Текст книги "Простая история"

Автор книги: Ольга Кунавина

Глава 4

Люблю сентябрь. В сентябре стоят замечательные дни и необыкновенно пахнет сухой травой и грибами. В сентябре радуешься каждому теплому дню, потому что впереди – зима длиною в полгода с сильными морозами и ветрами. Каждый год в конце сентября наша школа принимает участие в соревнованиях по спортивному ориентированию.

В этот сентябрьский день погода с утра не радовала. Было холодно. Свинцовые, неприветливые тучи бороздили небо. Настроение было таким же пасмурным, как и погода. Когда я вошла в вестибюль школы, он уже был полон детей. Кто-то играл на гитаре, кто-то фотографировался, Илья Смирнов с наслаждением ел огромный бутерброд.

– Ольга Юрьевна, всех учителей срочно приглашают в кабинет директора, – обратился ко мне завхоз. – Кажется, что-то случилось.

Случилось вот что: автобус, который должен был везти нас за город, сломался. Было воскресенье, и, следовательно, никто нам не мог помочь. Ситуация казалась безвыходной.

– Что будем делать? Как и на чем добираться? – обратилась директор школы Нина Николаевна к сидящим вокруг стола учителям. – Автобус мы наладить не можем. Наверное, придется детей отправлять домой.

– Может быть, обратимся за помощью в милицию? Ведь милиция работает каждый день, – предложила учительница математики Елена Львовна.

– Да и начальник милиции – наш бывший выпускник. Не откажет же он нам, – поддержала ее завуч Юлия Сергеевна.

– Хорошо, – сказала Нина Николаевна и набрала номер телефона начальника милиции. – У них свободен только автозад, – сообщила она.

– Не автозад, а автозак, – поправила ее Юлия Сергеевна.

Для тех, кто не знает, что это такое, поясню: автозак – это машина, в которой возят арестованных.

– Соглашайтесь, – сказали мы. – Не идти же нам пешком.

Детям очень понравился необычный вид транспорта, они быстро расселись по отсекам и дружно запели: «Черный ворон, что ты вьешься над моей головой…» В такой романтической атмосфере я путешествовала впервые. «Да, – думала я. – Теперь я не понаслышке знаю, как возят настоящих преступников».

Я езжу на соревнования каждый год в качестве повара, каждый раз мы варим на костре борщ, тушим картошку и настаиваем на травах чай, чтобы накормить и напоить набегавшуюся команду детей и учителей. Но в этом году с погодой нам явно не везло. Не успели приехать, пошел мелкий и нудный дождь. Казалось, струйки воды стекают за шиворот и бегут по спине. «Не представляю себе героинь Тургенева и Толстого в платьях из кринолина, ездящих в автозаке, а затем сидящих под дождем и чистящих картошку», – подумала я. Слава богу, что дождь закончился. Зато выяснилось, что мы забыли взять из столовой открывашку для консервных банок.

– Что будем делать? – спросила Елена Львовна, глядя на закипающую воду.

– Ладно, давайте их мне, – вздохнула я, взяла нож и вскрыла консервные банки.

– Ничего себе! – восхищенно прошептал Володя Краснов, появившийся из-за березы. – Ольга Юрьевна, вы, случайно, в спецназе не служили?

– Нет, Володя, – ответила я. – Я служу в школе, а это, как вы говорите, намного круче, чем какой-то спецназ.

Когда соревнования стали подходить к концу, выяснилось, что куда-то исчезли несколько мальчишек. Мы долго не могли их найти, но потом, когда они появились, с громким криком разбежались остальные. Не знаю где, но где-то они нашли змею, убили ее и привязали к палке, которой размахивали и пугали всех встречных. Змею пришлось оставить в лесу, к великому огорчению мальчишек, зато все они, невредимые, непокусанные и непокалеченные, вернулись домой.

Да, в школе не приходится скучать. Ни с детьми, ни с их родителями.

– Здравствуйте, Ольга Юрьевна, – остановила меня в школьном коридоре худенькая крашеная блондинка с родинкой на щеке, мама Виолетты Курочкиной. – Я могу с вами поговорить?

– Конечно, – согласилась я и предложила ей пройти в кабинет.

Виолетта училась в моем классе и была крепко сбитой, рослой девочкой. Мама рядом с ней казалась в два раза меньше и тоньше. Впрочем, сейчас модно выглядеть младшей сестрой старшей дочери. И Виолетта, и ее мама были неординарными особами. Мама на родительских собраниях постоянно сидела с презрительно-скучающим видом. Она всегда была прекрасно одета, несмотря на то что никогда и нигде не работала. У нее было девять классов образования и очень обеспеченные мужья, которые сменяли друг друга в определенном, раз и навсегда установленном ритме. Виолетта среди девочек слыла самой стильной и продвинутой, но, в отличие от мамы, задумывалась над своим дальнейшим образованием. Однажды она призналась, что хочет учиться на актрису МХАТа. Ей нравилось, как это красиво звучит – актриса МХАТа. Полным откровением для Виолетты стали мои слова о том, что МХАТ – это театр. «Есть Школа-студия МХАТа, но без литературы и русского языка там точно не обойтись», – сказала я, на что Виолетта тяжело вздохнула. Через некоторое время планы у нее изменились – она увидела себя известным дизайнером. «Дизайнеру не обязательно знать правила русского языка», – сказала она девочкам.

Мы прошли в кабинет, мама Виолетты села на стул, положила одну ногу на другую.

– Вы знаете, – заговорила мама, снисходительно глядя на меня, – я очень обеспокоена тем, что Виолетта получила двойку за вчерашний диктант. Ведь это десятый класс. Вы нам и так поставили тройку в девятом, – упрекнула она меня.

Странная дама. Как будто раньше у Виолетты были только четверки и пятерки. Ведь тройка – это мой самый лучший ей подарок.

– Могу посоветовать одно: пусть Виолетта не пропускает уроки. Ведь русский язык у нас по расписанию всего раз в неделю – во вторник, а мы с ней за этот месяц встретились лишь однажды, – печально сказала я. – И не забывайте дома почаще заглядывать к ней в тетрадь, а то она любит сдавать ее пустой. В лучшем случае там написано число, да и то с ошибками.

Мама возмутилась:

– Да вы что! У нас в семье Виолетта самая грамотная! Она ведь даже мне ошибки исправляет!

– Ну, если даже вам! – развела я руками.

Родители бесподобны и уникальны так же, как и их дети!

Сентябрь пролетел незаметно.

– Ого! У меня двойка! – удивился Вадим Лейкин, получив тетрадь для творческих работ. – За что?

– А ты посчитай, сколько ошибок у тебя в сочинении, – предложила я.

Вадим начал считать.

– Двадцать восемь! – радостно сообщил он.

И это еще не предел, потому что Вадим как слышит, так и пишет.

– А ты что хотел за двадцать восемь ошибок?

– Хотя бы трояк, – протянул он, глядя на меня с надеждой.

– Не получится, – ответила я.

– Совсем? – не поверил он.

– Совсем.

– А если постараться?

Я оцепенела от такой нескрываемой наглости.

– Тебе постараться или мне?

– Да ладно, Ольга Юрьевна, стараться буду я, – произнес Вадим, глядя на меня хитрющими глазами. – Но вы тоже старайтесь мне меньше двоек ставить. Я же за вас переживаю, а то на педсовете вам еще попадет за мои двойки.

Активно и дружно начал стараться во время словарного диктанта пятый класс. Только продиктовала первое слово, как одновременно в разных концах класса послышалось сдержанное покашливание.

– Так, – грозно произнесла я, – сейчас всех больных отправлю к врачу.

Класс дружно уткнулся носами в тетради. Кашель – это давно отработанный и устаревший прием. Система подсказок с каждым годом совершенствуется. Это может быть поглаживание мочки уха, поднятие одного плеча или другого, наклон головы, подмигивание, выставление ноги в проход между рядами, пощелкивание пальцами…

Иногда дети идут напрямую.

– Ольга Юрьевна, а вы не подскажете, в каком магазине можно купить книжку, из которой вы берете контрольные диктанты? – лукаво спросил Виталик Клемнев. – Мы тогда дома тренироваться будем, ошибок меньше станет.

Замечательные, заботливые дети! И мы их любим такими, какие они есть, сколько бы ошибок они ни сделали в сочинении.

Глава 5

Пятого октября в нашей стране отмечается великий праздник – День учителя. Уже давно он проходит тихо и незаметно. В честь учителя теперь не поют песни и не слагают стихи. В последнее время вдруг выяснилось, что многие знаменитые актеры, певцы и музыканты очень плохо учились и были такими страшными хулиганами, что их постоянно выгоняли или исключали из школы. Мне жаль их от всей души. Хорошо, что они хотя бы научились писать и читать, а иначе как бы они читали свои роли или записывали стихи?

– Девчонки, давайте придем в школу в нарядных, красивых платьях, – предложила накануне праздника Марина Станиславовна, учительница технологии, – а то мы все в костюмах ходим, как в униформе. Пусть дети посмотрят, какие красивые у них учителя!

– Да где же мы возьмем красивые платья? – спросили у нее учительницы, которые привыкли покупать такие наряды, которые можно после праздника носить в будни. Как говорят в народе, и в пир и в мир.

– Не переживайте, я вам сошью, – ответила Марина Станиславовна. – Только прошу не опаздывать на примерку!

Этот день стал триумфом для некоторых из нас. Мы шли по коридору, как по подиуму, в длинных, до пола, платьях, в облаке французских духов – один флакон на всех – и видели в глазах учеников восхищенное удивление. На мне было платье из красного кружева и атласа в стиле ампир, и я ощущала себя настоящей королевой.

«Зачарованные!» – прошептала нам вслед какая-то ученица.

Правда, в этот день уроки невозможно было вести. Дети меня просто не слышали. Первую половину урока они разглядывали преобразившуюся до неузнаваемости учительницу, вторую половину девочки спрашивали, где я купила это платье и сколько оно стоит.

– Оно бесценно, – отвечала я, но мой ответ их не устраивал.

«Да, красота сегодня требует от меня жертв», – думала я.

– Вот теперь, Ольга Юрьевна, я представляю себе, как выглядела Маргарита у Булгакова, – с искренним восхищением сказал Володя Краснов. – У вас не глаза, а сверкающие зеленые звезды.

Его слова потрясли меня по-настоящему. Глаза у меня действительно зеленые, но еще никто и никогда не сравнивал их со звездами, а меня с Маргаритой.

После занятий ко мне прибежала Наталья Павловна. Наталья Павловна, как и я, учительница русского и литературы.

– Посмотри, что мне мои злодеи в праздничный день незаметно подбросили после уроков на стол. – Она протянула мне стихотворение, сочиненное неизвестным школьным автором и посвященное учителю:

 
Учитель самых честных правил
Всегда приходит на урок,
Учить меня он заставляет,
Чтоб в жизни был я не пенек,
Что не прожить нам без науки,
А я схожу с ума от скуки!
Одно и то же день и ночь,
А я б сбежал из школы прочь!
Какое низкое коварство
Учить стихи нас заставлять,
Ошибки красным исправлять.
Вся наша жизнь – одно мытарство!
И слышу громко на весь класс:
«Когда ж я выучу всех вас?!»
 

– А мы еще обижаемся, что нам стихи не пишут, – сказала я. – Ты можешь гордиться, что твои злодеи – поклонники Пушкина и знатоки онегинской строфы.

Если честно, мне нравится, когда ученики выражают в стихотворной форме свои мысли, пусть даже не всегда лестные для нас, а еще я люблю читать ученические сочинения. Особенно на свободные темы. Недавно мои пятиклассники писали о своей мечте. Мечты разные, но в них скрыта та жизнь, которую нам, взрослым, никогда не разглядеть за внешней оболочкой. «Я хочу поскорее вырасти, уехать в Москву и стать настоящей Звездой», – написала Настя Рощина. Настя занимается вокалом, выступает на конкурсах и мечтает о славе настоящей звезды, недаром она написала это слово с большой буквы. «Я хочу прыгнуть с парашютом и лететь долго-долго», – это мечта Маши Топилиной, очень стеснительной и скромной девочки, о которой говорят: «Ее не видно и не слышно». Трудно представить Машу прыгающей из самолета с парашютом на большой высоте. «У меня обязательно будет прекрасный сад, в котором будут расти только розы. Все дети станут приходить в мой сад и дышать ароматом цветущих роз», – мечтает Сосновский Илья. Я знаю, что эта мечта навеяна недавно прочитанным «Маленьким принцем». Хорошо, если их мечты сбудутся, пусть и не в полной мере.

Через месяц в нашем школьном театре была намечена премьера нового спектакля, и я пригласила Киру и ее мужа Павла на представление.

– В отличие от тебя я всегда найду время для любимой подруги, – сказала Кира, она еще обижалась на меня.

– Вот за это я и люблю тебя, – засмеялась я. – Спасибо тебе за французские духи, они пришлись очень кстати.

Театр – это моя и радость, и гордость, и слезы, и невыносимая усталость.

Наш театр начался, когда я пришла работать в 5«В». В классе училось восемь девочек и восемнадцать мальчиков. Это был не класс – самая настоящая банда, которая ничего, кроме неприятностей, не доставляла. Мальчишки дрались постоянно, на всех переменах, после уроков, умудрялись даже учинить друг другу неприятности во время урока. Дрались ожесточенно, до крови, с ненавистью. Они напоминали какой-то огромный, орущий, куда-то катящийся клубок, который невозможно было остановить. Даже не надо было смотреть фильмы с Джекки Чаном или Брюсом Ли. Эти актеры могли только позавидовать ловкости и быстроте наших пятиклассников.

Как-то раз я вышла на перемене в учительскую за журналом, но не успела сделать и несколько шагов, как за моей спиной раздался крик:

– Ольга Юрьевна, а Никита Белянкин из окна выпрыгнул!

Ужас! Кабинет – на втором этаже. Падение из него спокойно могло закончиться серьезной травмой. Я вбежала в класс и увидела открытое окно. Сердце сжалось. Пересилив ужас, я подошла к окну и выглянула, ожидая увидеть распластанного на земле Никиту Белянкина. За окном на земле никого не было. Хорошо, что все закончилось благополучно. Несмотря на то что стоял октябрь и еще не было снега, судьба Никитушку хранила. Он упал на голую клумбу и нисколько не пострадал. На нем не оказалось ни одной царапины, однако в класс он вернуться побоялся и убежал домой. Оказалось, Никита поспорил, что выпрыгнет из окна, и… выпрыгнул.

Надо было что-то делать. Тогда и возникла у меня идея драматического кружка, который затем перерос в небольшой школьный театр. Начинали мы с постановки басен. Затем делали мини-спектакли по рассказам Гоголя, Чехова, Успенского. Ребят незаметно увлекла работа. Вчерашние драчуны умоляли родителей помочь им достать скрипку, контрабас или виолончель. Им нравилось придумывать костюмы, делать декорации, рисовать афиши, работать с гримом.

Никита Белянкин стал самым главным актером. Ему удавались роли и хулигана Квакина, и надзирателя Очумелова, и кузнеца Вакулы. Пользуясь многолетним успехом и славой в школе, он начал постепенно пугать меня тем, что ему надоело учить слова и тратить свободное время на репетиции. Я пыталась его образумить, ставила ему в пример школьную знаменитость – режиссера Рыбакова, который много лет назад учился в нашей школе, а затем уехал в Москву и окончил режиссерский факультет ВГИКа. Теперь Рыбаков известен всей стране, в его фильмах снимаются знаменитые актеры. Но Никита был беспощаден ко мне.

Премьера прошла на ура. Мы представили зрителям спектакль по рассказу Л.Н. Толстого «После бала». Герой рассказа влюбился в девушку, но так и не решился сделать ей предложение после того, как стал свидетелем жестокого наказания солдата. Непосредственное участие в расправе над солдатом принимал отец любимой девушки. На всю жизнь главный герой остался одиноким. Наши зрители давно высказывали пожелания, чтобы им показали спектакль «про любовь». Сначала мы хотели замахнуться на «Ромео и Джульетту» Шекспира, потому что этого настойчиво требовал восьмой класс, но потом решили не изменять нашей родной русской литературе. Белянкин был неподражаем и в образе старого, и в роли молодого Ивана Васильевича. Но сразу же после поклонов и оваций за кулисами решительно заявил:

– Все, Ольга Юрьевна, это был мой последний спектакль. И даже не уговаривайте меня.

Мольбы были напрасны и безнадежны.

– Нет, ребята, я так больше не могу, – произнесла я взволнованным голосом, входя в небольшую комнату рядом с актовым залом, там находилась наша костюмерная и меня ждали после спектакля Кира и Павел. – Он меня совсем замучил. Я уже не знаю, что мне…

Я не договорила, – увидела в комнате незнакомого человека. Он сидел в дальнем углу слабо освещенной комнаты и был Плохо виден.

– Кто тебя замучил и довел до слез? Твой Белянкин? – засмеялась Кира.

– Да, он сказал, что уходит из театра и не будет больше играть. – Я была по-настоящему расстроена, потому что поняла, что Белянкин не шутит.

– Оля, твой Белянкин себе цену набивает, – начала успокаивать меня Кира. – Возомнил себя звездой первой величины. Никуда он из театра не денется, он просто не сможет прожить без славы. А вот мы тебя поздравляем. Все были великолепны, особенно Белянкин. Нам очень понравилась постановка, так что мы предлагаем отметить успех вашей труппы и твою замечательную работу в качестве главного режиссера и постановщика.

Рассыпавшись в лестных похвалах, подруга спохватилась и решила наконец-то представить мне незнакомца. Тот при ближайшем рассмотрении оказался очень даже знакомым. Это был адвокат, с которым я столкнулась на улице первого сентября.

– Оля и Олег! Ваше первое знакомство оказалось не очень удачным, но я надеюсь, что сегодня мы исправим маленькое недоразумение, – торжественно произнесла Кира.

«Конечно, как же иначе, – подумала я, разгадав замысел своей подруги, и вздохнула. – Кирка, ты неисправима».

Вечер, который мы провели в маленькой компании, получился не самым приятным. Кира безуспешно старалась найти общую тему для разговора, но ее усилия оказались тщетными. «Да, прошли времена Анны Павловны Шерер, в салоне которой узорно плелись разговоры на самые высокие темы и куда искусно могли вписаться даже незнакомые люди», – думала я, тихонько разглядывая адвоката. Я расположена к людям, но к этому человеку у меня сразу возникла антипатия, которую оказалось невозможно перебороть. Правильные черты лица адвоката исключили возможность придраться к чему-нибудь в его внешности. Но надменность, которой дышало его лицо, совсем не располагала к задушевной беседе. Казалось, от этого человека широкой волной исходило недоброжелательство и веяло ледяным холодом.

– Оля, а почему все-таки Иван Васильевич не женился на Вареньке, – неожиданно спросил Павел, возвращая всех к рассказу Толстого, – ведь он же ее любил? И вообще, почему потом ни на ком не женился, а предпочел одиночество?

– Мне кажется, что даже сильная любовь иногда не может смягчить глубокое душевное потрясение, – ответила я. – Целовать любимую девушку и видеть руку в замшевой перчатке, которая бьет по лицу, – на это способен не каждый человек.

– Да, в нашей сегодняшней жизни почти невозможно встретить таких Иванов Васильевичей, способных навсегда отказаться от любви всего лишь из-за один раз подсмотренной сцены жестокости, – задумчиво произнес Павел. – Было бы проще забыть об этой дикости.

– Таких людей с их высоконравственным отношением к жизни не понимали и не понимают во все времена, – заговорил неожиданно адвокат. – Нам все время твердили о высоких материях, о благородстве, жертвенности и милосердии, а в жизни человеку на самом деле требуются твердость, самообладание и беспристрастность. Без этих качеств трудно выжить.

– Твердость, самообладание, беспристрастность, – повторила я, загораясь возмущением. – Не подскажете, где же взять столько камня?

– Конечно же не в литературе, – усмехнулся адвокат.

– По крайней мере, ни одно гениальное произведение не основано на ненависти и презрении к человеку, только на любви, – сказала я в ответ.

– Совершенно с вами согласен, – поклонился он в мою сторону. – И все же нельзя на одной литературе учиться отношению к человеку и к жизни. Чрезмерная впечатлительность, прекраснодушие и мягкосердечие могут навредить.

– И что же вы предлагаете?

– Я ничего не предлагаю. Я просто предпочитаю не слишком погружаться в те сложные психологические переплетения и тонкие душевные переживания, о которых говорит русская литература. Жизненные перипетии намного грубее и прозаичнее и не требуют глубоких и серьезных размышлений.

– Говоря проще, лучше не морочить себе голову, – презрительно произнесла я.

– Ну зачем вы так! – поморщил нос мой оппонент. – Хочу обратить ваше внимание, Иван Васильевич оказался самым настоящим сибаритом – после этой истории он решил нигде не служить, то есть, говоря современным языком, не работать. По-моему, его решение было продиктовано эгоистичным желанием избежать в будущем похожей неприятной ситуации, что так характерно для русского барина, боящегося потревожить свою совесть лишний раз.

Ужасно неприятный человек, не правда ли?

Когда мы выходили из кафе, я неожиданно поскользнулась на мокрых ступеньках крыльца. Адвокат заботливо поддержал меня за локоть.

– Но я же советовал вам не носить обувь на высоком каблуке, – прошептал он мне в ухо.

Если бы я была мужчиной, я бы вызвала его на дуэль и с удовольствием проткнула шпагой. Хотя… как сказал в одной из своих эпиграмм Альфред де Мюссе: «Пускай спокойно жалит жалкий гад…»