Текст книги ""Небесный огонь" и другие рассказы"

Автор книги: Олеся Николаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Лилия Александровна смерила ее строгим взглядом.

– Неужели вам не скучно? – не унималась княгиня. – Наверняка это что‑то академическое, покрытое пылью времен…

– Нам безумно интересно…

– Что – какое‑нибудь ученое богословие? Что-нибудь такое чопорно – партикулярное?.. Вот еще охота! Ты поедешь с нами на кладбище? – спросила она Лидию Александровну.

– Езжайте одни. С миром. Когда‑нибудь мы еще договорим, – отпустила нас Лидия Александровна.

Мы сели в машину к княгине, хотя до кладбища можно было дойти и пешком.

Возле кладбища какие‑то арабско – африканские дети гоняли мяч. Их согревало последнее осеннее солнышко… Мы зашли в храм, поставили свечи, помолились, потом отправились от одной могилы к другой: от Бунина к Бердяеву, от отца Сергия Булгакова – к Феликсу Юсупову.

– Не люблю кладбищ, – поежилась княгиня, когда мы двинулись к машине, назад. – Я люблю жизнь!

Она достала ключ, он пискнул… Увы! – машина была открыта.

– Я не заперла машину! – воскликнула княгиня, кидаясь к заднему сиденью, где лежали все наши пожитки и откуда она так и не вынула пакет с водкой и икрой.

– Они украли! – только и произнесла она.

Действительно, пропала шикарная, из оранжевой буйволиной кожи тончайшей выделки сумка моего мужа, которую он привез из Америки. Она могла складываться до размера барсетки. А можно было ее раскинуть, как чемодан, и в нее помещалось все. В боковом кармашке ее было огромное количество десятифранковых монет – штук сорок, которые я туда складывала, с тем чтобы потратить на подарки. Но главное – пропал пакет с водкой и икрой. Той икрой, десятибаночной,

двухсотграммовой, ради которой, по молитвам настоятеля и протоиерея отца Владимира Рожкова, Господь затмил глаза московским таможенникам, так что они смотрели и не видели, а также вывел из игры швейцарских и французских пограничников… На заднем сиденье осталось только… норковое манто княгини!

Как, норковое манто? – спросите вы. – Так его же в первую очередь должны были украсть…

Э, нет! Дело в том, что тоненькая норка была с испода незаметна. А сверху – это был как бы черный плащик. Плащовка. Достоинство аристократов – не выпячивать свое богатство, чтобы – не пахло деньгами. Скромная роскошь и прикровенный шик. Это у плебеев все наоборот: златая цепь на дубе том.

Мы огляделись. Мяч арабо – африканское юношество уже больше нигде не гоняло. Все было тихо и темно.

– Княгиня, вы очень расстроились?

– Да, – она как‑то сникла. – Но я сама виновата. Забыть запереть машину – это что? Как мне жалко подарков отца Владимира! Десять банок икры! Сын так меня будет ругать, так ругать! Вы только ему не говорите. Ну, что теперь – назад, в Париж?

И в молчании мы помчались обратно.

– Вы, правда, цените отца Владимира? – снова спросила княгиня. – Вы понимаете, какой он душка, что он за человек?

– Понимаем…

– Слава Богу, что мы уже успели передать княгине эту злосчастную икру с водкой, предъявили все десять банок, – сказала я, когда мы простились с ней. – Хороши бы мы были, если бы произошло все то же самое, но до того, как она воочию увидела их! Как бы мы оправдывались! Какой был бы соблазн подозревать, что это мы все сожрали!.. Ужас…

По счастью, княгиня позвонила отцу Владимиру и сама рассказала ему, как не потрудилась вынуть из машины его гостинцы и как ее обокрали…

Он был очень расстроен. Какой‑то остался у него осадок… Он даже пробовал сердиться на меня. Но как только я это подметила, я довольно резко ему ответила:

– Отец Владимир, все! Ваши молитвы имеют ограниченную сферу влияния. Вы просили, чтобы нас пропустили через границу, – нас пропустили. Вы просили, чтобы нас даже не заметили, – нас не заметили. Вы благословляли нас передать ваши дары княгине? Мы передали. А просили вы, чтобы нас с княгиней после этого – не обокрали? Нет, не просили. Благословляли ее запирать машину? Нет, не благословляли! Ну – так и что теперь?

Ему нечего было мне возразить.

Возмездие

Разговор зашел о возмездии. Началось с того, что священник отец Валентин, служивший в Подмосковье, завел речь о воровстве.

– Никто не является таким профессиональным экспертом в социальной сфере, как священник. Когда у меня исповедуются работники торговли нашего городка, я понимаю, что у нас просто повальное воровство, – посетовал он.

– Что, прямо товары воруют? – удивилась Ирина Львовна, моя соседка по даче, зашедшая ко мне «пересидеть темноту»: у нас в поселке часто отключают электричество, но не целиком, а отдельными линиями. Вот дача Ирины Львовна и оказалась на этот раз на такой «линии». Теперь она сидела с нами под большой лампой, пила чай и с интересом слушала священника.

– Ну да, и товары, бывает, крадут, и обвешивают, и обсчитывают… Даже как‑то у них и не принято без этого, – вздохнул отец Валентин.

– А вы что? Отчитываете их за это? – поинтересовалась Ирина Львовна.

– Бесполезно. Они мне в ответ: а детей чем кормить? А за квартиру платить? Так что я их просто… пугаю.

– Как – пугаете?

– Возмездием. Говорю – за каждый украденный рубль ответите десятерным. Этого они боятся.

– Как же так? – не унималась Ирина Львовна. – Кому это десятерным будут отвечать? Милиции?

– Да Бог им пошлет такую ситуацию, когда их самих обманут и они потеряют больше, чем сами украли, – сказала я. – Даже мои дети чуть ли не с младенчества эту математику знают.

– Они что – крали? – ужаснулась Ирина Львовна.

– Нет, не крали. Но бывало, что кассирша в метро или в магазине ошибалась в их пользу, а они, заметив это, как ни в чем не бывало брали шальные денежки, дескать «Бог послал». И буквально через два – три дня наступало возмездие: при первой же возможности их обсчитывали в другом месте или они вовсе теряли кошельки. И это происходило именно тогда, когда я давала им много денег – или в школе нужно было заплатить за проездной, или за экскурсию в другой город внести немалую сумму… Словом, они, это раз испытав на себе, никогда лишней копейки чужой не возьмут.

– И как вы хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними, – процитировал отец Валентин.

– Ну да, в плане воспитания – это, конечно, хорошо. Но в жизни все совсем не так, – махнула рукой Ирина Львовна. – Некоторые крадут, крадут, а им хоть бы что…

– Значит, их дела совсем плохи, – вздохнул отец Валентин. – Верный признак того, что Господь особо печется о человеке, это когда его сокрытые согрешения настигают его извне. Предстают въяве.

– Это как? – спросила Ирина Львовна.

– Осудил кого‑нибудь – и тут же сам впадаешь в подобное прегрешение. Или соврал, а это тут же и воплотилось.

– Действительно, – вспомнила я. – У меня есть приятель, который спасался от армии тем, что симулировал астму. И как только ему вручили белый билет, он тут же и заболел. Именно астмой. Или я тоже, бывает, навру, что простудилась, хотя абсолютно здорова, просто мне не хочется лишний раз выходить из дома, и тут же у меня начинается насморк, озноб.

– А уж если над кем посмеешься, так жди, что сам попадешь в нелепую историю, – заключил отец Валентин, – Как говорит наша приходская юродивая, кто над кем посмеется, тот на того и поработает.

– Нет, – решительно замотала головой Ирина Львовна. – У меня такого не бывает. Все это сказки какие‑то…

И она побрела домой, потому что, по ее расчетам, на даче уже включили электричество.

Теперь надо сказать несколько слов про Ирину Львовну. Это – пятидесятипятилетняя вдова, но не «несчастная вдовушка», которую потеря мужа сломила и состарила в одночасье. Нет, она не позволила себе расслабляться в скорби, а напротив, взяла себя в руки, даже как будто взбодрилась и начала новую жизнь, при этом слова ее приобрели категоричность, а жесты – властность. Одежда весьма ладно облегала ее кругленькую фигуру, волосы она красила краской «Золотой пляж» и, как я полагаю, была весьма даже не против встретить какого – нибудь достойного мужчину ее возраста, чтобы связать с ним оставшуюся жизнь. Может быть, она бы уже так и сделала, потому что вроде бы какие‑то поклонники у нее были, да уж очень ей мешала «завышенная самооценка», о которой она говорила просто как о высокой.

Мы с ней жили через улицу, а за последние год-два – так даже и приятельствовали. Во всяком случае, она стала ко мне заходить «на огонек», правда не запросто, а после звонка и моего приглашения, причем сделанного в церемонной форме, осторожно советоваться, а порой даже и слегка откровенничать: так, полунамеками, словно бы невзначай. Словом, я догадывалась, что у нее появился реальный «кандидат», судя по тому, с каким воодушевлением она говорила о некоем переводчике с испанского, который уже сводил ее на презентацию книги своих переводов, а теперь пригласил с собой на прием по случаю Рождества к самому послу какой‑то латиноамериканской страны, прямо в его резиденцию…

Мне показалось, что ей приятно было произносить даже сами эти слова «прием», «посол», «резиденция», а ее и без того высокая самооценка скакнула едва ли не до рекордной отметки.

Прошло дня два или три, и вдруг она появляется у меня на пороге, против обыкновения – без предварительного звонка, возбужденная и даже слегка растрепанная.

– Ну что, Ирина Львовна, были вы на приеме?

– Ох, вы не представляете, что там было! Что было! Уж прямо не знаю, плакать мне или смеяться…

И она хохотнула, но как‑то нервно.

– Сначала этот мой испанец очень ненавязчиво сделал мне предложение.

– Я вас поздравляю!

– Потом этот жених повез меня к послу, и там был изумительный рождественский ужин. Горела всеми огнями елка… Свечи… Дамы в декольте. Наши российские знаменитости. Повсюду – лакеи в белых фраках разносят еду, напитки… Интереснейший разговор. И вдруг в самом разгаре пира мой суженый, – тут она снова, не сдержавшись, хохотнула, – исчез. Десять минут его нет, двадцать минут, полчаса, час!.. Вдруг ко мне подходит один из этих, посольских, из обслуги – то ли швейцар, то ли лакей – и говорит мне: «Вас просит ваш друг». Я говорю – «Что? Как? Где он?» А он мне говорит: «Пройдемте!»

Выводят меня из зала и ведут по коридору. Издалека я слышу какие‑то ужасные крики, вопли, грохот, стук… Мне говорят:

– Вот. Ваш друг уже второй час оттуда рвется, а выйти не может. Поговорите с ним, чтобы он успокоился, пока не кончится прием.

Я смотрю – ба, да это дверь в мужской туалет. И мой испанец колотит изнутри в дверь и кричит:

– Да выпустите меня отсюда!

Я говорю этому сопровождающему меня лакею:

– Да! Немедленно выпустите его! Зачем вы его там держите?

А тот мне отвечает на ломаном русском:

– Мы бы с удовольствием, да он сам заперся изнутри. А открыть не может. Не ломать же дверь!

– Ломайте дверь! – говорю я. – Не сидеть же ему там вечно. Сломайте хотя бы замок.

– Не получается отсюда, – говорит тот. – Мы ему уже туда и отвертки, и ножи под дверь подсовывали, чтобы он попробовал сломать изнутри.

А мой испанец услышал меня и как возопит:

– Ирина, умоляю, не оставляйте меня! Скажите им, пусть выпустят меня отсюда.

Я опять к лакею:

– Ломайте дверь, чего вы ждете?

– Боюсь, господин посол будет очень недоволен, если мы сломаем дверь в его резиденции. Как господин посол будет после этого пользоваться туалетом?

И ушел.

– Ну, как вы там? – спрашиваю я своего жениха.

– Да в принципе неплохо, – отвечает он. – Могло бы быть гораздо хуже. А так – тут чисто, есть где посидеть, если на стульчак крышку опустить, коврик такой лежит мягкий. В крайнем случае можно и переночевать на нем…

– Вот еще! Что это вы надумали – ночевать в уборной на коврике? Откуда это у вас такие упаднические настроения? Взбодритесь! – поддерживаю я его, – Сейчас я попрошу господина посла лично принять меры…

А тут этот лакей:

– Ни – ни – ни, умоляю вас. Господин посол не любит, когда его беспокоят во время приема.

Ну что тут делать? Вернулась было я обратно в зал, а там уже горячее подают – какую‑то дичь крутят на вертеле, а под ней – открытый огонь. Все хлопают, счастливые, пьяные, лишь мой в кавычках «жених» в сортире заперт, сидит. Бьется там, как бабочка об стекло.

Вернулась я к двери, а там, действительно, тарарам – уже грозно он в эту дверь стучит, тараном даже каким‑то пытается ее прободать.

Я его спрашиваю:

– Чем это вы дверь пытаетесь выбить?

А он говорит:

– Плечом, собственным своим плечом. Совсем, знаете, эти замки новомодные – жучки на ручках – никуда не годятся.

И звук его голоса хоть и доносится, но как‑то глухо. Толстая, видать, дверь, крепкая.

– Вы хоть ванну там примите, – говорю я ему. – Что зря‑то сидеть.

А он отвечает:

– Я бы и рад, да тут ванны нет. Душ только.

В общем, стали гости понемногу расходиться – совсем пьяные уже, довольные. Опять лакей этот появился.

– Вы давайте, действуйте, – говорю ему. – Хоть зубилом выбивайте замок, хоть дверь ломайте.

А он снова – господин посол, мол, такому не обрадуется.

Но мне это уже надоело, я ему угрожать начала:

– Вы смотрите, как бы международный скандал не вышел. Там наш гражданин у вас в уборной в заточении, как это выглядит? Просто провокация, можно сказать!

Принес он в конце концов инструмент, вроде сверла или зубила, вставил его туда же, где круглая ручка, и давай пытаться этот замок расклинить. Но – какое! Добротная дверь, крепкий замок.

Пока мы так возились, посол проводил гостей и направился в свой туалет, куда мы пытались проникнуть с этим зубилом. На дверные петли уже походом пошли, но – тщетно.

– Что здесь? – спросил посол нахмурившись.

Лакей ему и говорит:

– Так и так. Гость заперся, а защелку заклинило. Замок пытались выпилить – не вышло, дверь сломать – не поддалась. А гость там уже – третий час в самом отчаянном положении.

А гость уже оттуда криком кричит:

– Вызывайте МЧС!

Они уже и на МЧС были готовы, латиноамериканцы эти, стали звонить… А им говорят – нет, это территория другой суверенной страны, и мы не можем приехать к вам вот так – с бухты – барахты, надо согласовывать!..

А господин посол уже еле на ногах стоит – действительно, охота ли ему после рождественского ужина с елочкой и зажженным камином, после мяса на вертеле и горячительных напитков утрясать международные дела? А ведь правда, понаедут тут всякие, кто их знает, может, они всю резиденцию микрофонами да камерами поутыкают?

– Мы здесь – экстерриториальны, – зачем‑то объяснял он мне.

В конце концов успокоила я нашего узника, что вскоре профессионалы приедут его освобождать, так что лучше ему отдохнуть до их приезда на пушистом коврике, а сама вернулась в разоренную залу, пристроилась в большом кресла и задремала.

Под утро появились наши люди из МЧС. Господин посол тут как тут – продрал глаза, выходит к ним, глаза красные.

Они выпилили одним махом окошечко, где замок, вывели заключенного на свободу, покопались в замке и говорят послу:

– Что это за замок у вас контрафактный? На рынке у нас брали?

– Хороший замок! Испанский! – стал было защищаться он. А потом и говорит. – Наверное, его мой сотрудник по хозяйственной части на Можайском рынке купил! Я давно подозревал его в мошенничествах!

А мой жених вышел наконец на свободу. Обнял посла:

– Ну, теперь налей мне стакан виски, друг!

И мы пошли в какую‑то дальнюю комнату, в которую не были допущены вчерашние гости, сели там на диваны, и они с послом так напились, так напились, что мне пришлось вызывать такси и увозить своего жениха едва ли не силой. Вот.

– Хорошая история, – сказала я. – И я рада, что у вас, Ирина Львовна, появился жених.

– Да вы что! – вдруг вскинулась она. – Неужели ничего не поняли? Это же я иронически его так называла! Разве я могу выйти замуж за человека, который так меня опозорил? Всю ночь просидел в чужом сортире! Это же анекдот! Нет, случайно такие истории не бывают! Это может произойти только с людьми особого рода.

– Вы преувеличиваете! Говорю же вам – с каждым может случиться…

– Нет, извините, далеко не с каждым! Это может случиться только с… клоуном! Ха – ха – ха – мне просто смешно! На коврике, видите ли, он там калачиком спал! В уборной! Еще МЧСовцам кричал, что он – экстерриториален! А потом еще и напился! Жалкий, жалкий человек! А меня перед послом – в каком свете выставил? У меня, между прочим, покойный муж был членом – корреспондентом. Мне есть с чем сравнивать! У меня, в конце концов, высокие запросы, высокая самооценка!

– А вам‑то что, Ирина Львовна, до этого посла?

– А я, интересно, в качестве кого пред ним предстала? Шутиха! А я живу по очень высокой планке! – не унималась она. – И если такое происходит с человеком, то это свидетельствует о его внутреннем неблагополучии. Это мне – звонок.

Видимо, та ночь в резиденции посла произвела на нее сильнейшее впечатление, потому что каждый раз, когда мы с ней встречались, она так или иначе вспоминала о ней. И больше всего винила она своего так и не состоявшегося жениха. Потому что с этим своим «испанцем» она не то чтобы даже не желала увидеться, но и вовсе отказывалась поговорить с ним по телефону.

И вот как‑то вечером, приняв ванну и заперев все двери и окна, чтобы на нее не дуло январскими сквозняками после горячего душа, она направилась в постель, почитала и, прежде чем погасить свет, решила зайти в уборную. А дверца‑то и захлопнулась! Как так? Ведь она и не думала запираться на замок! А так – пробует она открыть, а дверь не поддается. Заклинило там что‑то. Она в эту дверь плечом, бедром, больно, больно, а та и не пошелохнется! Крепкая дверь. И стоит бедная Ирина Львовна в одной ночной рубашке в крошечной своей «комнате удобств», и некому ей помочь.

В доме, повторяю, жила она после мужа одна. Соседи с верхнего этажа – в Москве, а до прочих – не докричаться. Полная безнадежность. Даже инструментов у нее никаких нет – все инструменты по ту сторону двери. Даже и мягкого коврика нет, чтобы на него прилечь… Под ногами одна холодная плитка. Кричи – не кричи – все равно никто не придет и не освободит ее – ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. Затосковала Ирина Львовна. Ситуация, с одной стороны, самая дурацкая, шутовская, а с другой – даже и трагическая. Ведь не только через неделю – через две недели никто здесь не появится. Через месяц! Хоть ты тут трубой иерихонской взывай! Верхние соседи, может, только весной сюда приедут, с первой зеленью. Телефон, естественно, в спальне остался.

Стала она думать, как выбираться. Дело в том, что они с мужем эту дачу когда‑то достраивали: был маленький домик, а они его расширили. Поэтому была в ней некая нелепость: например, в этой уборной было окно, но открывалось оно в предбанник котельной. Однако вылезти так просто из него в этот предбанник было не так уж просто, ибо там, под самым окном, как раз шла лестница в подвал. Прыгающий из окна, если бы таковой и отыскался, рисковал провалиться на три метра вниз, да и то не на ровную поверхность, а на какую‑то из ступенек. Можно было бы какому‑нибудь экстремалу, вылезающему отсюда, попытаться пройти над этой лестницей по узкому бордюру, который окантовывал предбанник, но так ведь на то он и экстремал!

А Ирина Львовна, почтенная вдова члена – корреспондента, дама, к тому же округлых форм… Посидела – посидела она в месте своего заточения, да делать нечего – открыла окно и полезла. Прилепилась к стене и так, осторожненько, осторожненько, шажок за шажком, да с молитвой на устах, стала продвигаться над черной бездной, пока не добралась до входа в котельную, где ровная поверхность и откуда начинается спуск.

Ну, хорошо. Вот она здесь. Но котельная‑то заперта снаружи! А ключ от нее – дома в ключнице, возле вешалки… Так что и это – одна видимость освобождения, а на самом деле – ловушка. А кроме того – январь на улице, стужа, крещенские морозы! Котельная там, под домом, топится, а здесь, в предбаннике – холодрыга. К тому же бедная Ирина Львовна в одной ночной рубашке и босиком (шлепанцы скинула, когда по бордюру лезла). Увидела узел какой‑то в углу и вспомнила: она сюда кое-какие вещи покойного мужа когда‑то снесла, тряпье старое здесь хранила – занавески, полотенца. Все хотела бомжам отдать, да руки не дошли. Она это тряпье тут же разворошила и подобрала себе кое‑какую одежонку: халат мужнин полосатый, махровый, линялый, тапочки. На голову полотенце повязала. Занавеску как шаль на плечи накинула для тепла. Стала пытаться открыть дверь котельной, да сразу поняла, что бесполезно. А около этой двери окно без створок, глухое. Она кирпичом в него, оно и разбилось.

Вынула Ирина Львовна стекла, едва не порезалась, вылезла на снег, направилась было ко входу в дом, да тут и сообразила, что все – заперто. Она же сама задвинула надежный засов, закупорила окна… Что делать?

И побрела она, горемычная, в тапках сорок четвертого размера, в халате и занавеске через весь дачный поселок прямиком ко мне. Стала стучать в двери, потом увидела горящее окно, принялась кидать снежки.

А я была в доме одна. Из светлой комнаты мне было ничего не видно, что там творилось под моими окнами. Тогда я выключила свет и присмотрелась. На сугробе стояло странное человеческое существо, замотанное в тряпье. Я испугалась и хотела было найти шокер, который мне подарили в прошлом году и который лежал у меня где – то незаряженный. Но тут раздался надрывный крик – существо звало меня по имени, и голос показался мне знакомым.

Я осторожно открыла дверь, и Ирина Львовна, голоногая, в весьма причудливом, даже экзотическом виде, вся в снегу, ввалилась ко мне.

– Ирина Львовна! – в изумленье пролепетала я. – Да вы – настоящая ряженая! Это что же вы – Святки празднуете? Я и не ожидала от вас… Смотрю – гунька на вас кабацкая!

И – расхохоталась!

– Да не смейтесь вы! – резко произнесла она, прежде чем объяснить причину своего столь безумного обличья и позднего визита. – Я вон посмеялась, и что из этого вышло!

Ее всю трясло, и теперь, в тепле и при свете, выглядела она очень жалко: и следа не осталось от ее высокой самооценки…

Я усадила ее на диван и, пока она пила чай с малиной, слушала ее сбивчивый рассказ. Наконец, худо-бедно согревшись, она произнесла:

– Я во все это не верила, что вы тут говорили, мол, как аукнется, так и откликнется. А ведь все так и есть! Бог‑то все‑таки присматривает за мной! Как проучил!

– Конечно, – дипломатично отозвалась я, – Он заботится обо всех!

– Вовсе не обо всех! – вдруг капризно отпарировала она, – Вы просто не знаете! Я эту дверь в уборную много лет закрывала и даже запирала, и она всегда исправно открывалась! А сейчас – это все специально было сделано! Вы понимаете? Специально, для меня! Один к одному! Возмездие! Чтобы – научить!

И она улеглась на подушку, натянула на себя плед и заснула.

– А как поживает ваш испанец? – спросила я ее через несколько дней.

– Звонил мне вчера. Сказал: вы слышали новость? Я спросила: какую именно? А он ответил: да посла этого латиноамериканского отозвали в срочном порядке. Скоро пришлют другого. Так что в обозримом будущем в резиденции ожидается большой прием – «на новенького».