень выигрышно. Бессмысленная наивная девица пытается что-то вспомнить – открыто показывая, с каким трудом ей дается мыслительный процесс. – Я проснулась, кажется, в десять. Да, точно – даже раньше. Я обычно поздно встаю, а тут так душно было – я проснулась от духоты. Представляете, лежу вся мокрая – какой тут сон. И это при том, что я сплю голая – а если бы… Вот ваша жена – она в ночной рубашке спит или без?
– Конечно. – Вопрос застал его врасплох, но он ответил на него автоматически, даже не поняв толком, о чем речь. – Да, в рубашке.
Она так и чувствовала, что у него есть жена – такие, как он, женятся лет в восемнадцать, и обязательно на одноклассницах, и рано заводят детей. На таких чистеньких и скромненьких одноклассницах, отличницах с косичками и в белых блузочках – таких трогательных в своей чистоте. Тьфу!
– Бедная – жарко ей, наверное. Представляете, если я сплю голая и мне жарко, то каково ей? А у вас есть дети, Андрей?
– Сынишка – полгодика уже. – Ей показалось, что он сейчас начнет показывать ей фотографии, но он спохватился, вспомнив, зачем она здесь. – Значит, вы встали в десять или даже в полдесятого. А дальше?
– Принимала душ – ужасно люблю воду. Я еще маленькая была, меня из ванной невозможно было вытащить – а уж потом… Знаете, мама даже заставляла меня оставлять открытой дверь – думала, что я там… Ну понимаете? Ну самоудовлетворением занимаюсь…
Мыльников покраснел. Может, он сам рукоблудил в детстве в ванной и был застигнут родителями – а может, представил ее без одежды. Лучше бы, конечно, последнее – и она уже решила развить тему, но он посмотрел на часы и решительно кашлянул.
– Давайте продолжим – вы в каком часу вышли из дома?
– Так я вам и рассказываю, Андрей, – или я опять отвлеклась на глупости? – На лице появилось беспомощное выражение. – Простите – я понимаю, со мной трудно. С женщинами вообще трудно. Мужчины такие практичные, такие расчетливые – а женщины…
Он промолчал, мерзавец. Мог бы сказать, что она не такая, как все женщины, но оказался недостаточно тонок.
– Вот. Я постояла полчаса под душем, потом пила кофе – знаете, «Айриш крим», ароматизированный, очень вкусный. А потом красилась и собиралась – еще часа два, наверное. У меня столько времени уходит на то, чтобы привести себя в порядок. Ваша жена долго красится?
На этот вопрос он даже не попытался ответить – наверное, его жена вообще не красилась, предпочитая естественность.
– Если честно – приходится прилагать столько усилий, чтобы хорошо выглядеть. Мужчинам в этом плане так легко – а женщине…
Он молчал, и она снова изобразила раздумья.
– Наверное, я вышла в час. Я на Покровке живу – недалеко. А вы сами где живете?
– Так как вы оказались в этом районе, Марина?
– Ну… Я хотела пойти по магазинам, уже не помню по каким – я такая бестолковая, у меня такая плохая память. Представляете, с утра думаю о чем-то – что сделать, куда поехать, – а уже через час забываю. В общем, я села на трамвай, хотела доехать до Новокузнецкой, что-то мне там было надо, не помню, – а вылезла на остановку раньше, со мной такое бывает. И пошла пешком по набережной – к Садовому кольцу. А там свернула во дворы. А там…
– То есть у вас не было конкретной цели?
Она немного обиделась – она, в конце концов, вошла в его положение, поняла, что ему надо что-то показать начальству, начала рассказывать что-то по делу, чтобы он записал. А он так ничего и не записывал. Да еще и начал цепляться.
– Разве я похожа на человека, у которого могут быть конкретные цели? – поинтересовалась сдержанно. – Я просто живу, понимаете – гуляю, хожу по магазинам, получаю удовольствие. И все…
Он, видимо, услышал перемену в тоне – тут же попятившись назад.
– Нет-нет, я понимаю, конечно. Но мне… нам… Нам ведь факты нужны. Давайте так – в каком часу вы оказались в том переулке?
– Я не знаю. – В глазах была подкупающая честность. – У меня нет часов. Я тут видела одни – «Радо», Швейцария, жутко красивые. Но столько стоят, что просто ужас…
Он уже не смотрел на нее – он тупо глядел на лежащий перед ним чистый лист. Словно впал в кому. И надо было его оттуда вытаскивать.
– Минут за пятнадцать до того, как это случилось, – или за двадцать. Я медленно шла, смотрела по сторонам – а там пусто, даже машин нет, только этот джип. Я его увидела издалека – такой блестящий, красивый. А потом я его увидела – он был такой молодой, такой приятный – что называется, привлекательный мужчина. Конечно, я не могла не обратить на него внимания. И он сам на меня смотрел – ну так нескромно. Понимаете?
– Вы видели, что он был в машине не один?
– Я не знаю. – Это был сложный вопрос, и ответа на него следовало избегать, чтобы милиция не подумала о ней что-нибудь совсем не то. – Я видела водителя – точно. Рубашку видела черную, браслет золотой, цепочку даже. Он повернулся ко мне, понимаете – а за ним я ничего не видела. А потом хлопнула дверь, я обернулась, я думала, что это он – ну, он так на меня смотрел. Я подумала, что вдруг он вылез и сейчас пойдет за мной, – и увидела мужчину, другого, уже у арки. А потом…
Он снова что-то записывал, а потом поднял на нее глаза – серьезные, пытающиеся что-то понять, пытающиеся увидеть в ней свидетеля, а не эффектную женщину.
– Вы сказали телевидению, что тот мужчина, которого вы видели у арки, – это был не водитель, верно? То есть вы обернулись и увидели этого мужчину и водителя тоже – я правильно вас понял? Но вы не можете утверждать, что они как-то связаны – они не переговаривались, не смотрели друг на друга?
– Андрей, какой вы странный! Я же вам говорила, что они оба смотрели на меня – как же они могли смотреть друг на друга? Вот скажите, если бы вы там были – вы бы на кого смотрели, на меня или на мужчину?
В его взгляде появилось нечто вроде отчаяния, и он вздохнул тяжело:
– А сколько времени прошло между моментом, в который вы услышали, как хлопнула дверь, и взрывом?
– Андрей, вы такой невнимательный! – заявила обрадованно, по-детски радуясь тому, что его поймала. – Я вам говорила – у меня нет часов. Так откуда мне знать?
– Но хоть примерно… – Голос его слабел и затихал. – Хоть примерно вы можете сказать?
– Я его увидела – того мужчину. А потом отвернулась. И снова повернулась – я подумала, «что раз кто-то вышел из машины, значит, водитель теперь один. Значит, он… Я не знаю – он так на меня смотрел, он мне, кажется, махал даже, может, даже что-то крикнул. И я подумала, что, может, он теперь освободился, может, он даже специально высадил того, кто с ним сидел, чтобы со мной поговорить… А тот уже ушел в арку, а водитель сидел, смотрел на меня, кажется, он мне махнул – как-то непонятно. И я… я опустила глаза, чтобы он не подумал… Знаете, у мужчин бывает такое ужасное самомнение – вот я и опустила глаза. И тут…
Он громко выдохнул воздух – словно показывая, что ему тяжело. Это было невежливо – она, между прочим, с ним сидела тут уже час, объясняя, что именно видела, вспоминая, напрягаясь в этой духоте и убожестве, но не намекала на усталость.
– Ну хорошо, Марина, – а как выглядел тот мужчина, который входил в арку? Возраст примерный, рост, вес, цвет волос – все, что помните…
Она закусила губу – аккуратно, чтобы не смазать помаду, – демонстрируя ему красивые зубы.
– Вообще-то я его не помню. То есть я его узнаю, если увижу, – но не помню. Вы огорчились, Андрей? Но так бывает, знаете, – иногда заходишь в магазин, просто так, посмотреть, и вдруг видишь то, что давно искала. Вот думала перед этим, что что-то мне очень нужно, только вот не знаю что, – а в магазин захожу и вдруг…
Снова зазвонил телефон – но на сей раз он не сорвал трубку поспешно, а взял ее медленно, словно боясь услышать там какой-то очень неприятный голос. И отвечал скучно и однообразно: «Нет, ничего, нет, не помнит, никаких фактов, вообще ничего». А потом кивал долго и сосредоточенно, соглашаясь со всем, что ему говорили. Поглядывая искоса на нее – хотя она и так чувствовала, что речь о ней.
Тут было жарко и душно, но она все же закурила, отодвигаясь подальше от него, показывая, что ей неинтересен его разговор, который и правда не слушала. И уже потушила сигарету в мерзкой стеклянной пепельнице, когда он наконец положил трубку.
Он был такой грустный, что ей даже стало его жаль. Щупленький, съежившийся, поникший, уменьшившийся – даже лицо уменьшилось, сморщившись, превратившись в печальную маску, которую кто-то смял намеренно. .
– Я вас огорчила, Андрей? – поинтересовалась участливо. – Поверьте, я так старалась вам помочь. Но я такая глупая, я ничего не помню и, наверное, не так рассказываю…
Он даже ее не опроверг – хотя должен был бы.
– Начальник звонил – задерживается он, – сообщил бесцветно. – Я вам без него тогда все скажу, ладно? Вы только правильно поймите – у нас из-за вас такие проблемы начались, того и гляди головы нам тут всем поотрывают. Ну то есть не вы виноваты – телевидение это. Им лишь бы ляпнуть что-то, а там хоть трава не расти. И газета то же самое. А с нас теперь требуют расследовать убийство – а никакого убийства, может, и не было. Вы же не видели, из машины тот второй вылез или нет? Может, это ваш водитель выйти хотел, да может, он дверь открыл, чтобы окурок выбросить – да мало ли что, – и сам ее и захлопнул. И взорвался он скорей всего сам – а раз по телевидению прозвучало насчет убийства, теперь с нас ответ требуют, потому как выходит, что скрываем преступление. А если это убийство, значит, заказное – его вообще не раскроешь. Значит, главк начальнику будет выговоры делать, а он нам – да и вообще такое может быть…
Он посмотрел на нее грустно, но что-то еще было в глазах, словно он должен был ей сказать что-то очень плохое и неприятное. Не хотел – но вынужден был.
– В общем… Вы только поймите меня правильно, Марина. Если бы не вы, был бы это несчастный случай, неосторожное обращение со взрывчатыми веществами. Нашли там что-то в машине, кусочки какого-то устройства – но ничего конкретного. Даже если этот второй, которого вы видели, из машины вылез – даже это ничего не значит. Может, погибший у него покупал взрывчатку может, наоборот, ему продавал. А потом начал копаться – ну и прямо в руках… Так что мы бы закрыли дело и все. Если бы не вы – ну, в смысле телевидение…
Она тоже опечалилась и сделалась серьезной, подыгрывая ему. Хмуря брови, но стараясь, чтобы между ними не образовалась некрасивая складка.
– Я понимаю, Андрей – о, я вас так понимаю! Это ужасно – такой приятный молодой человек, такой веселый, хорошо одетый – и вдруг его убивают посреди бела дня. Мне не хотелось создавать вам проблемы – но ведь это неправильно, когда такое происходит…
Он впился глазами в ее лицо, ища там что-то и не находя. Она еще подумала, что, может, он решил, что она издевается, и ищет на ее лице следы усмешки. Но она была искренна.
– Я вас очень прошу, Марина, – и начальство просит. – Голос прозвучал тихо и умоляюще. – Вы не говорите больше никому ничего – хорошо? Мы, естественно, со всем разберемся и вас оповестим – а вы ни с какими журналистами не встречайтесь, ладно? Еще прицепятся – и начнут вас разыскивать. Вы ведь, наверное, этим с телевидения тоже дали свой телефон – а они другим дадут, и начнется. Это и следствию мешает, и ненужное мнение формирует – окажется ведь, что несчастный случай, нехорошо же получится. А так и нам будет лучше, и вам…
Она подумала, не нахмурить ли ей брови, – но вместо этого прибегла к более сильному жесту, распахивая глаза, глядя на него с наивным удивлением.
– Вы понимаете, Марина. – Он понизил голос до шепота. – Только между нами, ладно? Тот, кто в машине взорвался, – бандит был, причем опасный, целый авторитет. Некто Никитенко Александр Васильевич, кличка Никита, главарь преступной группировки. Судимый, между прочим, – за вымогательство. По оперативной информации – это тоже между нами, конечно, – у него в бригаде человек тридцать. Для Москвы не бог весть что – но все же. Рэкет, наркотики, возможно, даже убийства заказные. Полный набор, так сказать. Мы таких отморозками называем – которые на все готовы…
Она не могла так долго держать глаза распахнутыми – выпучатся ведь, вид будет, как у больной базедовой болезнью, противоположный эффект совсем. И потому не стала демонстрировать удивление – вместо этого восприняв его слова абсолютно равнодушно. Почему нет – ну разве может эффектная женщина удерживать в голове такое количество информации, к тому же абсолютно ей не нужной?
– Он был такой приятный, – произнесла задумчиво. – Такой молодой и одет хорошо, и машина красивая. Ужасно, правда?
Он растерялся. Он, может, думал, что она испугается или начнет переспрашивать – но такого не ждал. Специально так много ей рассказывал про покойника – почему-то слишком много, куда больше, чем мог бы, – и тут такая реакция. Она это поняла по его взгляду – что среагировала не так.
– Да вы его не жалейте, – выдохнул наконец после долгого молчания. – За ним знаете сколько всего – чего таких жалеть? Вам еще повезло, что все так вышло, – представляете, познакомились бы с таким, не зная, кто он, в машину бы его сели?
Она представляла – она еще тогда себе все представила, когда он еще был жив, – и потому покивала. Сладко и мечтательно – и естественно, никакого страха.
