Текст книги "Крест Евфросинии Полоцкой"

Автор книги: Ольга Тарасевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 2

***1

Полоцк, 1128–1159 годы

Предслава отложила Библию и вздохнула. Виднелся из окошка ее кельи в Софийском соборе высокий княжеский терем. И из окон монастыря, где осталась тетушка-игуменья, тоже просматривались светлые, ладно сложенные бревнышки. Иногда даже казалось: мелькает там, в глубине светлицы, то матушка, то сестры. Не разглядеть их, конечно, не различить. Но – казалось, казалось, и горькая кручина ложилась на сердце. Давно стерлись из памяти гневные речи Святослава-Георгия, и плач Софии тоже забылся, не бередит душу. А тоска, тревога – остались. Как там батюшка, матушка? Живы, здоровы?

Нет ответов на эти вопросы. Пути назад тоже нет. Острижены девичьи косы. Под рясой и подрясником – вериги, сковали изможденное постом тело железным холодом. «Сестра Евфросиния», – говорит, обращаясь к ней, игуменья. И хорошо все это, прекрасно, светел промысел Божий.

Только вот едкая тоска-кручина… Она-то и увела Предславу из тетушкиного монастыря. Епископ Илия благословил жить тут, в келье Софийского собора, подле книг. Здесь работы куда больше, чем в монастырских стенах. Некогда горевать. Расширился скрипторий, много монахов занято переписыванием книг, и сама Предслава день и ночь стоит у пергамента.

Благословил господь своей милостью, придумала она, как сделать так, чтобы работа спорилась. Один монах заглавные литеры выводит, другой переплет делает, третий орнаменты пишет. А сам текст для переписчиков можно на несколько частей разделить. Быстрее стали книги выходить из скриптория, и покупает их знатный люд. Вырученные же деньги в помощь бедным да сиротам идут.

Работа, работа, одна только работа. А когда нет-нет да и нахлынет щемящая тоска по дому, Предслава открывает Библию. И слово Божье приносит покой и радость.

Надобно ей встать из-за стола. Задуть почти оплавившуюся свечу. И примоститься на узком топчане подле окна. Скоро займется заря, уже светлеет небо, и можно даже различить зеркальную, чуть тронутую рябью, гладь Двины. А там – утренняя молитва и новые хлопоты. А она еще не ложилась.

Надо встать из-за стола. Только нет сил. Клонится уставшая голова на темное древо…

Предславе казалось: она задремала буквально на пару минут.

Но почему келья наполнилась вдруг ярким светом? Ярчайшим! Таким, что глазам больно смотреть!

«Уже день, встало солнышко. Ах я, грешная! Получается, не была на службе? Грех, вот грех», – всполошилась она.

И, глянув за окно, истово закрестилась. Сумерки, голубоватые утренние сумерки лежали над Полоцком.

Озарена келья ярким светом…

Предслава зажмурилась. Когда открыла глаза, дивный белоснежный Ангел стоял подле иконы Божьей Матери!

Слова застряли в горле. Светел, прекрасен был лик того Ангела. А взгляд! Никогда прежде не видела Предслава таких глаз. Сама любовь, сама благодать Божья отражалась в небесных глазах. И было так много этих любви и благодати, что Предславе показалось, будто плывет она в теплых водах. Плывет, и силы великие вливаются в нее с каждым движением, с каждым вдохом.

Вдруг исчезли стены кельи. В лицо ударила свежая утренняя прохлада. И Предслава с изумлением поняла: как по тверди, ступает она по воздуху, увлекаемая светлым Ангелом. Ступает, не падает.

Крепко спит Полоцк. Не видит никто их шествия. Разве что алый краешек солнца, показавшийся за рекой, приветствует Святого Духа.

Босые ноги захолодила роса. Предслава очнулась, оглянулась окрест. Невероятно! Вот уже стоит она на берегу Полоты. Рядом деревянная церковка Спаса. Каменная усыпальница епископов полоцких. Луг да кучерявые заросли орешника. Сельцо это, что в двух верстах от Полоцка.

Не может быть такого! Она шла по воздуху? Летела вольной птицей? Как же боязно вспоминать. В это невозможно поверить! Но получается, что так…

– Евфросиния, здесь тебе надлежит быть!

Она перекрестилась. Чудеса, да и только! Слышит она глас Ангела. Но заливаются в орешнике птицы. Не вспугнул их громкий голос, не потревожил.

– Евфросиния, здесь тебе надлежит быть!

И через минуту снова раздалось:

– Евфросиния, здесь тебе надлежит быть!

Осенив ее крестом, Ангел исчез. Погас, как задутая свеча. Будто и не было ни его, ни странного шествия, ни громогласного наставления.

Предслава упала на колени.

– Благодарю тебя, Господи, что указал мне путь мой, – зашептала она. – Да свершится воля твоя.

Помолившись, она заторопилась назад, в Софийский собор. Ноги, казалось, сами несли ее над землей. Откуда только силы взялись, после бессонной ночи, после приключившегося с ней дива дивного?..

– Владыка! Владыченька! Радость-то какая! – воскликнула Предслава, увидев подле собора величавую фигуру епископа Илии.

Поцеловав его руку, она поспешила рассказать епископу все-все. И про видение Святого Духа, и про чудесное шествие в Сельцо, и про слова, что вымолвил Ангел.

– Знаю, Евфросиния, обо всем знаю, – промолвил епископ и перекрестился. – Мне тоже Святой Дух являлся. От волнения я и не запомнил почти ничего. Только наказ его. Чтобы отдал тебе Сельцо. Будем звать на совет князей – дядю твоего Бориса да батюшку, Святослава-Георгия. Хоть и числится Сельцо за Софийским собором, не могу я принять решение без согласия князей. Но разве станут они противиться воле Божьей?

Прав да не прав оказался епископ Илия. И в самом деле, побоялись дядя и отец против Бога идти, решились отдать Сельцо Предславе.

Да вот только… Дело, конечно, Божье. Но помощь-то для создания монашеской обители земная нужна.

Сердито нахмурил батюшка брови.

– Не было моего благословения на твой постриг, Предслава. И посему помогать тебе боле не стану.

Князь Борис, по лицу было видно, хотел поспорить с братом. Но – не решился. Сказал только:

– Не моя ты дочь, Предслава. Коли нет согласия твоего отца, то я перечить ему не буду.

– Не беда, дядя, – сказала Предслава и кротко улыбнулась. Хотя щемило сердечко, заходилось от обиды. Столько лет отца не видала, соскучилась. А суров батюшка, до сих пор обижен. Ну да простит Господь его гордыню. – Бог мне поможет обитель создать. Не бросит он меня на пути сем.

Она ушла в Сельцо, захватив с собой лишь Библию и каравай хлеба. И только одна монахиня решилась помочь Предславе в устройстве новой обители.

Им казалось: не смогут. Не справятся. Не бывать в Сельце монастырю.

Но, когда Предслава со своею спутницей добрались до Полоты, подле церкви Спаса уже вовсю стучали топоры. Весть о чудодейственном видении распространилась быстро. Весь Полоцк, казалось, неожиданно вышел на помощь для обустройства обители невест Христовых.

Хозяйственные хлопоты изматывали Предславу. Но, несмотря на усталость, она каждую минуточку благодарила Господа за великую поддержку.

Чудесный светлый Ангел исчез. Но чудеса, являемые милостью Божьей, продолжались.

Невероятно быстро преобразилось Сельцо, все окрест задышало красотой и покоем. Потянулись девицы в монастырь. Открылась школа. И деревянная церковка едва вмещала всех сестер, пришедших на службу.

Новый храм пришла пора возводить. Большой, просторный. Но вот как, на что?

«Надо ехать в Полоцк, – пронеслось в голове. – Помощи просить у князей. Дело-то божеское. Не смогут не понять».

И Предслава заторопилась. Распорядилась запрягать подводу, захлопотала, благословила сестер на труд. Тем временем у монастырских ворот появились девушки. На минуточку игуменья замерла, вглядываясь в их лица, а потом бросилась навстречу.

– Сестрички! Родные! Как же я соскучилась по вам! – выдохнула Предслава, обнимая Гордиславу.

Родная сестра, а выросла-то, выросла – не узнать, красивая, статная!

И Звенислава, дочь Бориса, изменилась, похорошела. Тоже, помнится, совсем маленькой была, сущее дитя. А сейчас – девица на выданье!

– Хорошо, что приехали, – заговорила Предслава и знаком подозвала стоящую в сторонке монахиню. – Помолитесь здесь, с сестрами побеседуете. Просите Бога о милости, и воздастся вам. Все будет, и женихи, и деточки здоровенькие. Попрошу сейчас сестру в трапезную вас свести. Проголодались с дороги? Знаю, проголодались. Может, не так сладок монашеский хлеб, как княжеский. Но вы уж не побрезгуйте.

– К тебе наша просьба, игуменья Евфросиния, – тихо сказала Гордислава, теребя кончик русой толстой косы. – Не знаю, как сказать. Отказа твоего боюсь.

Звенислава перебила сестру:

– А я не боюсь! Сможет Предслава понять наше желание. Сама она видела, как несправедливо все устроено в княжестве. Господь говорит: живите в мире, не убивайте. Да только года не проходит, чтобы наше войско в поход не выступало… Хотим мы постриг принять, игуменья. Помоги нам!

Предслава всплеснула руками. Вот сестры, вот надумали! Решимость на лицах, серьезны намерения. Да только что она скажет Борису и Святославу-Георгию?

А Звенислава все не унималась.

– Вчерась видела я Ангела, сестра. Так ясно видела, как тебя сейчас вижу, понимаешь? И сказал он мне: возьми все свое приданое, и золото, и утварь златую, и порты.[22]22
  Наряды.


[Закрыть] И снеси все это в Спасскую обитель. Помощь нужна игуменье Евфросинии в возведении нового славного храма.

Предслава похолодела от волнения. «Будь по-вашему, – подумала она. – Новый храм, и правда, пора строить. И вот привел Господь ко мне сестер. И какие-никакие средства появились на начало строительства. Воля Небесная и сестричек моих призывает».

Через месяц нарекли Гордиславу Евдокией. Евпраксией стала Звенислава.

Мысли о новом храме захватили Предславу целиком и полностью.

Учит ли она деток в воскресной школе. Переписывает ли книги. Скручивает ли тонкие, пахнущие медом свечи на радость Господу. А думы все одно вокруг храма крутятся. Думается о том, какое местечко дивное, на берегу Полоты, припасено. О том, что везут уже на телегах плинфу,[23]23
  Красный плоский кирпич, используемый для строительства храмов в Полоцком княжестве.


[Закрыть] что печь строят для обжига. Только вот зодчего для строительства все не находилось. Об этом молилась Предслава, когда в ее маленькой келье появилась монахиня и молвила:

– Матушка, там какой-то человек пришел, Иоанном назвался, вас спрашивает.

Она заторопилась в покой, где ожидал незнакомец.

Растерянное, смущенное лицо, натруженные руки, быстро отмечала Предслава, оглядывая мужчину.

Внезапно он упал на колени, перекрестился и с жаром заговорил:

– Матушка Евфросиния, ты ли это призываешь меня на дело великое? Глас я слышал ночью. Сказал он: «Иоанн, восстань, и иди в Сельцо на дело Вседержителю Спасу». Зодчий я, матушка, церкви Параскевы Пятницы и Бориса и Глеба в Бельчицах возводил. Не поверил я гласу, решил, с ночи привиделось. И вот стало пред глазами вдруг темным-темно. Только здесь очнулся. Не гневайся на меня, матушка Евфросиния. Прости, Христом Богом молю, прости!

«Он напуган, – подумала Предслава и жестом показала, чтобы зодчий поднялся с коленей, сел на скамью. – Как же он напуган. Помоги, Господи, найти мне слова успокоения для раба твоего Иоанна».

– Хоть и не я тебя призываю, но слушай ты того гласа. Храм нам надобно возвести. Сподобил Господь своей милостью. Успокойся. Не бойся ничего. Не надо бояться волю Небесную выполнять.

– Да будет так. Высоко в небо храм вознесется, – уже спокойнее сказал Иоанн. – И келью я для игуменьи сделаю пригожую. В форме креста будет та келья…

Предславе казалось: не по дням растет храм, по часам. И тридцати недель не прошло – а вот уже стены высоченные в Полоте отражаются и половина купола.

«Закончим, закончим к ближайшему празднику, – радовалась игуменья, осматривая строящуюся церковь. – И просторно там будет, и красиво».

Только Иоанн почему-то все чаще хмурился. Наконец Предслава не вытерпела, потребовала сказать, в чем дело.

Зодчий замялся.

– Матушка, не знаю, как сказать…

– Что, что Иоанн?

Он лишь развел руками:

– Плинфа, матушка… Закончилась, совсем закончилась, а часть купола, ты же видишь, не сложена. И знаю я, что нет больше в обители денег, все на храм ушли.

Денег, и правда, не было.

До рассвета молилась игуменья. Просила, чтобы сподобил Господь полоцких князей помощь оказать. Очень хотелось закончить храм к празднику. Так хотелось, так сильно, что просто мочи не было думать о рушащихся планах.

Она задула свечу, собираясь ненадолго прилечь. Но до слуха вдруг донеслись стоны, бессвязные выкрики.

«Храм? Неужто беда?» – холодея, подумала Предслава и, забыв покрыть волосы, бросилась к новой церкви.

В предрассветных сумерках у печи для обжига угадывалась фигура зодчего. Иоанн, на коленях, отбивал поклоны, крестился. И кричал во все горло:

– Слава тебе, Господи!

Она подошла ближе и зажала рот рукой, не давая вырваться невольному крику.

В печи появлялась плинфа. Кирпичик за кирпичиком. Из воздуха, из полумрака. Бог знает, откуда. С легким стуком наполнялись находящиеся внутри и различимые меж неплотно прикрытыми дверцами подносы…

***2

Лика Вронская вела машину по заливаемому проливным дождем проспекту Вернадского, и ей казалось: машина едет невероятно медленно. Ну вот просто никуда, вредина, не торопится. Игнорирует вжатую в пол педаль газа. Или это все фантазии? Связанные с тем, что предстоящая беседа с отцом Алексеем вызывает панический ужас?..

…Вчера вечером, толкнув обнаруженную в церкви дверь со вполне светской надписью «дежурный священник», Лика вздрогнула. За столом сидел тот самый батюшка, чей разговор со студентом-«ботаником» она невольно подслушала.

Красивое лицо священника вблизи выглядело еще эффектнее. Большие серые глаза с длинными ресницами походили на звезды, чистые, яркие.

Отец Алексей первым нарушил молчание.

– Здравствуйте!

«Улыбка у него тоже располагающая», – подумала Лика и, сделав над собой усилие, приступила к рассказу.

О своих книгах. О странной, внезапно появившейся склонности причинять боль.

До особо пугающей части – про бесов – Лика дойти не успела.

В комнату вошел юноша в длинных черных одеждах. В его руках было огромное, расшитое золотым орнаментом одеяние.

– Ох, балует меня диакон, помогает… Мне надо облачаться к службе, – виновато сказал отец Алексей. – Мы можем поговорить после ее завершения. Или приходите ко мне завтра. Знаете, прихожан после службы много остается, у всех вопросы. Как крестить, как поминать, как венчаться. А завтра я смогу вам уделить больше времени. Если хотите, можете приехать…

И он продиктовал Лике уже знакомый адрес педагогического колледжа.

Ночь прошла на удивление спокойно. Проснувшись задолго до того, как музыкальный центр огласил светлую спаленку латиноамериканской мелодией, от тычущегося в лицо холодного носа Снапа, Лика улыбнулась. Она и забыла, что можно спать так сладко, крепко и безмятежно – как в детстве. Но потом чувство необычайной душевной гармонии вдруг исчезло.

Лика собиралась на встречу с отцом Алексеем и ужасалась тому, что лезло в голову. Ей, без особого фанатизма относящейся к своей внешности, почему-то срочно понадобилось сделать маникюр или педикюр.

Съездить к родителям, появиться в офисе, или навестить подругу Маню, или…

Потом в считаные секунды спряталось солнце, в стекло настойчиво затарабанили струи дождя.

«А зонтик остался в машине, – уныло подумала Лика и выключила фен, машинально отметив: длинные светлые волосы уже более-менее уложены. – Как же не хочется выбираться из дома. Но надо прекращать этот мысленный понос. И ехать к отцу Алексею. Поняли, бесы?! Поняли, мерзкие твари?! Я буду сопротивляться!»

…Сопротивляться получалось с трудом. Верный «фордик», казалось, вступил в заговор с темными силами и вез Лику по залитым водой проспектам нарочито медленно.

Припарковав наконец строптивую машину у колледжа, она быстро взбежала по ступенькам, толкнула тяжелую дверь. Бдительная вахтерша за столиком у входа сразу же огласила холл зычным:

– Девушка, вы к кому?

– К… отцу Алексею, – пролепетала Лика, понимая, что фамилию священника она так и не выяснила.

– Второй этаж, – царственно кивнула вахтерша, преисполняясь чувства собственной значимости.

В аудитории не было никого, кроме стоящего у окна мужчины в темно-синей «тройке».

– Здравствуйте! Как непривычно вас в такой одежде видеть!

– Присаживайтесь, – отец Алексей махнул рукой на первую парту напротив учительского стола. – Непривычно, говорите? Мне, если честно, в церковном платье уже удобнее. Иногда ловлю себя на мысли, что смотрю на костюм и мне неловко, брюки-то видны. Но преподавать в рясе не стоит. Пару раз было, не успевал переодеваться. Студенты отвлекаются.

Лика поерзала на стуле. Говорить про бесов страшно, лучше отсрочить, спросить что-нибудь другое. Тем более это действительно любопытно – священник, преподающий физику.

– В семинарию я уже после пединститута поступил, – охотно откликнулся отец Алексей. – Мама у меня болела, врачи говорили, шансов нет. Онкология, запущенная. Лекарства оказались бесполезны, с утра до ночи – крики, стоны, сил не было слушать, и жалко, помочь нельзя. Тогда я впервые за много лет пошел в церковь. Молиться почти не умел, только просил: помоги, Господи. После третьего похода в храм маме стало лучше. Врачи не верили, что такое чудесное исцеление возможно. Я понял, что это небеса дали знак.

– Знак… Знаете, наверное, мне тоже был дан знак, – выдохнула Лика.

И поняла, что больше не волнуется, что действительно может теперь рассказать все о самом страшном. Присутствие отца Алексея вызывало у нее не испытываемые ранее эмоции. Очищение, умиротворение, покой, доверие. Он сам вдруг показался Лике храмом Божьим. В котором всегда ждут, всегда помогут.

– Ну, Лика, что же вы так сурово к себе относитесь? – в серых глазах-звездах мелькнула укоризна. – Успокойтесь, не преувеличивайте. Нет в вас никаких бесов. Если нечистая сила в плен берет человека, это по-другому выглядит. Я видел такое, во время паломничества в Троице-Сергиеву лавру. Туристов там больше, чем монахов и священников. Вошла в храм группа, я и внимания не обратил, молился, так, заметил краем глаза, что, похоже, экскурсовод что-то объясняет. Потом вдруг слышу – как будто звериный рык. Женщина на пол упала, пена изо рта, кричит, себя не помнит. Ее кто-то подхватил, из церкви вывел.

– И что с ней потом стало?

– Не знаю. Надеюсь, хватило ей сил пойти к батюшке. Сам человек уже не может справиться с нечистым. И у священника часто сразу не получается беса изгнать. Противится этому бес.

– Вот-вот, – с жаром заговорила Вронская. – Со мной тоже так было. В церковь вчера еле доехала. Сегодня к вам на встречу так не хотелось идти. Противится эта гадость, совершенно точно противится!

– Это другое, – твердо сказал отец Алексей. – Это препятствия. Но не плен. Зачем-то было нужно, чтобы вы в церковь пришли.

– Живу плохо. Исправляться надо, наверное?

– Все мы грешные, – священник едва заметно пожал плечами. – Но смертные грехи… Мне кажется, вряд ли. Только вот аборты… Многие думают, не убийство.

Лика отрицательно покачала головой.

– Слава Богу! Аборт – большой грех, и православная церковь об этом говорит. Многие ведь не знают. А то, что живете невенчанными, так это ведь исправить можно. Исправите, когда поймете, что супружество с благословением Божьим и лучше, и чище. И раскаетесь. Семья есть основа Церкви Христовой. Источник личного блага, счастья великого. В свое время и вы поймете это… Но теперь… Нет, здесь что-то другое. Я думаю, зачем-то было угодно, чтобы вы появились в храме, открыли свое сердце.

От этих рассуждений Лике снова стало страшно. Неопределенность пугает. И звучит это как-то… очень уж непонятно… Зачем-то было нужно… Кому? ТАМ? ЕМУ? ИМ? Но ведь она, она… же обычная. Не самая плохая, не самая хорошая. И ей нравится жить так, как она живет. Вот прекратит истязать Франсуа стервозными пытками, и все наладится. Офис, издательство, встречи с подружками, спортзал. Не надо никаких изменений. Не надо, не хочу, мысленно твердила Лика, пугаясь все больше и больше.

Чтобы хоть как-то справиться со страхом, она решила перевести разговор на другую тему.

– Кстати, я ведь вчера случайно ваш разговор с парнем услышала. Извините, действительно не нарочно.

– О Господи! – перебил ее священник. – Этот мальчик, Николай… Мне приходилось все время себе напоминать, что все мы грешны, что надо возлюбить ближнего своего. Он говорил такие ужасные вещи! Он оскорблял церковь, смеялся над верующими. Спрашивал про мою личную жизнь, про доходы. Как говорят студенты нашего колледжа, достал! Хотя все мы грешные, и надо прощать друг другу обиды, как милостивый Отец наш Небесный отпускает наши прегрешения.

– Про личную жизнь я не слышала.

– А мы сначала в дежурном покое говорили. Потом он попросил показать, где исповедь проходит. Затем сказал, что убить хочет.

– Знаете, меня слегка удивило, что вы ему встречу на завтра назначили.

– Он говорил неискренне, я это понял. Мне ведь приходилось в тюрьмах и службы проводить, и исповедовать. Он не преступник, этот мальчик, и не замышлял дела небогоугодного. Но что ему было нужно – я так и не понял. Кстати, а Коля ведь и не пришел сегодня. Простите…

Отец Алексей ответил на звонок сотового телефона. Лика успела заметить – на дисплее телефона появилась фотография женщины.

– Моя супруга, – закончив разговор, отец Алексей залистал фотоархив в памяти мобильного. – А это сын, вот дочка.

«Жена, – подумала Лика, с интересом рассматривая изображение, – совсем не похожа на тот образ, который ассоциируется у меня со словом „матушка“. Красивая, со стильным каре. Темно-рыжие волосы, скорее всего, крашеные. А детям-то лет десять-пятнадцать. Получается, отцу Алексею ближе к сорока. Просто выглядит моложе».

– Не бойтесь, Лика, – сказал на прощанье священник. – Вижу, напуганы, вижу, переживаете. Доверьте свое сердце и помыслы Богу. На все его воля.

– Хорошо, – она сглотнула вдруг подступивший к горлу комок. – Спасибо вам большое. Мне так легко стало, как камень с души упал. Вы на машине? Подвезти вас?

Отец Алексей кивнул.

– Да, если не трудно, к церкви. Что-то не завелись сегодня мои «Жигули».

Уже в «Форде», скептически оглядев заваленный плюшевыми собачками салон, священник щелкнул замком портфеля.

– Вот, возьмите, – он протянул Лике икону, книгу и компакт-диск. – Да поможет вам Бог!

На диске оказались утренние и вечерние молитвы. Под их возвышенное звучание Вронская и не заметила, как доехала до церкви.

Попрощавшись со священником, она решила зайти к своему приятелю, следователю Владимиру Седову.

«Вчера переговорить с Володей не получилось. Но сегодня точно его найду, меня просто распирает от желания рассказать новости, – думала Вронская, входя в здание. – Как же хорошо сейчас на душе! Как радостно! Как спокойно!»

Но буквально через минуту от светлого настроения не осталось и следа.

В коридоре она встретила оперативника Пашу. И только собралась поинтересоваться, как у него дела, как поживает ее подруга и Пашина жена, инструктор по аэробике Татьяна. Но, не дожидаясь вопросов, парень замахал руками.

– Погоди, не обижайся, не до тебя! А если ты к Володе, то его нет, он с ночи на выезде. Опять убийство. Два трупа вроде. Я сейчас туда, времени нет вообще.

– Подожди. А кого убили? Опять бомжей или алкоголиков?

Паша отрицательно покачал головой.

– Вроде, передали, два молодых парня. Похоже, близнецы.

– Близнецы?!

Какие-то мгновения Лике казалось: в мозгу словно защелкали стеклышки калейдоскопа, вот-вот должна сложиться картинка.

Церковь, полутемная комнатка, отец Алексей, мальчик-«ботаник».

Да. Точно. Он говорил о том, что хочет убить однокурсников-близнецов.

«Как же так, – ошалело подумала Лика. – Отец Алексей, как же так? А как же Бог? А ваша якобы интуиция? Он убил, убил. Близнецы… Маловероятно, чтобы совпадение».

– Я еду с тобой, – Лика поймала Пашу за рукав. – Мне надо поговорить с Володей. Если все так, как я предполагаю, то это очень срочно!