355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ольга Коренева » Белая ласточка » Текст книги (страница 8)
Белая ласточка
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 16:05

Текст книги "Белая ласточка"


Автор книги: Ольга Коренева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

РАССКАЗЫ





ИСПАНЕЦ ИВАНОВ

– Бык, во! – громадина, как гора, это, нагнул башку... И фишки его, значит, стали наливаться кровью. Рога – во-о! – здоровенные, эти, мощные, острее, чем, значит, штыки... – Иванов в азарте размахивал руками.

Мы все сидели на ступеньках вокруг него.

– Сантос пику свою в песок воткнул и стоит, значит, смотрит. Чтобы когда Рауль выскочит со своей, этой, красной тряпкой...

Мы слушали затаив дыхание. Иванов умел рассказывать. Он помогал себе жестами, мимикой, он то хрипел, то пищал. Впечатление было сильное. Иванов уверял, что он по происхождению испанец, из северных испанских басков. И что отец его – некий пикадор Сантос. И хотя Витька был блондин, да к тому же еще курносый, все же некоторые из нас верили. Очень уж живописно рассказывал Витька про Мадрид, про испанские обычаи, даже говорил нам что-то по-испански.

– Бык замотал башкой и, это, вытаращился на красную мулету... А Рауль машет, чтобы быка отвлечь, и... – тут Витька повел головой и расширил глаза.

– Ой! – вскрикнула Лена Зайчикова.

Сашка Серегин раздраженно зашикал на нее.

Уже был звонок, а мы все сидели на чердачной лестнице и ловили каждое Витькино слово. Специально залезли сюда, чтобы никто не мешал.

– И тогда, значит, бык взбесился. Изо рта у него пена, розовая, это, и он ка-ак рванет на Рауля!..

Иванов выкатил глаза, и на губах его появилась пена.

– А-а-а... – пронзительно заверещала Зайчикова и закрыла лицо руками.

От этого визга нам всем стало не по себе, как будто и в самом деле мы увидели жуткого быка. А Сашка Серегин разозлился:

– Да заткнись ты, Зайчикова, елки-палки!

Хоть Сашка и считал Иванова вруном, но слушал, как и все, с интересом.

– Пыль столбом, значит, публика орет и свистит,– невозмутимо продолжал Витька. – А бык, это, рога – во-о! – толстенные, что твоя нога, о-острые, как финки. И, это, он рогами ка-ак долбанет Рауля...

Тут Иванов привстал, сделал свирепую рожу и руками изобразил рога. Мы на всякий случай шарахнулись в стороны. Мы не заметили учительницу, которая прислонилась к стене и с улыбкой смотрела на нас.

Нина Николаевна (это наша классная руководительница) привыкла находить нас в самых неожиданных местах. Маленькая, худая, с узенькими неразвитыми плечами, она издали была похожа на девочку.

– Ну, Иванов в своем репертуаре, – сказала Нина Николаевна, и тут мы ее увидели. – А ну, марш в класс. Все на дополнительные занятия!

Она часто устраивала нам дополнительную математику, потому что наш класс был отстающий. Нина Николаевна выходила из себя, если кто-нибудь не понимал теорему или не мог решить уравнение.

– Я научу вас мыслить, лентяи! – кричала она тогда, и лицо ее становилось малиновым. – Я сделаю из вас математиков!..

Но вообще-то Нина Николаевна была добрая. Все это знали и совсем не боялись ее... И вот мы пошли на дополнительные занятия. Как всегда, долго искали свободную комнату, а когда нашли класс, он оказался заперт. Пока Нина Николаевна ходила за ключами, Сашка Серегин напихал в дверную скважину бумажек. Потом математичка вернулась и долго тыкала ключом в скважину, усердно вращала его. Дверь не отпиралась. И у Нины Николаевны сделалось такое растерянное лицо, что нам даже жалко ее стало.

– Вы, наверно, взяли не те ключи, – протянула длинная Томка.

Серегин насупился.

– Давайте я открою.

Выковырял все свои бумажки и легко отпер дверь.

Занятия начались. Но не прошло и четверти часа, как Нину Николаевну позвали к телефону. И мы снова собрались вокруг Иванова.

Витька небрежно уселся на учительском столе, поерзал, принял живописную позу: одну ногу свесил, другую поджал под себя, откинул голову, прокашлялся.

– Так на чем мы остановились? Ах да... И бык, значит, и-их! Как врезанется в трибуну – бух! Щепки, пыль столбом, бабы визжат, зрители с первых рядов наверх сигают – р-раз!..

Тут он как будто случайно взглянул на Маринку Гордон.

Она, единственная из всех нас, со скучающим видом смотрела в окно.

Там, в голубом морозном воздухе, поворачивалась над крышами стрела башенного крана.

Маринка сидела одна. Соседка по парте, Вера, не пришла сегодня, а из девчонок никто больше не решался подсесть к Маринке. Вообще ее считали задавакой.

– А Сантос тогда р-раз, значит, как размахнется тяжеленной стальной пикой, – продолжал Витька уже без всякого энтузиазма, – пикой, это, сверкающей как молния в его руке, – прибавил он вычитанную где-то фразу, и снова тоскливо поглядел в сторону Маришки.

Тут в дверях появилась Нина Николаевна и сообщила:

– У меня сейчас срочная конференция, так что можете идти домой. Только спускайтесь тихо.

И мы с радостными воплями выкатились в вестибюль.

Нянечка долго не давала ключей от раздевалки:

– Не, не, не имею такого права. А может, вы с урока сбегли. Не, не, без учителя не пущу. Зовите своего учителя!

– Ну, теть Маш, ну что вы, ну...

– Не, не...

Кто-то побежал за Ниной Николаевной. Ее нигде не было.

– Наша Нина сгинула! – заорал Витька Иванов и полез вверх по решетке в раздевалку.

Тетя Маша и толстая уборщица Шура начали суетливо стаскивать его оттуда. Но не тут-то было. Витька лягнулся и перемахнул внутрь. Напялил свою затасканную демисезонку, нахлобучил шерстяной колпак, стоит, ухмыляется – одна бровь выше другой. Когда Иванов улыбается, у него всегда одна бровь выше. Сам-то Иванов блондин, только брови у него темные.

Девчонки зашумели:

– Вить, достань мое пальто, во-он, синее...

– Витенька, мою шубу, черную такую...

Но Иванов только скалился и театрально раскланивался. Потом подскочил Сашка:

– Слушай, испанец, подкинь мою куртку.

Витька Иванов лишь посмотрел в сторону Марины Гордон.

Она стояла к нему лицом и, казалось, так задумалась, что ничего вокруг не замечала.

– Ишь, хитрые, вас много, а я один, – важно заявил Витька, и с обезьяньей ловкостью увернулся от швабры, которой пыталась подцепить его уборщица Шура.

– Вылазь сейчас же, хулиган, вот я дирекцию позову, – кипятилась тетя Маша.

А Иванов ловко подтянулся на вешалке и снова взглянул на Маришку. Та стояла молча, только скосила свой длинный зеленый глаз на кожаное пальто. Оно висело отдельно. И Витька вдруг просветлел лицом.

– Держи, Марин, – он просунул сквозь железные прутья коричневую кожанку.

Маришка полуулыбнулась, и стала протискиваться к зеркалу.

Тут тетя Маша открыла раздевалку и схватила Витьку за шиворот, а мы хлынули за ней и стали сдергивать с вешалок свои пальто, куртки, шубы.

Снег на солнце так искрился, что сначала мы даже растерялись. А потом разом заорали и помчались со школьного двора кто куда.

Я, Томка и Натка решили было пойти в кино. Но билетов не достали и зашли к Натке послушать битлов. Ее брат был на работе. Свой магнитофон брат каждый раз прятал от Натки в разные места. Но она сразу же вытащила его из-под дивана. По запаху она его находила, что ли?

Ну вот, мы откалывали шейк, когда заверещал телефон и Маришкин самоуверенный голос произнес:

– Наташа? Еще раз здравствуй. Я слышу, у вас весело. Кто? Одноклассницы?..

И она стала говорить о погоде, о прелестях фигурного катания, об отличном состоянии льда, так, что Натка неожиданно для себя сказала:

– А давай пойдем на каток, а?

И мы, облепившие внимательными ушами трубку, почему-то сразу согласились.

– Давай, давай пойдем!

Вообще-то, идти на каток нам совсем не хотелось, Но очень уж мы были удивлены и польщены тем, что Марина снизошла до нас. Да и любопытство разбирало: зачем это мы Маринке вдруг понадобились? А позвонила она – мы после догадались – потому, что лучшая ее подруга Вера болела.

Лед действительно был в отличном состоянии. Мы визжали, толкали друг друга в сугроб. Играли в салочки – на коньках это здорово получается. Я и Натка стали изображать танго. И вдруг Натка подмигнула своими черненькими глазами и таинственно прошептала :

– А знаешь, испанец Иванов-то втюрился в Маринку.

– Да-а? Откуда ты знаешь?

– Я видела... Тс... – она прижала палец к губам и быстро оглянулась. – Только это секрет. Ага? Стою я, вот, позавчера, в кассу в гастрономе и смотрю в бакалейном отделе...

– Ну, ну?..

– Ага. Ну, вот. Вижу-у-у – Иванов и Гордон! Ну, выбила я за сахар, вот, подхожу незаметно сзади, а Иванов-то и говорит ей, вот...

– Ну?

– Ага. Ну и вот. А он-то распина-аетея перед ней и говорит, вот, что его папа теперь в испанском посольстве работает и что он, говорит, приезжал за ним на дипломатической машине, а Маринка и говорит, что какая, говорит, машина эта из себя, ну, как выглядит, интересно?..

– А он?

– А о-о-он-то... – тут Натка нагнулась и зашептала мне в самое ухо, – а он говорит, что это такой длинный, как рыба, узкий автомобиль, ага, черного цвета, вот, и с буквами «ДА» на номере. ...

Уже вечерело. Было так хорошо, что не хотелось уходить. Оттого, что завтра воскресенье, а скоро Новый год, мы восторженно орали и толкались. Потом стали плясать шейк. Нам казалось, что получается очень здорово, только Маришка вдруг усмехнулась и сказала:

– Между прочим, «шейк» по-английски значит трястись. Так вот, у вас сейчас получается дословный перевод. Танцуют не так.

И она стала показывать, как танцуют. Это было красиво! Как в западных фильмах. Натка чуть не задохнулась от восторга. Мы сидели на сугробах и как завороженные следили за каждым Маришкиным движеньем. Потом Натка начала рассказывать какие-то глупые анекдотики. Маришка тоже рассказала пару анекдотов. Правда, мы их не совсем поняли. Вернее, совсем не поняли. Но не подали виду.

А на другом конце катка ребята колошматили клюшками шайбу. Там у них были ворота. Носились-то они по всему льду. Но около ворот сосредоточивались основные действия.

Вскоре к хоккеистам присоединились взрослые парни. Они, с неподвижными красными лицами и оловянными глазами, мчались, не разбирая дороги. И все, едва завидя их, шарахались в стороны.

Зажглись фонари. Лед стал пустеть... Марина здорово каталась. Еще бы, раньше занималась фигурным. Она, в своей белой вязаной шапочке и длинном свитере, казалась сегодня какой-то особенной. Лицо порозовело, а ресницы стали длинными и влажными от тающих снежинок. Длинные волосы веером относило вбок, иногда черные густые пряди совсем закрывали ей лицо. Марина показывала тройной переворот, когда сзади появились эти хоккеисты с отупевшими потными лицами. Мы завизжали и едва успели отскочить. Маришка не успела...

Она лежала лицом вниз. Когда мы хотели поднять ее, заехала по Натке коньком.

– Уйдите, – говорит.

Потом встала. Спиной к нам. Заковыляла к забору. Лед под ней был в крови. Начала тереть лицо снегом.

– Что с ней? – испугалась Томка.

– Мариша, что с тобой, Мариш, а? – Натка подъехала к Маринке.

Та молча, с ожесточением терла снегом лицо.

Мы стояли поодаль. В такие моменты Марина не любила, когда к ней подходят. Натка повернулась к нам и прошептала:

– Вся физиономия вспухла, страсть.

И она вдруг хихикнула.

– Жаль, Иванова нет верхом на быке, – шепотом отозвалась долговязая Тома.

– Ага, ага, верхом на быке, – подхватила Натка.

Ее быстрые черные глазки, казалось, силились сфотографировать весь каток, с красным пятном сбоку и Маринкиной упрямой спиной у сугробов.

– Да, Иванов бы не упустил случая подонжуанствовать, – глубокомысленно протянула Тома.

– Ага, – подхватила Натка, – приехал бы за ней Дон Жуан верхом на быке.

А на другом конце льда кто-то шумно переругивался с хоккеистами, не желавшими уходить, и сторожиха в стеганке тыкала пальцем в часы. Каток закрывался.

Мы молча брели по рыжему от примерзшего песка тротуару. Огни рекламы безжалостно светили в Маришкино разбитое лицо.

– Гляди, как девочка покалечилась, – сказала женщина в вязаном платке малышу. – Вот не будешь маму слушать, тоже...

– Бедняжка, где ж это она так, кто ж это ее так,– сочувственно завздыхали две старушки.

Маришка мрачно покосилась на старух.

– Они меня доконают сегодня, – дернула уголком рта. – Слушайте, – обернулась к нам, – кто меня еще пожалеет, стукну того по морде...

Первая в Маринину квартиру ступила Натка. Маринка быстро выключила в коридоре свет.

– Ну, наконец-то, гулена, замерзла небось? – отец поднял руку к выключателю.

– Все о'кэй, па, – зазвенел в темноте бодрый Маришкин голос, – только свет не зажигай.

– Что за глупости? – отец быстро включил свет.

Да-а, тогда, на катке, ее физиономия выглядела приличней. Куда приличней. Маришкин отец побледнел и бросился к телефону. А мы тихонько выкатились из квартиры.

На улице Натка затарахтела:

– Спорим, Маринка не придет в понедельник в школу? Спорим?

– Конечно, не придет, – усмехнулась Тома. – Представляю, что будет с Ивановым...

– Ага, не придет, ой, что с Ивановым-то будет! – как эхо отозвалась Натка. – Дон Жуан на вороном быке.

В понедельник Марина пришла.

Все уже сидели на местах. Учителя не было. Когда вошла Маришка, Тома присвистнула и произнесла нарочито громко:

– Гордон, почему вы опаздываете?

И все разом посмотрели на Маришку. Ее распухшее лицо было густо запудрено и напоминало высеченную из камня физиономию скифа. Под глазом примостился порядочный синяк. Тома и Натка переглянулись и хихикнули. А Маришка невозмутимо направилась к своей парте, но на полпути остановилась и обвела класс детективным взглядом.

Тут поднялся шум, все завертелись и стали спрашивать: что такое? Что случилось?

Но Томка с Наткой лишь усмехались и таинственно перемигивались...

Всю перемену Маришка стояла в коридоре и сосредоточенно смотрела в окно. Когда подкатывались девчонки, она косила на них своим длинным мрачным глазом, и девчонки сразу же отходили.

– Что с ней такое сегодня? – удивлялась Лена Зайчикова.

– Странно, – пожимала плечами отличница Зина, – и лицо какое-то жуткое, и взгляд змеиный.

– Ага, ага, глаза как у удава, – подхватывала шустрая Натка.

Маленькая, хилая Лена Зайчикова печально сосала бесцветную прядь волос.

– А почему Иванов не пришел сегодня? – спросила она вдруг.

– Заболел, значит, – уверенно ответила отличница Зина.

Натка мелко засмеялась, прищурила черненький глаз:

– Ага, заболел от горя, что Маринка на него не смотрит. Ага.

Тут все стали приставать к Натке, расспрашивать про случай с Маринкой.

Потом разговор зашел об Иванове.

– Да какой он испанец, елки-палки, – сказал Сашка Серегин и плюнул через трубочку жеваной промокашкой. – Бахвал он, вот кто.

Саша втайне завидовал Витькиной популярности.

– А почему он не пришел? – снова спросила Лена Зайчикова.

Тома сдула пылинку с фартука.

– Как почему? Его папа на дипломатической машине увез.

– Ага, на дипломатической машине, ага! – оживленно блеснула антрацитовыми глазками Ната.

– На какой еще машине, елки-палки? – промямлил Серегин, жуя промокашку.

Тома фыркнула:

– Тебе он еще не рассказывал, как папа катал его на черном лимузине марки «ДА» по Мадриду?

– Чего-о? У-у, палки, кхе-кхе... – подавился промокашкой Серегин.

Ната стрельнула глазами в сторону Марины, которая стояла у окна в дальнем конце коридора. Она жалела, что Маринка не слышит этот разговор. Интересно было бы заглянуть ей в лицо, если бы слышала. Хотя лицо у Маринки всегда одинаковое: презрительно-высокомерное. Во всяком случае, так казалось Натке. А рядом шумели ребята:

– Да болтун он! – говорили одни про Иванова.

– Врун! – кричали другие. И кто-то из девчонок сказал:

– Мне Иванов говорил, что у него дома на стене ружье висит, которым его отец убил в Испании двенадцать фашистов.

– А мне болтал, что у него шпага отцовская, елки, – сплюнул катышек промокашки Серегин.

Тут все окончательно разозлились. Обидно стало, что Иванов всех так долго водил за нос. И после уроков решили зайти к Витьке и публично уличить его во, лжи,

Мы пошли. Маришка тоже пошла с нами.

Иванов жил в старом доме без лифта. В подъезде едко пахло горелой картошкой и щами.

Дверь долго не открывали. Наконец в квартире что-то стукнуло, упало, и детский голосок спросил:

– Кто там?

– Одноклассники, к Виктору Иванову, – ответила за всех отличница Зина.

За дверью долго еще возились с ключами. Когда наконец открыли, на пороге мы увидели девочку лет пяти. Она уронила ключи и пропищала:

– А Витя на кухне...

Все вместе ввалились мы в коридор, и в нос шибанул кислый запах непроветренного жилья и пыли.

– Гм, – поморщился Сашка и прошел вперед по темному коридорчику.

Мы двинулись за ним и остановились на пороге крохотной кухоньки. Под столом ползали два малыша. На плите пузырилась манная каша, в кастрюлях что-то булькало, посреди стола дымился бак с бельем, белье болталось и на веревке под потолком.

В распахнутую дверь ванной мы увидели Витьку. Он был в мятых трусах и усердно полоскал какие-то тряпки.

– А где твои мама, папа, – Марина Гордон погладила по волосам курносую девочку, открывшую нам дверь.

Девочка вывернулась из-под Маришкиной руки, тряхнула светлыми нечесаными кудряшками.

– Мамка на работе, а папки у нас нету, – сказала она.

– Как нету, елки? – вмешался Саша Серегин.

Девочка важно, по-взрослому повторила:

– А папки у нас нету, – и засунула палец в нос.

– Ха, вот те и испанец, елки-палки, – засмеялся Саша. – Ну, сейчас я его разоблачу! – и он шагнул к ванной.

– Дурак, – выдохнула Марина и стала теснить нас к двери.

Сашка обиженно заворочал языком за щекой жеваную промокашку.

– Кто дурак, почему дурак... – забубнил он, – тот дурак, кто врет, палки.

Мы тупо толклись в коридорчике. Откуда-то из темноты вынырнула Натка, блеснула любопытными глазками:

– А чего там? – и попыталась заглянуть в комнату.

Но Маришка оттолкнула ее и встала так, что загородила нам весь проход.

– Эх, вы, – сказала она и так посмотрела, что мы сразу попятились. – Ну, чего стоите? Катитесь отсюда.

Тут из ванной появился Витька Иванов. Он выволакивал большой бак с бельем.

– А, здравствуйте, – Витька вытер ладонью потный лоб. – А я, это, стираю...

– Здравствуй, – ответили мы и стали думать, что бы еще сказать.

О том же, наверно, думал и Витька. Наступило неловкое молчание. Выручила отличница Зина.

– Мы, знаешь, пришли насчет драмкружка, Витя,– сказала она. – В драмкружок записываем, тебя записать?..

– Да нет, – смутился Витька, – не тянет что-то. Ну, вы проходите, – и он кивнул на комнатку, где почти впритык стояли две кровати, стол с задвинутыми под него табуретками и шкаф с зеркальной дверцей.

Мы окончательно растерялись. Ясно было, что в комнатку мы не втиснемся. И вдруг Сашка ни с того ни с сего брякнул:

– Слушай, Витек, покажи шпагу, помнишь, ты говорил?..

Мы зашикали на него, стали толкать локтями. Сашка смутился.

– Елки, обратно промокашку проглотил...

А Витька Иванов все держал на весу тяжелый бак с отжатым бельем и молчал. Мы тоже молчали. И тут заговорила Маринка Гордон:

– Эх, вы, – с сожалением взглянула она на нас.– Ты, Серегин, круглый идиот. Ты не мужчина. Вот Иванов настоящий мужчина. Да. Он настоящий испанец.

Она вдруг скинула сапожки, пальто, выхватила у Витьки бак и поволокла на кухню. Там Маришка вскочила на стол и принялась развешивать белье под низеньким пожелтевшим потолком.

– Витя, подавай. А вы все катитесь отсюда! – властно скомандовала она.

И мы тихо вышли из Витькиной квартиры.





КУЛЬТПОХОД

– Вот бы закатиться куда-нибудь, а? Где шик, блеск, весело и все танцуют... А то все уроки да уроки, скучища!

Ленка Слоникова на ходу размахивает портфелем, встряхивает кудлатой головой. Ленкина голова похожа на большой разлапистый кочан капусты. Ленка шагает, не глядя на Машу, и вздыхает:

– Да еще на выходной задано у-у сколько... Да ну! Пошли куда-нибудь, а?

– Можно, вообще... – неуверенно поддакивает Маша.

Она сама, без старших, еще ни разу не бывала в «злачном» месте.

Маша не очень-то разговорчива. Маленькая, складненькая, светленькая, с короткой стрижкой, она не такая заметная, как Лена Слоникова, закадычная подружка. И всегда ей вторит, но больше для виду, а делает по-своему. Но сейчас понемногу поддается Ленкиному настроению...

– А давай в кафе, а? – говорит Ленка.– В самое хипповое. Давай?

Ленка строптиво мотает лохмами, торчащими в разные стороны, толкает прохожих. И сама она вроде хиппи – просто тощий вихлястый пацаненок в джинсах, сорванец.

Маша молчит. Обдумывает. Ей начинает грезиться кафе, где в синем полумраке медленно танцуют пары, звучит смех, на эстраде звездами мерцают и вспыхивают огоньки...

Девчонки размахивают портфелями, идут мимо ярких витрин, глубоко вдыхают морозный и по-весеннему уже влажный, радостный воздух. Так не хочется домой! Хотя– вечереет, и животы подвело.

– В кафе «Молодежном» всегда музыка, – мечтательно говорит Маша.

– Значит, пошли в «Молодежное»! – решает Ленка. – Портфели забросим, ты натянешь джинсы, чтобы как я, и – в кафе. Только дома не задерживаться!

Последний урок был физкультура, Ленка так и осталась в джинсах. Она продолжает:

– Войдем в кафе, а там музыка, танцы, а мы подсядем к каким-нибудь ханурикам и обольстим их, и они в нас втюрятся, – тут Ленка попробовала завилять бедрами, но у нее что-то не очень получилось.

Маша чуть-чуть вильнула бедрами тоже, за компанию с Ленкой, и, взглянув на подружку, прыснула: уж очень комично пошла извиваться вся тощая угловатая Ленкина фигура. А длинная шейка качалась, словно ножка опенка.

Девчонки весело пошли к дому... А портфели все-таки тяжелые, долго не размахаешься ими – все руки отмахаешь. Там битком набито: и учебники, и библиотечные книжки, и кеды для «физры», и старенькие вязаные шапочки... Вот и дом, подруги разошлись по своим подъездам.

Минут через сорок встретились во дворе. Обе в джинсах и свитерах, пальто – небрежно нараспашку, волосы начесаны, торчком, так и стоят нимбами вокруг сияющих девчачьих лиц, в руках – мамины сумочки.

– Мелочь наскребла?

– Ага, полтинник...

– У меня рубль шестьдесят.

– Сойдет... Гидальго доплатят!

– Это которых обольстим?

– Угу... Рыцари.

Девушки пошли к автобусу. Денежный вопрос все же беспокоил более рассудительную Машу.

– Доплатят, говоришь?.. – недоверчиво спросила она – Ну да-а... они «доплатят»! Теперь знаешь какие рыцари пошли...

– Ничего, – расхрабрилась Лена. – А мы только мороженое возьмем.

Еле втиснулись в переполненный автобус. Час пик, народ с работы едет. Даже билеты брать не пришлось, девчонки лишь запахнули пальто плотнее, чтобы не застрять в давке. Выбрались через три остановки.

– Ни фига себе! – вздохнула Ленка. – Как сквозь джунгли продираешься. Чуть пальто не оставила.

– Народишку слишком много развелось, – заметила Маша. – Вот и тесно.

– Пожалуй, в кафе не попадем...

У кафе «Молодежное» и в самом деле уже толпилась очередь. Встали в хвост.

– Сколько на твоих?

– Без четверти семь.

– Скоро пустят.

Кругом на улице уже вспыхивают, горят вечерние огни: бегущие буквы реклам, яркие витрины. Студено, ветрено... Как и вся публика, девчонки ждут открытия кафе. Отворачиваются от ветра, подправляют ладонями прически. Но ветром все равно взвихривает и треплет волосы... У Ленки ее «нимб» совсем разлохмачивается, а по бокам пряди выгибаются, как бараньи рога. У Маши еще ничего, терпимо – ее светлые кудерки кажутся лишь пышнее. Девчонки чуть продрогли на ветру, ежатся, пританцовывают. Скорей бы уж пускали!..

Очередь вдруг ожила, заволновалась. Изнутри к стеклянной двери прошествовал швейцар. Отпирать, однако, не спешил. Генеральская осанистая фигура его, начальственная ухмылка четко рисовались внутри кафе, сияющего как аквариум. Казалось, в волшебно осиянном сосуде важно плавает крупная аквариумная рыбина, в экзотическом оперении, какой-нибудь губастый гуппи или барбус. Он наслаждался в одиночку светом, теплом и музыкой, уже доносившейся из глубины зала: оркестранты репетировали, что ли... А снаружи – синеватые лица жаждущих были в мурашках от холода.

Наконец дверь открылась. Швейцар запускал попарно, чтобы не было пробки. При этом он тонко разбирался в социальном положении клиентов. Кое-кого, кто пристроился случайно и вообще с виду невзрачнее, толстый швейцар грубо оттеснял, пропуская вне очереди солидную пару... Но вот проникли в мир света и тепла и девчонки. Разделись, вошли в зал. Зал был уже полон, мест не было, гремела музыка, медленно порхали официанты... Девушки затоптались на месте, озираясь, куда бы поскорее сесть? Маше стало совсем неловко, ей показалось, что весь зал уставился именно на нее. Переложила из руки в руку сумочку, та, как на грех, раскрылась, посыпались на пол – помадный тюбик, мелочь, что-то еще. Маша заалела от досады и смущения, нагнулась, чтобы все собрать, а Ленка зашипела: «Зачем эту сумку взяла, псих, она старомодная. Такие до войны...» Маша и сама знала, что это не то. Она не умела обращаться с маминой сумочкой – какие-то замочки-защелки, в молодежной современной сумке через плечо – все проще... Ленка тоже растерянно топталась, но решила изобразить лихую улыбку. Улыбка вышла какая-то кривая: один угол рта полез по-пиратски вверх, а глаза глядели угрюмо. Тут на них чуть не налетел официант с подносом, где стояли всякие салаты и бутылка.

– Чего толчетесь на ходу? – рявкнул он шепотом. – Садитесь куда-нибудь...

Девушки неловко двинулись вперед, отыскивая место.

– Назад возврата нет! – трагически продекламировала Ленка. – У меня, кажется, на заду джинсы лопнули... Ой, мама! – Она провела ладошкой сзади.– Это когда на физре ядро метали...

– Давай скорей сядем! – отозвалась Маша. – Вон столик у окна...

Два стула около оконного столика пустовали. Напротив пили кофе и деловито беседовали два парня.

– Мальчики, можно? – произнесла Ленка и жеманно присела на свободный стул.

За ней села и Маша.

Те кивнули. Ленка нагнулась к Маше и шепнула в самое ухо:

– Вот они, наши ханурики... Сейчас завяжем знакомство!..

Парни продолжали свой разговор, не глядя на соседок. Время шло...

– Что-то нас долго не обслуживают, – сказала Маша.

– Безобразие! – возмутилась Ленка и даже плечиком передернула. – Человек!

Ребята замолчали и поглядели на Ленку. Та обратилась к ним:

– Разрешите меню!.. А... а меню тут есть?

Парни пошарили глазами по столу. Один из них встал, принес с соседнего столика меню и подал Лене:

– Пожалуйста.

– Благодарю вас, – галантно улыбнулась она в ответ, слегка наклоняя голову. И тут же сунула меню Маше: – Давай, выбирай...

– В общем, сдавал я зачет, – продолжал парень разговор с приятелем. – А учебник-то взял не Пахомова, а Малькова, сокращенный. Вот и сел. Думал, лучше, а вышло наоборот. Той главы там как раз и нет. Полистал, полистал, сунул его назад в стол и пошел так, на авось... А принимал сам декан.

– У декана на авось не пройдет, – отозвался другой парень.

– На тройку вытянул... А степуха накрылась.

Лене и Маше стало не по себе. Общего разговора что-то не получалось. Гидальго за их столиком были какие-то не те. И вообще – в кафе они не привыкли сидеть одни, без своей школьной компании. Маша теребила салфетку и оглядывалась по сторонам.

А вокруг них звучала музыка – медленный блюз, – ближе к эстраде уже танцевали внимательные пары, сновали официанты. Официанты все какие-то загадочные – изящные, высокие, с интеллигентно-красивыми лицами, – «наверное, студенты подрабатывают», решила Маша, – один даже очень красивый: смуглое, удлиненное лицо, большие глаза. Он уже кивнул на ходу девушкам, что, мол, сейчас к ним подойдет...

Ленка прокашлялась, чуть коснулась соседа локотком и неожиданно сказала:

– Познакомимся, мальчики!

Маша испуганно глянула на Лену, но та каким-то не своим голосом продолжала:

– Я Лена, а это Маша.

Ребята поглядели на них так, будто увидели инопланетян.

– Саша, Сережа, – ответил один, с короткой, непривычной для парней стрижкой и широким носом картошкой.

Ленка повертела головой направо, налево, увидела приближающегося официанта и спросила:

– Ну, что закажем, мальчики?

Она протянула руку к меню и опрокинула пепельницу.

Саша – с короткой стрижкой – отодвинул в сторону свой стакан кофе, дал Лене меню, сказал:

– А что вы хотите?

– Кофе с мороженым, – сказала Лена.

Подошел официант, и Сережа, небрежный блондин с худым, умным лицом, распорядился:

– Два кофе с мороженым, пожалуйста.

Официант пометил в блокнотике, исчез. С эстрады

полилась лирическая песня.

– Пахмутова, – вполголоса сообщила Лена Маше. – Эх, потанцевать бы!

Всюду танцевали, между столиками тоже покачивались в такт музыке пары.

– Приглашай своего, чего ты! – возбужденно зашептала Лена, и незаметно кивнула на Сережу.

Для Маши она почему-то определила хмуроватого Сережу, а себе «выбрала» попроще, Сашу.

– Давай ты первая...

– Боюсь чего-то, – призналась Ленка...

– Брось! Вы уже знакомы, – успокоила Маша. – Он тебе меню подавал...

Маша прыснула. Девчонкам стало смешно. Посмеялись, пошептались, музыка тем временем кончилась. Вскоре оркестр снова заиграл – какую-то быструю музыку.

– Пойдемте танцевать, – сказала Лена.

– Я не танцую, – отозвался Саша.

– И я тоже, – заговорила Лена, и настойчиво потянула студента за рукав. – Это очень просто, пошли. Надо только двигаться под музыку, и все.

Саша усмехнулся, потер свой нос-картошку. Ленка решила, что он стесняется. Она громко заговорила:

– Да ну же, Саша, не стесняйтесь! И ты, Сережа, то есть вы, Сергей, берите Марию... Не надо робеть... – добавила она упавшим голосом и встала, ожидая Сашу.

Саша поднялся. Сергей тоже вышел из-за столика, пригласил Машу. Стали танцевать в проходе, около своего места.

Лена обвила руками Сашину шею и, вихляя, стала переминаться в такт музыке.

– Ну вот видишь... – киношно-вкрадчивым тоном начала она шептать Саше, – вы отлично танцуете...

И наступила ему на ногу. Саша добродушно улыбнулся. Ленкины движения все убыстрялись. И вышло так, что музыка – сама по себе, а Ленка сама по себе. Саша никак не мог приноровиться к резким движениям партнерши.

– Что-то у нас не в такт получается, – не выдержал он.

– Ах, да? – Лена громко рассмеялась. – Правда?

– Надо слушать музыку... – заметил Саша.

– Ах, скажите!.. – Ленке стало досадно. Хотелось что-то еще сказать веселое, надменное, но она не нашлась.

Танец наконец кончился. Саша вздохнул. Сели за столик.

Мороженое в железных вазочках на столике ожидало девушек, вкусно белело. Дома подруги так и не успели толком поесть, есть хотелось всерьез, и мороженое казалось им особенно вкусным. Приятно насытил, отогрел душу и черный кофе. Ленка снова повеселела.

Загремела быстрая музыка. В проходе отплясывали шейк.

– Ребята, пойдем? – позвала Лена.

Парни, казалось, не слышали.

Оркестранты нажали, дали звук на всю катушку. Стало совсем весело...

– Пошли, а? – Ленка пыталась перекричать джаз.

Сухощавый Сергей все поглядывал на столик сзади и, наклоняясь, говорил что-то Саше. Тот тоже посматривал назад. Маша оглянулась... Сзади, через пару столиков от них, сидели две девицы неопределенного возраста, во всяком случае не первой молодости – как показалось Маше. Короткие юбки, мосластые ноги в больших туфлях. «Какие-то копыта», – подумалось Маше. Потертые физиономии в умеренном гриме. Парней они тоже заметили.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю