Текст книги "Псих. Разбег (СИ)"

Автор книги: Ольга Хожевец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Ты ведь хотел оставить его, – сказал я. – Ты ведь знаешь, что парень ни в чем не виноват.

– Ну и? – недоуменно спросил главарь.

– Прикажи спустить его.

– И что?

– Я его зарежу, – честно признался я, – парень все равно будет мёртв. А меня можешь потом наказать, если хочешь.

Главарь поманил пальцем стоявших поблизости бойцов.

– Возьмите-ка его, – показал он на меня. – Пусть посидит пока в котельной.

Когда мне уже закрутили руки, чтобы увести, Груздь бросил:

– Постойте.

Меня повернули к нему лицом.

– Порядок в таком сообществе, как наше, может быть основан только на жёстком законе, – произнёс главарь банды. – Законе, внушающем страх. Отступи от него один раз – и всё, считай, он не существует. Тогда начнётся беспредел, и выльется он в такие жестокости, что нынешняя покажется по сравнению с ними детской шалостью.

– Мне никакая жестокость не кажется шалостью, – ответил я.

– Уведите, – кивнул Груздь.

Я просидел в котельной трое суток, но больше меня никак не наказали, и кажется, это всё же было отклонением от закона – единственным, которое я помню за время моего пребывания в банде.

8.

– Ты не наш, Птаха.

Я вздрогнул.

Мы с Котом отдыхали в «бане» после очередного урока рукопашного боя.

Прошло уже изрядно времени после окончания войны банд, после истории с Дракулой и казни парламентёра. Жизнь в Норе вошла в норму; вернулась в привычную – уже – колею и моя жизнь.

Мы с лейтенантом были вдвоём. В помещении стояла влажная жара, перетруждённые мускулы медленно расслаблялись, размякали, приобретая приятную вялость. Мерно капала вода с неплотно закрытого краника на колонке. Капли со звоном разбивались о жестяной жёлоб, рождая маленькое, недолговечное эхо.

Вот тогда-то Кот и сказал негромко:

– Ты не наш, Птаха.

И я даже вздрогнул от неожиданности.

– Ты не выживешь здесь. Тебе надо уходить из банды.

Я с удивлением посмотрел на лейтенанта. Вообще-то при строгой регламентированности отношений в банде такое его мнение грозило мне серьёзными санкциями или, как минимум, испытаниями, но от Кота не исходило угрозы. И, похоже, он говорил серьёзно.

Только я не понимал, к чему.

– Я не могу, – ответил я так же тихо. И честно.

– Жаль, – лейтенант передёрнул плечами, словно в «бане» вдруг похолодало. Или словно уже поставил на мне крест.

– Возьми меня «на дело», Кот, – попросил я, в который уж раз.

Эта проблема меня мучала давно. С деньгами было туго; банда кормила своих членов из общего котла и худо-бедно одевала, а вот заработать наличку оказалось непросто. Как боец, я получал небольшую долю от собираемого нами «налога» с заведений, но то были совсем гроши. Я уже представлял примерно, сколько стоят хорошие документы; единственный путь разжиться требуемой суммой – участие в операциях, организуемых в городе, а меня туда до сих пор не допускали.

– Зачем? – лейтенант хмыкнул, смерил меня взглядом.

– Деньги нужны.

– Ты ненадёжен, Птаха, не понимаешь? Вижу, не понимаешь. От тебя в любой момент можно хрен знает чего ожидать.

– Я ведь сделал дело с Дракулой.

– Угу.

– Я не подведу.

– Ага.

– Мне очень нужны деньги, Кот.

– Деньги всем нужны.

– Возьми, лейтенант, – попросил я снова, уже почти безнадёжно. – Не пожалеешь.

– Да отвяжись ты! – обрубил Кот неожиданно резко, зло. – Достал! Дурак.

Эта вспышка была настолько нехарактерна для нашего всегда уравновешенного лейтенанта, что я растерялся. Что-то странное творилось в тот день с Котом.

А примерно сутки спустя я пошёл на своё первое «дело».

***

В тот раз мы ограбили магазин бытовой техники. Организовано все было просто: на дверь прилепили жвачкой заранее приготовленный лист бумаги с большой корявой надписью «Извините, ремонтные работы», и Студень – соответственно одетый – встал на стрёме. Заодно он должен был отваживать от входа случайных придурков – благо его вид туповатого, но добродушного рыхлого увальня ни у кого не будил подозрений. Мы вчетвером – Кот, Каланча, я и Полоз – ввалились внутрь, натянув на рожи чулки. Самым рискованным был момент, когда требовалось быстро отсечь персонал от кнопок тревожной сигнализации; мы справились – во многом благодаря тому, что схему их расположения Кот высмотрел заранее. В качестве акции устрашения лейтенант саданул из лучемёта в потолок. Все, можно было спокойно чистить кассы. Товар мы не брали – так распорядился Кот.

В Нору вернулись с солидной, как мне представилось сначала, прибылью. Но первое впечатление оказалось обманчивым. Половина добытого шла в казну банды; от оставшегося треть причиталась Коту – как лейтенанту и организатору – а остальное делили между бойцами.

Выданная на руки сумма оказалась смешной. Это было разочарование. Я понял, что если таков масштаб всех наших «дел», то необходимую мне для дальнейших действий финансовую базу я сколочу разве что лет через десять. Требовалось придумать что-нибудь. Но пока в голову ничего как-то не приходило.

***

Вечером я отправился к Лике. Она вообще-то редко оставалась дома по вечерам, но иногда устраивала себе выходные. В такие дни я заходил к ней, если сам был свободен – иногда на пару часов, а порой мы проводили вместе время до поздней ночи. Лика всякий раз радовалась моим посещениям – не знаю, почему. Мне это представлялось немного неправильным. Но бывать у неё мне нравилось.

Лике было, наверное, лет двадцать или около того, но я воспринимал её как зрелую, умудрённую опытом женщину. Да она и была такой, поскольку прожила здесь почти всю сознательную жизнь. И вот эта зрелая опытность как-то сочеталась в ней с удивительной... невинностью, пожалуй, как ни странно это звучит. Лика работала проституткой, но не в Норе – ходила на работу в город, и среди местных считалась дамой устроенной и обеспеченной.

Познакомились мы, когда я на пару с Каланчой пришёл к ней взимать «налог». Хозяйка провела нас в квартирку – маленькую, но уютно обустроенную, с целой россыпью разнообразных картинок на стенке, с заботливо отреставрированным и обтянутым темно-медового оттенка плюшем диванчиком-тахтой, на одном краю которого небрежно скомкался клетчатый плед. С невысоким комодом под затянутым циновкой окном и двумя совершенно несочетающимися друг с другом стульями, притулившимися возле круглого, тёмного дерева небольшого столика. А в центре стола стояла настоящая, старинная керосиновая лампа под плетёным соломенным абажуром.

Приготовленный заранее конверт с деньгами лежал на комоде. Лика (тогда я, правда, ещё не знал её имени) протянула его Каланче.

– Чаю выпьете, мальчики? – спросила она, пока мой напарник ковырялся в конверте своими огромными пальцами.

– Некогда, – буркнул Каланча, наконец справившись с подсчётами, и бросил мне:

– Пошли, Птаха.

Мы уже направлялись к двери, когда Лика окликнула меня:

– Птаха! Это ведь ты – тот, кто разделался с Дракулой?

Немного смущённый, я кивнул.

– Зайди ко мне, когда будешь свободен, – сказала она. – Сегодня вечером я дома.

И, неожиданно сконфузившись, прибавила, хихикнув совсем по-девчоночьи:

– Если хочешь.

Позже я поинтересовался у Каланчи, сколько может стоить такой визит.

– Нисколько, – ответил тот, не задумываясь. – Лика дома не работает, только для души трахается. Иди, не пожалеешь, баба классная.

Скабрёзно хмыкнул и заключил:

– Повезло.

***

Конечно же, я пошел – признаюсь, с некоторым внутренним трепетом.

У меня уже были сексуальные опыты – но не столько, чтобы я мог ощущать себя уверенно в этой сфере человеческих взаимоотношений. Первый, ещё в школе, вряд ли вообще можно было считать удачным: тогда все произошло в пропахшей потом физкультурной раздевалке, которую я запер изнутри на швабру; девчонка все время дёргалась и торопила меня, опасаясь, что кто-нибудь начнёт ломиться в дверь, и этим постоянно сбивала в самый ответственный момент. От усилий сосредоточиться на процессе я взмок как мышь. Потом она ухитрилась вывернуться из-под меня на самом пике кульминации, принялась ойкать и причитать по поводу спермы, потёкшей у неё по ногам, заставила срочно искать какие-нибудь салфетки... Помнится, в тот раз я решил, что уединение в ванной с собственным воображением приносит, пожалуй, больше удовлетворения.

Несравнимо более яркое и сильное впечатление мне подарила Гюрза – девушка из банды, высокая, красивая, с по-звериному гибким телом. Это она с таким очаровательным и безжалостным бесстыдством солировала в любовном дуэте во время моего экзамена и послала мне воздушный поцелуй. Видимо, именно тогда она положила на меня глаз. Секс с Гюрзой всякий раз был схваткой, дикой и яростной, выжимающей тебя без остатка; и – да, это мне нравилось. Но у Гюрзы были свои закидоны. Например, она обижалась, что я не соглашаюсь заниматься с ней любовью в общем зале. А однажды, когда мы оба уже хорошенько разгорячились, вдруг вытащила из-под матраса толстую бельевую верёвку.

– Давай, я свяжу тебе руки, – попросила она хрипло. – Тебе понравится, обещаю.

Я не был ни ханжой, ни пуританином, и в других обстоятельствах такое предложение, может быть, и заинтересовало бы меня – по крайней мере, с познавательной точки зрения. Но тогда воспоминания об экзамене были ещё слишком свежи, чтобы я мог рассматривать это как сексуальную игру. Я отказался.

– Я думала, ты смелее, – заметила Гюрза.

Мы все-таки довели дело до конца, но прежнего пыла как не бывало, и больше мы с ней не спали.

Вскоре за тем началась война банд, и стало вовсе не до секса.

И вот я шёл в гости к Лике, профессиональной проститутке, пригласившей меня для бесплатного развлечения – как выразился Каланча, «для души».

***

Лика встретила меня в объёмном и длинном, до пят, махровом халате. Собранный почти под подбородок и многочисленными фалдами рассыпающийся по плечам воротник скрывал шею и прятал форму груди; на голове был медно-рыжий, весь в озорных завитках парик, странно контрастировавший с глубоким, изумрудно-зелёным цветом халата. А вот ноги у хозяйки квартиры были босыми, и узкие, правильной формы ступни производили удивительно дразнящее впечатление; каждый пальчик венчался ярко-красной капелькой лака на ноготке.

Чай Лика кипятила в кухне, на маленькой автономной плитке – такие иногда любят возить с собой автотуристы.

– Ты, может быть, голодный? – спросила она. – Тебя покормить?

Я отрицательно мотнул головой.

– Жаль, – сказала Лика. – Я сегодня салатик сделала вкусный. Ты, правда, не хочешь?

Конечно же, она уговорила меня на салатик, и на консервированную ветчину с гренками. Когда женщина хочет тебя накормить – лучше сдаваться сразу, не сопротивляясь.

– Я давно хотела с тобой познакомиться, – призналась она, когда мы наконец добрались-таки и до чая. – Только я не ожидала, что ты такой... молодой. Ты не обиделся?

Я мотнул головой. Вообще, поначалу у Лики я был на редкость немногословен.

– Я слышала, ты выбросился вместе с ним с пятого этажа. Скажи, тебе было страшно? Что ты чувствовал?

Не могу сказать, чтобы мне нравились разговоры на эту тему. Но Лика спрашивала как-то очень бесхитростно и... простодушно, что ли. Обижаться на неё было невозможно.

– Очень страшно, – подтвердил я честно. – Кажется, я вообще не вполне соображал, что делаю.

– Я часто задумываюсь, способна ли я была бы на поступок... Ну, на настоящий, серьёзный поступок, ты понимаешь? Если бы пришлось. И никогда не могу себе ответить.

– Когда приходится, тогда уже не остаётся выбора. Тогда просто делаешь, что можешь, вот и все.

– Как ты это сказал, – восхитилась Лика. И неожиданно:

– Ты разбился тогда? У тебя ещё что-нибудь болит?

Я снова помотал головой. Увидел скептический взгляд и признался:

– Ребра, немножко.

– Раздевайся, я посмотрю.

И, заметив, что мне кровь бросилась в лицо, добавила:

– Ну, что ты, в самом деле? Я, между прочим, частенько руками лечу. Тебе не рассказали?

Она ощупала мои ребра, не причинив ни толики боли; по телу разлилось приятное внутреннее тепло.

– Теперь все будет в порядке, – легко объявила Лика.

И замерла на небольшом пятачке между столиком и диваном в позе античной статуи.

– А сейчас, пожалуй, – проговорила она задумчиво, – я сделаю тебе подарок.

Она протянула руку к комоду и нажала там что-то; в комнате зазвучала тягучая, заунывно-ритмическая мелодия.

Застыв, как соляной столб, я смотрел, как в ритме странного, неправильного рисунка танца в разрезе халата мелькает на долю мига и снова исчезает округлая коленка, бутылочный изгиб икры, изящная напряжённая голень с высоким подъёмом и выпятившимися косточками, вся идеальной формы длинная нога с мягкой линией бедра, обнажающейся почти до самого эпицентра; потом как-то вдруг развалилась пирамида воротника, на секунду явив мне темно-вишнёвые, налитые ягоды сосков; зашевелилась, поползла, развязываясь, змея пояса...

Под халатом у Лики не было надето ничего – совсем ничего, ни единой полоски ткани. Фигура у неё оказалась бесподобно женственной, сексуальной почти до карикатурности: тончайшая гибкая талия – и округлые, полноватые бедра, мягкая пышная попа; длинные, красивые, фигуристые ноги – и узкие девичьи щиколотки; острые, чуть угловатые плечи с выраженными ямочками над ключицами – и гладкая линия рук. Большие, налитые груди были слегка отвисшими, но это совершенно не портило впечатления.

– Я тебе нравлюсь? – спросила она.

Моё короткое «да» прозвучало карканьем простуженной вороны.

Когда Лика, опустившись перед тахтой на колени, расстегнула мне штаны и прохладными пальцами погладила низ живота, я уже лез на стену; когда она легонько, балуясь, провела точёными коготками прямо по члену, я заорал, как бешеный мартовский кот.

Секс с Ликой был чем-то изумительным; такого мне испытывать ещё не доводилось. Он длился бесконечность, и плюс ещё одну бесконечность, практически не снижая остроты; волны прибоя накатывали на меня, доводя до невыносимого пика наслаждения – и медленно откатывались, изводя щемящим ожиданием нового прилива. Я, кажется, не сознавал себя, весь отдавшись этим безумно медлительным – и столь же безумно неотвратимым волнам.

Потом я долго лежал, как выброшенная на берег рыба хватая ртом воздух, медленно приходя в себя.

– Тебе понравилось, милый? – спросила Лика невинным голоском.

– О-о-о, – только и смог выговорить я.

– Приходи ещё, – пригласила она. – Такого представления всякий раз не обещаю, иногда я бываю уставшей. Но мне кажется, нам всегда будет хорошо вместе. Тебе ведь было хорошо?

– О-о-о... – снова отозвался я.

– Мне тоже, – призналась она, правильно истолковав мой ответ, и нежно чмокнула меня в щеку. – Ты такой замечательный, малыш.

Лике я прощал все, даже «малыша».

Так что я стал приходить к ней часто – всякий раз, как только была такая возможность.

***

Я приходил обычно с какими-нибудь сладостями или печеньем, садился на стул в уголке между столиком и комодом и подолгу смотрел, как Лика движется, суетясь, в узком пространстве своей комнаты, слушал её рассказы, жалобы и рассуждения, иногда рассказывал что-нибудь сам. Я никогда не требовал от неё секса – несмотря на то, что безумно хотел её всякий раз, как видел. Честно говоря, мне было не очень понятно отношение к физической любви женщины, для которой это является профессией, источником заработка; я никак не мог уловить, почему в свои выходные, которые она с трудом урывает, чтобы дать себе иногда отдохнуть – почему в эти дни Лика соглашается заниматься тем же самым со мной. Наверное, я так и не смог до конца поверить, что ей самой было это нужно.

Так что иногда мы просто пили чай и разговаривали, и случалось – я уходил от неё, получив только какой-то особенно трогательный, но совершенно не эротический поцелуй на прощание, и тогда мне казалось, Лика благодарна мне за нетребовательность. Но такое все же бывало редко. Чаще она сама начинала игру, будучи необычайно изобретательной, а ещё – внимательной, понимающей и тонко чувствующей настроение. Если все это выразить коротко, я бы сказал так: Лика занималась любовью с любовью – уж прошу прощения за тавтологию.

Однажды, идя к ней, я купил в лабазе бутылку вина – дешёвого, конечно, но все же вина, не сивухи какой-нибудь.

Ликина реакция меня потрясла. Войдя с кухни и увидев на столике бутылку, она завизжала, как включившаяся с ходу на полные обороты автоматическая пила; бутылка была схвачена со стола и бесцеремонно впихнута мне в руки, причём дотрагивалась до неё Лика так, будто я притащил в квартиру и сунул под нос хозяйке как минимум ядовитейшую змею.

– С этим к местным шалавам ходи! – с трудом вычленял я отдельные фразы в её непрерывном крике. – Ты к кому пришёл? Ты к б... с этим ходи! Я тебе кто? Ты меня за кого?...

– Прекрати визжать! – гаркнул я, обозлившись. – Не хочешь – не пей, но и не ори на меня, поняла?

Она осеклась.

Я прошагал на кухню и решительно вылил содержимое злосчастной бутылки в раковину.

Когда я вернулся в комнату, Лика уже успокоилась – так же мгновенно и полностью, как раньше завелась.

– Извини, Птаха, – она посмотрела на меня печально и так виновато, что вся моя злость моментально испарилась. – Правда, извини, я не хотела, я... Понимаешь... Я не знаю, как лучше объяснить. Ну, просто, видишь ли, иногда человек знает про себя какие-то вещи. Не предполагает, понимаешь, не догадывается, а именно – знает. Вот так я знаю про себя, что когда-нибудь сопьюсь. Это меня ещё ждёт. Только мне хочется верить, что это будет ещё не скоро.

Столько безнадёжной и спокойной уверенности было в этих словах, что я даже не решился спорить.

Как-то раз Лика открыла мне дверь бледная, как смерть, с черными кругами под глазами – и сразу же легла на диван, натянув плед до самого подбородка.

– Не трогай меня сегодня, Птаха, ладно? – попросила она тихо и жалобно, так что у меня ёкнуло сердце. Как будто я когда-нибудь делал это без её желания!

– Что случилось? – спросил я испуганно, присаживаясь у неё в ногах.

– Просто день паскудный, – произнесла она бесцветно, глядя в стену.

Вздохнула. Всхлипнула. И вдруг разрыдалась, отчаянно и горько, как плачут только несправедливо обиженные маленькие дети.

Я растерялся и перепугался окончательно. Встав на колени у изголовья, я торопливо и нежно гладил её по тонким бледно-русым волосам, ладонями снимал слезы со щёк, прикасался к вискам, невнятно переспрашивал то и дело – «ну что ты, маленькая, что?» – и наконец прижал её голову к своей груди, чувствуя, как сотрясается от рыданий её тело и как становится горячей и мокрой моя рубаха.

– Ты такой хороший, Птаха, – сказала она отплакавшись, все ещё судорожно всхлипывая и ладонью, смущаясь, вытирая нос. – Ты добрый. Ты прости меня, ладно? Что-то я расклеилась сегодня.

Я принёс ей мокрое полотенце из кухни.

– Понимаешь, вчера на Парковой подошли двое, – начала рассказывать Лика уже спокойно, тщательно обтирая лицо полотенцем. – Заплатили вперёд, хорошо заплатили, за всю ночь. Повели к себе на хату. Я пошла – что мне, что двое, привыкать, что ли? Захожу внутрь...

Она снова всхлипнула, и я опять принялся гладить её по волосам.

– Захожу внутрь, они дверь заперли... А там – ещё четверо. И все наглотались какой-то дряни, стояк нескончаемый, понимаешь? И я одна. И вот так всю ночь по кругу...

– Скажи мне адрес, – попросил я глухо.

– Зачем? – удивилась Лика.

Потом увидела мои сжатые кулаки.

Теперь уже она гладила меня испуганно и торопливо, отжимала своими пальцами мои, сведённые судорогой.

– Ну что ты, Птаха, миленький, глупенький, разве же можно так? Да я бы не рассказывала тебе, если бы подумала, что ты так... Ну, всякое бывает, что ж делать, работа у меня такая, ну, выдалось вот такое паскудство, устала, хочется поплакаться, я вот разнюнилась перед тобой, так что ж теперь... Они ведь заплатили, не били, ничего такого не сделали... Да я иногда за неделю не заработаю столько, сколько они мне дали... Да я уже в порядке, Птаха, ты успокойся, ладно? Сейчас вот мы с тобой чай сядем пить...

Позже, уже за чаем с печеньками, Лика заметила задумчиво:

– А знаешь, Птаха, я ведь люблю свою работу. Она интересная. Ни за что не смогла бы пахать изо дня в день на каком-нибудь заводе, одни и те же кнопки нажимать. Взвыла бы от тоски. А тут люди, каждый день разные, я им доставляю удовольствие, некоторым помогаю, и они мне благодарны... Иногда знаешь, какой азарт берет – ну вот не стоит у мужика, и все тут, это как вызов, для меня уже дело чести ему поднять... Зато какой он счастливый потом уходит... Ну, а издержки всякие – они бывают, конечно, но они ведь везде бывают. Так что я в своей профессии на своём месте.

***

В день, когда мы ограбили магазин, Лика встретила меня в иссиня-чёрном парике, и накрашена была соответственно. Имидж жгучей брюнетки ей не шёл.

– Мне так не нравится, – заявил я с порога. – Со светлыми тебе лучше. И вообще, у тебя свои волосы замечательные. Такие нежные.

– Зато жидкие, – отозвалась она.

– Ну вот уж неправда! – возмутился я.

Лика рассмеялась.

– Все равно не стану менять, – сообщила она с шутливым вызовом, поправляя парик. – Должно же быть какое-то разнообразие.

– Бандерша, – поддразнил я.

– Сам бандит.

– А вот сорву твои волосья!

– А вот попробуй только!

Мы пикировались и хохотали, и гонялись друг за другом в крошечном пространстве вокруг столика, роняя стулья, и в результате оказались в постели прежде, чем успел закипеть небольшой пузатый чайник на плите.

– А говорил – не понравилось, – всхлипывала от смеха Лика, когда я смог наконец-то оторваться от неё.

И подхватилась:

– Ой! Чайник!

Потом мы все-таки пили чай и ели вкусные глазированные печенья, обожаемые Ликой, но покупаемые редко по причине дороговизны. Сегодня мой «заработок» требовалось отметить.

– Ты нынче какой-то не такой, Птаха, – подметила Лика, наливая себе то ли третью, то ли четвертую чашку чая. – Что случилось?

Я пожал плечами.

– Ходил «на дело» с ребятами.

Она сразу посерьёзнела.

– Не лез бы ты в это, малыш. Зачем тебе? Влипнешь еще.

– Надо.

– И что? Что-то пошло не так? Было опасно?

– Да нет, все нормально. Даже проще, чем я думал. Только...

– Что?

Я поколебался мгновение, не дольше – и рассказал ей о том, что собираюсь покинуть Нору, что для этого мне нужны надёжные документы, и соответственно деньги, и что деньги я намереваюсь украсть, а вот получается какая-то ерунда...

Лика слушала внимательно и понимающе, подперев кулаком щеку.

– С документами, кстати, я тебе могла бы подсобить, – сказала она наконец. – Я знаю людей, которые знают других людей, которые... Ну, ты соображаешь, как это. Но вот деньги... Деньги, деньги. Проблема всех проблем. Жить людям не дают эти деньги. Точнее, их отсутствие.

Лика ещё поразмыслила. И выдала:

– Значит, Птаха, думается мне так. Если решился твёрдо – делай, не жди у моря погоды. А то пока будешь ждать – перерешишь, а после всю жизнь жалеть станешь. Выходит, тебе нужно «дело», крупное «дело», чтобы взять всю сумму сразу, потому что несколько «дел» – больше риска. О мелочёвке я не говорю. А присмотреть такое «дело» тебе придётся самому. На Кота в этом плане не очень-то рассчитывай: у него интерес другой, он себе авторитет в банде зарабатывает, а по-настоящему серьёзный куш ему без особой надобности, так чего ему голову ломать? Вот когда уже готовое предложишь, обмозгованное, тогда и он никуда не денется. Ты ведь бываешь теперь в городе? Ну вот и приглядывайся, прислушивайся, думай. Я, если что подмечу, тоже тебе подскажу.

– Спасибо, – я был тронут её участием – и в то же время неожиданно почувствовал себя слегка обиженным её рассудительностью. – А я боялся, что ты станешь меня отговаривать.

– Отчего же? – Лика улыбнулась. – А, поняла. Теперь ты думаешь, что я хочу с тобой расстаться. Глупый.

Она помолчала.

– Я ведь не всегда мечтала стать проституткой, Птаха. Было время, когда я тоже надеялась вырваться из Норы. Я... Моя семья перебралась сюда, когда я окончила третий класс. Так вышло, отец влип в историю, доверчивый слишком был... Неважно. Суть в том, что я ещё помнила, что такое нормальная жизнь. Я решила учиться. Я ходила в школу, уже живя здесь, и знаешь, мне удавалось быть одной из лучших в классе. А это было нелегко. Меня дразнили «норушницей», «грызуньей» – мне было вроде плевать. По серьёзному-то цеплять боялись. Однажды, я уже заканчивала восьмой, отец – он был тогда в запое – устроил пожар, они с матерью сгорели оба... Я всё равно школу не бросила. По вечерам уже работала тогда, днём училась. У меня ведь жёсткий план был, все расписано, все учтено...

Лика поболтала ложечкой в чашке с остывшим чаем.

– И, знаешь, ничего ведь не произошло, в общем-то... Ну, повод-то был, пустяковый повод... Препод свинью подложил, завалил на тестах, хотел, поганец, чтобы я с ним бесплатно спала. Да не в этом дело, можно было б и дать, не убыло бы, или припугнуть хорошенько. Но обидно стало до чёртиков, я ж всерьёз зубрила. А ещё – со временем, а может, с возрастом как-то теряешь масштаб, что ли. Начинаешь думать – зачем мне это нужно, корячиться, куда-то рваться? Забываешь, чего хотел... Вернее, помнишь, конечно, но как-то без наполнения, остаётся форма, а суть утекает. И тогда уже не сделаешь ничего, потому что просто не станешь делать. И я бросила школу в начале десятого класса. Меньше года не доучилась.

Лика вдруг улыбнулась, весело передёрнула плечами.

– Ну что скуксился, Птаха? Заморочила я тебя? Это я к тому рассказываю, что желания выполнять надо сразу, а то ведь они могут и пропасть. Вот ты сейчас чего больше всего хочешь?

Не обращая внимания на её вопрос, я задал свой:

– А ты ещё хотела бы всё поменять, будь у тебя возможность?

– Да конечно же нет, глупый. Оно мне надо теперь?

Легким движением поднимаясь из-за стола и беря меня за руку, она игриво заключила:

– Но ты упустил возможность сказать, чего хочешь, миленький. А теперь моя очередь. Так что готовься, сейчас я покажу тебе, чего хочу я...