Текст книги "Перекресток семи дорог (СИ)"

Автор книги: Ольга Кравченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Коридор реанимационного отделения был пуст. От царящей здесь тишины невольно пробирала дрожь. Ольгино сердце замирало каждый раз, когда она вглядывалась в окно очередной палаты. Пока, наконец, не задрожало так же, как и жалюзи, за которые она успела ухватиться, когда ноги ее предательски подкосились. Вдох-выдох… Она должна быть сильной. Она нужна ему сильная. Тихонько скрипнув, дверь мягко закрылась за ее спиной. Она подошла к кровати и медленно опустилась на стоящий рядом стул. Протянув руку, коснулась его руки, мягко сжала ладонь. Не сводя с него бледного, обескровленного, всего увешанного проводами капельниц и еще каких-то незнакомых ей приборов, глаз, она пыталась уловить хоть какое-нибудь движение мышц. Может, дрогнут ресницы? Или хоть на миллиметр двинется голова? Нет… — Помнишь, что ты мне тогда сказал? — сжав его руку, произнесла она, заставив себя улыбнуться. — Когда от волнения не смог повторить традиционную брачную клятву? Регистраторша смотрела на тебя, а ты, не обращая на нее внимания, взял мою руку и вместо всех этих безликих слов сказал: «Если меня не будет рядом, значит рухнул мир». Так вот я хочу тебе сказать, Витя Пчелкин… Не смей… Слышишь? Не смей… рушить наш мир… Поддавшись порыву, она пересела на край кровати, наклонилась к его лицу, замерев на мгновение, сквозь паутину окутывающих его проводов нашла его губы и осторожно коснулась их своими. Тамара какое-то время еще смотрела на Ольгу, склонившуюся к Виктору и сжавшую его ладонь, прежде чем тихонько прикрыла жалюзи. Прислонившись к холодной стене, вдруг подняла глаза куда-то вверх. — Прошу, не разрушай их мир… — тихо прошептали губы. ========== Глава 16. По следам великой любви ========== Она давно потеряла счет времени. Все лежала, сжимая в руке его ладонь и смотрела на его лицо, на закрытые глаза, неподвижные веки, плотно сжатые губы. Иногда протягивала руку и поправляла спутавшуюся прядь волос на лбу. Вслушивалась в монотонное пищание монитора как в самый сладкий для нее сейчас звук. «Пожалуйста, не умирай…» Ее любимая песня Земфиры была актуальна, как никогда. Сердце было готово прокричать каждое ее слово, разрываясь от боли и беспомощности. Несмотря на все усилия медсестер и врачей, пережитой Витей прошлой ночью кошмар оставил свои страшные следы на его лице, и не только. Но Ольга уже не вздрагивала, касаясь пальцами ссадин и порезов, а губами – следов ожогов на шее. Щекой чувствуя его потрескавшиеся от ран губы, она лишь еще крепче прижималась к нему, рукой проводя по груди и замирая, когда та ловила робкое, неровное биение его сердца. «Или мне придется тоже…» - Ты сильный, ты справишься… - Немного отпрянув, так чтобы можно было видеть его лицо, тихо сказала она, в который уже раз целуя его губы. Вернуться из ада, чтобы умереть? Как горько и несправедливо! – Ты нужен нам. Ты не можешь уйти после всего, что пережил. Мы все преодолеем, со всем справимся, только… - Голос все же предательски дрогнул, глаза заволокло пеленой. На последних Ольгиных словах Тамара тихо прикрыла дверь и подошла к кровати, коснувшись плеч подруги, мягко сжала их. - Не умирай… - Прошептала Ольга, одной ладонью коснувшись руки Тамары, а второй прикрывая рот, глуша вырывающиеся из него стоны и всхлипы. Как она ни старалась держаться, но накатывающие мысли, что Витя может уйти, так и не очнувшись, накрывали ее все новыми волнами боли, пустоты и страха. - Это был лишь первый раунд. Бой еще не завершен. – Тамара присела на стул, осторожно повернула Ольгу к себе. – Все, что ты слышала, - Тома сразу поняла, что в той комнате Ольга слышала каждое ее слово, - это лишь сухие медицинские факты. Они есть, они объективны. Но вместе с тем, и я это точно знаю, есть то, что никакая медицина не в силах пока объяснить. Когда даже самые безнадежные возвращаются, когда самые жестокие приговоры оказываются бессильны перед любовью и дружбой, когда смерть отступает под напором веры и решимости. - Я должна знать все. – Ольга посмотрела Тамаре в глаза, ее сердце было полно той самой решимости, веры и огромной любви, ради которой она была готова сразиться с костлявой старухой с косой, что медленно затаскивала сейчас ее Витю в свое царство вечности. – Я должна знать врага в лицо. - Хорошо, - после секундного молчания, продолжила Тамара, - я буду с тобой откровенна. Витя не может сейчас дышать самостоятельно, правое легкое практически не функционирует, сердце на пределе, пока я не могу даже говорить о хотя бы стабилизации ритма. Кровотечение мы устранили, кровопотерю восполнили. Спасибо Саше. - Она внимательно посмотрела на Ольгу, но та никак не отреагировала на ее последние слова, вновь повернувшись к Вите, неотрывно смотрела на него, то и дело проводя рукой по его лицу. - Его самого почти на треть обескровили. Хорошо, кровь привезли, можем теперь и его восстановить и Вите, если потребуется, еще перелить. - Ты говорила про ноги. - Из-за достаточно серьезных ожогов и попадания в раны песка, осколков камней, прочей грязи есть опасность распространения инфекции. Сейчас ему капают очень сильные антибиотики, и остается только надеяться, что они справятся. Потому что, если все же пойдет заражение. - Придется ампутировать. – Ольга снова резко повернулась и посмотрела Тамаре в глаза. - Да. – Слова хлестали по щекам, оглушали жестокостью реальности, сжимали сердце тисками безвыходности. – Но и это не гарантия, что… - Но что-то можно сделать? – Ольга сжала кулаки, не замечая боли от впившихся в ладонь ногтей. – Еще переливание, операция, ну, хоть что-то?!? – Она с надеждой вскинула на Тамару глаза. - Только ждать. – Вздохнула та. – Все, что можно было, мы сделали. Все наши последующие действия будут зависеть от того, как его организм будет справляться. Будем капать антибиотики и сердечные, наблюдать легкое и ноги. И верить, что он... - Я не смогу жить без него. – Ольга подняла глаза на экран монитора, срывающимся дрожащим голосом шепча неразличимые слова какой-то одной известной ей молитвы. Тамара протянула руку и сжала ее ладонь. Всегда тяжело наблюдать, как умирает твой пациент, а ты не можешь ничего сделать. Но еще тяжелее, когда это близкий тебе человек, а ты, в отличие от родных, не можешь себе позволить ни слез, ни страха, ни отчаяния. Только еще сильнее сжимаешь губы, прикусывая их до крови, и молишься своим медицинским богам. И, глядя на нервную стрелку монитора, пытаешься предугадать, как она поведет себя в следующую секунду. Самое главное ее желание боги пока не спешили выполнять, но именно они, а как иначе, позаботились, чтобы в тот миг, когда график на мониторе недвусмысленно дрогнул раз, другой, по коридору мимо палаты как раз проходила медсестра. Если бы не она, Тамаре было бы нереально разорваться между внезапно начавшей второй раунд борьбы за Витю смертью и Ольгой, которая побледнела и согнулась пополам от накрывшего ее непонятного приступа. - Восемь миллиграмм фенозепама внутривенно! - Успела она крикнуть медсестре, подхватившей Ольгу, прежде чем линия на мониторе обреченно выпрямилась. Не обращая внимания на вой сирены над дверью палаты, Тамара быстро освобождала грудь Пчелкина от проводов. - Остановка сердца! – Не оборачиваясь на вбежавших в палату реаниматологов дежурной бригады, она опустила сложенные руки на грудь Вити и отточенными ритмичными движениями пыталась запустить его сердце. - Пять миллиграмм адреналина внутривенно! Она не смотрела ни на почти без чувств Ольгу, которую буквально вынесли из палаты, ни на медсестру, закрепляющую капельницу и пытающуюся подлезть к руке Пчелкина, чтобы при этом не помешать ей, Тамаре, продолжать массаж сердца, ни на издевательскую прямоту линии на мониторе. «Путь… по следам великой любви, Путь… под знаком знаменья судьбы, Путь… в кругах ада спасая свой рай, Только живи…» - Тома… - Едва она обрела способность воспринимать что-то в этой реальности, кроме себя и Вити, услышала ошеломленный вздох Сережи рядом. Повернув к нему голову, медленно сняла мокрую от пота шапочку с головы и пошла к выходу. – Ты… Замерев в дверях, прислонившись к косяку и прикрыв глаза, Тамара слушала вновь размеренно запищавший монитор. Слегка повернув голову, она посмотрела на суетящихся около Пчёлкина медсестёр, перевела взгляд на Сергея. - Два ноль. Она медленно шла по коридору, чувствуя, как напряжение медленно отпускает тело. Задрожали руки, ноги вдруг предательски подкосились, она едва успела сесть на стоящий у окна диван. - Тамара Александровна… - Тома подняла голову на остановившуюся рядом медсестру. – Мы определили Ольгу Евгеньевну в палату в конце коридора, укололи успокоительное. Она жаловалась на сильные боли внизу живота. - Надо было взять кровь на анализ. - Тамара попыталась встать. - Все сделали, - кивнула медсестра, жестом останавливая ее, - я попросила результаты побыстрее и вам на стол. - Хорошо, Лерочка, спасибо. Не оставляйте ее одну, пожалуйста. - Конечно, Тамара Александровна. - Кивнула медсестра. – Сейчас она спит, я и вышла найти вас. Как...? – девушка обернулась к палате Пчелкина. - Вернули… - Выдохнула Тамара, к которой только сейчас пришло осознание того, насколько близко в этот раз был Витя окончательно уйти от них. - Вы ангел, Тамара Александровна… - Восхищенно вздохнула девушка. - Лерочка, Лерочка, - покачала головой Тамара, - если бы я была ангелом, я бы сделала так, чтобы он окончательно вернулся к нам, и чтобы минут, подобных тем, больше не было. – Прикрыв глаза, она слушала удаляющиеся Лерочкины шаги, сидела в звенящей тишине, пока не почувствовала, как напротив нее остановились. - Я снял показания приборов и пришли результаты послеоперационных анализов. – Сергей протянул ей руку, помогая встать. - Пошли ко мне, посмотрим. - Ты третьи сутки здесь без отдыха, без сна. - На том свете высплюсь. Пока Витя и Валера здесь... Господи… - За всем происходящим с Витей она даже забыла про мужа. Пока они с Сергеем шли по коридору к ее кабинету, она набрала внутренний телефон палаты и, лишь услышав слова дежурившей там медсестры, что все стабильно, Валера спит, Настя тоже, выдохнула. По сути, для мужа все самое страшное действительно уже было позади, в течение суток он должен был прийти в себя. Витя… Вот кто продолжал держать всех в напряжении и сказать, что для него тоже все уже позади, сейчас не смог бы ни один врач. - Крепко эта сука, - словно читая ее мысли и не стесняясь выражений, произнес Сергей, - в твоего Пчелкина вцепилась… - Как вцепилась, - проводив их взглядом, Белов дождался, когда они скроются за углом, - так и отцепим. Едва Космос и Кир покинули его палату, направившись теперь уже к Валере, как Белов предпринял первую попытку подняться с кровати. Поплывшие перед глазами стены и пол вынудили его повременить со второй. Ровно одну минуту. Вторая попытка оказалась более удачной, вынудив остановиться уже у двери палаты. Куда идти, он понял сразу, едва вошел в реанимационное отделение. Смерть издавала характерный пищащий звук. Замерев у двери, сквозь неприкрытые до конца жалюзи Белов видел отчаянно пытающуюся снова запустить сердце Пчелкина Тамару и снующих рядом медсестер и еще одного врача. А потом, прислонившись спиной к стене, сквозь бешено колотящееся сердце вслушивался в доносящиеся из палаты звуки. Звуки борьбы. И наплевав, что его может кто-то увидеть, позволил себе заплакать, когда услышал пищание монитора. Она могла заметить его, выходя из палаты, но последние минуты выжали из нее столько сил, что ей их хватило лишь дойти до дивана. На котором ее и застал второй врач. Едва Тамара и Сергей скрылись за углом, как за спиной Белов услышал звук открываемой двери. Выглянув из-за угла, увидел выходящую из палаты Пчелкина медсестру. Когда двери ординаторской закрылись за ней, он медленно по стеночке дошел до конечной цели своего пути. - Ты чего это удумал, а? – Присев на стул, Белов поднял глаза на монитор, тот размеренно пищал, словно ничего и не было. Опустив взгляд, он посмотрел на бледное, неподвижное лицо Пчелкина. – Попугал и хватит. Слышишь? Пчелкин в ответ молчал. Он и в прошлые-то времена зачастую предпочитал молчаливо усмехаться, оставаясь сам себе на уме, а после их неожиданной встречи так вообще был окутан таким ореолом таинственности, что Белова накрыл нешуточный азарт: узнать, докопаться, вывести старого друга на чистую воду. Узнал. Докопался. Вывел. И что… Чтобы сидеть сейчас у его кровати, смотреть, не различая, где заканчивается белизна подушки и начинается его лицо, и понимать, что тварь ты Белов, и никак иначе. - Все правильно… - Протянув руку, он сжал холодные пальцы Пчелкина, держал их, словно пытался согреть. – Она удивительная женщина и заслуживает самого лучшего. И это… ты… Достаточно одного взгляда, чтобы понять – все сокровища мира не заменят ей тебя. Ты – ее мир, ее сокровище. Я… представляешь… я ревновал. И я хотел, чтобы ты… - Вдруг Белов уткнулся лицом в белоснежное одеяло, укрывающее Пчелкина так, что ухом почувствовал неровно бьющуюся вену на его локте. – Да, я хотел, чтобы ты не вернулся! Я думал, что, если тебя не будет, она снова будет со мной! Да, я видел, как она смотрит, говорит о тебе, мне казалось, я даже слышал, как она думает о тебе. И я… - голос Белова срывался, то и дело тонул в предательски вырывающихся из него всхлипах, - я слишком… ее… люблю… чтобы… - Подняв голову, с трудом различая сквозь пелену в глазах все такого же неподвижного Пчелкина, он, словно пред страшным судом, обнажал сейчас перед ним свою душу. Вдруг, приподнявшись, Белов крепко сжал плечи Пчелкина, склонившись над ним так низко, что отчетливо различал тоненькие ниточки капилляров на бледных веках: - Я люблю ее, слышишь!? И поэтому я не позволю тебе… Оглушенный своей исповедью, в какофонии бьющегося сердца, срывающегося на хрип голоса и сжавшей все в груди боли, Белов не услышал тихо открывшуюся дверь. И не увидел приближающегося к кровати человека. - Будем считать, что наши желания совпали… Рухнув от опустившегося на его затылок кулака, Белов уже не услышал этих слов. Его подняли с пола, рука в черной перчатке подтащила его к стоящей у кровати капельнице. - Депутат, солидный человек. - Усмешка тронула шепчущие ему в ухо губы. - Что с людьми ревность делает… Вложенный в руку шприц выстрелил в воздух струей. Перчатка уверенно поднесла его к тянущейся от бутылки к руке Пчелкина трубке. ========== Глава 17. Один за всех и все за одного. ========== Словно заплутавший в лабиринтах московской подземки диггер он шел в окутывающей его со всех сторон темноте, натыкаясь на невидимые препятствия, пронзающие тело точечными ударами боли. Вздрагивал, замирал, переводя дух, и шел дальше. На голоса, на тусклый свет. Ему казалось, что он идет уже целую вечность, а свет не приблизился ни на йоту. Но он, стараясь не замечать ни ватных ног, ни боли в груди, лишь еще сильнее сжимал зубы и шел. В какой-то миг, словно оступившись, рухнул куда-то вниз, в стремительном полете слыша лишь оглушающий свист ветра в ушах. Руки отчаянно хватались за воздух, он пытался закричать и не мог. И когда уже казалось, что манящий его свет сейчас погаснет навсегда, чья-то невидимая рука схватила его, держала, крепко сжав запястье, и медленно тянула назад. И снова тусклый свет и далекие, словно эхо, голоса. Он отчаянно пытался открыть глаза, но налившиеся свинцом веки категорически отказывались подчиняться. Последнее, что он помнил, как, увидев заталкивающих Пчелкина в машину отморозков, бросился к нему. Не сразу и понял, что произошло. Огнем охватило грудь, он, наткнувшись на невидимую стену, замер, ноги предательски подкосились и, рухнув на асфальт, он успел прошептать вслед увозящему Пчелкина фургону: «нет…», прежде чем наступила темнота. И вот он упорно, отчаянно пытался выбраться из этой темноты. Он должен это сделать! Должен вернуться! Потому что Витя в беде, потому что они с первого класса вместе, потому что они - бригада. Через дикую слабость, через очередное неимоверное усилие ему, наконец, удалось приоткрыть глаза. Сквозь узкую щелочку увидел размытые очертания, которые пока не позволяли даже предположить, где он находится. Но тут же долетевшее до его ушей характерное пищание приборов и промелькнувшее видение в белом недвусмысленно ответило на его вопрос. Он в больнице. Но он должен быть не здесь! В том, что Пчелкина ищут, Филатов не сомневался, но отлеживаться на мягкой койке, когда друг в беде, было не в его характере. Медсестра поправила трубку капельницы, замерла у кровати. Филатов открыл было рот, но пересохшее горло было не в состоянии даже хрипеть. Если не считать его немоты и тянущего жжения в груди, в остальном он мог назвать свое состояние вполне удовлетворительным. Слабость проблемой не считал, зная себя, если уж он преодолел темноту подземелья бессознательности, и досадную ватность мышц тоже сможет преодолеть.