Текст книги "На взлёт! (СИ)"

Автор книги: Ольга Голотвина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

IV. ОБРЕТЕНИЕ ВТОРОЙ ПАРЫ КРЫЛЬЕВ. Части 4-5

4

И начался базар...

Площадь... вся гудела, волновалась и двигалась, затопленная из конца в конец разноплеменной , многоязыкой, разноцветной толпой.

(Л. Соловьев)

До сих пор Дик Бенц считал Байхент невыносимо шумным городом. Но только теперь он понял, что настоящего шума он еще и не слышал!

Потрясенный, оглохший, потерявший дорогу франусиец пытался противостоять человеческому водовороту, который стиснул его и потащил куда-то вдоль торговых рядов.

Байхентский базар, город в городе, имел свою географию, с которой Дик не был знаком. Ряды, как улицы, мелькали перед ним – то красочное разноцветье ковров и тканей, то резкие запахи благовоний и пряностей. то дразнящие взор горы фруктов.

Франусийцу казалось, что все вокруг пытаются заговорить именно с ним, ведут атаку на его кошелек, который он предусмотрительно накрыл ладонью.

– Осторожнее, о благородный чужеземец, не раздави дыню! Едва ты подошел, она скатилась тебе под ноги. Она хочет, чтобы ты ее съел, о гордость своей семьи! И не раскололась, и не помялась... Купи дыню, чужестранец!

– Ай, какой халат!.. Не хочешь халат? Почему не хочешь?

– Красавец, эта парча наполнит счастьем сердца твоих жен! Возьми разные цвета, чтобы жены не передрались! Одна будет в желтом, как солнце, другая в синем, как небо, третья... Постой, куда же ты?..

– А не покупай! Совсем не покупай! Даром бери, как брату отдам! Просто подойди, посмотри, какие сапоги! Полюбуйся, примерь, я же сказал – даром отдам!.. Конечно, даром, разве же это цена за такие сапоги?

– Верблюжьи седла! Твой верблюд мечтал о таком седле! Во сне видел!

– Какой кувшин, а?! Ты видел раньше такой кувшин? Он не звенит, он поет!

– А, твой взор упал на этот ятаган? Я и в толпе увижу знатока. Твой взгляд блестит так, что отражается на стали! Приятно иметь дело с понимающим человеком. У тебя руки воина, они тоскуют по ятагану. Подойди, договоримся!

– Ай, пирожки, горячие пирожки! Нежные, как девичья щечка! Сам правитель такого не ел, а ты отведаешь! Поспеши, пока не остыли!

– Зубы деру без боли! Твердая рука, заговоренные щипцы! Чужестранец, в твоих очах я вижу боль! Подойди, сядь, открой рот...

В очах Дика Бенца была не боль, а смятение. И желание побыстрее выбраться из этого безумного места.

Птичий ряд. Многоголосое квохтание, перекрывающее даже людской гам. За плетеными загородками – черные, белые, рыжие, серые перья.

Дик загляделся на роскошных павлинов – до сих пор он о них только слышал, но узнал с первого взгляда. Налюбовался бы вволю, забыв даже о цели своего пути, но толпа оттеснила его от вольера с павлинами, прижала к низкой дощатой ограде, и лысый здоровяк в темном халате азартно спросил:

– На кого ставишь? На Удар Грома или на Черного Демона?

– Ни на кого не ставлю! – огрызнулся Дик.

Он уже понял, куда попал. Петушиные бои.

На родине Дика они были запрещены, потому что в древности петух был символом Франусии, священной птицей. А в Порт-о-Ранго Бенц видел однажды это зрелище на заднем дворе какого-то трактира. Не понравилось.

И сейчас его заинтересовали не птицы, а их владельцы, стоящие за оградой друг против друга. Дика удивило то, что одной из них была женщина – рослая костлявая старуха. Но ведь петушиные бои считались чисто мужской забавой?

– Время тянут, – недовольно сказал кто-то за спиной Дика. – Чтоб люди сделали побольше ставок.

Если те двое, за оградой, действительно тянули время, они делали это артистично.

– Мой Удар Грома – дитя пламени и вихря! – надрывался одноглазый толстячок. – Он рвется в бой, как грифон! Его клюв – копье, его шпоры – мечи. Он с первого удара убьет твоего цыпленка, женщина! Удар Грома – воин, хоть бери его в охрану правителя!

– Свари своего воина в лапше, тогда от него польза будет! – пронзительно отвечала старуха. – Мой Черный Демон скрывает под перьями железные мышцы! Я растила его как свое дитя – на вареном мясе, твороге, орехах! Его удары жестки, его атака беспощадна! Даже его тень устрашает врага!

Дик перевел взгляд на клетку, стоящую за оградой, но близко: протяни руку – и дотронешься.

Да, Бенц видел петушиный бой, но там дрались обычные петухи, какие царят в любом курятнике. Черная птица, сидевшая в клетке, не очень-то на них походила.

Туловище вытянуто вверх, словно петух пытался достать крышку клетки – да так и замер. На маленькой голове с грозным клювом нет ни гребня, ни сережек, зато надбровные дуги очень большие. Длинные ноги украшены железными шпорами.

Этот грозный птах из-за решетки из лозы глядел на Бенца – враждебно, дерзко, с вызовом. Словно хотел сказать: «Пришел поглазеть, как я буду убивать или умирать?»

– Удачи тебе, петух! – проговорил Бенц по-франусийски и принялся выбираться из толпы. Это удалось довольно легко, и вскоре Бенц свернул на другой ряд – гончарный.

Здесь было чуть спокойнее, народу было поменьше. Хотя торговцы и покупатели в полный голос обсуждали товары и цену, все-таки Дику показалось, что здесь и шуму не так много. Горшки не кудахтали и не кукарекали. Просто тихий уголок, где можно устроить себе передышку...

Это Дик зря так подумал.

Сзади словно вихрь налетел. Послышался грохот разлетающейся в осколки глиняной посуды и свирепые проклятья гончаров. Обернувшись, Дик увидел, как по горшкам и кувшинам, размахивая крыльями и хрипло кукарекая, несется Черный Демон. Ноги с железными шпорами крушили все на пути, а сзади орущей лавиной катилась погоня.

– Держи!

– Лови!

– Хватай!

Старый гончар, спасая свое добро, замахал руками:

– Прочь, отродье стервятника!

Отродье стервятника шарахнулось в сторону и метнулось прямо на грудь Бенцу. Чтобы спасти лицо от грозного клюва, Дик вскинул руки навстречу – и вцепился в трепыхающийся ком перьев.

– Вот он! – раздался рядом голос старухи, хозяйки петуха. – Хватайте, люди добрые! Это иноземный колдун! Он сглазил мое сокровище, дитя моей души! И хотел похитить! Стражу сюда, стражу!

Стража появилась так быстро, словно где-то поблизости поджидала, когда ее кликнут. Трое дюжих парней в коричневых халатах, с ятаганами на поясах, обступили Бенца. Старший из них, плоскомордый дюжий верзила, начал весело:

– Что вопишь, матушка Файзия? Улетел твой непобедимый орел? Так ведь поймали его! Чего голосишь, как в похоронной процессии?

Он повернулся к Дику... и вдруг добродушное выражение исчезло с его лица. Стражник подобрался, взгляд стал жестким. Он негромко сказал одному из стражников:

– За командиром, быстро!

А старуха, выхватив петуха из рук Дика, завопила еще громче:

– Правоверные, это колдун! Он встал возле клетки и произнес заклинанье на своем языке! И дверца клетки сама растворилась, а в мою благородную птицу вселился злой дух! Мой красавец покинул клетку и улетел!

– Ай, какое черное колдовство! – с опаской заговорили вокруг.

Толпа раздвинулась, давая дорогу статному, плечистому мужчине лет тридцати. На его горбоносом, смуглом, обрамленном аккуратной бородкой лице было написано, что он сейчас разберется самым тщательным образом и накажет кого попало.

– Что тут произошло? Петух? Вот этот? Файзия, горластая ты гиена, забери свою птицу и готовься развязать кошелек. Штраф за то, что плохо смотрела за Черным Демоном, и плата гончарам за перебитые горшки.

– Да при чем тут я? – вознегодовала старуха. – Мою птицу сглазили!

– Да, и твой кошелек сглазили тоже! – твердо ответил тот, кто был, судя по всему, командиром стражи. – Договорись с гончарами, не то придется тебе встать перед судьей!

Старуха замолчала и принялась кланяться. А командир обернулся к Бенцу – и Дик изумился ненависти, которая полыхнула в глазах халфатийца.

– А этого уведите и бросьте в яму! Позже я сам с ним разберусь.

Драться среди толпы не было смысла, и Дик пошел за стражей, размышляя на ходу:

«С чего он вызверился? Можно подумать, что я лично ему сделал что-то худое!»

5

Замок снаружи и суровый страж.

И узник в безнадежность погружен...

Отсюда выход только в небеса,

Глухие стены с четырех сторон.

( Хакани )

«Яма», куда стражники отвели Бенца, оказалась действительно ямой. Вернее, каменным колодцем, накрытым решеткой. Колодец располагался посреди мощного кирпичного сооружения – хоть штурмуй!

Стражники отобрали у пленника шпагу, сноровисто оттащили тяжелую решетку в сторону и велели Бенцу встать на широкую доску, к обеим концам которой были прикреплены веревки. Из ямы тянуло затхлой прелью, и становиться на доску Дику не хотелось. Но парень догадывался, что если он вздумает трепыхаться, его попросту сбросят в яму. Без всяких подъемных устройств.

Яма оказалась неглубокой – но до решетки не дотянуться. Стражники, с факелами в руках склонившиеся над ямой, крикнули, чтобы узник слез с доски и отошел к стене. В свете факелов Дик увидел на полу ворох соломы – и больше ничего.

Доску втянули наверх, с лязгом втянули на место решетку. Свет удалился, со всех сторон навалилась темнота.

Дик опустился на солому, обхватил руками колени и задумался о неожиданном повороте в судьбе.

Может, надо было попробовать удрать, пока стражники вели его по улице?

Ну да, удрать! В чужом городе, в чужой стране...

А сейчас, когда он сидит здесь, как мышь под ведром, у него осталась еще надежда. Остались две тонкие ниточки, которые могли оборваться.

Райсул. Он вернется на постоялый двор и примется искать своего капитана.

Командир стражников. Он обещал разобраться с пленником. Понять бы еще, что нужно от Бенца этому... этому бойцовому петуху!

А сейчас главное – не трусить и не ныть.

Бенц расправил плечи и усмехнулся так смело и дерзко, словно на него в этот миг смотрели женские глаза.

А что? И смотрели! Бенц не зря выбрал своей небесной хранительницей Риэли Насмешницу, богиню удачи. Сейчас ему было очень нужно ее покровительство, а Риэли презирала людей, падающих духом в трудный час.

* * *

Долго ждать не пришлось. Скоро свет опять просочился в ячеи решетки, наверху залязгало железо. Вновь вниз поехала доска – и теперь на ней стоял недавний знакомец с базара. Левой рукой командир стражи держался за веревку, в правой держал факел.

«Не трус, – отметил про себя Дик. – Сунулся в яму один – а ведь арестант не связан и не на цепи. Правда, у него ятаган и факел. Но я, пожалуй, смог бы отобрать у него этот факел и запихнуть ему в глотку или куда-нибудь еще».

Эта тайная похвальба помогла Дику собраться для серьезной беседы. И Бенц не вздрогнул, когда халфатиец рявкнул:

– Ты будешь запираться, презренный, или ответишь на мои вопросы?

– Не брал я петуха! – твердо ответил Бенц.

На миг стражник опешил. Уж не забыл ли он, из-за чего Дика арестовали?

Наконец рот, обрамленный черной бородой, изогнулся в жесткой усмешке:

– Мне нет дела до петухов. Отвечай, презренный: где ты украл браслет, который носишь на левой руке?

Теперь растерялся Бенц. Бросил взгляд на свое левое запястье:

– Почему – украл? Это моя вещь.

Командир взмахнул факелом. Пламя взметнулось у лица Дика.

– Лживый чужеземец, как ты заполучил то, что тебе не принадлежит? Если скажешь правду, избавишься от пытки.

Бенц постарался говорить спокойно. Не та была ситуация, чтобы дерзить.

– Сайхат, сын Шераддина, подарил мне этот браслет.

– Ого! – с издевкой отозвался стражник. – Ты даже знаешь имя того, кого обобрал? Но не знаешь, что такие вещи не дарят? – Голос его вновь стал свирепым: – С живого или с мертвого ты снял браслет?

– Сайхат подарил мне браслет за то, что я помог ему украсть невесту.

– Значит, не хочешь говорить правду. Что ж, палачи растянут тебя, как лягушку, и будут бить палками до тех пор, пока ты не сделаешься плоским, как старый ковер.

Стражник подал знак своим подчиненным, свесившимся над ямой. Те потянули веревки, поднимая своего командира.

Уже сверху, от решетки, стражник небрежно сказал:

– Сайхат, сын Шераддина, не женат. Я знаю это точно. Жди палача, шакал.

* * *

Ждать пришлось не очень долго, но за это время Дик успел много раз обругать себя за то, что не дал деру, когда его вели в тюрьму. Он-то надеялся, что глупое недоразумение с петухом будет быстро улажено. А оказалось, что петух был лишь поводом. У командира какие-то счеты с Бенцем из-за браслета.

Ясно одно: здесь никому ничего не докажешь. Если подвернется хотя бы мизерный шанс удрать – надо его использовать!

«Риэли насмешница, небесная циркачка, потешающая богов! Пошли мне хоть крошечную надежду, а уж я расстараюсь!»

Риэли, своенравная и злая богиня удачи, не осталась глухой к мольбе своего верного поклонника.

Когда стражники сдвинули решетку и спустили на веревках доску, Дик собрался и приготовился к броску. Едва голова показалась над краем ямы, Бенц огляделся, мучая отвыкшие от света глаза.

Снова этот командир... и какой-то старик в парчовом халате... и двое стражников... а главное – дверь нараспашку, свет прямо в глаза.

Перешагнув с доски на каменный пол, Бенц сделал вид, что споткнулся, подхватил доску и врезал ею ближайшему стражнику. Второго, загораживавшего дверь, просто смел с пути, вылетел во двор и...

И везенье закончилось.

Четверо стражников, ожидавших во дворе, сделали именно то, что и надо делать, если на тебя выбегает растрепанный, с бешеными глазами пленник. Навалились на чужака вчетвером. Бенц дрался, но добился лишь того, что ему подбили глаз, рассадили губу и выбили дыхание так, что он едва не потерял сознание. Отдышался уже в здании, куда торжествующие стражники его вернули и поставили перед стариком в парчовом халате.

Старик терпеливо выждал, когда Дик перестанет по-рыбьи хватать воздух ртом, и спокойно сказал:

– Сними браслет.

– Да берите, грабители, – пробормотал Дик. Привычно (научился уже!) пробежал пальцами по чеканному узору и сдернул с запястья украшение.

Старик обернулся к командиру стражи:

– Вот видишь, и секрет он знает... На колени!

Дик принял приказ на свой счет и хотел огрызнуться, но тут командир стражников, неумело подогнув ноги, опустился на колени и коснулся лбом пола.

Над ухом Дика резко выдохнул стражник. Видимо, от потрясения.

Старик поглядел Дику в глаза, сказал строго и серьезно:

– Если ты, чужеземец, вошедший отныне в нашу семью, считаешь, что тебе принесено мало извинений, я не убоюсь позора на свои седины и встану на колени рядом с моим сыном.

– Я... нет, не надо на колени... – Дик взял себя в руки и заговорил более связно: – Я готов счесть этот случай недоразумением и не держу зла.

Сын старика тут же поднялся на ноги и, взревев как лев, набросился на стражников. Дик не все понял в его гневном монологе, где упоминались гиены, шакалы, дети продажных женщин... но чего вникать-то? И так все ясно. Командир восстанавливает свой авторитет. И успешно восстанавливает: подчиненные стали серыми от страха.

Старик же, не обращая внимания на трясущихся стражников, сказал приветливо:

– О мой новый сын, посети наш дом! Рабыни приведут в порядок твой пострадавший наряд и нанесут целебную мазь на твои синяки и ссадины. А ты расскажешь нам о невесте, которую похитил мой младший сын Сайхат.

* * *

Почтенный Шераддин, сын Майсуна, оказался гостеприимным хозяином.

Служанки с поклоном принесли Бенцу парчовый желтый халат, а камзол, испачканный и порванный, унесли. Тут же было подано вино и сладости. Бенц ел мало: болели разбитые в драке губы и шатался зуб.

Старый Шераддин объяснил, из-за чего произошло недоразумение. К его старшему сыну Фархату, совершавшему обход базара, прибежал стражник и доложил, что схвачен некий чужестранец, на руке у которого точь-в-точь такой же браслет, как у благородного Фархата. Тот, беспокоясь за брата, у которого был такой браслет, отправил чужеземца в яму и принялся допрашивать. Словам про подарок и похищение невесты Фархат не поверил ни на просяное зернышко, и дело действительно могло дойти до палачей. К счастью, командир стражников решил сначала зайти домой, рассказать отцу об этом странном случае и позвать его на допрос подозрительного франусийца. Дома Фархат обнаружил семью в волнении. Оказывается, только что прилетел голубь с письмом, в котором Сайхат молит отца о благословении на брак с похищенной им чужеземкой.

Шераддин не сказал больше ни слова о содержании письма, и у Бенца появилось подозрение, что его проверяют.

Дик охотно выложил историю с похищением... ну хорошо, слегка подправленную. Скрыл, например, что он небоход – так, на всякий случай, ремесло-то в Халфате не из уважаемых, как говорится – хамар! Не сказал также, что гостил у коменданта порта под чужим именем. Зато всячески превознес и знатную спандийскую семью, глава которой занимает в Порт-о-Ранго высокий пост, и девушку, известную красотой, хорошим воспитанием и скромностью, которую можно упрекнуть лишь в одном: позволила своему сердцу попасть в плен к благородному чужеземцу.

Не стал Бенц рассказывать и о том, что Сайхат увез свою суженую на летучей шлюпке – это хамар! Незачем выкладывать строгому папаше такую подробность.

На вопрос Фархата, почему брат не мог прямо попросить свою избранницу у отца, Дик соврал, что родители на хотели отдавать свою жемчужину в дальние края – даже за такого достойного жениха, как Сайхат.

Шераддин кивал с довольным видом. Кажется, он уже свыкся с мыслью, что в их семью войдет чужеземка. А Фархат, хоть сначала сердито поглядывал на гостя, не в силах сразу забыть унижение, которому его подверг отец, понемногу оттаял и сказал, что похитить невесту – это доблесть, а похитить девушку в чужой земле – доблесть вдвое.

Потом Шераддин спросил гостя, что привело его в Байхент. Дик и тут не стал лгать – лишь немного сократил историю. Он рассказал, что его друга, знатного и достойного человека, оклеветали враги. Он, Дик Бенц, поклялся доказать, что клеветники лгут. И теперь ищет свидетелей, которые помогли бы очистить доброе имя его друга. Возможно, в этом ему помогла бы женщина по имени Фантарина Тоцци, которая вышла за халфатийского купца. Поэтому он, Бенц, вместе со своим спутником по имени Райсул, ищет Усмана, сына Усена, чтобы попросить у него дозволения поговорить с его женой.

Фархат оживился и сказал, что уж его-то стражники знают горожан – а если нет, то за что им, дармоедам, жалованье платить? Он сразу покинул застолье и отправился «потолковать с этими детьми ослиц».

А старый Шераддин послал слугу на постоялый двор – передать Райсулу, где тот может найти своего спутника-франусийца.

Явившись в особняк у площади Трех Грифонов, Райсул с удивлением узрел своего капитана, в роскошном желтом халате восседающего на высокой подушке. Благодушное выражение лица Бенца не вязалось с подбитым глазом и распухшими губами..

–Я узнал, что Усман, сын Усена, недавно умер, – сообщил Райсул, – но мне пока неведомо, что сталось с его вдовой.

– Знаю уже, – небрежно отозвался Дик. – Стражники рассказали. Родственники мужа отдали ее в Дом Зеркала прислужницей.

IV. ОБРЕТЕНИЕ ВТОРОЙ ПАРЫ КРЫЛЬЕВ. Части 6-7

6

Летом нам бассейн отраден плеском брызг!

Блещет каждая из впадин плеском брызг!

Томным полднем лень настала: освежись –

Словно горстью светлых градин – плеском брызг!

(М. Кузмин)

Райсул шел по родному городу и радовался, что улица Медников ведет его к тем воротам, через которые вчера в Байхент вошел их караван, а не на восточную окраину, где за Желтыми воротами, за городской стеной, его отец держал грифоний приют. Райсул не хотел видеть места, где мальчишкой бегал с друзьями. Это было бы тяжело.

Не сложись звезды в такой прихотливый узор, Райсул не вернулся бы в Байхент. Не стал бы мучить сердце воспоминаниями. Город детства. Город радости. Город, где душу впервые затронули женские глаза – ах, где она, та девочка с подведенными сурьмой бровями, чьей женой стала, сколько детей выносила под сердцем?

Но ярче памяти о детских играх и первых поцелуях пылало воспоминание о триумфе, о победе, о выигранных состязаниях в день свадьбы младшего сына правителя.

На грифоньи игры сошлись сыновья знатных и богатых людей – тех, кто мог позволить себе летать на крылатом пламени. Пришли дворцовые охранники – эти не покупали грифонов, им вручал грифонят-подлетков правитель, они сами обучали их под седло. И пришел Райсул – не знатный и не такой уж богатый, но преисполненный гордости, задора и высоких надежд. Ему повиновался Ярый Мрак, грифон редкой черной масти, крепколапый, широкогрудый и ширококрылый, весь – жилы, злоба и азарт. Гордость отцовского грифоньего приюта, лучший из лучших.

А ведь когда-то отец хотел избавиться от маленького, бескрылого еще грифоненка, предсказывая, что тот не смирится с уздой и седлом и будет одного за другим убивать всадников. Но Райсул уговорил отца рискнуть – и не пожалел об этом. Да, Ярый Мрак не стал добрее. В городе приходилось надевать на него смиряющую двойную узду на клюв и «варежки» на передние лапы, чтобы помешать набрасываться на прохожих. Зато как этот свирепый зверь слушался Райсула! Как понимал каждое движение всадника! Как не щадил сил в гонках!

А какой удивительный трюк он показал на тех незабвенных играх! Уже после гонок, на которых первыми пришли клюв в клюв Ярый Мрак и могучий рыжий Дух Битвы, была объявлена новая потеха. Благородная Сайбиби, ставшая в этот день супругой сына правителя, кинула с балкона на опустевшую площадь свой парчовый колпак и звонко крикнула: «Пусть его принесет мне всадник!»

И загомонила толпа, которую перед этим стражники оттеснили с площади на улицы и в проулки. И начали всадники один за другим снижаться над площадью, стараясь свеситься с седла и подхватить высокий, жесткий головной убор. Это было трудно, ведь сажать грифона нельзя, а всадник переносит вес на одну сторону. Некоторые грифоны теряли равновесие, начинали барахтаться, роняли всадников наземь – и толпа хохотала над неудачниками.

Райсулу никогда не удавался этот трюк. Каждый раз пальцы промахивались мимо вещи, которую надо было подхватить, да и падать доводилось. Когда дошла до него очередь, он опустил грифона низко-низко над площадью, чуть склонился направо – и увидел, как Мрак, умница Мрак, вытянул передние лапы, на которых сегодня не было «варежек», и стиснул в когтях алый колпак. Райсул тут же выпрямился в седле, поднял грифона, очень медленно полетел над площадью. Оказавшись над балконом, он громко крикнул: «Отдай!» Это первая команда, которой обучают крохотных грифонят. Услышав ее, Ярый Мрак разжал когти и уронил измятый колпак к ногам восхищенной Сайбиби.

Правитель, подозвав к себе Райсула, похвалил его за прекрасно обученного грифона и изрек повеление: принять юношу в грифоний патруль. Благодарный Райсул пал ниц перед правителем. А в толпе стоял отец Райсула и плакал от счастья, не пряча лица, потому что такие слезы не позорят мужчину...

Райсул тряхнул головой – зачем отравлять себя ядом счастливых воспоминаний? – и огляделся. Вот и площадь Цапли. А вот и цапля – мраморное изваяние над водоемом.

Райсул усмехнулся, вспомнив разговор с капитаном за ужином. Бенц удивился тому, что его соратник собирается подстеречь Фантарину у водоема. Разве в Доме Зеркала нет своего колодца?

Почему – нет? Обязательно есть. Колодцы в каждом дворе. Хочешь – мойся, хочешь – одежду стирай. Но к ближнему водоему прислужницы все равно придут.

Райсул объяснил капитану, что на Вайя-Ах, откуда пришли предки халфатийцев, всегда жарко и мало воды. Поэтому источники там священны. Здесь, на земле, которую подарил своим приверженцам пророк Халфа, воды много. Но отношение к ней осталось прежним. Халфатийцы знают, что вода воде рознь, грязные водоемы плодят болезни. Когда роют новый колодец, зовут мудрых старцев, чтобы те решили, годится ли вода для питья – или только для стирки.

А самые лучшие источники, с самой чистой и вкусной водой, заключают в мраморные чаши и объявляют собственностью города... да что там – сам город строился вокруг таких чаш! И старухи из Дома Зеркала ни за что не станут пить колодезную воду. Обязательно пошлют служанок к источнику!..

Сейчас, ясным летним днем, водоем был особенно хорош. В воде плясали солнечные лучи и отражалась лукавая белая цапля, изваянная умелым каменотесом. Впрочем, птице не удалось бы как следует разглядеть себя в воде: отражение колыхалось, расплывалось, дробилось под падающей в каменную чашу струей.

У мраморной цапли скопилась небольшая очередь – девушки и женщины. Для развлечения они дразнили единственного затесавшегося среди них парня-слугу с кувшином: мол, с чего это хозяева велели ему заниматься женской работой? Или в доме нет ни одной женщины? Так не пора ли хозяину жениться? Пусть придет к источнику, вот тут сколько невест!

А вокруг, в тени домов, сидели на корточках мужчины, негромко переговаривались, без азарта бросали игральные кости или лениво вырезали что-то из дерева. Вроде бездельничали... а на самом деле поджидали в засаде, эти волки, подкарауливающие овечек!

Обычай не запрещал предложить женщине поднести до дома кувшин. Водоемы были лучшим местом для знакомства. Поэтому даже самые скромные девушки, идя за водой, причесывались и надевали хотя бы простенькие украшения.

И сейчас женщины и девушки не торопились домой, где их ждали скучные домашние заботы. Да, можно не ждать, пока придет черед подставить сосуд под струю, можно зачерпнуть прямо из мраморной чаши... но кто же так делает? Самая чистая вода – та, что падает сверху. А ожидание не было скучным: горожанки сплетничали, смеялись, часто и охотно брызгали друг на друга водой. Иногда у водоема вспыхивали целые водяные сражения – о, для забавы, конечно, для забавы! Не для того же, чтобы привлечь внимание этих глупых мужчин, которые таращат на них глаза!

Как любил когда-то Райсул эти встречи у источника, эту воду, взлетающую над женскими ладошками, этот смех, который сладко отзывается в душе... Он почти забыл об этом – леташ, парусный мастер, контрабандист. А теперь воспоминания перечеркнули всю жизнь за Хребтом Пророка. Смыли, словно пригоршней воды из источника...

Райсул присел у чьего-то крыльца и стал ждать. Да, он не знал в лицо никого из прислужниц Дома Зеркала – и не надо. Райсул высматривал ту, у которой с пояса будет свисать веревочка с привязанной к ней деревянной рамкой без зеркала – в знак того, что когда-нибудь, в старости, эта женщина сможет, если будет на то воля Единого, носить у пояса зеркальце на цепочке.

Вряд ли за водой придет именно Фантарина. У мудрых старух не одна прислужница. Но можно будет дать женщине денег, чтобы она вызвала иллийку на улицу...

Но Райсулу повезло.

Вот мужчины рядом заинтересованно вскинули головы: ага, идет женщина с открытым лицом! Замужние ходят или в вуали, или в платке, закрывающем все, кроме глаз. А девицы и вдовы лица не прячут, позволяют себя выбирать, словно спрашивают: кто ты, мой будущий супруг?

Фантарину Райсул узнал сразу – и не только по шраму на щеке.

Вдова купца Усмана была одета скромно: черные шаровары и широкая коричневая кофта, которая должна была спрятать грудь... как же, спрячешь такую! А походка!.. Каждый шаг иллийки вытряхивал из встречных мужчин мысли о будничных заботах и об оставленных дома женах.

Райсул с ухмылкой подумал, что если бы в Байхенте падшие женщины, как в странах за Хребтом Пророка, ловили мужчин на улицах, а не поджидали их в домах веселья, то они бы вереницей пошли за Фантариной по пятам, подражая ее движениям и учась так зазывно покачивать бедрами.

С досадой отогнав нескромные мысли, Райсул быстрым взглядом проверил: да, пустая рамочка у пояса, шрам на щеке – и поднялся на ноги.

Одновременно с ним поднялся чернобородый мужчина, шагнул к красавице...

И остановился, потому что путь ему преградил Райсул.

Мужчины замерли, глядя друг другу в лицо. Сидевшие в тени «охотники на овечек» оживились, заинтересованно уставились на соперников.

Рука чернобородого скользнула к поясу, к рукояти ножа. Райсул повторил этот жест, глядя на противника с холодным гневом. Этот взгляд был тверже клинка.

– Сядь, почтенный, отдохни, – сказал Райсул ровно. Этому голосу когда-то подчинялся Ярый Мрак, свирепый грифон.

И дрогнул, попятился бородатый халфатиец, отступил к стене, вновь сел на корточки, поджидая дичь, которая будет ему по зубам.

Райсул выждал, когда бородач отойдет подальше, и обернулся к Фантарине. Та как раз начала наполнять кувшин и была всецело поглощена этим занятием. Какая-то ссора? Между мужчинами? Из-за нее? Ах, бросьте, станет ли она обращать внимание на такой вздор? Это ниже ее достоинства!

Райсул улыбнулся и учтиво сказал:

– Позволь, красавица из сновидений, я донесу твой кувшин!

* * *

– «Орел Эссеи»? Да, служила на нем. Пастушкой. И пропажу сундучка помню. Но с какой стати я буду копаться в прошлом? Допрашивали меня уже, ну и хватит!

Райсул и Фантарина шли медленно: Дом зеркала стоял недалеко от водоема, а разговор затеялся интересный. Это вам не уличное ухаживание. В больших темных глазах Фантарины поблескивал интерес... и жадность, чего уж там, жадность!

Райсул не стал сулить женщине груды золота. И уговаривать не стал. Сказал почтительно:

– И впрямь, красавица, зачем тебе копаться в прошлом? Ты хорошо живешь. С утра до ночи ты трудишься на мудрых старух, хранящих зеркало пророка. А когда годы согнут твою спину и покроют морщинами лицо, ты сама станешь хранить зеркало. Или не станешь. Прислужниц много, мудрых старух только три.

Слова метко попали в цель, больно ударили. Женщина даже остановилась, задохнувшись от ярости.

– Верно говоришь! Когда Усман меня вез сюда, чего только не обещал... а пришлось стирать тряпки этих старых ворон! А всё его родня, чтоб им сдохнуть!

– Ты не стой, красивая, ты иди, а то на нас прохожие смотрят... И думай головой. Хочешь до смерти воду таскать?

– А если вам выложу, что знаю, какая мне польза? Денег дадите? А на что мне здесь деньги? Замуж уже не выйти, Дом Зеркала женщину до смерти держит.

– А хочешь в Иллию, да?

– Ну! Я еще не состарилась, найду себе мужчину.

– Так и нам ни к чему оставлять тебя в Халфате. Вот расскажешь ты нам, что знаешь про похищение свадебных подарков. Вернемся в Иллию, поведаем об этом – а нам скажут: вы все выдумали! Нам нужна свидетельница.

Фантарина задумалась, соображая.

– Кое-что я знаю, да... Подарки я не крала, бояться мне нечего. Если увезете меня с собой – ничего не утаю. Но рот раскрою только на иллийской земле.

– Если бежать, то завтра. Знаешь ведь, какой завтра день?

– Знаю, а толку-то?.. Старые вороны возьмут всех прислужниц с собой в шествие. Для пышности. И не отойдешь от них никуда.

– Да? Это хуже. Тогда придется бежать сегодня. Вечером. А завтра в толпе выведем тебя из города.

Фантарина Тоцци оказалась женщиной решительной. Ответила сразу, без охов и ахов:

– Тогда вечером встречаемся у водоема. Я снова приду за водой. – И с запозданием сообразила: – Но ты не сказал главного: сколько мне заплатят?