Текст книги "Летающее счастье"

Автор книги: Ольга Чайковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

На улице стало подтаивать, и капель днём то и дело барабанила в ледяную воронку у крыльца. Дни стояли такие ясные, что больно было глазам.

Снег сразу осел, из-под него потекло, а потом он распустился огромными лужами, пробежал сверкающими ручьями и ушёл в землю.

Лес долго ещё был недоступен – в нём стояла вода. Потом потеплело, и земля просохла, но у меня было много работы, – мы никак не могли отправиться в путь. Потом наш папа собирался в командировку, его нужно было провожать.

И вот, наконец, был назначен день похода – воскресенье.

Мы с нетерпением ждали этого воскресенья, тем более что давно уже не разговаривали с нашими зверями, а нам, как вы сами понимаете, было о чём поговорить друг с другом. Накопились у нас. за это время темы для разговоров.

– Не ходите, – вдруг сказала бабушка.

– Да что ты, всё давно просохло, – ответили мы.

– Мне почему-то не хочется, чтобы вы ходили, – продолжала она, но тут же очень смутилась и прибавила что-то насчёт того, что погода действительно прекрасная и что такую погоду не следует упускать.

Она была в замешательстве. А мы не обратили на это никакого внимания.

Ах, зачем мы не обратили на это внимания! Почему не прислушались к её тревоге!

Только мы вышли за город, и Ральф сказал:

– Уф! Наконец-то!

Он воскликнул: «Уф!» – и пустился огромными кругами по полю, развевая уши и хвост.

День был ликующий. На небе ни облачка, горячо сияло солнце, грея нас сквозь прохладный воздух. Такой это был великолепный день, когда горячее солнце светило через прохладный свежий воздух.

Жаворонки в небе сходили с ума, падали и взвивались, до краёв наполняя небо своими трелями и звоном.

А по полю огромными кругами носился красавец Ральф, и время от времени до нас доносилось издали его «Наконец-то!».

Как только мы немного очнулись от изумления и счастья – так неожиданно хорош был день! – мы окружили Ваську и приступили к нему с вопросами: что делал? Где и как жил?

– Правда, что ты, негодяй, отнял у людей комнату? – спросил сын.

Васька равнодушно оглядывался по сторонам, ровно не слышал. Даже на небо – и туда посмотрел.

А правда, что ты был пианистом? – спросила я.

– А к нам на урок географии! – закричала дочь. – Это ты приходил к нам учителем географии?

– Зачем жареных мышей жрал? – крикнул, проносясь мимо, Ральф.

Кот тронулся в путь, ничего нам не ответив.

Может ли это быть?! Он в самом деле не умел больше разговаривать?!

Нам хорошо шагалось в тот день! И хорошо смотрелось! Наш путь мы уже отлично знали – через берёзовую рощу к осиннику, потом через поле, по краю которого высятся большие дубы. Осенью они стояли облаками тяжёлого червонного золота, а сейчас листья на них были ещё невелики. Дуб распускается всех позднее.

Дальше мы вышли к речке, которая вьётся внизу, прошли некоторое время вдоль неё, перешли её по высокому мостику и на том берегу устроили привал.

Это легко так сказать – сперва роща, потом поле, потом речка. Мы сделали не меньше двенадцати километров, прежде чем дошли до того места, где рассчитывали остановиться.

Это, как и в первый наш день, была поляна, покрытая земляничными листьями. Но тут посередине стоял пень.

Всего лишь пень? – скажете вы.

Да, но зато какой это был пень!

Он давно прогнил изнутри и стал вазой для лесных трав, проросших в его середине. Стенки его от времени стали серебряными и сейчас, прогретые солнцем, казалось, звенели.

Это был не пень, а целое царство!

Его насквозь просновали муравьи – он был весь в чёрных дырочках. Его исползали разные жучки и божьи коровки, облепило крылатое радужное население. Все они, как видно, прилетели и приползли сюда погреться на солнышке.

А вокруг цвела жёлтая мать-и-мачеха на коротких мохнатых ножках. Мы нашли даже несколько лесных фиалок. Они еле держались на тонких стеблях, словно собирались отлетать.

И опять же я не стану описывать, как мы разжигали костёр, как раскладывали провизию, как обедали. Дошло, наконец, дело и до сказки.

– Что это мы с вами всё время говорим про жуликов, воров и обманщиков? – сказала я. – Надоело, правда?

– Совсем не всё время, – возразил сын. – Сказка про сэра Ланселота говорила совсем о другом.

– Но, кстати сказать, твой Ланселот тоже нарушил слово, – возразила дочь, которая, как вы, должно быть, уже заметили, была неизменной спорщицей.

– Ну это он просто вспылил! – сказал сын.

– И хотел прихвастнуть, – ехидно возразила дочь. – Знаешь, как хвастают?

– Оставим в покое сэра Ланселота, – вмешалась я. – Он, конечно, нарушил клятву. А сейчас я хочу рассказать вам о верности.

– Только, пожалуйста, – вдруг очень вежливо сказал кот, – если можно, пусть там никто не превращается в кошек.

– Ура! – закричали мы хором. – Он заговорил!

– Я не понимаю, – так же сдержанно продолжал кот, – почему все обязательно превращаются в кошек? Почему не в кур?

– Васенька! – ответила я. – Ты же знаешь, мировая литература очень любит котов. Может быть, это потому, что они такие красивые?

Мне всё-таки хотелось сказать ему что-нибудь приятное. Ведь он уже так много в жизни перенёс!

– А ты рад, что ты снова с нами? – спросила дочь.

– Рад, – благонравно ответил кот. – Рад.

– Почему же ты до сих пор с нами не разговаривал?

– Во-первых, – с достоинством сказал Васька, – я был занят размышлениями. А во-вторых… – Разговаривая, он теперь явно подражал нашему папе. – А во-вторых, полон рот шерсти был. – И Васька сплюнул на сторону. – Вылизывался, вылизывался, аж мутить стало.

– Костёр гаснет, – сказал Ральф.

Начался спор, кому идти за хворостом.

Надо вам сказать, что к вечеру всё у нас как-то пошло шиворот-навыворот – наверно, потому, что мы с непривычки устали. Всё-таки это был первый поход после длинного зимнего перерыва.

Дело не только в том, что никому не хотелось вставать и идти за хворостом. Почему-то у всех испортилось настроение.

– Павлик, – сказала я, – пожалуйста, сходи за хворостом.

– Почему именно я? – спросил Павлик. – Кстати, раньше это я был командиром походов. А теперь…

– Я схожу! – сказал, вскакивая, Ральф.

– Нет, пойдёт Павлик, – настаивала я.

Павлик, как нарочно, заупрямился и стал доказывать, что работал больше всех, когда разводили костёр. Еле-еле удалось мне послать его вместе с Ральфом. Вернулся он очень хмурым.

– Ох, кажется, я расскажу сейчас другую сказку, – сказала я, – совсем не ту, которую хотела. И в ней не будет ни кур, ни котов, зато будет прекрасный осёл.

ОБ ОСЛЕ И О ВЕРБЛЮДЕ

По бескрайней горячей пустыне медленно шёл караван. Двугорбые верблюды шагали один за другим, звеня колокольчиками. Песок раскалился так, что в нём можно было печь яйца. Люди погибали от зноя и жажды. И даже верблюды уже еле шли.

Вдруг вдали показался оазис – деревья, трава и ручей. Верблюды прибавили шагу. Вода! Вода! Люди и животные кинулись к воде!

Всю ночь караван отдыхал в оазисе, а наутро отправился дальше.

Но один верблюд не смог подняться и отправиться в путь. Он лежал под градом ударов, он был болен, и силы покинули его. Хозяин каравана подумал, что верблюд всё равно сдохнет, и решил его бросить.

Караван ушёл, и верблюд остался один. Он лежал на боку и был не в силах даже щипнуть немного той травы, на которой лежал. Целый день и целую ночь лежал он без движения.

А наутро еле повернул голову и запёкшимися губами сорвал несколько травинок. Потом ещё несколько.

Потом поднял голову и стал есть.

Силы его прибывали с каждым часом, наконец он встал на свои шаткие ноги и доплёлся до источника. Вода вернула ему бодрость.

И стал он жить в прекрасном оазисе, пить прозрачную воду ручья, есть сочную траву и сладко спать. Шкура его теперь лоснилась, и стал он красавцем верблюдом, если только верблюда можно назвать красавцем.

А главное, он был наконец свободен!

И вот однажды вдали раздался звон колокольчиков – это шёл другой караван, состоявший на этот раз из ослов. Наш верблюд, заслышав шаги животных и крики погонщиков, поскорее спрятался в глубине оазиса. Он боялся, что его найдут, снова нагрузят тяжкой кладью, снова станут бить.

Караван остановился в тени деревьев. И представьте себе, тут произошло точно то же самое – один из вьючных ослов не смог встать, сколько его ни били. И его тоже бросили издыхать. И он тоже отлежался, дополз до источника. А потом наелся, напился и встал на ноги.

Таким образом в оазисе оказалось два обитателя, которые, конечно, очень скоро должны были встретиться.

Весёлый, гладкий, сытый осёл теперь часто гулял вместе с таким же весёлым, сытым и гладким верблюдом.

Они были свободны!

Но всё-таки нужно помнить, что оазис этот лежал на самом караванном пути, а значит, сюда снова могли прийти люди и поймать обоих. Тогда конец их свободе и счастью.

Однажды, когда они вдвоём гуляли по прекрасной зелёной поляне, осёл вдруг поднял уши.

– Бубенцы! – сказал он. – Наши! Да, я не ошибся! Так звенят только бубенцы нашего каравана!

– Бежим! – взволнованно сказал верблюд. – Бежим спрячемся в чащу, чтобы нас не нашли.

Но осёл вдруг пришёл в ослиный восторг.

– Наши ослы идут! Наши ослы идут! – кричал он. – Ах, как я рад! Мне хочется петь от радости! Мне хочется плясать!

– Замолчи, проклятый осёл! – стонал верблюд. – Они тебя услышат! Неужели ты скучаешь по тяжёлым тюкам и палкам погонщиков? Замолчи!

Но осёл продолжал реветь во всё горло:

– Как я рад! Как я счастлив! Я хочу петь! И я буду петь!

Напрасно бедный верблюд умолял его замолчать. Осёл ревел всё громче и громче.

Погонщики услышали его рёв, отправились на поиски, а через некоторое время поймали и осла и верблюда.

Осёл радостно ревел.

Верблюд стоял и плакал.

А потом? Потом караван отдохнул, верблюда и осла нагрузили, как и других, и даже больше других, потому что они были сильнее, и снова начался путь по раскалённой пустыне. Длинный, тяжкий путь под ударами погонщиков.

Верблюд шёл следом за ослом.

– Ну как, доволен, проклятый осёл? – говорил он. – Да ниспошлёт аллах все беды на твою ослиную голову! Теперь нам с тобой до смерти таскать тюки и терпеть побои!

– Го-го-го! – загоготал осёл. – Я совсем не собираюсь таскать эти проклятые тюки! Теперь-то я знаю, что нужно делать. Вот посмотри.

И он лёг.

Сперва погонщики подумали, что осёл споткнулся. Но он не вставал. Они принялись осыпать его ударами. А он не вставал.

– Что это с ним? – удивился хозяин каравана. – Такой жирный, здоровый осёл! Жалко бросать! Видно, он заболел.

И хозяин велел разгрузить осла и распределить его ношу среди других животных.

Но осёл и тут не встал.

– Взвалите его на верблюда, – сказал хозяин, – дотащим его до какого-нибудь города, а там я его продам.

И осла взвалили на спину верблюда. Того самого, с которым он был в оазисе.

Верблюд шёл, нёс проклятого осла и плакал.

– Из-за тебя я потерял свободу, несчастный дурак! – говорил он. – А теперь вот приходится тащить тебя самого.

– Зато лично я нисколько не устану, – издевался осёл. – Что касается меня, то лично я обязательно освобожусь.

Пустыня кончилась, а караван всё шёл и шёл. Наконец на пути его встретилась река. Через реку был мост, но такой узкий, что по нему можно было идти только в одиночку. Один за другим вступали на мост ослы. Дошла очередь и до верблюда.

Добредя до середины, он остановился.

– Ах, как мне весело! – сказал он вдруг.

– Иди скорей вперёд, не то мы упадём в воду! – сердито закричал лежащий у него на спине осёл.

– Ах, нет! – ответил верблюд. – Мне очень весело. Я хочу сплясать!

– Так пляши, пожалуйста, только на берегу! – завопил осёл.

Но верблюд принялся со всей присущей ему грацией танцевать тут же на мосту.

– Ой, ой, – орал осёл в ужасе, – я утону!

– А, вот как! – засмеялся верблюд. – А помнишь, как я умолял тебя не петь?

– Зачем вспоминать то, что было! Мне тогда захотелось запеть, и я запел…

– Ну, а теперь мне захотелось плясать, и вот я пляшу!

Верблюд так лихо прыгал на мосту, что доски под ним стонали и ломались.

– Но ведь и ты со мной потонешь!

– Ну и что ж? Из-за тебя я потерял свободу, а жить в неволе уже больше и не могу, и не хочу. Да и другим ты не станешь вредить.

И верблюд взвился на дыбы.

Раздался страшный треск досок, и он вместе с ослом рухнул вниз. Тучей поднялись брызги, потом пошли по воде сильные круги, а потом и они исчезли.

* * *

– Никуда не годная сказка! – раздражённо сказал сын. – Зачем было верблюду погибать – не понимаю! Сбросил бы осла в воду – и всё!

– Они были привязаны друг к другу крепкими верёвками, – пояснила я.

А Валя вдруг заплакала – ей было жаль верблюда. В самом деле, до чего горько сложилась верблюжья судьба!

– Опять костёр гаснет, – сказал кот.

Да, костёр угасал. Уходить из лесу ещё никому не хотелось, и снова начался спор о том, кому идти за хворостом.

– Вот что, – сказала я решительно, – мне это надоело. Пожалуйста, никаких споров. Валя с Павликом идут за хворостом, мы со зверями остаёмся и следим за тем, чтобы костёр не потух.

Мы остались у костра: я, пёс и кот. Кот подполз поближе к огню и лежал, не открывая глаз. Я подбрасывала в костёр оставшиеся веточки. Ральф сидел рядом со мной, свесив уши.

– Я хотел с вами поговорить, – сказал он вдруг.

Я с удивлением взглянула на него.

– О нашей бабушке, – пояснил он. – Она очень волнуется.

Да, конечно, теперь я и сама вспомнила её слова, а главное, то, каким тоном они были сказаны. И совсем уже нехорошо стало у меня на душе.

– Ты что-нибудь знаешь, пёс?

– Тише, – ответил он и оглянулся: не идут ли дети. – Кое-что.

Васька лежал с закрытыми глазами.

– Тот парень, – сказал Ральф, – которого наша бабушка… Ну да вы знаете про туфли… Так вот дядька этот– я его встречал, от него отвратительно пахнет – всё время вертится около нашего дома. И бабушка это знает. Когда они встречаются, он прячется за угол и оттуда высматривает. Я вижу это из окна.

– Ну и что же тут такого? Как видно, это он её боится, а не она его.

– В том-то и дело, что всё не так просто. Вот Васька вам расскажет. С тех пор как Васька стал… был… ну, словом, он и сейчас по старой памяти вместе с Кудлатычем подходит к пивному ларьку, просто так, по привычке: пиво ему больше уже не нравится, но ему нравится слушать тамошние беседы. Васька, расскажи.

– Знаю я его, – сказал Васька.

– Кого?

– Да парня этого с разными бровями. Я с ним ещё тогда познакомился, когда сам человеком был.

– Ты расскажи толком, – вмешался Ральф. – Шура ничего не знает.

Ах вот как, между собой они называют меня просто Шурой.

Васька не спеша повернулся на живот и протянул лапы, потягиваясь, впиваясь когтями в землю.

– Парень, у которого наша бабушка… украла туфли, решил, что она сделала это нарочно, так уж ловко заранее придумала его одурачить. Ведь это надо понять: до сих пор ни один человек на свете его обмануть не мог, он сам всех обманывал, и вот теперь такой позор впервые в жизни. В его глупую пьяную башку запала идея – отомстить. А тут ещё Павлик с Валей как увидят его на улице, так и смеются – вспоминают про туфли. От этого он прямо как бешеный становится.

– И как он там ещё говорил, – вмешался Ральф. – «Эта старуха…»

Ему, как видно, неловко было продолжать.

– «Эта старуха, – хладнокровно продолжил кот, – жить, говорит, на свете не будет. Она, говорит, у меня со страху помрёт. Я, говорит, хоть целый месяц буду её караулить и всё же подкараулю».

Я с удивлением увидела, что глаза Васьки вспыхивают.

– Это ещё не всё, – заметил пёс. – Вы помните, Павлик сказал, что к нему пристал Славка, а он Славке врезал?

– Конечно, помню, – ответила я, и сердце моё заныло.

– Так вот, он сказал вам не совсем…

– Не совсем правду?

– Да, дело было не так. На улице к Павлику подошёл этот верзила… Я хотел прыгнуть из окна, но окно было закрыто. Я уж лаял, лаял, да что проку! Схватил он Павлика да и давай трясти. Павлик еле вырвался, а уж о чём они говорили и чего требовал от него этот тип, не знаю.

– Значит, он меня обманул, – тихо сказала я.

– Вы же знаете, какой он у нас самолюбивый, – возразил Ральф. – Он и вовсе не стал бы рассказывать про эту встречу, да ссадину нужно было объяснить.

– Боже мой, боже мой! – только и повторяла я. – Но почему же бабушка ничего мне не сказала?

Ральф смотрел задумчиво.

– Ну, во-первых, она и сама не всё знает, во всяком случае, не понимает всей опасности. А во-вторых, я думаю, что тоже из самолюбия. Да, представьте себе, это так. Наша бабушка врач, хирург, была на фронте, под бомбёжками работала – я ещё щенком был, помню, лежал у вас на руках и слушал, как бабушка рассказывала, – всю жизнь никого не боялась, и теперь ей очень не хочется бояться какого-то небритого типа. Понимаете? Не хочется бояться. И уж тем более не хочется об этом говорить.

Нет, я всегда знала, что Ральф умён, но что такая умница…

– И мы оставили её одну!

– Я думаю, что ничего страшного тут нет, – ответил Ральф. – В дом этот дядька ни за что не полезет, он прячется по углам, днём его вообще нечего бояться. Но вот вечером нашей бабушке из дому выходить нельзя. Сегодня-то вы не беспокойтесь, она никуда не пойдёт. Я сам слышал, как она говорила об этом соседке.

– А как же… – начала я.

Но он перебил меня:

– Тише.

В самом деле, возвращались дети, волоча по земле сухие ветки.

Костёр снова взвился трескучим пламенем, но мне уже не хотелось, чтобы он разгорался. Мне не терпелось вернуться домой.

«Нужно же быть такими чурбанами, такими бесчувственными брёвнами, – думала я. – Бабушка чем-то взволнована, просила нас остаться, к тому же и папы нет дома, она одна…»

Еле дождавшись, чтобы костёр прогорел, я велела ребятам растащить головешки, залить их водой… И вот, наконец, мы отправились в обратный путь.

…Когда мы вернулись, бабушка была дома и, несмотря на позднее время, ещё не спала. У меня сразу отлегло от сердца. Ну, слава богу! Бабушка была дома, да к тому же ещё и очень весёлая. Тёмные глаза её так и блистали.

Оказывается, она приготовила ребятам подарки. В магазине неподалёку продавали детские шапочки, тёплые, пушистые шапочки, за которыми даже стояла очередь. Бабушке они так понравились, что она выстояла эту очередь (целый час, не меньше) и теперь с нетерпением ждала нас, чтобы торжественно эти шапочки вручить. Она даже испекла к нашему приходу блинчики (и даже не сожгла их).

Она стояла посередине комнаты, румяная, белоснежно-седая, очень красивая, и в каждой руке высоко держала по шапочке. Одна была розовая, другая голубая. Обе с помпонами – пушистые шарики на длинных шнурах свисали набок. Шерсть и в самом деле была прекрасная, но фасон…

Я взглянула на детей и поняла, что дело плохо. Они стояли рядком, исподлобья глядя на шапки.

Да, конечно, им эти шапки совсем не подходили. Павлик носил мужественную ушанку, которую, как вы уже знаете, сдвигал на нос. У Вали была строгая спортивная шапочка.

Помпоны, которые купила бабушка, может быть, и были хороши на детях пятьдесят лет тому назад, но сейчас, конечно, выглядели бы странно, по крайней мере, на таких больших ребятах. Уже не первый раз наша бабушка, которая не очень-то хорошо себе представляла нынешние вкусы и моды, покупала совсем не то, что нужно.

Но неужели же мои дорогие дети не сообразят, как им поступить?!

– Умираю! – сказала дочь и сделала глупое лицо.

– Валька! – сказала я, но было уже поздно.

– Вы что думаете, я стану это носить? – спросила она. – Пусть Павлик носит, если ему нравится.

Павлик смотрел угрюмо и наливался краской.

– Я не грудной младенец, – сказал он.

Некоторое время бабушка стояла, всё так же высоко в руках держа шапки, розовую и голубую, а потом опустила руки – сразу стало видно, что они дрожат, – и вышла из комнаты.

– Вы с ума сошли! – зашипела я, так чтобы бабушка нас не слышала. – Сейчас же пойдите к ней, извинитесь за грубость и скажите спасибо!

– А что, разве мы опять должны говорить неправду? – громко и не стесняясь заявила дочь. – Если мы сейчас ей не скажем, завтра она что-нибудь другое, ещё хуже купит.

– Зачем и покупать, если не умеешь, – вставил сын.

Они думали только о шапках! Только о шапках и о собственном удовольствии! А о том, каково-то сейчас нашей бабушке, они совершенно не думали!

А ведь мы им в своё время всё объяснили – помните историю с грибным пирожком? Они прекрасно знали, как в подобных случаях поступают. Отлично знали!

Тут мне показалось, что тихо открылась и закрылась входная дверь.

– Ральф! – позвала я в тревоге.

Ральф кинулся в переднюю, вернулся, и по его отчаянным глазам я поняла, что бабушка ушла из дома.

– Негодяи! – закричала я детям. – Она ушла из-за вас!

– Ей же ни в коем случае нельзя выходить одной ночью на улицу! – воскликнул вдруг Ральф, и это был первый случай, когда он заговорил дома человеческим языком.

Оттого, что он заговорил, я ещё больше испугалась.

– Не смейте выходить! – приказала я детям, бросаясь в переднюю.

– Мы с тобой! – отчаянно взмолились они.

– Не смейте! – ещё громче приказала я.

Уж очень они были мне тогда противны.

Но как раз в эту минуту снова заело замок, и я никак не могла с ним справиться. Ральф стонал и метался, я трясла дверь, силясь повернуть ручку, и думала, что сойду с ума. Наконец замок вдруг щёлкнул легко и повернулся как масленый, – мы выбежали на улицу.

Здесь было тихо и пусто. Тишина показалась страшной. Ральф кинулся направо – ведь он же по запаху находит след, – я за ним.

В эту минуту с забора мягко спрыгнуло что-то – это был кот Васька, который помчался впереди меня, задрав хвост.

– Он идёт следом, – успел шепнуть мне кот, и я поняла, что он говорит про бабушкиного врага.

К этому времени наш город уже спал, и прохожие попадались редко. Я поняла, что бабушка решила идти ночевать к своей подруге – хирургической сестре, и, признаться, от этого испугалась ещё больше: там начинались тёмные переулки и был один совсем скверный пустырь. Только бы успеть до пустыря!

Вот как всё это тогда выглядело. Где-то тускло освещённой улицей шла наша бабушка. Я не видела её, но мне нетрудно было её себе представить. Она была у нас молодец, но шаг её был уже неверный, и стала она немного сутулиться. Она шла и ничего не подозревала.

За нею, держась в тени заборов, следовал бандит. Он, конечно, тоже знал про тёмные переулки и про пустырь, рассчитывая подойти к бабушке именно там. Как всегда, он был пьян, и в голове его, как всегда, было мутно, но, к сожалению, он твёрдо держался на ногах.

Бабушка уже шла в конце улицы, а в начале её летел Ральф. За ним меховыми прыжками нёсся Васька. Поотстав от них, бежала я (хорошо, что я была в кедах, а не на каблуках!). За мной на порядочном расстоянии – они боялись меня догнать – бежали мои дети, которые ничего не понимали.

Мы пролетели улицу и свернули в переулок. Наконец я увидела бабушку – она как раз выходила на пустырь и быстро обернулась, услышав, что сзади кто-то идёт. До сих пор, занятая своей обидой, она ничего не видела и не слыхала.

От забора отскочил человек и преградил ей дорогу.

Ральф взревел во всю силу своих лёгких – его лай страшно разнёсся по пустым улицам.

Я видела, что бабушка повернулась прямо лицом к нападавшему на неё человеку и даже сделала шаг к нему. Бедная наша бабушка! Она была очень храбрая и не привыкла отступать. А он занёс свою подлую руку – грязную, здоровенную и тяжёлую.

В этот миг Ральф кинулся между ними.

Но ещё до того, как Ральф кинулся между ними, на голове у бандита оказалась меховая шапка – совсем такая, какую носили в ту зиму наши мальчишки, – меховая шапка, сдвинутая на самый нос и не дававшая глядеть. Только эта шапка ещё и шипела, ещё и впускала когти – спереди в щёки её владельца, а сзади в его шею.

С громким воем человек этот побежал не видя куда, но шапки сбросить не мог. Она по-прежнему шипела и царапалась.

Ральф нёсся следом, время от времени впиваясь в бегущие ноги.

А бабушка отошла к забору и прислонилась к нему. Мы с детьми к ней подбежали.

– Ребята, – сказала она, – что-то мне совсем худо, ребята.

И мы еле успели её подхватить.