Текст книги "Белая ласточка"

Автор книги: Ольга Коренева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Вот балда, слепой, раньше не понял! Конечно, подсиживают!

Но кто же, кто, черт подери? Аббасов? Нет, вряд ли. Не похож он на подлеца. Акулин?

Карпов принялся насвистывать. Откуда-то доносилось бряцание гитары. Из распахнутых окон слышались звуки радиолы...

Вдруг сзади просвистели громко и насмешливо, в тон ему, явно его передразнивая. Карпов оглянулся – Аббасов в позе манекена застыл у распахнутой дверцы машины. Легок на помине, палки-колеса. Кремовый смокинг и такая же кремовая машина, изнутри бархатно-красная. Аббасов, по-видимому, кого-то ждал.

Аббасов смотрит на него полупрезрительно, сожалеюще. Смуглое лицо, чёрные насмешливые глаза.

Но вот выражение его лица изменилось, стало почтительно-внимательным. Из подъезда соседнего дома вышел плотный седой мужчина. Они садятся в машину. Хлопают дверцами. Уехали.

И Карпов вдруг проникся странной уверенностью в том, что письмо взял именно Аббасов. Взял, вынул тайком из «дела» и уничтожил.

А, палки-колеса! Вот гад! Ну, подожди! Ну, дождешься ты у меня! Подсидеть захотел?! Посмотрим еще, кто кого подсидит!..

В восемь он позвонил Лидочке. Автомат плохо работал, и его два раза неверно соединили. Соседний автомат был вообще неисправен, и он вернулся в прежний.

– Алло? Попросите, пожалуйста, Лиду.

– Я слушаю.

– Здравствуй, это...

– Знаю-знаю, Карпов. Уже приехал? – ее голос, такой деловой и безразличный, «канцелярский» сначала, вдруг изменился, стал слишком громким, дерзким и вместе с тем нерешительным.

– Да, – сказал он. – Только сейчас. Ты сегодня...

– Угадал. Сегодня я свободна. Через час у кинотеатра. Жди, Андрюша.

– Алло, алло! Гудки. Трубку повесила.

Она опоздала на полчаса. Он подарил ей духи и шоколадку. Неважно, что пять рублей из его бюджета долой. Лидочка того стоит.

– О-о, «Рижская сирень», какая прелесть! – сказала она, и вызывающе повела плечом.

Карпов улыбнулся ей одними глазами. Его забавляло в этой девушке нелепое сочетание нахальства и неуверенности. «Смешная девчонка», – подумал Карпов. Он оценивающе оглядел ее. Она была в яркой кофте и короткой юбке. Хотя юбка сзади слегка протерта, блестит. А кофта зашита на спине.

– Ты сегодня отлично выглядишь, – сказал ей Карпов.

Она небрежно дернула плечом, бросила:

– Я всегда отлично выгляжу. Ну, так куда пойдем?

– Хочешь в кино? – спросил он.

– Нет.

– А в кафе?

– Нет. Давай погуляем. Такой вечер чудный, да?– спросила она и смутилась. И тут же разозлилась на себя за это смущение, вызывающе взглянула на Карпова и взяла его под руку. – Чудный вечер, – повторила она.

– Да, – согласился Карпов.

Она убрала свою руку и принялась вертеть сумку.

Вечер был напоен запахами листьев, духов, выхлопных газов, в общем, ароматом летнего города. Почему-то запах города летом всегда волнует, обнадеживает. Лидочка покачивала бедрами, размахивала замшевой сумкой, напевала что-то себе под нос. Она была слегка смугла, слегка румяна, ничего девочка, в норме. Он сказал ей:

– Знаешь, у меня приятель есть, сейчас диссертацию пишет.

– Какую?

– Да что-то о материи и духе.

Она усмехнулась нахально и конфузливо как-то, сказала:

– Между прочим, дух материален. Интересуешься древнеяпонской философией?

– Да, – соврал он.

– Ну так ты знаешь Тяно-Мото, – она бросила на него быстрый взгляд и пригладила ладошкой волосы.

– Что-то плохо помню, – сказал Карпов.

Она втянула носом воздух, сказала:

– Липой пахнет. И медом. Липовым медом... А Тяно-Мото, между прочим, глава школы, отстаивающей материальность духа. Древнеяпонские философы считали, что продукт материи не может быть нематериальным. А значит, и дух, ну, иными словами – мысль, интеллект тоже материален, ибо он есть порождение человеческого мозга. Конечно, это не доказано, наша наука довольно слаба...

Они переходили дорогу, и Карпов осторожно взял ее за локоть. Она не обратила внимания. Тогда он обнял ее за плечи. Не заметила. Скорей всего, сделала вид, что не заметила. Она нравилась ему все больше.

– Ну так вот, – продолжала Лида, – ты, конечно, знаешь старые легенды о призраках. Не странно ли, что поверья эти были распространены у всех народов? А не возникала ли у тебя мысль, что эти самые призраки есть не что иное, как сознание, материальное сознание, интеллект. Дух то бишь. После смерти человека тело его, грубая материя, распадаясь, смешивается с такой же грубой материей: землей. А дух, тончайшая эманация, тоньше световых фотонов, электричества... Дух продолжает свое существование в воздухе. Он везде, он незрим... И лишь особо одаренные личности могут ощущать, даже созерцать его, ибо мозг их – это что-то вроде небольшого аккумулятора, ну, динамо-машины, притягивающей подобно магниту дух...

«А девка-то развитая, – подумал Карпов, – пожалуй, она и в самом деле дочка какого-нибудь члена коллегии. Этакая блудная дочь...» Он посмотрел сбоку ей в лицо. Кожа гладкая, слишком гладкая от «жидкой пудры». Губы и ресницы старательно подкрашены. Длинные темные ресницы, изящно загнутые кверху. Загадочно синеватые веки...

«Она симпатичная. Да нет, она почти красавица. Ноги вот слегка подкачали, прямые, слишком тощие. Будь они повыпуклее на икрах... А вообще, ладно, сойдет...»

– Можно тебя поцеловать? – спросил он тихо.

На углу он купил ей цветы.

– Какие забавные цветы. Как они называются? – спросила она.

– Не знаю, – сказал он. – Нравятся? Чем они пахнут?

Она понюхала, погрузив в них лицо, зажмурилась. И, откинув назад голову, расхохоталась.

– Болотом...

Так они бродили по темнеющему городу, не чувствуя усталости. Карпов прочитал ей две строфы из Бодлера и сказал, что любит этого поэта.

– Да, приятные стихи, – согласилась она, – перевод хороший. Кто переводчик?

– Не помню. Разные переводили...

Быстро время летит. Вот уже одиннадцать, и он не хочет расставаться с ней. Но она говорит:

– Уже поздно. Мне пора.

– Подожди, – удерживает ее Карпов. – Ну ладно. Дай поцелую...

Она растерянно улыбнулась, уронила сумку. Нагнулась, подняла ее быстро, неловко. Он взял ее за плечи, приблизил лицо. Она сама его поцеловала – приподнялась на носках и прижалась губами к его губам. И тут же отвернулась, сказала:

– Знаешь, я наврала тебе насчет отца. Он у меня вовсе не в министерстве работает. Он шахтер.

– Знаю, – сказал Карпов ,и обнял ее.

Лида неловко уткнулась лицом в его плечо. Карпов осторожно поцеловал ее волосы. Подумал: «Она ничего девчонка, красивая... Да, для начала неплохо. Секретарша – полезная вещь...»

В пятницу в управлении разбиралось дело о метконструкциях. Соболев собрал весь их отдел в своем кабинете и произнес длинную вступительно-ознакомительную речь. Когда он уже кончал свою ораторию, появилась комиссия. Шестеро довольно стереотипных мужчин в черных костюмах цепочкой прошли в его кабинет и деловито опустились на стулья вокруг начальственного стола, и тогда Соболев представил их как комиссию от министерства. Карпов покрылся испариной. «Теперь мне хана, – мелькнуло в голове, – Соболев не простит мне конструкции... Выговор влепят в лучшем случае...»

Рубаха его взмокла и неприятно прилипла к телу под мышками и на спине. Аббасов – он сидел напротив Карпова – ободрил его взглядом.

Ну и долго же это тянулось, вечность...

Слава богу, проехало. Карпов еще раз отчитался за командировку и, не щадя красок, расписал ржавеющие под дождем метконструкции, попустительство ольховского начальства и свою «изнурительную» борьбу с ним. Потом слушал, как Соболев и все члены комиссии поочередно честят Ольховск. После них выступали сотрудники отдела, и тоже бранили Ольховск, бранили по-научному, щеголяя друг перед другом эрудицией и интеллектом. А в заключение Соболев, ко всеобщему удовольствию, рассказал пару соленых анекдотов.

После собрания Карпов сразу пошел к себе в отдел. Он решил основательно разобрать свой стол, и все лишние бумажки подшить в дело. Почти следом за ним в комнату вошла Лида.

– Послушай, Карпов, – сказала она.

– Здравствуй, – перебил ее Карпов.

– Мы уже здоровались, – смущенно отозвалась Лида. – Лучше скажи, у тебя восьмое дело? – она посмотрела куда-то в сторону.

Восьмое дело Карпов держал в руках, и он молча показал ей папку.

– Только машинка здесь сломалась, ну, скоросшиватель, – пробормотал он.

– Так замени. Давай, заменю, – она вырвала у него из рук папку, и пошла к двери.

Карпов схватил ее за локоть, загородил выход.

– Погоди, поговорим, пока никого нет.

– О чем? – Лида посмотрела на стену, потом на пол.

Карпов отвернулся, почесал голову, сказал тихо:

– У меня тут, знаешь, бумажка пропала. Письмо начальника СМР, знаешь?

Лида захлопала накрашенными ресницами, спросила:

– Ты где держал письмо?

Карпов замялся:

– Ну, не помню. В столе, может быть.

Она подошла к столу, выдвинула ящик. Проговорила неуверенно:

– Хламу-то, хламу сколько. Ну и ну... Гляди, туг и брошюрки справочные, и старые телеграммы...

Она вынула кипу телеграмм, сколотых несколькими скрепками сразу, принялась раскалывать их, раскладывать на столе, сортировать.

– Так, сейчас подошьем в «дело»...

– Да не копайся ты, подшивай все сразу, пачкой, – торопил ее Карпов.

– Сейчас, сейчас, – проговорила она, продолжая быстро разбирать бумажки, – надо все по порядку... Гляди, а это что?

– Где?

– Да вот, внизу, к телеграмме прицепилось, к скрепке... Уж не письмо ли это? Ну-ка, ну-ка... Так и есть, письмо. Ах ты, растяпа!

Карпов бросился к столу, схватил бумажку. «Письмо от начальника СМР»...

– Чудеса, – забормотал он обрадованно, – чудеса в решете. Лидуша, ты мой ангел-хранитель! Дай я тебя поцелую...

Она облегченно рассмеялась, увернулась от него. Карпов поймал ее ладонь в свои, сжал крепко.

– Знаешь... – начал он. Она перебила:

– Знаю, – и опустила ресницы. Потом вдруг взглянула на стол, проговорила быстро: – А где дырокол? Давай подошьем быстренько все бумажки, пока никого нет.

– Давай, – согласился Карпов. И подумал: «Секретарша, это верно, вещь полезная. Карьера, практика... Но... дело не в этом...»

– Давай подошьем, – весело повторил Карпов.

Вместе они стали искать дырокол.

ДВЕНАДЦАТЫЙ ЧАС

Инженер Рожков издал короткий вопль:

– Опаздываю!

И бросился к двери.

– Подожди, – крикнула вдогонку жена. – Выйдем вместе!

Рожков сдернул с вешалки пальто, повернул дверной замок. Жена торопливо подкрашивала губы.

– Сейчас, сейчас. Одну минутку...

Тут в дверь позвонили.

На пороге появилась невысокая, сухонькая старушка в старомодной черной шляпке.

– С добрым утром! – она приятно улыбнулась. – Извините, что побеспокоила... Я, простите, из домоуправления. Я, понимаете ли, являюсь представителем от нашей домовой общественности.

Старушка поискала глазами стул, села и начала рыться в своей сумочке.

– Видите ли, – сказал инженер, – нам сейчас очень некогда, торопимся. Нельзя ли как-нибудь в другой раз...

– Вы уж меня извините, но дело – прежде всего. Наша общественность поручила мне...

– Знаете, мы опаздываем на работу, – жена Рожкова то вынимала, то снова опускала ключ в карман.

Старушка учтиво кивнула и вытащила наконец из сумки какие-то списки.

– Простите, пожалуйста, я только на одну минуточку.

Говорила она старчески неторопливым, вежливым голосом.

– Будьте так добры, разрешите взглянуть, заплачено ли у вас за квартиру...

– Заплачено, заплачено, на прошлой неделе платили, – жена нервно взглянула на часы.

Инженер сунулся было к двери, но жена удержала его.

– Петя, да подожди же!

– О, не беспокойтесь, я вам верю, – старушка часто закивала головой. – Но, очень извините, порядок прежде всего. Извините, что вынуждена побеспокоить...

– Вера, где у нас расчетная книжка? – отрывисто спросил Рожков, направляясь с портфелем под мышкой в комнату.

– В столе, в самом низу! – торопливо сказала жена.

В комнате что-то зашумело, грохнуло.

– Черт возьми! Да где у тебя счета? – раздраженно крикнул Рожков.

– В столе! Что ты там уронил?

Жена бросилась в комнату.

Навстречу ей вышел Рожков в съехавшей набок шляпе, потный. Он протянул старушке расчетную книжку.

– О, простите, извините, – старушка сокрушенно покачала головой и начала аккуратно перелистывать книжку.

– Порядок – неотъемлемая часть разума, – приговаривала она, отыскивая нужную страницу. – Представьте себе, я никогда не могла понять людей, у которых нет порядка... Простите, какая это квартира? Сто восемнадцатая?.. Рожковы? Ах ты, господи, опять очки забыла, ничего не вижу без очков...

Когда посетительница ушла, Рожковы разом взглянули на часы, каждый на свои, и беспомощно переглянулись.

– Я предлагаю напиться чаю, как следует, не спеша, – сказала жена. – Теперь все равно опоздали.

– Теперь все равно, – уныло согласился инженер. – Там уже летучка идет вовсю. Черт знает что... Давай, ставь чайник.

А в соседней квартире уже перекатывался округлый мелодичный голос старушки.

– Я от домовой общественности, насчет, знаете ли, квартплаты...

– Здравствуйте, Лидия Аркадьевна. Только... Понимаете, в магазин собралась. Вот, одетая стою.

– Ах, это вы, Раиса Семеновна! А я, представьте, как-то запамятовала, что вы здесь живете... Мне казалось, что на пятом этаже...

– Что вы, что вы, Лидия Аркадьевна, вы ведь только позавчера у нас были.

– Была? Ах, простите! Значит, у вас я уже проверяла квартплату...

– А как же! Проверяли, проверяли... – полная женщина в шерстяном платке устало вздохнула.

– Простите, извините, ради бога. Значит, проверяла... Сейчас, взгляну только на списочек... Ага... Седьмой этаж. Вот он. Так и есть, проверила. Уж вы извините, пожалуйста.

– Да ничего... Вы присядьте, Лидия Аркадьевна, вот стул.

Старушка села.

– Кстати, мне не терпится узнать, – начала она,– пьете ли вы по моему совету чайное молоко? А? Пьете?.. И как оно на вас действует?

– Пью, Лидия Аркадьевна, пью. Как скипячу молоко, и туда, значит, сразу чай. И сразу этак легко сделается, вроде бы и не болела. Отляжет вроде. Очень облегчительно.

– Вот-вот! – обрадовалась старушка. – Я, представьте, моментально помолодела, как стала этот чай пить. С позволения сказать, зарядку по утрам делаю, общественной работой занимаюсь. И, представьте себе, не болею!

Старушка улыбнулась ясной улыбкой, поднялась со стула и сделала несколько приседаний.

– Вот. Не кажется ли вам, что это служит наглядным примером для вас, молодых?

– Да какая уж я-то молодая, – отмахнулась женщина. – За пятьдесят уж.

– А мне, извините, за семьдесят, – улыбнулась старушка. – Я, понимаете ли, тысяча восемьсот девяносто седьмого года рождения... И бодра, легка. Даже, простите, изящна. Вот, убедитесь!

Старушка уперла свои сморщенные кулачки в бока, слегка подпрыгнула, вскинула ногу в зашнурованном ботинке, потом – другую.

– Ну, уж это я не знаю... Это уж вообще... – женщина уважительно закачала головой.

Через полчаса голосок Лидии Аркадьевны слышался в квартире этажом ниже.

– Какой чудесный сервиз, Галина Ивановна! Совершенно исключительный сервиз. Как сейчас помню, покойный свекор мой привез подобный же сервиз из Неаполя. На двадцать четыре персоны. Чудо!.. Чудо, что за сервиз. В то время я еще посещала классы балета мадам Фуке... А вы, Галина Ивановна, простите, пожалуйста, но просто любопытно, где вы достали подобный сервиз?

По розовому лицу дамы в цветастом фланелевом халате блуждала сонная теплая улыбка.

– В комиссионном купила, где же еще? К свадьбе дочери приготовила. Кстати, слышали новость? Миша Семенов вчера женился. Да Миша, с пятого этажа.

Старушка задумалась, вспоминая.

– Миша?.. Позвольте... Как же это? Кажется, я его не так давно поймала. Он еще дерево сломал. Помнится, очень хотелось мне ему уши надрать, да, да. Теперь вспомнила. Белобрысенький такой мальчик.

– Вот, вот, именно белобрысенький, – на румяных губах дамы заиграла усмешка. – Только мальчик этот недавно кандидатскую защитил.

– Миша?! – всплеснула руками старушка. – Не может быть! Теперь вспомнила: Миша, Миша Семенов. С пожарной лестницы упал который.

– Тот, тот самый...

– Извините меня, Галина Ивановна, – вежливо, но твердо сказала старушка. – Тот Миша, который с -лестницы, не мог жениться. Он слишком мал.

– Простите, – обиделась дама. – Мне кажется, что метр восемьдесят, или что-то в этом роде, рост... э-э... вполне достаточный для женитьбы.

– Я, конечно, извиняюсь, Галина Ивановна, – старушка встала и начала собирать разложенные на столике списки, – но я, кажется, ничем не подала повода для подобных насмешек. Я еще в твердом уме и, так сказать... в памяти, и не собираюсь заниматься мистификациями.

– Да что вы, Лидия Аркадьевна. Вы, должно быть, забыли. Ей-богу, я правду говорю, что Мише Семенову уже двадцать пять лет и что он вчера женился. Если не верите, спросите, – уговаривала дама.

Но старушка и слушать не стала. Защелкнула свой ридикюль и ушла.

На сегодня намечено было обойти весь этот подъезд.

Седые паутинки волос выбились из-под шляпы, старомодные каблуки гулко стучали по ступеням. Лидия Аркадьевна упорно игнорировала лифт. Раньше не было никаких лифтов, а люди были здоровее. Не надо только поддаваться усталости... И все-таки она устала. Серые ребра лестницы слились в одну бесконечную ленту. Двери квартир все похожи одна на другую. Звонок. Молчание. Снова звонок.

– Я, извините, представитель от нашей домовой общественности...

В большинстве квартир никто не отзывался, значит, придется зайти в другой раз. Лидия Аркадьевна педантично записывала номера этих квартир в свой блокнотик.

На третьем этаже невольно спугнула влюбленную пару, совсем еще юную.

Очень хотелось объяснить молодым людям, что на подоконнике сидеть вредно, сквозняком может прострелить им поясницы, что курить еще вреднее, а бросать окурки на подоконник и лестничную площадку – это уж и вовсе... неэтично.

Объяснять все это было некому, потому что парочка мгновенно сбежала.

Повздыхала Лидия Аркадьевна, распахнула окно – выпустить табачный дым, подобрала окурки, и стала спускаться на второй этаж.

Дверь, обитая порыжевшей от ветхости клеенкой, показалась странно знакомой. Звонок. Еще звонок. Никого... Лидия Аркадьевна раскрыла сумочку, вытащила блокнот и карандаш, снова взглянула на дверь. Номер сорок три. Сорок три!.. «Ах ты, господи, свою собственную дверь не узнала. Это ведь совсем необыкновенный случай – не узнать свою собственную дверь! Да... Всякое может случиться с человеком!.. – Она постояла с минуту перед дверью, посмеялась в душе над собой. – Конечно, звонить в эту дверь – просто бессмыслица, потому что открыть-то ведь все равно некому».

Она повернулась и стала спускаться по лестнице.

Муж Лидии Аркадьевны умер, вот уже семнадцатый год пошел, остальные родственники уходили из жизни один за другим. В прошлом году скончалась младшая сестра, в возрасте шестидесяти девяти лет, и Лидия Аркадьевна осталась одна в своей крошечной однокомнатной квартирке.

«Вот если бы год назад я позвонила в дверь, – думала старушка, – то, конечно, Соня открыла бы... Что поделаешь, все мы смертны».

Она вышла из подъезда. То, что творилось во дворе, моментально отвлекло ее от печальных мыслей.

Посреди зеленого газона, на молодых раскидистых яблонях сидели мальчишки. Сидели, сосали леденцы, да еще и раскачивались... Старушка подалась всем телом вперед, выбежала из подъезда. В своем сером длинном пальто она походила на небольшую торпеду.

– Ах вы, простите за выражение, оболтусы! Бездельники вы этакие! Кто дал вам право на деревьях сидеть! Сидеть надо на скамейках, а не на деревьях плодовых! Слезайте сейчас же!

Лидия Аркадьевна подпрыгнула и попыталась схватить одного из мальчишек за ногу, но тот, подобно гусенице, уполз на верхнюю ветку. Там он удобно расположился и продолжал сосать леденцы.

– Вы, извините за выражение, нарушители общественного порядка! А если мы все полезем на деревья, что же это такое будет, а?

Мальчишка присвистнул, увлеченный такой перспективой, потом подвинулся, освобождая место:

– Бабушка, а вы полезайте сюда. Места хватит!

– Ах ты, шалопай, дерзкий ты мальчишка!

Она подпрыгнула еще раз. Мальчишка, уверенный в своей недосягаемости, весело заболтал ногами, но не удержал равновесия и грушей свалился к ногам обрадованной Лидии Аркадьевны. Схватить нарушителя все же не удалось. Мальчишка тут же вскочил и бросился наутек. Двое других тоже спрыгнули и с победным воплем пронеслись мимо.

– Безобразие! Вот я сейчас милицию позову, – кричала возмущенно Лидия Аркадьевна, заметно отставая от преследуемых...

«Плохо работает наша детская комната, из рук вон плохо, – размышляла она, останавливаясь у дверей с надписью «Красный уголок». – Дети беспризорные бегают. Надо немедленно об этом поговорить. – Но красный уголок был заперт. – Вот как! Это уж просто недостойно. Кто сегодня дежурит? – Она заглянула в свою сумочку, порылась в ней, расписания дежурств не нашла. – Видно, забыла дома. Это ничего. Все равно придется побеседовать обо всем с участковым. Возмутительное поведение детей, их беспризорность, попустительство взрослых... Кто-нибудь должен же этим заняться! Почему бы и не я? Каждый из нас должен внести свой вклад... Ох, как поясница-то болит... Нет, это же просто неприлично – дежурство пропускать. Интересно, а у кого ключ от красного уголка?..»

Она привычно свернула в тихий переулок, проплелась мимо литой ограды сквера. Желтые листья устлали весь тротуар, и старушечьи ботинки медленно шаркали по ним. «Все-таки общественный труд очень тяжел, – размышляла Лидия Аркадьевна. – Да ведь ничего не поделаешь. Кому-то надо позаботиться и о зеленых насаждениях... Всем некогда. А я одинокая старуха, вот, значит, я и должна...»

Участковый еще издали заметил Лидию Аркадьевну. Заметил ее и дежурный старшина – окно как раз выходило на сквер.

– Глядите-ка, товарищ лейтенант, – сказал дежурный, – ваша бабуся идет.

– Вижу, – участковый отвернулся от окна, поставил недопитый стакан молока на стол. – Я, пожалуй, в буфет поднимусь.

– Все ясно, – старшина кивнул, склоняясь над развернутым журналом. – Скажу, что вас нет.

«Вот ведь какая, – досадовал про себя участковый. – Чуть ли не каждый день ходит. Одолела совсем. Только вчера имел с ней двухчасовую беседу насчет поломки ребятами насаждений, а сегодня – снова здорово. Такая въедливая старушенция!..» Поднялся на второй этаж, в буфет, решил пока что пообедать. Доедая гуляш, взглянул в окно. Старуха сидела на скамейке посреди сквера. Сидела, выпрямившись, руки сложив на коленях. Ветер теребил какое-то допотопное украшение на шляпке. «Упрямая. Будет ждать хоть сутки. Беда с этими пенсионерами. – Участковый недовольно отвернул от окна свою румяную щеку. – Ничего не попишешь. Время зря тратить не могу. Надо идти в управление. Хотел завтра, да ладно... Сегодня и схожу». Он захватил портфель и вышел через буфет прямо во двор, где стояли милицейские машины.

Лидия Аркадьевна два раза наведывалась к дежурному, потом пообедала в «Кулинарии» за углом. Обед состоял из булочки и чашки кофе с молоком. Есть не хотелось, но раз пришел обеденный час, значит, надо обязательно подкрепиться чем-нибудь. Во всем нужен порядок.

«Обязательно надо зайти в милицию еще раз, – думала она, допивая у стойки свой кофе, – я ведь по важному вопросу».

В отделении ей ответили, что участковый уехал в управление.

– Тогда, извините, пожалуйста, передайте товарищу Митюкову, что я обязательно зайду завтра: дело очень важное.

Она попрощалась и вышла на улицу. Уже почти стемнело. Ветер слабо шелестел сухими листьями, в синеватом свете уличных фонарей все прохожие казались на одно лицо. Какая-то кошка перебежала через дорогу. У Лидии Аркадьевны тоже был кот, большой, полосатый, да вот пропал полгода назад. Нового кота заводить она боялась. Ведь в случае скоропостижной ее смерти кот останется круглым сиротой. Подумать страшно, что станет с несчастным животным...

Вот и подъезд, знакомая лестница. Лидия Аркадьевна отперла дверь, вошла в комнату и, не раздеваясь, опустилась на стул. Ломило спину, трудно было дышать, а ноги как будто свинцом налились.

Ей вдруг захотелось растянуться на полу и уснуть, непременно уснуть хотя бы на часок. Но она знала – это пройдет, надо только посидеть спокойно, глубоко вдыхая и выдыхая. Так и доктора советуют. Ну вот, уже и полегчало...

Лидия Аркадьевна согрела чайник, напилась чаю с вареньем, потом переоделась в теплый фланелевый халат и уселась писать письмо. Писать письма она любила. Правда, писать-то было особенно некому. Единственная адресатка – старая учительница, с которой она случайно познакомилась в музее. Разговорились, Лидия Аркадьевна показала приезжей гостье все достопримечательности музея, объяснила содержание картин, потом пригласила к себе... Уже много лет длилась их дружеская переписка. Впрочем, последние полтора года писем от Надежды Ивановны почему-то не было, но она по-прежнему посылала ей в Кашин письмо за письмом. Бывает ведь с человеком всякое. Может быть, Надежде Ивановне сейчас некогда писать... Да мало ли что...

Лидия Аркадьевна подвинула поближе настольную лампу. Пошарила в сумочке, отыскивая авторучку. Не найдя, высыпала содержимое на стол. И сразу увидела среди разной мелочи – ключ, тот самый ключ от красного уголка... Оторопело уставилась она на ключ. «Ах ты, господи! Вот он, оказывается, где. А я-то... Вот ведь недаром говорится: не обвиняй других, сам грешен...»

Она положила перед собой чистый тетрадочный лист. «Мой милый друг, Надежда Ивановна! – вывела крупным, школьным почерком. – Все никак не дождусь вашего письма. Время дорого, конечно, и особенно наше, старушечье, короткое время, но все-таки нехорошо, дружок, что совсем забыли меня, одинокую старуху. Уж простите меня, пожалуйста, за такие слова. В своем письме вы спрашиваете, как я живу. Живу я хорошо. Только устаю очень. Работы много. Общественный труд поглотил меня всю, с головой, но вы даже и представить не можете, дорогая Наденька, как тяжел общественный труд... Но раз надо, значит, надо, и я стараюсь по мере сил моих»...

Тут Лидия Аркадьевна отложила перо и стала вспоминать, о чем же писала подруга в своем последнем письме. Ах да. О галошах.

«Конечно, милая Наденька, пенсия наша маленькая, и удел наш очень скромен. Но все-таки я не советую огорчаться. Всегда можно найти разумный выход. Вот вы пишете насчет обуви... Я заходила в магазин и, представьте себе, была приятно удивлена. Оказывается, существует целый отдел уцененной обуви, и теплые галоши, представьте себе, стоят всего-навсего сорок копеек!»

Она вдруг остановилась. Письмо-то писано Надеждой Ивановной полтора года тому назад. Галоши конечно же давно куплены, да, может быть, Наденька и забыла давно про те галоши. Зачем же о них вспоминать? Она перевернула страницу.

«Если бы вы знали, милая Наденька, как мне хочется увидеть вас, побеседовать с вами. Иной раз проснешься ночью, а вокруг – пустота. И никого-то нет, только трубы пищат водопроводные. И так иногда завывают, что далее неприятно делается. Страшно. Страшно, милая Надежда Ивановна. Посмотришь на часы – господи, еще и трех-то нет. Сколько же еще терпеть, до утра-то. Лежишь, как в гробу...»

Она приостановилась, задумалась. Начало клонить в сои. А и в самом деле, не лечь ли? Двенадцатый час, самое время...

Перед тем как лечь, вышла на лестничную площадку, чтобы вынуть газету из ящика. Так делала она каждый вечер. И каждый раз старательно осматривала ящик – нет ли там письма. Даже газету встряхивала, может, письмо застряло в сложенной газете?

Она даже вскрикнула: письмо было. И какое толстое, какое увесистое! Так и есть: из Кашина!

Лидия Аркадьевна поспешила в комнату. Ножницами аккуратно подрезала большой серый конверт. Из конверта вдруг выпали два других, поменьше... Что такое? Это ее письма. Ее письма вернулись обратно!

И еще одна маленькая бумажка, на которой напечатано всего два слова: «Адресат выбыл».

Лидия Аркадьевна заперла на ночь дверь покрепче. Впереди была еще одна бессонная ночь.