Текст книги "Инженю, или В тихом омуте"
Автор книги: Ольга Ланская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
В итоге она там отработала полгода – она в жизни так долго не работала. Бывало, конечно, сложновато – пришлось компьютер кое-как освоить, и забытый английский немного вспомнить, и разбираться во всяких цифрах сложных. Но несмотря на всю свою лень, жутко приятно было приходить каждое утро в отделанный зеленоватым мрамором офис, и пить кофе, который приносила секретарша, и сидеть в собственном кабинете – крошечной, но очень красивой комнатке, увешанной яркими календарями и проспектами.
И материально было очень неплохо – зарплата высокая, а плюс она впервые за границу слетала, в Испанию, а потом еще и в Грецию, и на Кипр тоже. Турагентство ей еще и аренду квартиры оплачивало – она тогда снимала на Смоленской огромную однокомнатную. А вот машину она купила сама – старенькую, но очень прилично выглядящую «восьмерку», которую ей водитель из агентства достал практически за копейки и еще пару недель с ней возился, доводя до ума. Права у нее уже были – сделал один старый и исчезнувший давно знакомый, задержавшийся в ее жизни на достаточно долгий период, чтобы по собственной инициативе научить ее водить и права ей оформить по блату. Вот она и ездила с тех пор кое-как – особо, правда, некуда было, да и водитель из нее был не очень, так что предпочитала такси или метро, – но иногда садилась за руль. Как сегодня, например.
Что самое смешное – за те полгода она с Виктором встречалась раз пять максимум. В смысле раз пять, если не меньше, оказывалась с ним в постели. А деловых встреч было раза в три больше – он или в офис заезжал, что бывало редко, или приглашал в ресторан узнать, как там идут дела. И на интимном продолжении встречи никогда не настаивал – да и в те считанные разы, когда что-то было между ними, это из-за нее было, но не из-за него.
Вот это было по-настоящему странно – что он сделал для нее что-то и совсем не просил, чтобы она за это периодически расплачивалась. Она ведь не совсем наивная была, она знала, что просто так никто никому ничего не делает – тем более молодой эффектной девушке. А когда наконец поверила, что для него она ценнее как сотрудница – или помощник, она затруднялась точно определить свою роль, – то все стало еще непонятнее. Потому что не было мужчины, который после первого раза не хотел бы переспать с ней еще, – не было мужчины, который не использовал бы возможность затащить ее в постель хоть на пару часов.
Она его даже спросила – напрямую, со всей своей непосредственностью. А он ответил с улыбкой, что в тот первый раз вовсе не прикидывался удовлетворенным и не был жутко разочарован – совсем наоборот. Просто он женат, это раз, и хотя жену не любит, изменил ей всего однажды, и именно с ней, Мариной, – и его как человека верующего до сих пор мучает совесть, а лишних угрызений не хочется. Ну а во-вторых, у него столько дел и проблем и забот, что ни на что другое нет ни сил, ни времени.
Он, когда это говорил, смотрел на нее очень внимательно, хотя и улыбался – словно готов был в соответствии с ее реакцией что-то добавить или отказаться от сказанного. Словно для него было очень важно, чтобы его доводы показались ей разумными. И когда она пожала плечами, деланно вздыхая и произнося сокрушенно, что прелюбодеяние не следовало включать в список смертных грехов, тут же расхохотался и предложил провести вечер вместе. Потому что ему якобы так ее хочется, что за этот вечер отпущение грехов он как-нибудь вымолит. Хотя ей показалось, что это вранье, что он ее не хочет совсем, что это ради дела ему надо.
Она так и не проверила, женат он или нет, – не у кого было, ни с кем из турагентства он отношений не поддерживал, кроме нее. Да она бы и не стала выяснять ни у кого – ведь это он ее туда посадил. Да и не было там у нее особых друзей – она ведь в качестве этакого надсмотрщика и контролера выступала. Да, ей улыбались, с ней все были жутко приветливы – но все же.
Она даже думала, что он гей. В нем не было, правда, ничего такого – никаких манер особых, интонаций, поведения, но с другой стороны, и геев знакомых у нее не было, чтобы можно было судить, так что не исключено, что он к голубым относился. Но она все-таки в это не слишком верила. И долго еще гадала, в чем причина.
Не то чтобы он ей так ужасно нравился и жутко его хотелось – нет, он ей нравился, конечно, но секс с ним не впечатлял. И ее вполне устраивало, что она не обязана с ним спать. Но все равно это было неправильно, с ней такого не случалось никогда – потому она и не могла успокоиться. Но ни к какому выводу так и не пришла.
Вот так и прошли полгода. А в конце октября он ей сказал, что агентство продаст – не столь доходным оно оказалось. И она, не раз говорившая себе, что устала от этой работы, что она для другого все же создана, – вдруг ужасно огорчилась. Ей, такой неамбициозной всегда, никогда не задумывавшейся о будущем, почему-то понравилось то, как она жила эти полгода, – понравилось зарабатывать и тратить на себя свои собственные деньги, и за границу понравилось ездить. Понравилось быть кем-то – а не просто молодой эффектной женщиной. Понравилось быть полностью самостоятельной.
И он, кажется, понял, что она огорчилась, – а скорее всего заранее знал, что так будет. Потому что почти тут же сказал, что в принципе у него может найтись для нее работа – если она захочет. Немного другая, но куда более денежная – которая, правда, поответственнее, но зато и поинтереснее. И к тому же может сделать ее не просто обеспеченной, но богатой. Словом, совсем другая. И она согласилась, тем более что значение слова «другая» тогда ей было непонятно.
Так что вот уже больше года они были вместе – ну в смысле рядом, так точнее. Но отношения остались такими же, как были, – встречи по делу и почти никакого секса. Даже нет, не такими – куда больше дела и куда меньше секса, так точнее. Но от этого почему-то он ей нравился все больше и больше. Она не способна была кого-то любить, она это знала. Даже в школе, когда все девчонки в кого-то влюблялись, выбрав преподавателя, старшеклассника или соседа по парте, – не важно кого, главным был факт влюбленности и существование человека, которому эта влюбленность была адресована, – она ничего такого не испытывала. Максимум увлечение – быстро проходившее. Потому что она никогда не выбирала абстрактных людей, а с конкретными доводила дело до секса, и на этом увлечение кончалось, довольно скоро притом.
Так что она знала, что не способна любить, – и то, что испытывала по отношению к Виктору, было, наверное, самой сильной эмоцией, которую она могла испытывать. Потому что он был слишком непонятный и вел себя слишком непривычно. Потому что он не укладывался ни в одну из знакомых ей схем. И возможно, эта эмоция могла перерасти в нечто большее – даже без секса, отсутствие которого с ним она компенсировала с другими. И он, кажется, это понимал – то, что она испытывает, – потому что в последнее время не раз намекал на то, что хотел бы изменить их отношения. Начав с совместного отпуска – который теперь откладывался до того момента, когда она распутается с этой ситуацией…
– …статья хорошая, – произнес он, вытаскивая ее из воспоминаний и размышлений о нем, сворачивая внимательно изученную газету и убирая в карман пиджака. – Сильная статья – можно сказать, сенсационная. Конечно, написано так, что можно как угодно понять – даже что ты его отвлекала специально, чтобы ему в этом время мину подложили. Но это для особо подозрительных. А так – очень хорошо. Как раз то, что тебе надо, – широкая популярность и всеобщий интерес…
Он оглянулся – словно думал, что эти самые дружки покойного или милиционеры уже за ней следят. Он вообще был осторожный во всем – а сегодня особенно. Даже подошел к ней не сразу – он, похоже, сначала убедился, что она пришла одна. И в тот момент, когда она решила, что он уже не придет, он вдруг появился откуда-то из толпы. На Арбате в субботу куча народа – ему легко было спрятаться.
А теперь они шли медленно по Калининскому – он сам туда вывел, сказав, что там удобнее поговорить. И незаметно поглядывал по сторонам, пока она ему рассказывала обо всем, что с ней произошло. А вот сейчас, высказав свое мнение по поводу статьи, посмотрел на нее внимательно и улыбнулся – в привычной своей манере, так по-джентльменски, очень сдержанно, – встретив ее беззаботный, кокетливый взгляд.
– Я только сказать хотел, чтобы ты не пугалась – а ты, оказывается, пугаться и не думала. Ты мне скажи, пожалуйста, – ты сама в газету позвонила? Догадаться несложно – откуда у них твоя фотография? А к тому же в статье ничего нового нет – только эмоции. И еще милицию грязью закидали. Кстати, милиция на тебя точно обидится – и даже сильно…
– Это плохо?
Она снова усмехнулся:
– Это как сказать. Сейчас на них начнут оказывать давление сверху – а им придется или доказывать, что это не убийство, что уже очень сложно, или искать убийцу. Не было бы тебя, не было бы и дела – а теперь будут искать. А найти его невозможно – заказные убийства не раскрываются. Значит, будут тебя постоянно вызывать, вызнавать мельчайшие подробности, требовать, чтобы ты дала точное описание второго мужчины, – а ты…
– Не продолжайте, прошу вас! – Она погрозила ему пальцем. Она намеренно была с ним на вы – ей так больше нравилось, потому что больше маневра было для кокетства. А плюс она подчеркивала этим, что он намного старше – хотя, к сожалению, разница была всего в пятнадцать лет, можно было бы и побольше. – Сейчас вы скажете, что я наверняка все забыла, и ничего им толком рассказать не смогу, и мужчину того я тоже не помню, – и будете правы. Но ведь женщина не обязана быть умной – особенно если у нее есть масса других достоинств…
– Согласен. – Он свернул вдруг в образовавшуюся между плотно прилепленными друг к другу домами щель, и они пошли вниз по лестнице, и она только через минут пять догадалась, что они возвращаются на старый Арбат. – Как ты относишься к японской кухне? Тут ресторанчик есть, «Японская лапша» – достаточно экзотично.
– О!.. – Слово «лапша» вызвало неприятные ассоциации, связанные с детством. – Нет, я не голодна. Вы ведь знаете, я вообще очень мало ем. Женщине так сложно жить на свете – все время надо думать о фигуре, и…
Он оглянулся, рассматривая ее сверху вниз и обратно. Спокойным, ровным, совсем не похотливым, не раздевающим ее взглядом.
– По-моему, у тебя с этим все в порядке. Если хочешь – давай посидим в итальянском, там столики на улице под навесом, очень уютно. Бокал вина и чашка кофе – устроит?
Она кивнула автоматически. Повторяя про себя: «У тебя с этим все в порядке». Вроде банальные слова, достаточно Сухие, – но у него они прозвучали как комплимент. Дополненный взглядом – в котором была оценка, давно выставленная и до сих пор очень высокая. Будь на его месте кто-то другой, она бы решила, что оставляет его равнодушным, раз он говорит так, а не восклицает восторженно, что у нее фантастическая фигура, она потрясающе выглядит и все в таком роде. А вот он был безэмоционален и во взглядах, и в словах – но эффект от них был сильнее, чем от любых цветистых восклицаний. Потому что он был другим.
Холодный, уравновешенный, расчетливый, трезвый – безо всяких понтов, без гонора, без дешевой самоуверенности, без показухи. Абсолютно непохожий на многих из тех, кого она знала, – кичащихся дорогими машинами, успехами в бизнесе, яркими костюмами от Версаче и золотыми кольцами, цепями и браслетами. Хотя при этом очень обеспеченный и явно со связями.
Раньше ее всегда привлекали те, кто притягивал к себе внимание. Кто чем-то выделялся, отличался от других. Его бы она просто не заметила. Да и сейчас прошла бы мимо ничем не примечательного мужчины средних лет – интеллигентного, аккуратного, ухоженного, хорошо одетого, приятного внешне, но при этом выглядящего как большинство. Если не знать, то и не догадаешься, что клубный пиджак, который сейчас на нем, стоит долларов шестьсот, – она как-то увидела бирку «Хьюго Босс» на внутреннем кармане, случайно, он не собирался ей ее показывать, он просто положил пиджак на заднее сиденье своей «Вольво-850». Внешне, кстати, тоже самой обычной – но с кожаными сиденьями, автоматической коробкой и прочими наворотами.
И в лице его – если увидеть такое в толпе – тоже ничего не было. А если присмотреться – получался совсем другой эффект. У него очень умное было лицо, жесткое и холодное – на ее взгляд, ничуть не менее опасное, чем у того бандита, который сидел во взорвавшемся джипе. Просто тот притягивал к себе внимание – а этот не высовывался. Более того – словно специально старался не выделяться, мимикрируя, сливаясь с толпой.
– Должен предупредить – милиция будет стараться тебя напугать. – Он обернулся, притормаживая, ожидая, пока она, идущая на шаг позади, поравняется с ним. – Обязательно будет – поскольку им надо, чтобы ты отказалась от своих показаний. Очарованного тобой лейтенанта к тебе больше не подпустят – кто-то посерьезней тобой займется. И все будет строго.-, официально, под запись. Может быть, даже специально будут тебя запутывать – чтобы доказать, что ты либо все придумала, либо была в таком шоке, что твоим показаниям верить нельзя. Так что мой тебе совет – контролируй каждое слово и постарайся, чтобы в твоих рассказах не было разночтений. Есть у тебя своя версия – заучи ее наизусть, так легче. И…
– О, вы слишком высокого мнения обо мне, – вставила игриво, разбавляя серьезность обстановки. – Боюсь, на такое я не способна – мои способности проявляются совсем в другом…
– Марина! – Он посмотрел на нее укоризненно. – Далее. Они даже могут начать намекать, что ты, возможно, соучастница – которая специально к ним пришла, чтобы их сбить со следа. Но, пожалуйста, не забывай, что это пустые угрозы – у них просто нет другого выхода. Так что ничего не бойся. Максимум, что они могут, – это испортить тебе настроение.
Она кивнула, вслушиваясь, но он замолчал, погрузившись в себя.
– Самое главное – не дай им себя сбить. Если будут слишком усердствовать, пообещай, что расскажешь газете. Им огласка не нужна – а против тебя у них все равно ничего нет. Но лучше не доводить до конфликта – лучше веди себя как всегда, и у них просто опустятся руки. Пусть думают, что ты дурочка – ничего не понимающая, наивная, честная. Настолько честная и настолько дурочка, что даже не убежала, когда увидела взрыв, – и теперь хочет донести, несмотря ни на что, всю правду до широкой общественности. Ты ведь идеальная инженю – можешь мне поверить, меня с детского возраста водили по театрам, и до недавних пор я был завзятым театралом…
Ей жутко понравилось это слово, когда она его услышала в первый раз. Именно от него и услышала. И что так называют актрису, которая играет невинных, неопытных, наивных девушек. И это так звучало – инженю, – так необычно, так красиво, так… Так, словно было придумано специально для нее. И она в него буквально влюбилась, в это слово. И обожала его до сих пор.
– О, это ужасно! – вздохнула притворно. – Вы обо мне такого мнения…
– Давай надеяться, что и они о тебе будут такого мнения. – Он опять улыбнулся сдержанно – типичной своей полуулыбкой. – Потому что если нет…
Он посмотрел на нее быстро, словно спохватился, что мог ее испугать. И тут же улыбнулся уже по-другому – широко, весело и ободряюще.
– Ты же знаешь, я все время перестраховываюсь. Кстати, хотел спросить – тебе не хотелось оттуда убежать? Я, признаюсь, был удивлен, когда ты сказал, что осталась. Нет, ты поступила абсолютно правильно – но… В общем, я бы предположил, что ты убежишь, – все-таки тяжелое зрелище. Так что должен выразить восхищение твоим поступком. Очень смело. И очень хитро – в смысле саморекламы. Но все же – неужели не хотелось убежать? Только честно…
На лице его была улыбка, но под ней прятался неподдельный интерес. Словно он видел ее почти насквозь и ему очень важно было до конца понять, какая она на самом деле. Вот прямо совсем понять, заглянув не просто внутрь, но в самую суть.
Она не в первый раз ощущала, что он ее как газету читает – газету, в которой для него не все понятно, потому что некоторые статьи набраны неразборчиво, но в которой с каждым днем разбирает все больше и больше, – и всякий раз испытывала дискомфорт. Может, потому, что он – единственный, кто разглядел что-то за ее игрой, – и так видел в ней больше, чем все остальные. И она с ним мало того что чувствовала себя абсолютно голой – не в физическом смысле, это было бы просто удовольствием, но в смысле моральном, – но и сама не хотела знать, что у нее там внутри. И естественно, не хотела, чтобы знал он.
Она уже так привыкла к своей роли, что с ней срослась, – а он почти всякий раз напоминал ей, что знает, что это просто роль. Очень хорошая, очень профессионально исполняемая – но роль. Ей все время вспоминался фильм про семнадцать мгновений весны – у нее школа была с идеологическим уклоном, так что образы личностей всяких типа Штирлица подлежали обстоятельному изучению, анализу и восхвалению. Так вот, она себя с ним чувствовала как Штирлиц, которому какой-нибудь Мюллер подмигивает все время при встречах, давая понять, что знает, кто он такой на самом деле, но не скажет никому. И Штирлиц испытывает дискомфорт, потому что одно дело знать самому, кто ты есть, и гордиться, что умеешь прятать и скрывать то, что надо, выдавая на поверхность совсем иное, – и другое дело, когда об этом знает хотя бы еще один человек. Не то чтобы ей нравились сравнения с мужчиной – но зато они точно передавали ее состояние.
– О, конечно, я испугалась! – Она закатила глаза, всем видом передавая, какой ужас выпал на долю молодой эффектной женщины, которой совсем не стоило такое видеть. – Был такой чудесный день, у меня было такое настроение, и он был такой приятный, он мне махал – и вдруг… И должна вам признаться, что я чуть не убежала. Но это было бы несправедливо по отношению к тому приятному молодому человеку. И к себе тоже. В конце концов, он себя повел как большинство мужчин, он исчез в самый неподходящий момент. И я подумала… Я подумала, что он даже не угостил меня бокалом вина. Я обратила на него внимание, я готова была с ним поехать куда-нибудь – а он… И я подумала, что ведь нет ничего страшного в том, если я сама себе компенсирую то, что он не сделал. Ведь ему все равно уже, и он меня подвел к тому же… А я – я помогу ему и себе. Может быть, меня заметит какой-нибудь режиссер или модный фотограф? О, вы представить себе не можете, какие ужасные девицы снимаются в журналах – в то время как эффектные девушки прозябают в безвестности. О, одинокой девушке так нужен мужчина, который бы ей помог! Небескорыстно, конечно, время джентльменов, увы, прошло, – но хотя бы так. И я подумала – пусть он мне поможет. Я ему – а он мне. И осталась…
– Впечатляет. – Он кивнул, глядя на нее задумчиво. – Честное слово – впечатляет. И напоминает о том, что мы планировали зайти в ресторан. Чтобы ты потом не сказала про меня кому-нибудь, что я подло исчез и даже не угостил тебя бокалом вина. И тебе самой пришлось компенсировать то, что не сделал я…
– О, какого ужасного вы обо мне мнения! – воскликнула с наигранным возмущением, вдруг ощущая холод внутри, судорожно пытаясь почувствовать, почему он вдруг говорит такое, словно подозревает ее в намерении с ним расстаться. У нее действительно бывали разные мысли, в последние две недели особенно, – но ведь это были только мысли, внешне все было по-прежнему. Или он показывал ей, что способен их улавливать, ее мысли, – и ей лучше с ним не играть, иначе… – Вы считаете, что это возможно – что я кому-то скажу про вас такое?..
– В мире нет ничего невозможного – увы. – Он посмотрел на нее внимательно и пристально – и сменившая мрачную задумчивость полуулыбка была совсем призрачной. – Не обращай внимания – это я философствую. А вообще нам пора переходить к твоим делам. Так что хватит лирики – будем настраиваться на серьезный лад…
– Ну разве можно требовать от легкомысленной девушки, чтобы она была серьезной?
Она сказала это специально, вдобавок игривым таким тоном – чтобы он сказал что-нибудь веселое, чтобы ей стало ясно, что эта фраза насчет невозможного просто так произнесена, что на самом деле все по-прежнему. Но он не улыбнулся – он посмотрел на нее так, словно хотел что-то сказать. Что-то типа того, что во внешне легкомысленных серьезности больше, чем в тех, кто ее не прячет. Но он промолчал, словно скрывая от нее что-то.
– Я ненавижу, когда вы так себя ведете! – выкрикнула негромко, но эмоционально. – Ненавижу, когда говорят непонятно и запутанно – специально мне показывая, что я слишком примитивна, чтобы это понять…
Он наконец усмехнулся:
– Прости. Хотя не помню, чтобы я говорил что-то непонятное. А теперь давай вернемся к делам – у нас же деловая встреча. Я бы предпочел личную – тем более что давно хотел с тобой поговорить на одну важную на для нас обоих тему. Но теперь это придется отложить до того момента, пока не решится твоя проблема. Кто мог знать, что ты окажешься в такой ситуации?
Он как-то слишком громко произнес последние слова, провожая взглядом проходившего мимо парня.
– А о личном – уже потом. Все закончится, поедем отдыхать – где говорить о личном, как не на отдыхе?..
Он подмигнул ей, и она подмигнула ему в ответ. Думая про себя, что за последние две недели он уже не раз произносит эту фразу насчет совместного отдыха. И хотя он всегда был совершенно безэмоционален, эту фразу он мечтательно произносит, с предвкушением удовольствия, с нетерпением даже – что было так на него непохоже, что казалось даже, что он для нее это говорит, чтобы она поверила, что он жутко этого ждет, потому что ему очень важно ее в этом убедить. А вот сейчас фраза показалась ей сухой, скучной и какой-то неискренней.
– О, я польщена – вы и в самом деле так сильно хотите уехать вместе со мной?
Он ничего не ответил – просто кивнул. И ей почему-то это не понравилось – то, что он отреагировал именно так, хотя знал, чего она ждет. Это было на него не похоже – не среагировать в соответствии с ее ожиданиями, которые он обычно легко просчитывал. И потому не понравилось. Очень.
Она тут же сказала себе, что этот внезапный холод внутри – он ничем не оправдан. Потому что они говорили сейчас о делах, о ее делах, и он был по-деловому настроен, и ему совсем не до сантиментов. Потому что та на первый взгляд простая и безобидная ситуация, в которую она попала, на самом деле оказалась чуть сложнее. Ну не такая сложная, как думает Вика и этот Мыльников тоже, – но тем не менее.
Но внутри все равно было холодно. Потому что он внезапно повел себя не так, как всегда. Потому что ей, совсем не мнительной, начинало казаться что-то неприятное. А с учетом той ситуации, в которой она оказалась, это было совсем ни к чему. И вместо того чтобы думать над его поведением, лучше было представить себе пляж, и себя в купальнике, а лучше с открытой грудью, и его в крепнущих при взгляде на нее плавках. И номер отеля, из окна которого доносятся стоны и горячечный шепот, запах секса и пота, яростный скрип пружин и мокрые шлепки тела о тело.
С ним вряд ли было такое возможно – такое неистовое совокупление, как на увиденной картинке. Но она предпочла об этом забыть – и заодно забыла обо всем остальном. Ощущая влагу в шортиках и легкую дрожь, пробежавшую по всему телу. В который раз доказывая себе, что она не для дел создана и предназначена.
А совсем для другого…
