Текст книги "Мой падший ангел (СИ)"
Автор книги: Ольга Алёшкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Глава 24 Ярослав
Брух расшаркивался предо мной особо. Видимо пугал сам факт моего приезда, да ещё и без предупреждения. Я не знал с чего начать свое, так сказать, расследование, не по улицам же бегать и приставать к людям, ничего лучше не придумал, как заявиться на комбинат. Отсюда все началось, здесь же, возможно, и закончится.
– Вы местный? – резко перебил я его, остановив поток красноречия. Тот моргнул пару раз, соображая к чему вопрос, сморщился, явив второй подбородок, и осторожно выдавил:
– Нет. Меня сюда Николай Владимирович перебросил. Собственно, претензий он к моей работе не имел…
Дальше я не слушал, прикидывал варианты, и кажется вспомнил о одном из таких.
– А ваш изобретатель, местный умелец, помните? Мне необходимо все, что у вас на него есть. Личное дело, досье, или на худой конец характеристика. Что вы ведете на своих сотрудников?
Герман заметался, кинулся к секретарше лично, а спустя несколько минут женщина вошла, передала ему пару листов отпечатанного на принтере текста. Тот положил их перед мной и зачарованно уставился. Я скользнул глазами по тексту – не густо. Паспортные данные, нехилый стаж работы. Женат, адрес проживания, легкая характеристика. Служил он ещё при Рудакове, стало быть, кое-какой информацией владеет, мне годятся и сплетни для начала. А вот станет ли он делиться ими? Такого сорта мужики, старой закалки, обычно не любят без дела молоть языком.
Идея пришла спонтанно, но казалась многообещающей, несмотря на сиюминутность возникновения оной. Я попрощался с директором, сунул бумажки в карман и выскочил прочь. Адрес нашел без труда, по навигатору, да и ехать пришлось недолго. Проживал Елисеев в серой пятиэтажке неподалеку. Нажал нужные цифры на домофоне и замер. Ответили, когда я уже отчаялся. «Алло», – произнес женский голос, хотя по домофону уместнее спрашивать: «кто?», «вы к кому?». Я поздоровался для начала, а потом добавил:
– Э… Моя фамилия Лапин, меня с комбината прислали.
Щелкнуло удерживающее устройство, мне предлагали войти. Хозяйка поджидала меня в подъезде, теребя накинутый на плечи платок, несмотря на летние дни. Во взгляде сквозило беспокойство, я моментально оценил ситуацию, поравнялся с ней и, вскинув ладони, заверил:
– Новости у меня хорошие.
Женщина выдохнула и прижала руку к груди:
– Господи, напугали. Я уж было подумала, что-то стряслось. Семен последнее время сам не свой, давление скачет.
– Меня Ярослав зовут, я к вам с приятной миссией.
– Лапин, говорите? – сощурилась она, окидывая меня взглядом. – Сын что ли, выходит?
– Сын, – не стал я отпираться, хотя, запоздало задумался, а не повредит ли откровениям?
– Мария Васильевна я, проходите.
Хозяйка посторонилась, пропуская меня вперед, сама вошла следом и выудила мне из прихожей тапочки. Пренебрегать предложенным я не стал, сунул в обувку ноги и улыбнулся ей. Она спохватилась и указала вглубь коридора – туда. Обогнула меня и приглашающе махнула рукой, за ней шлепать. Я и пошлепал, по-другому, в этих стоптанных тапках, идти не получалось.
Мария Васильевна, как я и рассчитывал, оказалась пенсионеркой. Усадила меня на диван, сама опустилась на стул около стола и замерла, накручивая на палец кисти платка. Я ей наплел про премию, которую принес для её мужа, сожалея, что не догадался попросить у Германа конверт, выглядело бы достовернее, и протянул купюры стопочкой. Елисеева смущалась, подозрительно косилась на меня, но в итоге сдалась и деньги взяла.
– А домой-то зачем, почему не на комбинате вручили? – задала она резонный вопрос.
– Не всем вручаем, лишь избранным, – ничего лучшего не придумал я. – А Семен Борисович заслужил, как никто заслужил.
– Оценили, наконец, вот уж Семен порадуется. Ему ведь не деньги эти, ему внимание дорого будет. Жаль, конечно, что вы не лично в руки вручали… но, понимаю, время-то не резиновое, вечера поджидать, – она поднялась, шагнула к секретеру и спрятала купюры в его недрах. – Это хорошо, что вы заметили, Сема действительно заслужил. Всю жизнь он на комбинате, и у Константина Александровича всегда на хорошем счету был.
– У Рудакова?
– У него самого, – весомо пояснила она, с гордостью даже, и осеклась, зажав рот ладонью. Видимо вспомнила, что я за гость и к какой фамилии принадлежу. Подскочила, бросилась хлопотать о чае.
Признаться, на него я тоже рассчитывал, за чаем беседа складывается душевнее, только сбежала она не вовремя для меня, разговор как раз в нужное русло свернул. Я беспардонно последовал за ней на кухню, дескать, таскать ни к чему, по-свойски со мной можно. Вскоре на столе стояли конфеты, варенье в вазочке и две праздничные чашки. Их хозяйка принесла из серванта в гостиной. Варенье я попробовал, вишневое, кстати, и похвалил. Зарабатывал баллы для себя, но оно неожиданно вкусным оказалось. Особо варенье я не ем, а тут умял добрую половину. Беседу я потихоньку вернул куда следует, и только Елисеева разговорилась, покаялся:
– Я делами отца не интересовался раньше, в том плане, что не вникал глубоко. Сейчас вот разбираюсь что к чему и, знаете, совестно… Но вы не думайте, деньги, что я принес не откуп, это дань уважения, это за заслуги перед комбинатом, – пылко заверил её. – Я разбираюсь, приглядываюсь, а преданность делу видна не вооруженным взглядом. У Семен Борисыча глаз блестит, понимаете? Достоин он, можете не сомневаться.
Елисеева чуть ли не прослезилась. Спекулировать расчувствовавшейся хозяйкой бессовестно, но необходимо.
– Мне бы ещё Аглаю Рудакову найти, долю ей хочу выделить, – продолжал я. – Вы случайно не знаете, где она теперь проживает?
– Уехала она, вскоре после… тех событий, – постеснялась Елисеева другого слова. – А вы ищите, ищите, верно это, правильно. Только не Рудакову искать нужно, Шульгину. По мужу она Шульгина.
– Так она вместе с мужем уехала? – спросил я, а она ответила. Застрелился, блядь! Когда я услышал от Юмы о предыдущем муже Аглаи, решил, что брак попросту треснул по швам, не выдержав иного финансового положения, но… такого, никак предположить не мог. Я округлил глаза: – Как застрелился?!
– В своем кабинете, в голову, не перенес чувства вины.
Кожа под рубашкой покрылась мурашками. В затылок не иначе отбойник молотил, а ладони покрылись испариной. Я незаметно опустил их под стол, некрасиво вытер о джинсы. Ещё не зная, какой шок ждал меня впереди. Мария Васильевна рассказывала про погибшего мужа Аглаи, я понимал её через фразу, башку, как тисками, сдавливало – «застрелился!», а потом неожиданно сказала:
– Ребенок-то мертвый родился.
– Какой ребенок? – не сразу врубился я.
– Глашин.
– Аглая была беременна?!
– Так, о чем я вам, молодой человек, и толкую. Артема она сама нашла, а вы представляете каково это, мужа застреленным увидеть? Её соседи на улице, возле лужи нашли, земля-то стылая, не отошла ещё с зимы. Скорая подъехала, в больницу свезли, а малыша и не спасли уже. Так мертвым и родила, – подвела моя собеседница, пригвоздив меня этой фразой.
Мне требовалось на воздух, я задыхался в тесноте кухни.
– Водички мне холодной плесните, в жар от чая бросает, – сдавленно попросил я. Мария Васильевна поднялась, налила из фильтра-кувшина воды, подала мне стакан и тяжко вздохнула:
– Виноваты Лапины перед ней, не отмолить. Ищите, ищите её, может ей помощь какая требуется.
Выходил на негнущихся, прочувствовав на себе это выражение в полной мере. Загрузился в тачку и долбанул по рулю – сука! Лихорадочно закурил, щёлкнув несколько раз зажигалкой, и стартанул. Резко, зашвырнув сигарету в окно. Гребанные километры. Мне бы здесь и сейчас.
Вваливал я порядочно, понимая, и сам не лучше – потенциальный убийца. Но ничего поделать с собой не мог, гнал. В середине пути немного сбавил, даже ушел ненадолго в правую полосу, отдышаться, а на подъезде к городу снова втопил.
Мне казалось я поутих, пока съезжал на нужную, тупиковую улицу, пока парковался у дома. А когда он открыл мне дверь самолично, самодовольно оскалился и прямо с порога вякнул: «Ну, наконец-то, образумился!», понял – ни хера. Ещё больше завелся. Схватил его, сминая ворот джемпера, и рывком, за грудки, вытащил на улицу.
– Ты ебанулся никак?! – взвизгнул Юма, а я наотмашь ударил его по лицу.
– Сука!
Встряхнул и, сжав кулак, врезал уже от всей широты души. Иваныч покачнулся, но на ногах устоял, стиснул ладонью челюсть, согнулся пополам и отпятился.
– Да, ты охуел, щенок? – сплюнул он себе под ноги. Крови на плитке не было, а жаль. Он проверил наличие зубов и истерично заорал: – Валерка! Валерка, черти тебя дери!
Валера никак себя не проявил – тишина. Ни голоса, ни стремительного бега, предстать перед хозяином, лишь тяжелое дыхание Юмашева. Не слышит, вероятно. Бить больше не стал. Не потому что побоялся охрану, нет, побоялся – ударю ещё раз, просто не остановлюсь и придушу эту тварь. Конечно, если Валера не объявится и не скрутит меня раньше. О том, что меня могут хорошенько отдубасить здесь, на территории Юмы, даже не думал – исключено, активно противодействовать не станут. По крайней мере, в открытую. Я развернулся и покачиваясь двинул к калитке.
– Ты пожалеешь об этом! – крикнул Юмашев вслед.
Я успел прилично отъехать, когда звякнул телефон – СМС-ка. Подхватил с сиденья трубку, от Юмы. «А отцу что сделаешь? Пляски на могиле устроишь, олень?» – прочел я.
Блядь. Отцу тоже с удовольствием съездил бы по морде.
Тормознул у съезда, закурил. «А дальше что?» – спрашиваю себя и не понимаю. Мир завис в том маленьком городишке, где остановилась жизнь Аглаи. Рухнула под ноги, лопнула, как капилляры в глазах. Я усмехнулся, почувствовав горечь на языке: при мысли о капиллярах сразу вспомнилась мать. Я не знал её. Едва уловимые воспоминания из детства, мутные, как утренний туман, да фотографии – всё, что мне осталось от мамы. На одном из снимков она держит меня на руках, в роддоме, вместо белков у мамы залитые кровью глаза, буквально. Выглядит это устрашающе. Будучи подростком, я спросил у Веры однажды – что с ней? «– Тужилась неправильно, вот капилляры и полопались», – сказала она, и, поглаживая меня по плечу, добавила: «– Такое бывает, вскоре это прошло, и мама снова стала красавицей». Мне стало жалко маму: это с какой силой нужно напрячься, чтобы капилляры полопались? Сколько сил нужно потратить, чтобы вытолкнуть из себя дитя? Сколько желания, воли…
«Боль уходит, становится сладкой, когда прижимаешь к себе родившегося карапуза» – вспомнил я объяснения Веры. Аглая не прижимала…
Неужели, отец не знал с кем живет? Неужели, не знал о последствиях, случившихся с этой семьей? Хорошо, я допускаю, что мог не знать подробности происшедшего с Аглаей лично, он мог вообще ей не интересоваться, но о самоубийстве мужа должен был знать, обязан! Погибло два взрослых мужика, неужели он не поинтересовался о родственниках, не справился о вдовах, не предложил помощь? Судя по всему, нет, черт побери!
Как там сказала Марья Васильевна, Лапиным не отмолить вины, так кажется? «– Ты прав, Юма, дерьмище поплыло, только плотину разорвало в другом месте. Не отмыться теперь».
Глава 25 Аглая
Его возвращение я пропустила. За час до ужина спустилась, вышла на террасу и увидела Сашу, загоняющего «Гелендваген» в подвал. Значит не на «Порше» ездил. Интересно… я думала, он в офис катался.
Ужинала в одиночестве, Ярослав так и не спустился. Хотела послать за ним, да передумала – время приема пищи не поменялось. А когда закончила, встретила водителя, шагающего в кухню.
– Вы ещё не уехали? – удивилась.
– Ярослав Николаевич попросил задержаться.
Я заспешила в кабинет, именно оттуда, судя по всему, и шествовал Саша, а это значит, Ярослав сейчас там. Дверь приоткрыта, толкнула – нет его. Вряд ли он проскочил незамеченным, даже если бы вышел вслед за водителем. Деться ему некуда, я решительно пересекла кабинет и распахнула дверь в библиотеку. Тишина. Ну, не в шкафу же он от меня прячется!
В холл вышла через библиотеку, напротив санузел – заперто. Дураку понятно, там он от меня и скрылся, сомневаюсь, что ему резко приспичило. Да так что, заслышав мои шаги в холле, Ярослав технично слинял. Интересно, если я подожду под дверью, сколько времени потребуется, чтобы его оттуда выкурить? Проверять не стала. Происходящее навеяло далеко не радужную картину: набившая оскомину любовница преследует «бедного мальчика».
Бокал вина, который я прихватила с собой в ванную, казалось помог расслабиться. Я намеренно включила себе звуки природы и под щебетание птиц, перемежавшихся с шелестом листьев, откинулась на бортик. Прикрыла глаза, попыталась отогнать мысли. Все мысли о Ярославе. Соловьи, иволги – о них думай. От масла тянулся аромат пачули и мускуса. Прокрадывался в ноздри, щекотал. Переборщила. Я всегда любила понежиться в ванне, подростком так вообще забиралась с книжкой и читала, подбавляя горячую воду, до морщинистой кожи.
Подхватила бокал, наклонила к себе, сделать глоток, как он неожиданно лопнул в моих руках. Один крупный осколок проехался по коже, оставил бороздку, бракуя область моего декольте, и спикировал в воду. Вино залило грудь, брызнуло на пену, которая тотчас растеряла свою пышность. Я поежилась, глядя на эти «кровавые» следы в пузырьках, поднялась, дернула пробку. Осколков было три, если не считать ножку. Я сложила их в раковину и провела пальцем по груди, размазывая выступившую кровь. Встала под душ, а потом нашла в шкафчике перекись и обильно смочила ей ватный диск.
Кровь удалось остановить, но красный след пореза на белой коже слишком заметен. Такой минимум неделю заживать будет, а то и две. Плевать. Это просто тело, хуже рубцов на сердце нет ничего.
Он не приходил. Я ждала, хотя поначалу обманывала себя, утверждая, что это не так. После согласилась: мне интересно какого лешего он выдумал играть со мной в прятки. А потом поняла – вранье. Любопытно, конечно, но жду не за этим. Кажется, я готова открыться, заработать себе ещё один рубец. Глупая. Слабая и глупая самка, вообразившая себя сильной.
Луна этим вечером была какой-то нереальной. Огромной, неестественно яркой. Небо ещё не успело потемнеть окончательно, лишь подернулось хмурой серостью, а она уже выползла – любуйтесь. Я и любовалась. Сидела на балконе битый час, украдкой косясь за спину: не колыхнется ли занавеска. Они всегда колышутся, если открыть дверь, даже в безветренную погоду. При ветре просто трепещут.
Когда я вернулась в комнату, мне показалось, что я слышу шаги. Осторожную, едва уловимую поступь. Я пересекла спальню, тихо нажала ручку, приоткрыла дверь и выглянула. Холл второго этажа ожидаемо пуст. Мое подсознание чудит не иначе. Никаких шагов не существовало в действительности. Елена Дмитриевна давно в своем крыле, спит, Саша, даже если он остался, наверняка в домике для гостей, а Ярослав… он прячется. Интересно он запирается на ночь?
Я выскользнула в холл и свернула направо. Там, за поворотом, в конце коридора его спальня. Дошла, замерла перед дубовой дверью, не решаясь. Спит? Приложила ухо к полотну – ни черта не слышно.
«Успокойся уже, спит он давно, а ты дурью маешься от безделья», – укорила себя. Развернулась, на цыпочках прокралась к себе. Скинула халатик, забралась в кровать – и ты спи, давай. Прикрыла глаза, положила под голову руку, а спустя несколько минут завороженно уставилась на дверь. Идиотизм, ей богу!
Поднимаюсь, шагаю решительно, распахиваю дверь и… замираю. Белая футболка без ворота отблескивает в полумраке холла. Ярослав прячет глаза, уставившись себе под ноги, но я успеваю прочитать в них главное – он знает. Он не работал этим днем, он копался в моей прошлой жизни, черт побери!
– Спускался попить, – врет он и мы оба об этом знаем. Я киваю и едва слышно шепчу в ответ:
– Спокойной ночи.
И ненавижу себя за это. Трусиха. «Так будет лучше, лучше для всех», – успокаиваю себя. – «Вы не сможете быть вместе, это нереально, посмотри правде в глаза».
– Спокойной ночи, – так же тихо отвечает он и уходит, так и не взглянув на меня.
Тоскливое утро. Оно неизбежно, оно наступило. Новый день – новая маленькая жизнь, но только в том случае, если ты живешь, а не прожигаешь. Я прожигала, выходит. Растрачивала жизнь зазря. «Холодное блюдо» вышло пресным, недоделанным и запоздалым, а от этого бесполезным. И «повар» из меня хреновый получился. Не хочется просыпаться вовсе, не то чтобы порхать, мурлыча мелодию под нос. Вставать не хотелось. Я долго лежала, глазея на серые стены спальни, и удивлялась: даже тут окружила себя безразличием, апатией. Может следовало поменять их, перекрасить, оклеить веселенькими обоями, например, но… не мои это стены. И дом не мой.
Решение озарило спонтанно – импульс. Я подскочила, бросилась умываться. Переоделась, затем отыскала свой телефон. Зарядка почти на нуле, на один звонок хватит. Минуя Нику, набрала сразу Завойчинского. Тот немного растерялся от моего вопроса, но суть уловил и вполне доступно объяснил, что мне потребуется. Главное – присутствие обоих сторон. Есть ещё одна интересная деталь, конечно, если получатель откажется принимать сей щедрый дар, подарить акции Ярославу у меня не выйдет. Но данная деталь, думаю, не проблема, дурак он что ли не принять. Я поблагодарила, попросила не распространяться о нашем разговоре, отключилась и отправилась на поиски Яра. Обычно он в это время пьёт кофе.
Ни в кухне, ни на террасе его не оказалось, однако кофемашина точно готовила порцию для него. Аромат кофе ещё витал в воздухе, к тому же, он оставил на столе сливки. Ярослав пил со сливками.
Я бросилась в холл, найти Сашу, уж он-то знает наверняка, не пропустил бы, если хозяин отчалил. В кресле, у самой двери, которое опустело после похорон Николая, по моей инициативе, сидел охранник. Я не могла вспомнить его имени, но точно видела его раньше среди прочих.
– Здравствуйте, – сбилась я с шага. Он подскочил, сунул в карман брюк телефон, в который залипал секунды назад, и тоже поздоровался. Я заметила мелькнувшую кобуру под пиджаком и растерялась, разом забыв куда шла.
– Что вы здесь делаете?
– Я… – не сразу нашелся он. Очевидно ведь – охраняет. – Я здесь по распоряжению Ярослава Николаевича.
– А он где?
– Уехал, минут пятнадцать назад.
Все-таки опоздала. Выходить теперь было незачем, но мне хотелось понять – выпустит? Гораздо медленнее, я преодолела несколько шагов, стараясь не коситься в его сторону, попутно вспомнив имя мужчины. Алексей, кажется. Выйти наружу он мне позволил. Правда приоткрыл дверь и вышел первым. Спустился на несколько ступеней и замер. Вот и пойми какие у него функции. Я бестолково потопталась на крыльце, вернулась в дом, размышляя, дадут ли мне выехать в магазин, например. Когда сворачивала к лестнице, краем глаза успела выхватить Алексея, возвращающегося в кресло.
Что он задумал? Неужели, Ярослав решил, что я способна причинить ему вред?
Я поднялась к себе, переоделась вторично, уже в платье, подкрасилась, хотя последние пару дней к косметике не притрагивалась вовсе. Увлажняющий крем ни в счет. Подхватила сумочку, спустилась. Всё повторилось. Мне открыли дверь, охранник вышел первым. Что-то пробасил в маленькую рацию, я разобрала лишь слово «объект». Хуже того, что я прекрасно поняла кого он имеет ввиду. Объект – это я.
Саша приближался со стороны домика для гостей. Взъерошенный, спешил, на ходу застегивал пиджак.
– Доброе утро, Аглая Константиновна. Вы куда?
– В смысле? – вскинула я бровь. – По личным делам.
– Извините, – смутился он. – Сейчас машину подам.
Я нырнула в сумочку и покачала ключами от своей «Ауди», одна, мол, еду. Саша помотал головой, демонстрируя опрометчивость такого поступка, и протянул:
– Нет, Аглая Константиновна. Один момент, я сейчас.
Мне подали авто покойного мужа. Саша, как обычно расположился за рулем, только теперь к нему присоединился Алексей, заняв кресло рядом.
– А ему обязательно с нами ехать? – бесцеремонно поинтересовалась я ему в спину.
– Распоряжение Ярослава Николаевича, – вздохнул водитель, повернувшись ко мне. Алексей равнодушно пялился в окно, мои слова его как будто ничуть не трогали. Я решила сразу очертить границы дозволенного, и попробовать проявить упорство:
– А я отдаю другое распоряжение: мы едем вдвоем и точка!
– Извините, Аглая Константиновна, я не могу нарушить приказ, – состроил он сочувствующую мину. Только не понятно кому сочувствует: себе или мне. Не выдержал мой взгляд, отвернулся и тронулся.
На воротах я заметила ещё одного в подобном, как Алексей, костюме. «Господи, сколько их ещё по периметру?» – фыркнув, подумала я. Он с ума сошел, решил, что я сбегу, а он не успеет со мной поквитаться? Или что ему там втемяшилось в голову? Я подумала съездить в офис и спросить его об этом, но отбраковала эту идею. Такие разговоры при свидетелях не ведут, а там, как минимум, Оксана.
