Текст книги "Летающее счастье"

Автор книги: Ольга Чайковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Послушай меня, великий государь, – говорил визирь, – ты считаешь Абу-Гассана мудрецом, а он сущий невежда. Он даже читать не умеет. Я сколько раз замечал: принесут ему письмо, а он тотчас же завязывает глаза, словно бы они у него болят, и просит прочесть кого-нибудь другого. Он обманщик.

– Но почему же тогда он всё так отлично предсказывает? – возразил шах.

– Этого я объяснить не могу, но я твёрдо знаю, что Абу-Гассан нас обманывает. Прошу тебя, государь, устрой ему последнее испытание.

– Хорошо, – сказал шах, – пусть завтра все соберутся на берегу моря, там мы испытаем ещё раз его искусство.

На следующий день шах с придворными, среди которых были и великий визирь и Абу-Гассан, верхом прибыли на берег моря.

Была прекрасная тихая погода. Светило солнце, море едва плескалось. Берег был пустынен, ни одного человека, только рыбаки неподалёку закидывали сети.

– Мой мудрый Абу-Гассан, – сказал шах, – ты знаешь, как я тебя люблю. Но я люблю и своего великого визиря, а он говорит, будто ты нас обманываешь. Пусть разрешится этот спор. Визирь задаст тебе вопрос, а ты на него отвечай, подумав.

– Пускай, – беспечно ответил Абу-Гассан. – Пускай спрашивает.

В это время рыбаки стали тянуть из воды сети.

– Скажи нам, – молвил великий визирь, – что сейчас поймают рыбаки в свои сети?

– А голубя, – так же беспечно ответил Абу-Гассан, нисколько не подумав, – белого голубя с выколотым глазом.

Рыбаки вытянули сеть, но в ней билось несколько рыбок. Никакого голубя не было.

Некоторое время все молчали.

Потом шах вдруг рассмеялся. За ним рассмеялся великий визирь и все придворные. Поворотили они коней и уехали, оставив Абу-Гассана одного.

Грустный ехал по берегу Абу-Гассан. Он понял, что всё пропало и шах больше ему не поверит.

Вдруг он заметил, что из-под копыт его коня вырвалось какое-то странное существо и помчалось по полю. Оно не походило ни на человека, ни на зверя, ни на птицу, оно было бесцветно и бесформенно, и он никак не мог его разглядеть. Но почему-то изо всех сил гнал коня и кричал:

– Стой! Стой!

Странное существо не останавливалось.

– Стой! – кричал Абу-Гассан, нахлёстывая взмыленного коня, однако крики его были напрасны.

И вдруг существо это само остановилось.

Абу-Гассан еле осадил коня, соскочил на землю и стал разглядывать, что же это такое. Но даже и теперь никак не мог разглядеть, потому что оно темнело и светлело, то и дело меняло цвет и форму, переливаясь всеми красками.

– Кто ты? – спросил Абу-Гассан с непонятным для него страхом.

– Я твоё счастье, – ответило существо.

И вдруг Абу-Гассан увидел, что оно плачет.

– Почему же ты плачешь, моё счастье? – спросил он, ещё больше испугавшись.

– Потому что у меня больше нет сил, – ответило счастье.

И стало оно рассказывать:

– Ах, Абу-Гассан, вспомни свою жизнь. Ты разорился, и стало тебе плохо. Я повело тебя по дороге, где лежал мешок с серебром. Я думало, что ты с пользой потратишь его и поправишь свои дела. А ты стал гадальщиком. И как же ты гадал! Персу на базаре ты сказал какую-то глупость, но я и тут тебя выручило, приведя перса к его лошади. Когда тебя заперли во дворце, я заставило тебя бросить книгу в ту стену, где был спрятан перстень. Но потом! Что ты придумал потом! Бежать голым по улице, врываться в тронный зал, хватать шаха за уши! Что может быть нелепее! Спасая тебя, я летело как сумасшедшее и еле успело сломать потолок над троном! Но уж потом… Боже мой! Какие глупости делал и говорил ты на каждом шагу! И как трудно мне было исполнять все твои дурацкие «предсказания»! И чем больше я тебе помогало, тем нахальнее ты становился. Возьми хоть сегодняшний случай: рыбаки тянули сеть. Кажется, чего проще – назови водоросли, назови какую-нибудь морскую рыбу! Мне всё было бы легче. Так нет – белый голубь, да ещё с выколотым глазом! Ну скажи, пожалуйста, откуда мне было взять белого голубя с выколотым глазом?!

– Не покидай меня, моё счастье! – взмолился Абу-Гассан.

Но странное существо помчалось по полю и исчезло вдали, прежде чем Абу-Гассан успел снова вскочить на коня.

Так навсегда покинуло Абу-Гассана его счастье.

* * *

– Какая печальная сказка! – промолвила дочь.

– Её можно было бы назвать сказкой о бедном обманщике, – сказала я. – Жаль, кота нет, некого воспитывать. Кому же мы теперь объясним, в чём смысл этой сказки?

– Ну, тут даже Васька и тот бы понял, в чём дело. Абу-Гассан сам виноват, вот почему и убежало от него его счастье, – сказала дочь.

– Он же не хотел врать, – возразил сын. – Его злая жена заставила.

– Значит, он был трус! – закричала дочь. – Вот будет у тебя злая жена, ты, что же, тоже станешь её во всём слушаться?

Сын помедлил немного – видно, представлял себе в это время свою злую жену.

– Ну и что же, – ответил он, – зачем она его заставляла, тем более если знала, что человек слабовольный? И люди кругом виноваты.

– В том-то всё и дело, – подхватила я, – ведь он всем говорил, что неграмотен, всех убеждал, но ему, бедняге, не верили. Это очень страшно, когда ты говоришь правду, а тебе не верят.

– И счастье виновато, – вдруг сказал Ральф своим глухим голосом.

Признаться, такая мысль мне не приходила в голову, несмотря на то что сказку эту я знала с детства и не раз её рассказывала.

А в самом деле: бедному Абу-Гассану каждый день твердили, что он великий гадальщик, а тут ещё все его предсказания, даже самые невероятные, сейчас же исполнялись; конечно, ему и самому стало казаться, что есть в нём таинственная сила и что ему открыто будущее. Исполняя все его предсказания, счастье совсем задурило ему голову, а потом само же от него и убежало.

– А он где был? – настаивала дочь. – У самого-то у него была голова на плечах?

Но тут стал накрапывать дождик. Пока он капал редкими каплями, мы собирали пожитки, а когда он припустил сильнее, мы залезли под огромную ель, чьи лапы лежали чуть ли не на самой земле.

Под ёлкой было сухо, дождь никак не мог сюда пробиться, но зато очень весело шумел сверху, так что по всей ели шёл его шум.

Стало прохладно; мы сидели, прижавшись друг к другу, – никому не хотелось, чтобы на дождик высунулась нога или плечо. Под елью было темно и славно; ребятам тут так понравилось, что они сказали:

– Останемся тут жить.

И ещё:

– Расскажи сказку…

Но сказок я больше рассказывать не стала, потому что дождь вдруг кончился и мы по мокрому, сверкающему, весёлому лесу отправились домой.

– Я уверена, что, как только мы придём, – сказала дочь, – первым, кого мы увидим, будет Васька.

Но она ошиблась.

Васька не пришёл ночевать.

Он не пришёл и на следующий день.

И на следующий тоже.

Мы спрашивали у дворника Кудлатыча, не видел ли он кота, но и Кудлатыч ничего о нём не знал.

Я смотрела на Ральфа. Он отвечал мне серьёзным взглядом, но не говорил ничего. Дома он со мной никогда ни о чём не разговаривал.

Всё-таки мы перегнули. Всё-таки мы его, Ваську, слишком много воспитывали.

Ещё не раз мы были в лесу, и я рассказывала своим ребятам и Ральфу – он оказался великим охотником до сказок – разные занимательные истории. А кота всё не было.

Уже проходило лето, уже детям моим скоро нужно было идти в школу, а о Ваське не было ни слуху ни духу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Я сидела и печатала на машинке – в том и заключается моя работа, что я печатаю на машинке.

Мои дети тоже немного научились печатать. Больше всего им нравится вставлять в машинку бумагу. В самом деле, соберёшь несколько белых листов бумаги, переложенных чёрной копиркой, засунешь в машинку вниз головой, повернёшь ручку валика, и они – раз! – выскакивают с другой стороны его, причём у них немного ошалелый вид.

Постойте, вы же не знакомы ещё со всей моей семьёй. Пора познакомиться.

Детей моих вы знаете – это отличные дети, я их очень люблю. У них, как и у всех детей на свете, есть свои недостатки. Валя, я об этом уже говорила, она очень вспыльчива и взрывается, как мина незамедленного действия. Я видела, как она однажды, рассердившись на Павлика, гонялась за ним по двору с тазиком в руках. Она была красна от злости, растрёпана и всё норовила ударить посильнее. Ужас! А вообще-то она, представьте себе, очень добрая и если не «пылит», то с ней легко договориться.

А Павлик? Павлик, как я тоже вам уже говорила, человек серьёзный и положительный. Я за ним знаю только один недостаток, впрочем, и сам он о нём знает не хуже меня: любит он немного прихвастнуть. Представьте себе, ужасно стесняется, когда хвастает, но всё же, бывает порой, никак не может удержаться.

Ещё когда он был маленьким – лет четырёх, не больше, – я застала однажды его во дворе: он с чрезвычайной важностью рассказывал ребятам, что наш папа на нашей собственной даче собственными своими руками сделал маленькую железную дорогу, электричку с красными и синими вагончиками. А надо вам сказать, что дачи у нас нет и никогда не было. К тому же папа наш, хотя он и очень умный, не умеет толком даже вбить в стену гвоздь; обычно дома это делала я, а теперь это делает сам Павлик. У нас, например, то и дело заедает замок, особенно когда нужно быстро выйти, и папа боится этого замка больше, чем мы все.

Если Павлику случится прихвастнуть, кто-нибудь из нас обязательно говорит: «Карлсон, который живёт на крыше».

Помните книгу о Карлсоне, который живёт на крыше? Однажды в комнату шведского мальчика Сванте Свантесона прямо в окно влетел маленький толстенький человечек, похожий на директора. Он мог летать, потому что на спине у него был моторчик, а на животе кнопка: стоило её нажать, начинал работать крошечный пропеллер и Карлсон летел. Это очень весёлый человечек, обжора и сластёна, а главное – безмерный хвастун.

«Я лучший в мире специалист по паровым машинам!» -заявляет он, а игрушечная паровая машина в руках лучшего специалиста тут же с грохотом взрывается. Увидев маленького ребёнка, он заявляет: «Я лучшая в мире нянька!», а ребёнок в его руках орёт как резаный. Заходит речь о картинах, и Карлсон сразу же сообщает, что он «сам рисует на свободе». «Я рисую петухов и маленьких птиц, – говорит он. – Я лучший в мире рисовальщик петухов». На самом же деле всё, что он может нарисовать, – это крохотного красного петушка, похожего на козявку.

Однажды – это было дома – мы с ребятами обсуждали, почему это Карлсон всё время хвастает.

– Потому что у него характер такой! – сказала дочь.

– Во-первых, – сказал наш папа, проходя через комнату, – это не ответ, потому что за ним сейчас же станет другой вопрос: почему же у него такой характер? А во-вторых…

Папа у нас толст и насмешлив.

Он не только толст и насмешлив, но ещё и очень умён. У него точный инженерский ум, он любит в разговор вносить порядок и потому всегда говорит: во-первых, во-вторых…

– А во-вторых, – продолжал он, – вы посмотрите, чем он хвастается, этот Карлсон. Может быть, тогда вы и поймёте, почему он это делает…

Стали мы смотреть, чем хвастается Карлсон. Помните, в самом начале, едва познакомившись с Малышом, Карлсон заявляет, что он красив, умён и в меру упитан.

Ах, если бы на самом деле он был красив, разве он стал бы об этом говорить?

В том-то всё и дело, что он мал ростом и очень толст. А хочется ему, конечно, быть высоким и стройным.

– Правда, он мог бы не есть столько сладкого, – сказал сын, – тогда и животик у него стал бы поменьше.

– Многого от него хочешь, – ответила я. – У него совсем не тот характер. И всё же этот животик, как видно, сильно его огорчает. Вот он и убеждает всех, что он красив и в меру упитан. Не толст, нет, просто в меру упитан.

Карлсону хочется всё делать лучше всех, а на самом деле он ничего делать не умеет. Ему хочется рисовать прекрасные картины – ну, например, великолепных, ярких петухов, – а получается у него крошечный петушок, похожий на козявку. Если говорить правду, мне Карлсона всегда немного жалко.

И Павлика тогда мне было жалко. Я отлично поняла, почему он сочинил про железную дорогу. Он так о ней мечтал, так ясно себе представлял её, что ему – ведь он был ещё совсем маленький – начало казаться, что она у него и в самом деле есть. А если её и нет, то пусть ребята подумают, что она есть. К тому же ему очень хотелось иметь такого папу, который мог бы сделать электровоз, – так хотелось, что он не удержался и бессовестно нахвастал.

Павлик у нас совсем не похож на Карлсона: он не толстый, не ленивый, не врунишка. И хвастается он, конечно, куда меньше, но всё-таки порою это с ним бывает. И в таких случаях мы сейчас же хором кричим:

– Привет! Ты лучший в мире рисовальщик петухов!

Или:

– Ты лучший в мире внук! Привет! Ты лучшая в мире нянька!

«Привет!» – с таким возгласом всегда появляется Карлсон.

Мы настолько задразнили бедного Павлика, что он теперь слово боится сказать. Пожалуй, даже уже и слишком.

– Сынок, – говорю я ему, – если тебе так уж хочется похвастаться, ты давай похвастай немножко. Ничего.

Но оказалось, что хвастать, когда это тебе разрешают и даже просят тебя об этом, не так-то и хочется.

Тем не менее он очень самолюбив и чуть что – сейчас же краснеет и насупливается. Все мы это очень хорошо знаем, а Валька, противная девчонка, даже нередко этим пользуется. Особенно в споре. Обидит его чем-нибудь – Павлик тотчас же надуется и замолчит; вот и получается, что спор выиграла она.

Итак, вы знаете уже почти всю нашу семью, осталось рассказать только о бабушке, папиной маме.

Она у нас очень добрая и красивая – у неё белоснежные волосы и тёмные блестящие глаза, какие бывают не у всякой молодой женщины.

Она у нас очень образованная и при этом довольно рассеянная. Однажды с нею произошёл такой случай.

Поскольку она очень добрая, она решила к нашему приходу сделать особенно вкусный ужин. А поскольку она образованная, она при этом читала книжку.

Когда мы пришли домой, наша бабушка была на кухне. О том, что она готовит нам вкусный ужин, мне было рассказано по телефону, а я дорогой рассказала детям, какое удовольствие нам предстоит.

Итак, когда мы пришли домой, наша бабушка была на кухне. Она читала книгу, стоя у плиты, а на плите в высокой сковородке под крышкой что-то жарилось.

– Готов ужин? – спросила дочь, которой всегда больше всех хотелось есть.

Бабушка с гордостью на нас посмотрела и величественно подняла крышку.

На сковородке в полном одиночестве и совершенно чёрная, в дыму и чаду, шипела вилка.

Боже мой, как мы хохотали! Как была сконфужена бедная бабушка! А всё потому, что она была не только добрая, не только образованная, но ещё и рассеянная.

Не подумайте, пожалуйста, что если наша бабушка жарила вилку, то она ничего не умеет делать. Как раз наоборот. Она у нас врач, и не просто врач, а хирург; всю войну она работала во фронтовом госпитале. Ох, как им было трудно! С неба летели фашистские бомбы, от них дрожала и взрывалась земля, но никто – ни врачи, ни сёстры – не отходил от операционного стола.

Бабушка редко нам об этом рассказывает, зато в нашем городе живёт её помощница, хирургическая сестра; уж она-то нам об этом обо всём не устаёт рассказывать. От неё мы знаем, что бабушка наша, тогда ещё прямая и черноволосая, делала необыкновенно смелые операции.

А теперь она уже на пенсии. Она и сейчас могла бы прекрасно работать, но у неё начали дрожать руки, правда еле заметно. Но если у врача дрожат руки, даже еле заметно, ему уже операций делать нельзя.

Когда бабушка слышит про хирургов или операции, у неё в глазах тоска.

Впрочем, её и теперь то и дело зовут к больному, даже ночью к нам стучат, и она тотчас вскакивает, надевает пальто прямо на халат и бежит. Уж она-то знает, как нужно в таких случаях торопиться…

Итак, я сидела и печатала на машинке, когда прибежали мои дети.

– Ма! – закричали они, наперегонки врываясь в комнату. – Послушай!

Я ещё ни разу в жизни не видела их такими взволнованными. Они застряли в дверях и толкались – каждый хотел прибежать первым явно для того, чтобы рассказать мне какую-то потрясающую новость. В этой борьбе Павлик даже подставил ножку, и Валя полетела на пол. Но ссоры не произошло, напротив, ребята повалились оба и долго хохотали, не в силах вымолвить ни слова.

Я ничего не могла понять.

– Умираю, – еле дыша, сказала Валя; ей всё-таки удалось высказаться первой. – У нас новый учитель географии.

– Ну и что же тут смешного? Я и так знала, что старый их учитель Николай Павлович ушёл на пенсию, значит, в том, что пришёл кто-то новый, ничего удивительного быть не могло и тем более не было ничего смешного.

Наконец ребята рассказали мне, в чём дело.

К ним пришёл новый учитель, которого зовут Василь Васильич. Он был толстоват, с длинными, закрывающими уши волосами, одет в какой-то мохнатый пиджак, а рассказывал он им удивительные вещи.

«Дети, – сказал он, – главное в географии – это путешествия. Путешествовать можно по дворам, а можно и по крышам. Влезать на крышу можно через чердак, а спускаться по водосточной трубе не нужно – очень скользят когти. Я не говорю про туристские походы, которые очень приятны, если какие-нибудь невежи не заставляли бы порядочных ко… людей таскать хворост. Если бы вы меня спросили, какой главный город у немцев, я бы тотчас вам сказал: Б ерлин, и никакой другой».

Дети в классе веселились так, что, наконец, ни одного слова Василь Васильича не было слышно.

Новый учитель им очень понравился. Они говорили, что им теперь не интересно было бы ходить даже на кинокомедии.

«Скользят когти»! Можно с ума сойти от смеха!

– Ты понимаешь, кто он такой? – кричали дети.

– Дети, вы сошли с ума, – ответила я им.

Я тут же позвонила директору школы. Он был очень смущён.

– Вы десятый человек, который звонит мне сегодня. Все родители уже знают про нового учителя географии. Видите ли, мне некого было взять на смену Николаю Павловичу, вот я решил попробовать… Такой странный человек… Нет, конечно, больше его у нас не будет. Ах, какая жалость! – сказали дети. – Куда же теперь пойдёт наш Васька?

– Выкиньте из головы эту ерунду, – строго сказала я, – говорящий кот – это ещё туда-сюда, но кот – учитель географии…

У нас в передней, в углу, лежала полосатая подушка – Васькина подушка, пустовавшая уже два месяца.

Прошло довольно много времени, пока мы наконец узнали, что же произошло с нашим Василь Васильичем: я говорю «нашим», потому что, увы, не оставалось никаких сомнений в том, что Василь Васильич – это, конечно, не кто иной, как наш кот Васька.

Расставшись с нами, он отправился прямо к приятелю, который обещал превратить его в человека. В самом деле, был у приятеля его какой-то волшебный заграничный порошок. Стали они работать над этим превращением, но поскольку оба были лентяи и халтурщики, то дело это шло у них медленно и плохо.

Васька наконец стал похож на человека, но повсюду у него остались клоки бурой шерсти, особенно на ногах и около ушей.

На ногах – это ещё туда-сюда, можно закрыть ботинками, а вот около ушей – это было хуже. Пришлось Ваське отпускать длинные волосы. По счастью, тут как раз подоспела и мода, так что всё обошлось.

Свою человеческую жизнь Василь Васильич начал неважно. Он попросился жить к одним очень добрым и славным людям, мужу и жене.

– Конечно, конечно, – сказали муж с женой, – поживите у нас, пока не найдёте себе квартиры. У нас сейчас сын с женою в отпуске, их комната свободна целый месяц.

– Но у меня, знаете, пока… финансы поют романсы.

Этим Васька хотел сказать, что у него нет денег.

– Зачем нам деньги, всё равно комната пустая, живите, пожалуйста, и нам будет веселей.

Как видите, это в самом деле были хорошие и добрые люди.

Стал Василь Васильич у них жить. Они старались угостить его чем-нибудь вкусным, да ещё сделать так, чтобы он при этом не обиделся. А Василь Васильич, конечно, не обижался и в минуту съедал всё, что ему давали.

Прошёл месяц, и вернулись из отпуска сын с женой.

– Знаете, Василь Васильич, – сказали ему его добрые хозяева, – нам очень жаль, но вернулся из отпуска сын, нужна комната. И вот…

Хозяева очень стеснялись – им было жаль Василь Васильича.

– Какая ещё комната? – спросил Василь Васильич и нахмурил брови, как бы что-то припоминая.

Хозяева были удивлены:

– Но мы же вас предупреждали… Сын…

– Не слыхал, – холодно ответил Василь Васильич. – Ничего не знаю.

– Но ведь… это наша комната… И мебель в ней стоит наша, и подушки, и одеяла, и бельё – всё это…

– Я решительно не понимаю, о чём вы говорите, – ответил Василь Васильич, глазом не моргнув. – Все эти вещи я привёз с собой. Кровать ещё моей покойной бабушки. Одеяло ещё моего покойного дедушки. Могу, если хотите, свидетеля привести.

– Как же вам не совестно, Василь Васильич! – воскликнули бедные хозяева квартиры.

– А не будьте разинями, – смеясь, ответил тот, – не будьте дурачками. Дураков, говорят, надо учить.

Василь Васильич был очень доволен собой и собственной ловкостью.

Так начал он свою человеческую жизнь.

В один из первых дней после своего превращения пришёл он к директору большого клуба.

– Я довольно-таки знаменитый пианист, – сказал он.

У нас в доме часто произносилось это слово, и Васька прекрасно знал, что такое пианист.

При этом, как вы догадываетесь, он не смог бы сыграть чижика-пыжика одним пальцем.

Директор клуба не предполагал обмана. Ему очень хотелось устроить хороший концерт, и поэтому, когда «пианист» сказал, что он «чересчур знаменитый», а потому деньги берёт вперёд, не стал с ним спорить.

Василь Васильич взял деньги и, конечно, исчез. В этот день он наелся, напился и долго хохотал в своей комнате.

Когда деньги кончились, он вспомнил, что многое знает по географии от дворника Кудлатыча, и пошёл устраиваться в школу учителем географии. Чем это кончилось, нам с вами известно. Его прогнали.

Потом он пошёл работать ночным сторожем в гастроном. В первую же ночь из магазина исчезли все сосиски, а под утро и сам сторож.

Василь Васильич очень гордился своими обманами. Совесть его нисколько не мучила, потому что он никого не жалел. Напротив, он много смеялся, лёжа в отнятой им комнате, на чужой кровати, под краденым одеялом. Кстати, у него начал отрастать живот.

* * *

Настала осень. Но мы всё ещё ходили в походы. «Плохой погоды не бывает, – говорили мы, – бывает только плохая одежда». Поэтому мы запасались шерстяными носками и свитерами, толстыми куртками (одному из нас одежда и вовсе была не нужна) и отправлялись в путь.

Впрочем, нам не о чем было тужить и беспокоиться: хотя и похолодало, но дни были солнечные.

Золотая осень!

Осины стояли красные, берёзы – бледного золота, дубы – тяжёлого золота, тёмного, червонного. А каким огнём пылали клёны – этого я вам и рассказать не могу!

В лесу уже нечего было собирать и совсем нечего было есть – ни ягод уже не было, разве что рябина, ни грибов. Зато было что посмотреть!

Мы шли и глазели во все глаза.

– Давайте хоть сегодня не говорить про Ваську, – предложил сын. – Всё равно ничего сделать с ним мы не можем. Ведь не пойдёшь в милицию и не скажешь, что это наш кот. Даже если бы мы и смогли это доказать, что толку? Нельзя же теперь брать его домой и держать в передней на подушке!

– В самом деле, не будем больше говорить про Ваську. А то целыми днями всё о нём, всё о нём…

И мы перестали говорить о Ваське.

Мы нашли нашу речку – небольшую, извилистую, текущую глубоко меж высоких берегов. Каждый, кто ходил в походы, знает, что для стоянки, особенно в прохладные дни, нужно выбирать высокие места.

И мы нашли прекрасное место на высоком берегу речушки, среди сосен. Там, где растут сосны, – всегда сухо.

Скоро запылал смолистый костёр и поспел обед, который состоял из трёх блюд, так как, кроме картошки и чая, мы вскрыли ещё коробку мясных консервов. Их мы жарили на сковородке вместе с луком. К чаю я захватила оладьи, которые печёт наша бабушка, – эти оладьи все мы, включая Ральфа, очень любили.

Сидели мы, конечно, не на земле, если не считать пса, а на рюкзаках; сперва ели и пили, а потом стали просто разговаривать. Время от времени кто-нибудь из нас подкладывал хворост в костёр, который горел жарко, и жар был такой, что приходилось отодвигаться.

Итак, нам было тепло и мы были сыты.

Оставалось что?

Сказка, разумеется.

Последнее время в это дело мы внесли некоторый порядок. Я стала рассказывать так: один раз, предположим, немецкая сказка. Другой раз – французская или какая-нибудь другая. Сегодня я решила рассказать им английскую сказку. Это была

ЛЕГЕНДА О СЭРЕ ЛАНСЕЛОТЕ

Когда-то давным-давно жил в Англии король Артур. При дворе его было много прекрасных рыцарей. Собираясь во дворце, они всегда садились за круглый стол. А почему за круглый? Потому что все они были равны между собой, как братья, и ни один не хотел сидеть во главе стола, словно бы он старший и более важный. Если же стол круглый, то все сидят одинаково по кругу.

Их так и стали называть – рыцари Круглого стола.

Про них рассказывали – да и до сих пор рассказывают – множество легенд, потому что все они были храбрыми людьми и любили приключения.

То один, то другой из них отправлялся в путь и, если где-нибудь видел несправедливость, сейчас же вмешивался. Если же на пути им попадался злой дракон, или людоед, или какое-нибудь другое чудовище, они вступали в бой.

Словом, то были доблестные и добрые рыцари. Но самым доблестным и самым добрым среди них был сэр Ланселот.

Весело было при дворе короля Артура, особенно когда рыцари устраивали турниры. Тогда над галереей, где сидели король с королевой и придворные дамы, развевались разноцветные флаги, герольды трубили в трубы, а могучие рыцари, чьи имена были известны по всей стране, выезжали на арену, чтобы сразиться друг с другом.

Ах, как сшибались грудями кони! Как лихо рубились герои! Как громко кричали на галерее, одобряя ловкость и силу удара!

Но жить при дворе короля Артура было не так-то легко. Нужны были деньги, чтобы одеваться в яркие шелка и дорогой бархат, чтобы покупать оружие с золотой насечкой и породистых скакунов. Нужно было иметь красивый дом и содержать множество слуг.

У сэра Ланселота не было ни денег, ни дома, ни слуг. Одет он был довольно плохо, доспехи его потемнели и погнулись в прежних битвах, а лошадь его была до того стара и худа, что огромные кости её торчали наружу. Когда он выезжал на этой заморённой кляче, люди кругом нередко смеялись над ним. Он был, однако, очень горд и ни от кого не хотел принимать помощи, даже от друзей.

Но не бедность была его бедой, а жена короля – Дженевра, мрачная королева. Она возненавидела рыцаря лютой ненавистью и поклялась погубить. А была она могущественной королевой, потому что король Артур любил её и во всём ей доверял.

Она не давала проходу бедному рыцарю своими ядовитыми насмешками. И плохую одежду, и погнутые латы, и старого коня – всё высмеивала она очень зло.

И Ланселот решил уйти от короля Артура.

Было раннее утро, когда он вышел на большую лесную поляну, посередине которой рос вековой дуб. Рыцарь подошёл к дубу, прислонился к нему и задумался. Грустно было ему. При дворе Артура он оставил своих товарищей.

Услышав шум, он оглянулся и увидел, что, раздвигая лесную чащу, на поляну выходит ослепительно белый конь в золотом убранстве. А на нём боком сидит дама: в старину женщины ездили верхом, сидя в седле боком и свешивая набок своё длинное платье.

– Сэр Ланселот, – позвала дама.

– Вы знаете моё имя? – удивился рыцарь.

Но дама в ответ только улыбнулась.

– Я давно уже знаю вас и люблю, – сказала она. – Знаю я также, почему покидаете вы двор короля Артура. Я хочу вам помочь и прошу вас принять от меня три подарка. Оглянитесь.

Рыцарь оглянулся. Рядом с дубом стоял вороной, дивной красоты конь; шерсть его глянцево сверкала на солнце, а грива плескалась по ветру. Зелёное сафьяновое седло было отделано алмазами.

– Взгляните на себя… – улыбаясь, продолжала дама.

И рыцарь увидел, что на нём белая серебряная броня.

– Ну, а в кармане у себя, – сказала дама, – вы найдёте небольшой кошелёк.

И в кармане у него в самом деле оказался кошелёк, полный золота.

– Возвращайтесь ко двору, – продолжала она. – Если вам будет нужна моя помощь или вы просто захотите повидаться со мной, приходите к этому дубу и протрубите три раза в ваш рог. Я знаю его голос и приду. Об одном только я вас прошу: не говорите про меня ни одному человеку на свете. Поклянитесь мне в этом.

– Клянусь! – воскликнул рыцарь. – Клянусь, что никогда ни одному человеку на земле я не скажу о вас ни единого слова!

Дама кивнула головой, повернула коня и скрылась в чаще леса.

Это, как вы догадались, была волшебница – фея. И подарки, которые она сделала, все оказались волшебными.

Вороного коня не мог обогнать ни один скакун. Не было ни меча, ни копья, что могли бы проколоть или разрубить белую броню рыцаря. А кошелёк? Когда Ланселот купил много разных вещей, истратив содержавшееся в нём золото, кошелёк снова оказался полон. И сколько бы он ни тратил, золото не убывало.

Иной стала жизнь рыцаря. Роскошно одетый, сверкая золотой цепью и самоцветами, являлся он на пирах. Храбрый и ловкий, а теперь ещё на дивном коне и в волшебной броне, он не знал соперников на рыцарских турнирах.

Но блеск и шум придворной жизни мало его привлекали. Он скучал, с нетерпением ожидая того часа, когда сможет уйти в лес к старому дубу и протрубить там три раза. Тогда к нему приходила фея.

Однако чем счастливее шла жизнь рыцаря, тем сильней ненавидела его королева.

И вот однажды на пиру в присутствии короля и всех его рыцарей она обратилась к Ланселоту с такими словами:

– Сэр, неужели вы так малопривлекательны, что ни одна женщина в королевстве не может вас полюбить?

Ланселот помрачнел и ничего ей не ответил. Это её ещё более разгневало.

– Посмотрите, сэры, – продолжала Дженевра, – у каждого рыцаря есть дама, которая его любит, а сэр Ланселот, несмотря на своё богатство, во всём королевстве не смог найти себе даже какой-нибудь косой или хромой, которая обратила бы на него внимание!

Иные из присутствующих засмеялись её словам. Ведь она была королева!

Ланселот вспыхнул, кровь бросилась ему в лицо.

– Меня любит самая красивая женщина на свете! – вскричал он.

Да как стукнет кулаком по круглому столу!

Все смолкли. Наступила тишина.

– Красивее меня? – тихо спросила королева и встала.

– Даже и сравнить нельзя, – презрительно ответил рыцарь.

Тут королева страшно закричала и стала рвать на себе одежды. Она делала так всегда, когда впадала в бешенство.

– Господин! – кричала она Артуру. – Вашу супругу оскорбили, а вы молчите!

Но Ланселот ничего этого не слышал.

Он вдруг увидел, что белая броня его стала чёрной как уголь.

Кошелёк? Кошелёк был пуст.

Рыцарь выбежал на крыльцо, где привязал своего вороного коня.

Не было коня.

Кинулся он в лес к старому дубу и три раза, и тридцать три, и сто раз протрубил в свой рог.