355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ольга Елисеева » Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века » Текст книги (страница 25)
Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века
  • Текст добавлен: 18 марта 2017, 21:30

Текст книги "Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века"


Автор книги: Ольга Елисеева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)

Описание его внешности – карикатура на Максимилиана. «Он хорошо сложен, смугл и черноволос; ему на вид можно дать двадцать пять лет, хотя ему едва ли двадцать один год. Он закидывает голову назад, когда говорит, и поминутно крутит усы левой рукой». Любопытно и кольцо Грушницкого: «Мелкими буквами имя Мери было вырезано на внутренней стороне, и рядом – число того дня, когда она подняла знаменитый стакан». Такие надписи обычно гравировались на обручальных кольцах, с указанием числа свадебной церемонии.

Убежденный в том, что интерес дам достигается колкостями, Лермонтов, возможно, дразнил Мэри выходками вроде «1-го января». Печорин описал эту тактику: «А-га! – подумал я, – вы не на шутку сердитесь, милая княжна; погодите, то ли еще будет!.. Княжна меня решительно ненавидит… хочет проповедовать против меня ополчение; я даже заметил, что уже два адъютанта при ней со мной очень сухо кланяются».

На фоне истории Мэри и Макса новые краски добавляются к рассказу об известной дуэли Лермонтова с Эрнестом Барантом. Герцог Лейхтенбергский – сын Богарне, и вопрос об отношении поэта к французам, из-за которого разгорелась ссора, вовсе не был посторонним для посольства, куда Лермонтова пригласили на бал. Плох ли один Дантес или все его соотечественники? Возникал намек на Богарне, ставшего членом царской семьи.

Причина дуэли очень темна. Де, молодой Барант и Лермонтов ухаживали за одной дамой – княгиней Щербатовой. Де, Баранту дурно говорила о Лермонтове немецкая писательница Тереза фон Бахерахт… Однако в обществе циркулировали слухи, что противники дрались не из-за тех дам, чьи имена называли.

В «Герое…» Лермонтов и сам показал, как имя одной женщины оказалось закрыто именем другой. А отзыв Грушницкого после неудачной попытки поймать Печорина под окном Мери: «Какова княжна? А?» – следует считать за очередной выпад.

Однако литература не была бы литературой, если бы позволяла себе полные соответствия с реальностью. В повести Мери – лишь игрушка для отвода глаз публики. Точно так же, как Леонин в тексте Соллогуба – не полная калька Лермонтова. Мимолетные отношения поэта с «княжной» заставили их расстаться «врагами». Но встреться они через пять лет, когда муж надоест, и кто знает… На это намекал Печорин.

Неожиданный поворот

Сколько перьев было сломано, чтобы доказать, что Печорин вырос именно из русской почвы! Пройдут годы, и придется признать: герой – часть общеевропейской литературной традиции, всерьез затронувшей и Россию, однако не ею зачатой. «Этот скучающий чудак, – писал Владимир Набоков, – продукт нескольких поколений, в том числе нерусских; очередное порождение вымысла, восходящего к целой галерее вымышленных героев, склонных к рефлексии». Далее названы имена персонажей Руссо, Гёте, Шатобриана, Констана, Байрона, Пушкина, Нодье и Бальзака. «Соотнесенность Печорина с конкретным временем и конкретным местом придает, конечно, своеобразие плоду, взращенному на другой почве, однако сомнительно, чтобы рассуждения о притеснении свободомыслия… помогли нам его распробовать»[535]535
  Набоков В. В. Указ. соч. С. 433.


[Закрыть]
.

Примерно это же говорит доктор Вернер, в чьи уста Лермонтов вкладывал стороннюю характеристику персонажа: «Княгиня стала рассказывать о ваших похождениях, прибавляя, вероятно, к светским сплетням свои замечания. Дочка слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались героем романа в новом вкусе».

«Роман в новом вкусе», что это для времен Печорина? Не те ли «иностранные» тексты, которые, по словам императора, «портят нравы»? Сам герой назвал книгу, не попавшую в набоковский список. После рассказа о невинном поцелуе в щеку княжны Мери, которой сделалось дурно при переезде через горную речку, Печорин записал: «В ее движениях было что-то лихорадочное… Все заметили эту необыкновенную веселость. И княгиня внутренно радовалась, глядя на свою дочку; а у дочки просто нервический припадок она проведет ночь без сна и будет плакать. Эта мысль мне доставляет необъятное наслаждение: есть минуты, когда я понимаю Вампира».

Вампир – герой одноименного романа Джона Полидори, врача лорда Байрона. Он был написан в 1816 году на вилле Диодати на берегу Женевского озера, где путешественники – Мери и Перси Биши Шелли, Байрон и его врач – провели две недели взаперти из-за сильного ливня. Они читали вслух готические рассказы о призраках из книги «Фантасмагория» и договорились, что каждый попытается написать собственный. Перси создал «Убийство», Байрон – наброски к «Погребению», Мери – «Франкенштейна», а Полидори – «Вампира», который позднее послужил своего рода «мостиком» к роману Брема Стокера «Дракула»[536]536
  Кинг С. Пляска смерти. История литературы ужаса. М., 2001. С. 67.


[Закрыть]
.

Герой Полидори – романтический аристократ Рутвен соблазнял девиц и пил их кровь, поддерживая в себе жизнь «цветом чужой невинности». У Лермонтова полстраницы в рассуждениях Печорина посвящены этой теме: «Я часто себя спрашиваю, зачем я так упорно добиваюсь любви молоденькой девочки?.. Есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет! Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути, я смотрю на страдания и радости других только… как на пищу».

Роман Полидори стал очень популярен, хотя сам автор, как и подобает романтику, пустил себе пулю в лоб. Очень быстро европейская мода на вампиров проникла в Россию. Недаром Пушкин знакомит Ларину с подобной литературой:

 
Британской моды небылицы
Тревожат сон отроковицы,
И стал теперь ее кумир…
…задумчивый Вампир.
 

Соблазнился темой и Проспер Мериме: в его «Песнях западных славян» есть несколько стихов о «кровососах». Переводя их, Пушкин оставил без внимания предисловие. Однако тот, кто знакомился с текстом по-французски (а Лермонтов из их числа), узнавал рассказ «далматинской девушки», к которой ночью в окно влез вампир и укусил ее[537]537
  Эрлихман В. В. Дракула. М., 2013. С. 206–207.


[Закрыть]
. Эта сцена пародируется в «Герое нашего времени» любовным путешествием Печорина к Вере.

Заметна и перекличка с «Франкенштейном». Герой Мери Шелли Виктор винит себя в смерти людей, погибших от рук его чудовища: «Я убийца этих невинных жертв, они погибли из-за моих козней». А сам монстр задается вопросом: «Кто я? Откуда? Каково мое назначение?» – так часто повторяющимся в журнале Печорина. Критики порой находят в образе чудовища отзвуки трагедии «нежеланного ребенка» и «отвратительного потомства», каким чувствовала себя сама Мери[538]538
  Олдис Б., Уингров Д. Пикник на триллион лет. М., 2012. С. 45–47.


[Закрыть]
. Та же беда была и у Лермонтова. Ею, как мы видели, он щедро наделил своего героя. По отношению к «отцам-победителям» Печорины – потомство нежеланное.

Итак, типичный представитель «нашего времени» – романтический герой с головы до ног. Но Печорин действует в мире, заявленном как реальный. К концу 1830-х годов силы романтизма почти иссякли. Все «Гяуры» и «Корсары», все вампиры и призраки уже порядком надоели публике. Она хотела чего-то плоть от плоти текущего дня. И тут в России, с привычным опозданием, появился великий романтик, которого притягивала поэтика зла.

Его герой – «невероятный» и «испорченный», но страдающий. «Княжне начинает нравиться мой разговор, – замечает Печорин в дневнике. – Я рассказал ей некоторые из странных случаев моей жизни, и она начинает видеть во мне человека необыкновенного. Я смеюсь над всем на свете и особенно над чувствами: это начинает ее пугать». А уже говоря о Вере, которая его «поняла совершенно», удивляется: «Неужели зло так привлекательно?»

Не зло, а озлобленность, за которой можно угадывать тоску по пониманию. «Ей было жаль меня! – запишет герой о Мери. – Сострадание – чувство, которому покоряются так легко все женщины, впустило свои когти в ее неопытное сердце». Дальше с бедняжкой можно делать, что угодно. «Первое мое удовольствие – подчинять моей воле все, что меня окружает; возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха… Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, – не самая ли это сладкая пища… Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого».

Если хоть на мгновение поверить тому, что герой сам говорит о себе, он окажется существом инфернальным. Печорин точно дразнит недогадливых читателей: «Смешно подумать, что на вид я еще мальчик: лицо хотя бледно, но еще свежо; члены гибки и стройны; густые кудри вьются, глаза горят, кровь кипит…»

Ему приятно выставлять себя едва ли не Вампиром. Он уверен, что человеческая душа, оброненная ангелом на землю, извращается, пережив падение. Вспомним, что говорил Печорин Мери: «Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, – тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины».

Желание мучиться и мучить, издеваться, дразнить, поглощать чужие чувства, а с ними и жизненную силу свойственно злым духам. Эти качества так заметны в Печорине именно потому, что он заявлен как герой реалистический. Но по сути им не является. Перед нами романтический образ, погруженный в неромантическую обыденность.

Как выглядела бы повесть, если бы была написана в сказочном ключе? «Бэла» стала бы рассказом о случайной жертве. «Тамань», где герой встречает духа вод – ундину, которая едва не топит, а потом обворовывает его, – историей о временной потере способностей. «Княжна Мери» – о неудачной попытке восстановить силы за счет молоденькой барышни; и о том, как враги, узнав тайну героя, хотят умертвить его, но он выходит победителем. «Фаталист» – история о поимке другого волшебного существа, в роли которого выступает пьяный казак, зарубивший Вулича. Пленив его, Печорин как бы забирает чужие способности. Он снова прежний.

Кто такая Вера и почему, несмотря на случаи близости, герой не обретает силы через нее? В контексте волшебной сказки – это женщина, которая когда-то обратила Печорина. Он любит ее, но знает, что им предстоит расстаться. Вера прикована к старику и вскоре должна умереть. А герою даже нечем с ней поделиться! Мери остается недопитой, благодаря требованию брака со стороны матери. Жениться – значит войти под своды церкви, чего герой сделать не может. В перспективе, на персидских дорогах он все-таки совершит роковой шаг и погибнет.

Такое повествование было бы в духе стихотворных переводов Жуковского из немецких романтиков. Реализм Лермонтова «приписной», как крестьяне к заводу. Истинная красота его сочинения остается внятной только очень юным людям. Тем, кто в свободное от занятий время читает мистику. Интуитивно они ощущают родство текстов, но не всегда понимают, в чем дело. «Герой нашего времени», помимо прочего, может трактоваться и как первый в отечественной литературе неразгаданный роман о вампире. Пусть и о духовном вампире – сделаем эту уступку учебникам.

«Боже, как грустна наша Россия»:
Вместо эпилога

Слова Пушкина, произнесенные им после того, как Гоголь прочитал ему первые главы своих «Мертвых душ», как нельзя точнее передают ощущение, часто возникающее при чтении отечественной классики. Иностранные путешественники XVIII–XIX веков много писали о том, что по характеру русские склонны к созерцанию, меланхолии, даже тоске, объясняя эту особенность северным климатом: затяжной зимой и коротким слякотным летом.

Действительно, ни ласкового моря, ни зеленых пиний на фоне солнечного неба. Когда декабрист А. В. Поджио, уже после Сибири, посетил Италию, родину предков, он не мог понять, зачем дед покинул этот «благословенный, счастливый край». Ссылки на нищету и голод его не убеждали: в России хлеб достается труднее, а жизнь не в пример горше. Отсюда и склонность любую беду переживать как светопреставление, так ярко отразившаяся в национальной литературе.

Сохранилась реальная история, послужившая Гоголю отправной точкой для рассказа об Акакии Акакиевиче Башмачкине. Один из мелких столичных чиновников был страстным охотником на уток и мечтал купить английское ружье. Долго копил, наконец приобрел дорогую игрушку, отправился пострелять, но при залпе уронил штуцер в болото. После случившегося бедняга потерял аппетит, слег и чуть не умер от огорчения. Сослуживцы собрали деньги и купили товарищу точно такое же английское ружье.

Мало того, мемуаристика второй четверти XIX века сохранила истории о том, как император Николай I, встретив бедно одетого чиновника, снял с себя шинель и подарил ему.

Счастливый финал? Но из таких историй не смогла бы вырасти чеховская интеллигенция. Ни глубокого страдания, ни исторических обобщений, ни «печалования» о судьбе России подобный рассказ не дарил.

Между тем прототипы часто оказывались удачливее своих литературных воплощений. Будет слишком уничижительно считать, что некогда страдавшие и боровшиеся люди – только материал для создания вторичной, художественной реальности. Ведь именно они проживали ту самую повседневность, от которой Чацкий искал по свету, «где оскорбленному есть сердцу уголок». Возможно, прообразы героев дальше от читателя, чем персонажи текстов, но ближе к Создателю реальности первичной. А значит, и к прошлому во всей его полноте и неоднозначности.

Так, «princesse Moustache», княгиня Усатая, – Наталья Петровна Голицына, старая графиня в «Пиковой даме» Пушкина, – не только не умерла при загадочных обстоятельствах, но и годами деспотически правила семьей, не выделяла сыновьям их доли наследства, из-за чего Д. В. Голицын, уже будучи генерал-губернатором Москвы, просил императора повлиять на матушку: в противном случае ему не на что было устраивать приемы, соответствующие статусу.

Граф Андрей Петрович Шувалов, поделившийся чертами с лермонтовским Печориным, женился на дочери генерал-губернатора Кавказа Софье Михайловне Воронцовой (то есть все-таки выбрал «княжну Мери»), а в эпоху Великих реформ занимался организацией московского земства.

Петр Михайлович Волконский, отдавший эпизоды из своей биографии Андрею Болконскому, не погиб на полях сражений 1812 года, а стал начальником Главного (будущего Генерального) штаба, затем министром двора.

Женщины, которые подобно Анне Карениной, отваживались на развод и второй брак, не раз добивались семейного счастья. Графиня Лидия Арсеньевна Нессельроде, отчаявшись получить развод, уговорила отца, тогдашнего генерал-губернатора Москвы А. А. Закревского, разрешить ей венчаться вторично с князем Дмитрием Владимировичем Друцким-Соколинским и уехала с ним за границу. Младшая дочь Пушкина Наталья Александровна, чья сестра Мария подарила толстовской героине свой знаменитый «арапский завиток», развелась с первым мужем и позднее вышла за принца Вильгельма Насауского.

Никто из названных лиц не жил легко и безбедно. Княгиня Голицына потеряла горячо любимого внука Александра Строганова, которого убило ядром в битве при Краоне, и оплакивала его до гроба. Брак Шуваловых оказался несчастливым. Петр Волконский знал многие опалы, сопровождал Александра I в Таганрог и стал одним из хранителей тайны последних дней императора. Лидия Друцкая-Соколинская не добилась у императора Александра II разрешения приехать и похоронить отца. Наталью Александровну Пушкину первый муж от ревности избивал кучерским кнутом. Однако в жизни каждого из них заметны моменты торжества над судьбой.

Правда, два века назад преодоление трудных обстоятельств не считалось ценностью для культуры. Литературные же произведения отражают в первую очередь не саму эпоху, а мироощущение живущих в ней людей. Эти ощущения возникали отнюдь не на пустом месте, но были связаны с обыденностью опосредованно, через сложные культурные коды. Привыкнув судить время по его художественным отпечаткам, современный человек часто не улавливает этой особенности. Между тем разница между реальностью и ее восприятием существенна.

Как, например, выглядела бы Россия, где император раздает чиновникам шинели, Печорин служит в земстве, князь Андрей руководит Генеральным штабом, а Анна Каренина счастлива с Вронским и нарожала ему детей?

Непривычно? Шокирующе? Перевернуто с ног на голову?

Между тем среди тысяч лиц, которыми поворачивается к нам прошлое, есть и такой образ.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Портрет молодого человека. М. Л. Колокольников. 1780-е гг.
Портрет императрицы Елизаветы Петровны. В. Эриксен. 1754 г.
Серебряная монета, посвященная коронации императрицы Елизаветы Петровны. 1741 г.
Звезда и крест ордена Святой Екатерины 1-й степени. Середина XVIII в.
Коронационное платье императрицы Анны Иоанновны. 1731 г.
Д. И. Фонвизин. Неизвестный художник. XVIII в.
И. А. Дмитриевский в роли Стародума. Неизвестный художник. 1780-е гг.
Дорожная карета Петра I. Конец XVIII в.
Императрица Екатерина Великая. Внизу: собственноручная подпись
Сервиз столовый: тарелки, блюдо, соусник, чаша суповая. Фаянс. 1830-е гг.
Титульный лист собрания сочинений Вольтера. 1754 г.
Портрет княгини Е. Р. Дашковой. Г. И. Скородумов. 1777 г.
Портрет Н. И. Панина. А. Рослин. 1760-е гг.
«Букварь для употребления российского юношества». 1780 г.
Табакерка с изображением Камероновой галереи в Царском Селе. Конец XVIII в.
Мундир и мундирное платье Семеновского полка, принадлежавшие Екатерине II. 1760-е гг.
Екатерина II с семьей у памятника Петру I. Гравюра Ф. Сидо. 1780-е гг.
Русская наградная сабля ордена Святого Георгия Победоносца. Вторая половина XVIII в.
Табакерка с аллегорическим изображением А. Г. Орлова, возвращающего туркам пленных после Чесменской победы. Вторая половина XVIII в.
Портрет светлейшего князя Г. А. Потемкина-Таврического. И. Б. Лампи. 1791 г.
Чесменская битва. И. К. Айвазовский. 1848 г.
Портрет великого князя Павла Петровича. А. Рослин. 1772 г.
Вид на Каменноостровский дворец. Картина С. Ф. Щедрина. 1800-е гг.
Портрет графа А. Р. Воронцова. Г. Г. Шмидт. 1784 г.
Портрет графа П. А. Толстого. В. Л. Боровиковский. 1799 г.
Открытие памятника Петру І в Петербурге. Гравюра А. К. Мельникова с рисунка А. П. Давыдова. 1782 г.
Н. М. Карамзин. Миниатюра. 1790-е гг.
Вид Московского Кремля. Литография Л. П. А. Бишебуа. Первая четверть XIX в.
Парижские моды. Дамский журнал. 1790-е гг.
Парадный костюм и рединготы, принадлежавшие великому князю Александру Павловичу. Конец XVIII в.
Портрет молодой женщины с книгой. А. П. Брюллов. 1839 г.
Император Александр в образе Ангела мира. М. Э. Л. Виже-Лебрен. 1801 г.
Лизынька и Дашинька, дворовые девушки Львовых. В. Л. Боровиковский. 1790-е гг.
Медаль в честь бракосочетания великого князя Александра Павловича и великой княгини Елизаветы Алексеевны. 1793 г.
Бедная Лиза. О. А. Кипренский. Начало XIX в.
Вид Симонова монастыря со стороны «Лизина пруда». Литография с оригинала К. Рабуса. 1840-е гг.
Портрет А. Я. Охотникова. Неизвестный художник. 1804 г.
Портрет императрицы Елизаветы Алексеевны. Неизвестный художник. 1827 г.
Дворец на Каменном острове. Раскрашенная гравюра К. Шульца по картине И. Мейера. Фрагмент. Первая половина XIX в.
Портрет Кароля Станислава Радзивилла по прозвищу Пане Коханку. Миниатюра. 1780-е гг.
Крестьянка в тверском костюме. Неизвестный художник. 1840 г.
Портрет А. А. Олениной. П. Ф. Соколов. 1825 г.
Портрет И. С. Мальцева. П. Ф. Соколов. 1823 г.
Иллюстрация к комедии Грибоедова «Горе от ума». Д. Н. Кардовский. 1912 г.
Елизавета Алексеевна Паскевич. Неизвестный художник. Первая половина XIX в.
Иван Федорович Паскевич. Дж. Доу. 1822–1823 гг.
В комнатах особняка Гагариных. И. П. Брюллов. 1827 г.
Перо, которым Н. В. Гоголь писал последние поправки к «Мертвым душам»
Папка для бумаг А. С. Грибоедова и черновая рукопись комедии «Горе от ума»
Бюро из усадьбы Вяземских Остафьево. Конец XVIII в. По легенде, принадлежало Н. М. Карамзину
Дуэльные пистолеты. Франция. 1800–1805 гг.
Бал в Москве в конце 1820-х годов. Д. Н. Кардовский. 1913 г.
Граф Михаил Семенович Воронцов. Дж. Доу. 1822–1823 гг.
Графиня Елизавета Ксаверьевна Воронцова. П. Ф. Соколов. 1823 г.
Знаменский дворец близ Петергофа. Раскрашенная гравюра К. Шульца по картине И. Мейера. Фрагмент. Первая половина XIX в.
Портрет А. О. Смирновой (Россет). П. Ф. Соколов. Начало 1830-х гг.
Портрет князя П. А. Вяземского. П. Ф. Соколов. Начало 1830-х гг.
Портрет графа Александра Христофоровича Бенкендорфа с супругой Елизаветой Андреевной. Е. Ригби. Литография. 1840 г.
Кабинет Николая I на первом этаже Зимнего дворца
Император Николай I в театральном маскараде. Неизвестный художник. 1850-е гг.
Собственноручный рисунок Н. В. Гоголя к последней сцене комедии «Ревизор»
Герцог Максимилиан Лейхтенбергский. Неизвестный художник. 1841 г.
А. А. Монго-Столыпин. Акварель В. Гау. 1845 г.
Портрет великой княжны Марии Николаевны. К. П. Брюллов. 1837 г.
Великий князь Николай Павлович. Гравюра Е. О. Скотникова по портрету О. А. Кипренского. 1818 г.
Герой нашего времени. Иллюстрация М. А. Врубеля. 1890 г.
Портрет императрицы Александры Федоровны. К. Робертсон. 1851 г.

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю