Текст книги "Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века"
Автор книги: Ольга Елисеева
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)
Однако что же ставится в вину Наталье Дмитриевне, кроме любви поскакать на балах и атласного «тюрлюрлю»? Она перекутывает мужа! «Платон Михайлоч мой здоровьем очень слаб»; «Все рюмотизм и головные боли»; «Здесь так свежо, что мочи нет, / Ты распахнулся весь и расстегнул жилет»; «Мой милый, застегнись скорее»; «Да отойди подальше от дверей, / Сквозной там ветер дует сзади!» Чацкий осуждает и такую навязчивую заботу, и покорность, с которой муж ее переносит:
Ну, Бог тебя суди;
Уж, точно, стал не тот в короткое ты время;
Не в прошлом ли году, в конце,
В полку тебя я знал? лишь утро: ногу в стремя
И носишься на борзом жеребце;
Осенний ветер дуй, хоть спереди, хоть с тыла.
И, конечно, сам Горич с грустью вздыхает о прежнем житье-бытье. А в сущности – о молодости. И здесь уж Наташа-матушка никак не виновата. Ревматизм и головные боли под пером Грибоедова выглядят надуманным предлогом для того, чтобы оставаться в городе, а в деревне, на свежем воздухе излечились бы мгновенно. Между тем картина совсем не так проста. Болезнями костей и суставов, а также мигренями вследствие контузий страдало множество по возрасту еще далеко не старых офицеров, прошедших войну и заграничные походы. Ведь спать приходилось на земле, и в дождь, и в снег. Яловые сапоги не снимать с ног по несколько месяцев, так что потом они стягивались только вместе с кожей, или под ними открывались цинготные язвы. Переправы через реки наводить вместе с рядовыми, по пояс в воде…[203]203
Муравьев Н. Н. Записки // Русские мемуары. 1800–1825. М., 1989. С. 150, 151.
[Закрыть] Понятно, что здоровья это не прибавляло.
Вот как генерал Н. Н. Муравьев описывал отступление от Смоленска: «Брат Михайла сказывал мне, что, возвратившись однажды очень поздно на ночлег и чувствуя лихорадку, он залез в шалаш… и подогретый от озноба скоро уснул». Потом явился хозяин шалаша генерал Д. Д. Курута и выгнал незваного гостя. «Михайла лег больной на дожде, предпочитая умереть, чем проситься на ночлег к человеку, который счел бы сие за величайшую милость»[204]204
Там же. С. 95.
[Закрыть].
А вот жалоба Ермолова на здоровье. «С тех пор как ты женат, – писал он А. А. Закревскому в 1819 году, – нападаешь на меня, чтобы и я женился также. Между нами в сем случае есть некоторая разница. Мне уже перешло за сорок, ты молод… Жаль мне, что я старею… Ты говоришь о потомстве. До такой степени не простираю я моего самолюбия… Дай Бог свой век прожить порядочно… Было время, что не помышляя о потомстве, имел бы я его… Что бы из меня теперь вышло?.. Итак, друг любезный, прости, что не будет у меня сына»[205]205
Давыдов М. А. Оппозиция его Величества. С. 307.
[Закрыть].
Судьба оказалась милостива, в недалеком будущем у «проконсула» Кавказа появилось четверо сыновей от местных горских женщин. Но сами по себе жалобы и опасения героя показательны. Его корреспонденту Закревскому едва перевалило за тридцать, но после контузии он страдал приступами сильнейших мигреней, и медики не гарантировали долголетия. Они обманулись, Арсений Андреевич умер стариком, занимал высокие должности, но в строй не годился и излечению не подлежал. Великая война пережевывала и выплевывала калеками тех счастливцев, которых не убивала. В их числе и Платон Михайлович. Пока он носился в полку на жеребце – держался молодцом. Но стоило выйти в отставку, и глубоко загнанные болезни дали о себе знать. На этом фоне навязчивая забота московской жены о своем калечном муже вовсе не так уж смешна.
Но зачем тогда мучить благоверного танцами, таская с собой с бала на маскарад? Из текста комедии следует вывод: Наталье Дмитриевне самой нравится городская суетная жизнь, в деревне ей будет скучно, и она изо всех сил уверяет Чацкого в любви мужа к Москве: «За что в глуши он дни свои погубит!» Александр Андреевич возмущен этим. Ведь если Горич скучает, ему нужно дело: «А кто, любезный друг, велит тебе быть праздным? / В полк, эскадрон дадут. Ты обер или штаб?» Если болеет – свежий воздух: «Движенья более. В деревню, в теплый край. / Будь чаще на коне».
Ни полк, ни деревня не могут устроить госпожу Горич. И не только потому, что сама она хочет остаться в Москве и расхаживать в «тюрлюрлю» по гостям. Есть несколько оговорок, которые позволяют понять ситуацию глубже. Легкомысленная на первый взгляд супруга отставного вояки прекрасно понимает, что ему скучно. Она уже нацелилась на хороший и доходный пост для мужа:
И утверждают все, кто только прежде знал,
Что с храбростью его, с талантом,
Когда бы службу продолжал,
Конечно, был бы он московским комендантом.
Такой должности не добиться, сидя в деревне. Связи, покровительство, нужные знакомства – всё в Москве. И чтобы получить искомое место, надо вращаться. В том числе бывать на балах и принуждать мужа танцевать у нужных людей. Разъезжая по Москве и заставляя бедного Горича дремать за полночь на чьих-нибудь вечеринках, Наталья Дмитриевна одним дамам известным образом ткет полотно, о котором писала Аннет Оленина, и устраивает карьеру мужа. У Толстого «маленькая княгиня», жена Андрея, тоже старается продвинуть мужа-адъютанта во флигель-адъютанты, используя чисто дамские методы – разговоры с Анной Павловной Шерер и поиск покровительства. Все это претит герою, который рвется за славой на войну, в то время как супруга стремится удержать его в Петербурге и выгоднейшим образом пристроить к должности.
Выдвижение мужей и любовников посредством женских связей, особенно придворных, ведших к самой влиятельной даме России – вдовствующей императрице Марии Федоровне, – воспринималось мужским сообществом весьма болезненно. Как унижение. В донесении управляющего Третьим отделением М. Я. Фон Фока, чиновника умного, образованного и весьма чувствительного к колебаниям общественного мнения, сказано, что «возвышением Грибоедова на степень посланника» «раскрыта важная истина, что человек с дарованиями может всего надеяться от престола, без покровительства баб»[206]206
Из донесений М. Я. Фон-Фока // Фонвизин Д. И., Грибоедов А. С. Пьесы. М, 2001. С. 333–334.
[Закрыть].
Нет никаких оснований полагать, что Грибоедов хотел намекнуть на усилия госпожи Горич. Напротив, ему противно, как обабился боевой офицер под каблуком у вертихвостки. Лишь благодаря тому, что слепок сделан с натуры, проявляется скрытое звучание некоторых образов и ситуаций.
«И в воздух чепчики бросали»
Создавая карьеру супругов, женщины удовлетворяли в первую очередь собственное тщеславие. Честолюбие обоих полов – одно из самых развитых чувств в описываемую эпоху. В черновике «Романа в письмах» Пушкин заметил: «Мужчины почти не знают любви: они развлечены честолюбием». И далее: «…Многие приняли сторону дам большого света, утверждали, что любовь питается блеском и тщеславием»[207]207
Пушкин А. С. Собрание сочинений. Т. 5. С. 587.
[Закрыть].
Отзыв Фамусова о московских барышнях: «К военным людям так и льнут, / А потому что патриотки» – получает неожиданное развитие в обличительной тираде Чацкого про мундир:
Но кто б тогда за всеми не повлекся?
Когда из гвардии, иные от двора
Сюда на время приезжали, —
Кричали женщины: ура!
И в воздух чепчики бросали!
Нередко представляют себе толпу дам, в прямом смысле срывающих с голов чепцы и подбрасывающих их в воздух при виде марширующей гвардии или очередного «эскадрона гусар летучих» на улицах уездного городка. На самом деле имелась в виду куда менее невинная забава. Грибоедов поместил в текст комедии кальку с французского выражения: «зашвырнуть чепец». Что может быть переведено как «пуститься во все тяжкие». Jeter son bonnet par dessue les moulins – значит: «закинуть чепец за мельницу», и именно в этом смысле употреблено Толстым в романе «Анна Каренина».
Дамы, бросающие в воздух чепчики, когда в старую столицу прибывают гвардейцы и придворные, – это «жены и дочери», кидающиеся на шею военным самого высокого уровня. Какой именно момент общего восторга и любовного возбуждения имелся в виду, не трудно догадаться. Бурные послевоенные торжества. Внимание прекрасной половины направлено было мимо героя – и это одна из глубоких причин неудовлетворенности Чацкого.
И не только его. Из всей обличительной тирады Александра Андреевича, адресованной Москве, полковник Скалозуб понял только те слова, которые относились к честолюбию красавиц. И немедленно отозвался на них. Стало быть, и у самого наболело:
Мне нравится, при этой смете
Искусно как коснулись вы
Предубеждения Москвы
К любимцам, к гвардии, к гвардейским, к гвардионцам;
Их золоту, шитью дивятся будто солнцам!
А в Первой армии когда отстали? в чем?
«Патриотизм» женщин подстегивался тщеславием. Гвардейский любовник казался предпочтительнее армейского, независимо от узкой талии и умения говорить по-французски.
Чувству, питающемуся честолюбием, должна бы противостоять сердечная склонность, основанная на любви. Но два примера таких отношений: чета Горичей и влечение Софьи к Молчалину – не оставляют иллюзий. Кругом пошлость или обман.
«Мне отдохнуть дадут»
Из разговора Софьи с Лизой видно, что девушка была обижена причиной отъезда жениха из Москвы.
Остер, умен, красноречив,
В друзьях особенно счастлив.
Вот об себе задумал он высоко…
Охота странствовать напала на него.
Здесь что-то недоговорено. Человек преисполнился тщеславием и уехал от любимой… путешествовать. Не покорять народы, не завоевывать Олимп. Пропущено звено между отъездом из Москвы и лечением «на кислых водах», «не от болезни, чай, от скуки». Это звено в разговоре с Чацким невольно обнаруживает Молчалин, говоря, что дома слышали «с министрами про вашу связь, / Потом разрыв». Чем вызывает каскад желчных замечаний собеседника в стиле: «А ей какое дело?»
Любопытно, как счастье «в друзьях» может заставить думать о себе «высоко»? Зависит от положения «друзей». Какое-то время Чацкий был «в делах» и, видимо, имел сильных покровителей, но потом произошел «разрыв», причин которого автор не оговаривает, разве только: «служить бы рад, прислуживаться тошно». Возможны и гордый независимый нрав героя, и уход прежних покровителей со сцены, а с новыми Александр Андреевич не поладил, ведь они не были «друзьями». «Вам не дались чины, по службе неуспех?» – спрашивает Молчалин. И тут же получает бритвой по языку: «Чины людьми даются, / А люди могут обмануться». В отношении Чацкого податели чинов и орденов явно «обманулись».
Итак, покинуть Москву и любимую девушку Александра Андреевича заставили честолюбивые мечты. Они не оправдались. Героя ждало карьерное фиаско, пережив которое, он не захотел более служить и отправился в заграничное путешествие, чтобы развеяться. После краха иллюзий молодой человек возвращается к оставленной возлюбленной. Она не забыла, что ею пренебрегли ради карьеры. Стоит ли удивляться ее холодности?
Нет ни малейшего сомнения в любви героя. Достаточно вспомнить, как он кидается приводить Софью в чувство после падения Молчалина с лошади. Его поведение – страх за девушку, опрыскивания, растирание висков уксусом – резко контрастирует с равнодушием Скалозуба, который отправляется «взглянуть, как треснулся он, грудью или в бок?». На мгновение с Чацкого слетает весь показной скептицизм. Его обидные остроты, его обличения, нападения на всех и вся – лишь форма самозащиты. Как молодой Пушкин периода южной ссылки, он стремится ударить первым, пока не ударили его.
В любви подруги детства Чацкому видятся спасение и опора. Недаром он просит разрешения хоть на минуту зайти к ней в комнату:
Там стены, воздух, все приятно!
Согреют, оживят, мне отдохнуть дадут
Воспоминания об том, что невозвратно.
Но Софья ему не верит. Когда-то поклонник покинул ее, «задумав о себе высоко». Что он ищет теперь? Женитьбы? Способа совладать с растравленным самолюбием?
Эпоха еще только познавала дары и анафемы вольного состояния дворянства. Герои проходили испытание ненужностью. Выбирая отставку, даже наиболее интеллектуальные из них полагали, что семейный круг может стать заменой государственному поприщу, а любовь – делу. Они жестоко обманулись. И обманули доверившихся им женщин. Если слабая половина человечества реализует себя через семейные отношения, то сильная – через дело. Никак иначе.
Чацкий пока не понял этого на личном опыте, а опыт культуры только приобретался. Ему, как и многим в тот момент, казалось, что семья – спасение от несправедливого и жестокого мира. Но закономерно, что тот, кто потерпел неудачу по службе, терпит ее и в вопросе о браке. Хуже того – в любви.
«Кого люблю я, не таков»
Главное препятствие на пути Чацкого – сама возлюбленная. Она не любит его. Причем ясно показывает, почему. Это не тот случай, когда «сердцу девы нет закона». Напротив, семнадцатилетняя мадемуазель Фамусова обнаруживает целую программу, свой взгляд на вопрос о достоинствах и недостатках «идеального» жениха. И этот взгляд трагически не совпадает с любовным эталоном эпохи. Как бы выламывается из времени.
В воображении Софья рисует себе вовсе не Чайльд Гарольда. Если бы было так, ее отношения с Чацким восстановились бы. Но Софья ищет другого. «Кого люблю я, не таков, – говорит она Лизе. – Молчалин за других себя отдать готов, / Враг дерзости, всегда застенчиво, несмело…»
Софью не смущает низкое происхождение любимого. Она несколько раз высказывает в разговоре с Лизой презрение к обществу и его мнению: «Что мне молва? Кто хочет, так и судит»; «А кем из них я дорожу? Хочу люблю, хочу скажу»; «Откуда скрытность почерпнуть!»; «Да что мне до кого? До них? До всей вселенны?».
Действительно, откуда ей почерпнуть скрытность? Она выросла госпожой в богатом доме, без матери, при не слишком строгом отце. Молода, красива, знатна. В ней нет робости и есть свобода в проявлении чувств. Ради чего же Софья готова перенести остракизм света, покинуть привычный круг и обрести рай в шалаше? Попытаемся увидеть Молчалина ее глазами.
Смотрите, дружбу всех он в доме приобрел;
При батюшке три года служит,
Тот часто без толку сердит,
А он безмолвием его обезоружит,
От доброты души простит…
…Он наконец: уступчив, скромен, тих,
В лице ни тени беспокойства
И на душе проступков никаких,
Чужих и вкривь и вкось не рубит, —
Вот я за что его люблю.
Итак, человек кроткий, мирный, прощающий ближним брань и несправедливость. Сам незлобивый и вокруг себя устанавливающий атмосферу тишины. Что напоминает этот идеал? По сути, он христианский. Но к 1820-м годам поведение, при котором человек «молчит, когда его бранят», и терпит чужие прихоти, – смешно. Эти черты описаны Грибоедовым как подличанье, и даже в устах влюбленной Софьи выглядят неприятно, хотя сама девушка не отдает себе в этом отчета.
Недаром Чацкий реагирует на рассказ: «Она его не уважает»; «Она не ставит в грош его». Для него, как и вообще для молодых людей его круга, перечисленные свойства отталкивающи. Он не понимает, что Софья может находить их притягательными.
Конечно, нет в нем этого ума,
Что гений для иных, а для иных чума,
Который скор, блестящ и скоро опротивит,
Который свет ругает наповал,
Чтоб свет об нем хоть что-нибудь сказал;
Да эдакий ли ум семейство осчастливит.
Кто же осчастливит? Тихий, кроткий человек. Тот, кто стяжал дух мирен. Кто никому не сделал зла и на которого можно положиться. Пересмешник сам не уверен в себе, раз набрасывается на других. По мнению Софьи, тот, кто «чужих и вкривь и вкось не рубит», – сильнее. Беда девушки в том, что ее «сахар медович» не таков, каким она его вообразила.
Но уничтожало ли это сам идеал? Для Грибоедова – да. Для его читателей – в зависимости от убеждений. Чацкий принадлежит быстро меняющейся современности с ее байронической модой на обличения. Софья выбрала вневременной идеал, уходящий корнями в традицию. И этот идеал, по воле автора, оказался обманкой.
Давно отмечено, что и само название комедии сейчас воспринимается не так, как слышали его современники. В XIX веке была в ходу поговорка: «Горе от ума, от ума строптивого, самовластного»[208]208
Эйдельман Н. Я. Быть может за хребтом Кавказа. М., 2006. С. 63.
[Закрыть]. И даже если Грибоедов отсек вторую половину, мысленно ее все равно проговаривали. Имелась в виду гордыня, осуждаемая Церковью и – по привычке – многими светскими людьми того времени. Но более молодое – переломное – поколение уже было достаточно секулярным. Оно видело горе в уме как таковом. Гордость перестала считаться пороком. Напротив, провозглашалась качеством, единственно достойным уважающего себя человека. А ее отсутствие – подлостью, изъяном души.
Сегодня старая поговорка забыта и мы даже мысленно недоговариваем названия пьесы. А в комедии единственный персонаж, противостоящий Чацкому с действительно нравственных позиций, наказан так же сильно, как и сам Александр Андреевич. Идеала нет. Оба героя совершают падение. Оба предают себя. Софья – когда именно с ее обмолвки начинается сплетня о сумасшествии Чацкого. Он – когда подслушивает разговор возлюбленной с Молчалиным и устраивает разоблачение, не щадя чести девушки. Оба оказываются недостойными счастья. А их несчастье в финале – закономерно.
Глава вторая
«Кто умное действующее лицо?»
Любопытна история, произошедшая в начале XX века, когда знаменитый русский философ В. В. Розанов повел дочь на комедию Грибоедова «Горе от ума». Посреди действия девочка разрыдалась, спросив у отца: «Почему дядя всех обижает?»
Устами младенца… Тем же вопросом втихомолку задавались поколения и поколения школьников, узнавая от преподавателей и вычитывая в учебниках, как они должны понимать комедию. Вытверженные, но не понятые и не принятые душой знания только обостряли затаенное противоречие.
Люди, живущие столетия спустя, не могут ощутить художественное произведение так же, как современники. Или даже как позднейшие критики. Из жизни уходят предметы, над которыми потешались авторы; истины, казавшиеся непреложными, мельчают; убеждения дают трещины; человеческие типы, вызывавшие восхищение, встречаются с улыбкой…
Не случайно критики, говоря о даре Грибоедова, называют убийственный сарказм, едкую иронию, колкую сатиру[209]209
Белинский В. Г. Русская литература в 1841 году // Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. Т. 5. М., 1954. С. 563.
[Закрыть] и… никогда юмор в современном понимании слова. Такой желанный, такой привычный для нас, такой отточенный за XX столетие. Юмор как единственную форму защиты личности, которую знала культура тоталитарных обществ.
О том, в каком мире жили наши предки, говорит отсутствие у них живой потребности в юморе. В то время как потребность в смехе есть всегда. Но сам смех очень различен. Пищей критических умов в начале XIX века стала сатира, срывавшая покровы со всех и вся. Юмор, через улыбку примиряющий с недостатками грешника, был мало свойствен тому времени. Сколько дуэлей произошло из-за невинных, на современный взгляд, шуток! Известен, например, хлесткий ответ Грибоедова забытому ныне драматургу В. М. Федорову: «Над собой-то вы можете смеяться, сколько вам угодно, а я над собой – никому не позволю»[210]210
Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1980. С. 109.
[Закрыть]. Острословы – Пушкин, Грибоедов, Бестужев, Кюхельбекер – готовы были осыпать ближнего эпиграммами, но лишь только слышали насмешливое слово в ответ, посылали за секундантами.
А ведь их собственные шутки редко бывали безобидны. Достаточно вспомнить, что молодые члены литературного общества «Арзамас» потешались над дипломами рогоносцев, посланными опозоренным мужьям светских красавиц[211]211
Лотман Ю. М. Пушкин. СПб., 2005. С. 384.
[Закрыть]. Когда же, много лет спустя, подобный документ получил сам Пушкин, эта злая затея обернулась трагедией. Щепетильное отношение к собственной чести и пренебрежение чужой – характерная черта русских байронистов.
Умение же посмотреть на себя со стороны, напротив, не было заметным качеством эпохи. Отстраниться, увидеть смешное или некрасивое в своем поведении – достояние других, более поздних времен. Самоирония – также малораспространенное свойство тогдашней культуры. Безжалостное высмеивание пороков и неспособность выдержать удар, когда острие смеха направлено против тебя самого, – черты целого поколения, которые (по воле автора или без оной) ярко проявились в комедии.
«Вам не дались чины?»
Восприятие художественного произведения – суть игра в зеркала, при которой одним стеклышком является культура времени создания, а другим – наша собственная. Мы ловим солнечный зайчик, пущенный нам в глаза несколько столетий назад. При этом потомки могут увидеть в тексте нечто, не проявившееся ранее. В идеале утрата понимания сиюминутной реальности прошлого уравновешивается открытием новых пластов.
В описываемое время служба продолжала восприниматься большей частью общества как единственная достойная дворянина стезя. Неслужащий мужчина выглядел как бы и вовсе не мужчиной. Недаром возник анекдот, что слово «мужчина» имеет два корня: «муж» – супруг, отец семейства; и «чин» – место на служебной лестнице. Неуспех в данном вопросе грозил тотальным жизненным неуспехом. Неудачник по службе – неудачник во всем.
Грибоедов испытал подобную мораль на себе. Его карьера исключительно долго не складывалась. Он родился в старинной и состоятельной барской семье, первоначально имел те самые «тысячки две родовых», но позднее наследство сильно уменьшилось. Получил блестящее образование сначала дома, потом в Московском университете, прекрасно музицировал, знал пять европейских языков. В 1812 году записался в дворянское ополчение – в Московский гусарский полк. Участвовать в боях ему не пришлось: полк стоял в тылу – и это обстоятельство во многом определило дальнейший «по службе неуспех». Молодой человек получил чин корнета, оставался на военной службе до 1815 года, а потом, понимая, что продвижения ему, не воевавшему, не будет – все места заняты «героями» с орденами и наградным оружием, – вышел в отставку.
Если принять за дату рождения драматурга 1790 год, зафиксированный самим Грибоедовым в ответах на вопросные пункты Следственного комитета по делу декабристов, то герою в ту пору было уже 25 лет. Если ориентироваться на дату, указанную на надгробном памятнике вдовой поэта, – 1795 год, – то 20 лет. Нам первый вариант кажется предпочтительнее, так как он лучше согласуется с достоверно известным временем обучения в университете, куда Грибоедов поступил в 1806 году (16 лет) и окончил в 1808 году (в 18 лет). Принимая дату рождения по сведениям Нины Чавчавадзе, получим поступление в 11 лет и окончание в 13. Такое изредка могло случиться, но куда естественнее объяснить разнобой в датировках простительным желанием сорокалетнего мужчины, женясь на пятнадцатилетней девушке, скинуть себе пять лет.
Этот вопрос для нашего рассказа вовсе не посторонний. У Чацкого при ближайшем рассмотрении тоже окажется неопределенный возраст, чего мы коснемся ниже. Годы и соответствующее им социальное положение были в то время теснейшим образом связаны. В беседе с Молчалиным Чацкий настаивает на своем праве говорить, что думает по поводу любого текста: «Я глупостей не чтец, / А пуще образцовых». И то же – по поводу любого лица. Так, Фома Фомич, который «при трех министрах был начальник отделенья», удостаивается характеристики: «Пустейший человек, из самых бестолковых». А когда Молчалин, извиняясь тем, что «не сочинитель», отказывается судить о слоге Фомы Фомича, который в Москве «ставят в образец», поднимается вопрос о праве высказывать собственное мнение. И обнаруживается прямая связь чинов и возраста.
Молчалин:
В мои лета не должно сметь
Свое суждение иметь.
Чацкий:
Помилуйте, мы с вами не ребяты;
Зачем же мнения чужие только святы?
Молчалин:
Ведь надобно ж зависеть от других.
Чацкий:
Зачем же надобно?
Молчалин:
В чинах мы небольших.
В приведенном примере возраст и чин взаимозаменяемы. Молчалин вполне мог бы сказать: «В моих чинах не должно сметь…» Однако случалось, что годы шли, а чины не подрастали. Интеллектуально человек был способен судить о самых серьезных вещах, а получал в качестве возражения: «Не должно сметь… В чинах мы небольших».
Летом 1826 года П. А. Вяземский писал жене в Москву из-под Ревеля, куда вывез семью покойного Карамзина. Он подозревал, что его переписку вскрывают, и одно из посланий княгине Вере Федоровне завершил издевательским обращением к невидимым соглядатаям: «Я знаю, что вы не очень грамотны и довольно тупы по своей природе и что легко не разбираете вы ни руки моей, ни смысла моего… С глубочайшим высокопочтением имею честь пребыть вашим… (Что, бишь, вы? – превосходительство, или выше, или еще выше? Право, не знаю; но сами вставьте титла…)…всепокорнейшим слугою, князь Петр Андреевич сын Вяземский, отставной камер-юнкер и более ничего»[212]212
Бондаренко В. В. Вяземский. М., 2004. С. 237.
[Закрыть].
«Более ничего». Превосходительства или «выше» тупы и неграмотны, а человек, чьего почерка и смысла они не в силах понять, – ничто. В культуре первой четверти XIX века личность перестала быть соразмерна чину, не вмещалась в него.
Так и у Грибоедова. Он уже не ребенок, и чин корнета раздражал, если учесть, что некоторые сверстники, успевшие отличиться на войне, добрались до генеральства. Сделали карьеру буквально за два года. Например, Михаил Орлов, принимавший капитуляцию Парижа, или Сергей Волконский, расхаживавший по светским гостиным, закрывая плащом грудь, увешанную орденами, и шутя: «Солнце светит сквозь тучи».
Ни статьи на литературные темы, ни первые пробы пера в театре не затмевали вопиющего положения. Через год Александр Сергеевич поступил на службу в Министерство иностранных дел, приняв присягу одновременно с Пушкиным, Кюхельбекером и Горчаковым, только что закончившими Царскосельский лицей. Семнадцатилетние мальчики оказались на одной чиновной доске с человеком сильно старше их, и это тоже не могло считаться приличным.
Медленное продвижение карьеры – феномен известный и прежде. А. В. Суворов долго терпел безвестность, Г. Р. Державин много лет не мог выслужить первый офицерский чин. Никто из окружающих не подозревал, что один станет фельдмаршалом, генералиссимусом, а другой сенатором. Годы унижения не прошли даром и проявились в нестандартном поведении: Александр Васильевич подчас играл роль юродивого, а Гавриил Романович был известен крайней неуживчивостью. Но ни один не закончил жизнь трагически. Постепенный карьерный рост, законное первенство тех, кто «старее» по службе, до известной степени сглаживали углы в екатерининскую эпоху.
Начало XIX века – время быстрых, стремительных карьер. «Фортун», как называл их П. И. Пестель. В разговоре с К. Ф. Рылеевым представитель южан хвалил Бонапарта: «Вот истинно великий человек!.. Как он возвысил Францию! Сколько создал новых фортун! Он отличал не знатность, а дарования… При нем и мы все остались бы не в проигрыше»[213]213
Вестник Европы. 1866. Т. I. С. 178.
[Закрыть]. Мирное время, рутинная служба «фортун» не обещали. И люди, не успевшие к раздаче чинов, страдали приступами жестокого честолюбия.
От тоски они пускались в разгул. Столичная жизнь Грибоедова изобиловала кутежами и безрассудными выходками. Одна из них завершилась трагически. Два приятеля Александра Сергеевича – Шереметев и Завадовский – соперничали из-за балерины Истоминой, которую Грибоедов увез от одного и привез к другому в дом. Дуэль была неизбежна. Шереметев стрелялся с Завадовским, а Грибоедов с Якубовичем, завзятым драчуном, который и раздул дело. В результате Шереметев был убит. Якубовича как зачинщика сослали на Кавказ. А Грибоедов вскоре был вынужден отправиться служить туда по доброй воле. Его отложенная дуэль с «храбрым и буйным животным» состоялась уже в Тифлисе, будущий драматург был ранен в руку[214]214
Гордин Я. А. Дуэли и дуэлянты. СПб., 1997. С. 67–74.
[Закрыть].
Страшные события дуэли, без сомнения, повлияли на взгляды Грибоедова и заставили его сильно страдать душой. Но отъезд был связан не только с внутренним переворотом. Служба в столице после столь громкого скандала стала крайне затруднительной – рассчитывать на следующий чин не приходилось. Поэтому предложение отправиться на Восток было принято. В Персии, в «дипломатическом монастыре», как выражался сам Грибоедов, он провел два года, выучил персидский и арабский языки, а затем перешел «чиновником по дипломатической части» в штат главноуправляющего Грузией – Ермолова. Только тогда писатель получил желанный чин коллежского асессора (8-й класс по Табели о рангах), который в пьесе присвоен Молчалину.
Позднее Александр Сергеевич будет высоко отзываться об Алексее Петровиче: «Один из умнейших людей в России». Но назвать его службу при «проконсуле» Кавказа удачной тоже трудно. Ермолов был ревнив, делил окружающих на два сорта: «моя собственность» (порученцы) и «моя личная безопасность» (удальцы, лихие наездники), относя к первым Грибоедова, а ко вторым его старого неприятеля Якубовича. Он сам прекрасно писал и широко мыслил, ему почти не нужен был талант молодого дипломата. «Сардарь-Ермул… как камень, – жаловался Грибоедов одному из сослуживцев, – ему невозможно вложить какую-нибудь идею. Он хочет, чтобы все происходило от него и чтобы окружающие его повиновались ему безусловно». «Старик» часто беседовал с драматургом, но практически не поручал дел: «При Алексее Петровиче у меня много досуга было, и если я немного наслужил, так вдоволь начитался»[215]215
Цит. по: Эйдельман Н. Я. Быть может за хребтом Кавказа. С. 58.
[Закрыть].
Удача стала улыбаться Грибоедову уже при И. Ф. Паскевиче, женатом на двоюродной сестре писателя. Иван Федорович поручил ему «в заведование все наши заграничные сношения с Турциею и Персиею», а в письме министру иностранных дел К. В. Нессельроде жаловался: «Я нашел, что его здесь мало поощряли к ревностному продолжению службы, два раза он получил чин за отличие, когда уже выслужил срочные годы, других награждений ему никаких не было»[216]216
Там же. С. 29.
[Закрыть]. Александр Сергеевич находился при новом командующем во время войны с Персией 1826–1828 годов и на переговорах в Туркманчае. Ему же было поручено написать окончательный вариант мирного трактата, очень выгодного для России. Только к 1828 году Грибоедов достиг по-настоящему высокого положения – был назначен полномочным посланником, из надворного советника (7-й класс) сразу стал статским (5-й класс). И тут же, по дороге, в Тифлисе, женился на княжне Нине Чавчавадзе.
Этот брак был не только проявлением внезапно вспыхнувшей страсти. Он соединял Грибоедова узами родства с грузинской аристократией, что было важно в виду поданного на высочайшее имя проекта по созданию в Грузии Закавказской коммерческой компании наподобие Российско-Американской или Ост-Индской. Богатые семейства края вместе с крупными чиновниками и военными властями должны были выступать пайщиками, а для работы на чайных плантациях в Грузию, по мысли Грибоедова, правительство должно было переселить «несколько десятков тысяч» крестьян из России, поскольку местные жители не годились: «тут-то работа; но народ рабочий, издревле не учившийся работать». В данном случае правительство повело себя как «единственный европеец», и проект в дело не пошел[217]217
Там же. С. 115–128,147,174.
[Закрыть]. Возможно, Александр Сергеевич еще поборолся бы за него, но был убит в Тегеране 30 января 1829 года мусульманскими фанатиками.
Если рассмотреть жизнь драматурга как процесс карьерного роста – а именно так было принято смотреть на жизнь любого человека в описываемое время, – то она предстанет цепью неудач. И в финале, когда, казалось бы, заслуги оценены, высокий пост достигнут и семейное счастье улыбнулось, совершилась страшная катастрофа.
