Текст книги "«Гладиаторы» вермахта в действии"

Автор книги: Олег Пленков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Примечательно, что этот приказ был направлен в войска 8 июня 1941 г., но – в условиях сугубой секретности – в письменной форме он был направлен только в руководство армий и танковых групп (позже переименованных в танковые армии), а до личного состава доводился через командиров подразделений^{590}. Однако этот приказ некоторые командующие группами армий и командующие армиями либо вовсе не передавали в войска, либо предписывали его обходить (невзирая на опасность быть обвиненными в невыполнении приказа)^{591} – настолько диким он казался некоторым высшим военным. Если же происходила смена командования армии или армейской группы, то бывали случаи отмены этого приказа, когда он был отправлен в войска предыдущим командующим (как было в 6-й армии, когда умер Рейхенау, а его место занял Паулюс). Для наиболее проницательных наблюдателей характер «приказа о комиссарах» был очевиден еще до войны. Так, 16 июня 1941 г. бывший посол в Италии Ульрих фон Хассель писал, что если этот приказ будет доведен до войск, то он превратит вермахт в такую же шайку убийц, каковой были опергруппы полиции безопасности и СД в польскую кампанию. Хассель принадлежал к оппозиционной группе генерала Бека, а эти люди были настроены не менее антибольшевистски, чем руководство вермахта. Но начальник Генштаба Гальдер не увидел (или не захотел увидеть) людоедского потенциала этого приказа.

Непосредственного влияния Гитлера на судьбу советских военнопленных по имеющимся документам обнаружить не удалось. Разве что он, как и Геббельс, в июле 1941 г. требовал не отправлять советских военнопленных на территорию рейха. Потом, в октябре 1941 г., Гитлер указал, что военнопленных следует использовать для строительства дорог на Востоке. В третий раз, в марте 1942 г., на одном из совещаний Гитлер высказался за то, чтобы советские военнопленные получали достаточное питание. Правда, чуть позже, под влиянием Бормана и Баке, Гитлер изменил свое решение, согласившись с тем, что тогда придется сократить продовольственные нормы для немецкого гражданского населения. В своих планах на октябрь 1941 г. Гитлер исходил из того, что три миллиона советских военнопленных должны быть сохранены как рабочая сила. По всей видимости, он просто не был информирован о массовой смертности среди них. Очень вероятно, что приказ опергруппам полиции безопасности и СД о ликвидации «недееспособных» (untragbaren) военнопленных исходил не сверху, а из второго или даже третьего уровня власти – от Кейтеля, Гейдриха или Рейнеке^{592}.

Таким образом, на глазах у вермахта и без всякой попытки с его стороны воспрепятствовать дикому обращению с пленными красноармейцами, происходила одна из самых страшных трагедий войны – трагедия плена: из 4–5 миллионов советских военнопленных к весне 1942 г. погибло около 3,8 миллиона человек. Лишь после неудачи блицкрига русских военнопленных по приказу ОКВ стали сохранять как рабочую силу. По сообщению общего отдела ОКВ, к 1 мая 1944 г. из 5,16 миллиона русских военнопленных были живы 1,871 миллиона; 473 000 были обозначены как казненные, 67 000 бежало, почти 3 миллиона погибли от голода^{593}. В Первую мировую войну в немецком плену был 1 434 500 русских солдат, из которых 5,4% погибло, а во Вторую мировую войну в плен к немцам попало 5,4 миллиона красноармейцев, из которых к 1945 г. были живы 930 тысяч. Иными словами, немецкого плена не пережило 57,6% советских солдат, а советского плена не пережило 37,5% немецких солдат: в советском плену из 3 155 000 немецких военнопленных погибло 1 185 000 человек^{594}. Для сравнения следует указать, что из 235 473 британских и американских военнопленных в Германии умерло 8348 человек^{595}. С английскими и американскими военнопленными в Германии обращались относительно гуманно. С фламандцами обращались лучше, чем с валлонами, с французами лучше, чем с поляками, а советские военнопленные занимали низшую ступень в этой иерархии.

Интересно, что во время войны в немецком плену находилось около 20 тысяч польских офицеров; в этих «офлагах» шла активная и разнообразная культурная жизнь: в частности, лагерная театральная самодеятельность находилась на высоком художественном уровне. В соответствии с Женевской конвенцией пленным полякам предоставляли возможность создать внутреннее самоуправление во главе со старшим по званию офицером; их положение контролировали представители международного Красного креста и религиозные организации^{596}. Ничего подобного в лагерях для советских военнопленных не было.

Отношение к западным пленным не шло ни в какое сравнение с отношением к пленным с Востока. Так, немецкая общественность была взволнована, когда узнала, что в связи с неудачей своего десанта под Сен-Назаром и Дьеппом 19 августа 1942 г., – геббельсовской пропагандой он был представлен как провал «вторжения союзников в Европу»^{597}, – английские офицеры приказывали «козлом» связывать немецких пленных солдат. В ответ немцы точно так же связали 1376 английских военнопленных, что, в свою очередь, имело следствием связывание такого же количества немецких военнопленных в Англии. Как передавала СД, такое обращение с немецкими военнопленными возбудило ненависть к англичанам^{598}. Были и другие случаи жестокого обращения с военнопленными. Так, в июле 1944 г. на юге Франции у Пуатье после акта саботажа были взяты в плен два английских парашютиста. Ссылаясь на Женевскую конвенцию, на допросе они отказались говорить больше, чем предписывала ст. 5, в соответствии с которой пленный обязан был сообщить только имя, звание и номер воинской части. После этого парашютисты были переданы полиции и вскоре под пытками выдали 34 своих товарищей по боевой группе. 31 человек был расстрелян полицией^{599}. Эта акция была следствием приказа Гитлера (о борьбе с террористами), и вермахт не нес за нее ответственности. Такие инциденты носили единичный характер, После войны в судебном порядке все они были досконально рассмотрены, а виновные, если остались в живых, – наказаны. В целом отношение к пленным на Западе было корректным с обеих сторон.

Когда в феврале 1945 г. войска 1-го Белорусского фронта освободили лагерь военнопленных у Торна, советские солдаты были поражены различием в положении пленных из разных стран. Заключенные из западных стран имели вполне здоровый вид, как будто они находились в отпуске, тогда как советские военнопленные были сильно истощены и одеты в лохмотья. Военнопленным из западных стран не нужно было работать, им позволяли играть в футбол и получать через Красный Крест продовольственные посылки. В то же время в советской части лагеря было убито или погибло от истощения и болезней около семнадцати тысяч человек^{600}. Тяжелые условия плена попирали человеческое достоинство и вызывали чувство безысходности. Многие солдаты, поддавшись пропаганде, становились на путь сотрудничества с врагом. По различным оценкам, таких «добровольных помощников» насчитывалось от 1 миллиона до 1,5 миллионов человек^{601}. После плена советские люди попадали в состояние тяжелейшего стресса. Так, главный хирург Красной армии генерал-полковник Н. Н. Бурденко вспоминал: «Картины, которые мне пришлось видеть, превосходят всяческое воображение. Радость при виде освобожденных людей омрачалась тем, что на их лицах было оцепенение. Это обстоятельство заставляло задуматься – в чем тут дело? Очевидно, пережитые страдания поставили знак равенства между жизнью и смертью. Я три дня наблюдал этих людей, перевязывал их, эвакуировал – психологический ступор не менялся»^{602}.

Что касается немецких солдат, то они, зная, как обходились с пленными красноармейцами, более всего боялись попасть в советский плен. Об этом писал ветеран дивизии «Великая Германия» Ги Сайер. Сайеру и его товарищам, эвакуировавшись из Мемеля, удалось попасть на Запад, и они с радостью сдались в плен англичанам. Англичане – в передаче Сайера – пытались обращаться с пленными подчеркнуто грубо, но немецкие ветераны, которые на Восточном фронте испытали настоящий ад, как грубость это даже не воспринимали. И уж ни в какое сравнение это не шло с участью пленных красноармейцев. Сайер писал, что англичане заставили их ехать в грузовиках стоя, и их беспрерывно трясло. При этом англичане никак не могли понять, почему немцы смеются и шутят – им было невдомек, что солдаты, с неимоверными трудностями пробившиеся с Восточного фронта, воспринимают происходящее как комфортабельные условия. Сайер пишет: «Наши западные победители были высокие, розовощекие, пухлые. Вели себя как хулиганы, но хорошо воспитанные хулиганы. Их форма была изготовлена из мягкой ткани, вроде спортивного костюма, и они непрерывно двигали челюстями, будто жвачку жевали. Они не выражали радости от победы и не выглядели расстроенными. Им было все равно. Они просто выполняли изрядно надоевшие им обязанности. Мы с любопытством их разглядывали. Наверное, со стороны можно было подумать, что мы – сторона, потерпевшая поражение, – попали в рай. Им же как раз недоставало радости… В центре лагеря американцы раскрыли ящики, наполненные консервами. Поддав их ногой, они высыпали консервы на землю и отошли, предоставив нам самим распределять пишу. Мы так изголодались, что забыли об унижении, и о дожде, который превратил землю в месиво. Верхом роскоши стал порошковый лимонад: мы набирали в карманы воду и высыпали туда порошок. Американцы смотрели на нас и о чем-то болтали между собой. Наверное, они думали, как быстро мы согласились сдаться в плен и подчиниться условиям заключения, например, раздаче пищи прямо под дождем. Разве мы не должны были ходить молча, с мрачными лицами, как все те, чьей гордости нанесен удар? Мы вовсе не походили на немцев с тех кинолент, которые показывали нашим тюремщикам перед отправкой на фронт. На нас не за что было сердиться: мы оказались не кровожадными “бошами”, а просто оголодавшими людьми, которые мокнут под дождем, лишь бы им досталось немного консервированного мяса. Мы были полумертвы, на наших лицах читался страх, мы валились с ног от усталости и бессонницы. Мы не требовали к себе вежливого отношения, нам было нужно всего несколько часов сна»^{603}. Наверное, так же, как американские солдаты смотрели на одичавших и утративших человеческое достоинство немецких военнопленных, смотрели на «недочеловеков» и солдаты вермахта, когда красноармейцы через колючую проволоку протягивали руки и просили хлеба – с той разницей, что им никто ничего не дал, и большинство из них погибло от голода…

Трагедия блокады Ленинграда и проблема ответственности вермахта

После трагедии плена советских солдат второй колоссальной человеческой катастрофой была блокада Ленинграда. Степень вины вермахта в этой трагедии весьма трудно отделить от стратегических решений Гитлера в этом вопросе. Дело в том, что в соответствии с первоначальным планом «Барбаросса» Ленинград подлежал оккупации как важный центр промышленности, транспортный узел (балтийский порт), а также как «Иерусалим коммунизма». Затем Гитлер радикально пересмотрел первоначальный замысел, хотя все развивалось исключительно благоприятно для группы армий «Север», которая наступала весьма энергично и целеустремленно. Эти исключительно благоприятные условия для немцев на Ленинградском направлении были созданы не только победами в центре и на юге Восточного фронта, но и действиями Кригсмарине, причем минимальными силами. Гросс-адмирал Эрих Редер отмечал, что основная цель Кригсмарине на Балтике – охрана немецких портов и балтийской торговли была полностью достигнута в результате смелых действий легких сил. Крейсеры «Лейпциг», «Эмден» и «Кельн», совместно с патрульными катерами и минными заградителями сыграли важную роль в захвате островов Эзель и Даго. Полный контроль над балтийской акваторией немцы осуществляли вплоть до выхода из войны Финляндии^{604}.

В этих благоприятных для вермахта условиях Риттер фон Лееб во главе группы армий «Север» (16-я, 18-я армии и 4-я танковая группа), насчитывавшей 500 тысяч солдат, наступал из Восточной Пруссии через Литву. 21 июля Гитлер был в штабе фон Лееба в Пскове и еще раз подтвердил необходимость взятия Ленинграда, к которому и устремлялись немецкие солдаты. Но уже в первых числах августа фон Лееб почувствовал, что Гитлер и ОКХ начинают отдавать предпочтение группе армий «Центр». В практическом плане это означало отнятие мобильных танковых соединений у фон Лееба и передачу их фон Боку в группу армий «Центр»^{605}. Между тем подписанная 18 декабря 1940 г. директива № 21 – план «Барбаросса» содержала в пункте III.А указание на то, что первоначально следует овладеть Ленинградом и Кронштадтом, а затем продолжить наступление на Москву. Лишь неожиданно быстрая потеря советскими войсками воли к сопротивлению могла бы оправдать стремление к достижению обеих целей одновременно^{606}. Поэтому вместо того, чтобы брать Ленинград с ходу, как это и предписывал план «Барбаросса», фюрер в начале сентября неожиданно остановил наступление на город и отобрал у группы армий «Центр» все мобильные части. Это было труднообъяснимое решение, поскольку 1-я танковая дивизия вышла на Дудергофские высоты и была готова к последнему броску. Ударная группа полковника Гарри Гоппе с гамбургским 76-м пехотным полком овладела Шлиссельбургом. В городе началась паника – все ждали вступления немецких войск. И в этот момент Гитлер прекратил операцию. Он решил покорить Ленинград при помощи голодной блокады. Это решение изумило офицеров 1-й танковой дивизии. Узнав о таких настроениях, Гитлер представил офицерам разъяснение под грифом «совершенно секретно» от 7 октября 1941 г. В документе говорилось о том, что капитуляция Ленинграда или Москвы будет отвергнута, даже если противник ее предложит. Гитлер объяснял это тем, что в Киеве немецкие солдаты подверглись огромному риску, столкнувшись с минами с часовым механизмом. В Ленинграде и Москве эта опасность, по его мнению, может быть еще большей. Поэтому ни один немецкий солдат не должен входить в эти города^{607}. Были эти доводы Гитлера искренними или нет, но он перешел к тактике блокады. Действительно, немецкие войска в Киеве и Харькове понесли ощутимые потери от советских мин с часовыми механизмами или управляемыми по радио. А в Ленинграде готовили тотальное минирование города – захватчики должны были погибнуть под его развалинами. С другой стороны, кажется, что эти планы невозможно было осуществить в полной мере; такая опасность была скорее гипотетической или сильно преувеличенной.

Нужно прямо сказать, что изначально расчеты Гитлера на успех блокады и на сдачу города были напрасными не только по причинам патриотизма, самоотверженности и героизма ленинградцев, о которых в отечественной патриотической литературе сказано уже много, но и по причине циничного отношения к страданиям и смерти своих сограждан со стороны высшего советского руководства. Точно так же, как советское командование «не замечало» немецких оперативных успехов летом 1941 г. и связанных с ними колоссальных потерь, продолжая гнать в бой все новые полки, – так же оно «не заметило» и жертв блокады. Офицер, ветеран войны, переживший и блокаду, Борис Михайлович Михайлов пишет, что в октябре 1941 г. в Ленинграде начался регламентированный Государственным Комитетом Обороны голод. Он утверждает, что никто его не убедит в том, что в Ленинграде можно было остаться в живых, питаясь только продуктами, полученными по карточкам^{608}. Имевшиеся же возможности для снабжения города продовольствием и вывоза людей из блокады использовались отнюдь не полностью. В самое тяжелое время «дорога жизни» использовалась только на 5% – автор считает, что это был преднамеренный геноцид со стороны властей, привыкших с пренебрежением относиться к жизни советских граждан^{609}. Этот же мемуарист передает, что его поражало большое количество делегаций в блокированный Ленинград; членов этих делегаций возили на фронт, кормили, а потом отправляли на Большую землю. А ведь за счет продуктов, выделяемых этим делегациям, можно было спасти не одного блокадника… Иными словами, нацистский геноцид наложился на равнодушие советских властей к собственным гражданам. Даже если гитлеровцам удалось бы установить полную блокаду (отрезать город от Ладоги), предложения о сдаче города не последовало бы из «принципиальных соображений» властей, готовых к любым жертвам.

Итак, 6 сентября Гитлер, поддавшись давлению обстоятельств, приказал ради решительного рывка на Москву стянуть с обоих флангов все резервы^{610}. Для группы армий «Север» это означало изменение задачи – охватить Ленинград до 15 сентября как можно более плотным кольцом, а после этого срока передать свои самые мобильные соединения (4 танковую группу) и VIII-й авиакорпус группе армий «Центр». Командующий 4-й танковой группой, вышедшей 15 сентября к Финскому заливу между Лигово и Петергофом, генерал Райнхардт обдумывал план дальнейшего наступления, ибо его танковые части готовы были к последнему штурму, и до желанной цели было рукой подать. И вдруг 16 сентября последовал приказ: Райнхардту оставить позиции и со своими танковыми силами начать движение на юг от Ленинграда для выполнения новой задачи в составе группы армий «Центр». После звонка руководству группы армий «Север» Райнхардт приказал вывести из боя танковые дивизии, заменить которые было нечем.

Гитлер решил не захватывать многомиллионный город, потому что не хотел брать ответственность за его снабжение, как предписывалось международным правом в случае оккупации города. Он собрался уморить город голодом и разрушить артиллерийским обстрелом и бомбежками с воздуха. Советская сторона получила передышку и возможность не только вернуть стратегически важные пункты, но, как показало будущее, спасти город. Это было настоящим переломным моментом для группы армий «Север», повторением «чуда на Марне»[19]19
  Во время сражения на Марне в 1914 г. неожиданное и решительное наступление русской армии на востоке привело к поражению немцев и изменило соотношение сил в пользу Антанты.


[Закрыть]. День 16 сентября 1941 г. создал оперативную обстановку, которой было суждено определить весь ход военных действий для группы армий «Север» в течение последующих 800 дней^{611}.

Гитлер заставил целую немецкую армию стоять на часах у одного единственного города. Он позволил противнику сохранить важный центр военной промышленности и военно-морскую базу Балтийского флота. Гитлер даже не закрыл огромный Ораниенбаумский плацдарм. Он решил, как выразился финский командующий Маннергейм, «всю войну тащить этот рюкзак». Кроме прочего, Гитлер спас Красную армию от потери примерно 42 дивизий, которые находились в городе и на Ораниенбаумском плацдарме^{612}. С другой стороны, следует принять во внимание еще одно важное обстоятельство: английский историк Алан Кларк писал, что иные западные эксперты считают, что отводом 41-го танкового корпуса Гитлер спас Ленинград… Это кажется сомнительным, поскольку воевать на танках в городе с прочными каменными строениями, да еще и изрезанном сетью каналов, было бы крайне сложно. Высокая подготовка, выучка, огневая мощь и подвижность теряли в уличных боях всякое значение. Об этом ясно свидетельствует опыт Сталинградского сражения. То ли учитывая этот элементарный закон тактики, то ли из каких-то менее рациональных мотивов, но Гитлер был против прямого штурма Ленинграда^{613}.

Гитлер недооценил стойкость и организацию функционеров коммунистической партии, а также упорство и терпение ленинградцев. Кроме того, он был уверен в том, что город полностью окружен, но на самом деле пригороды Ленинграда выходили на западный берег Ладожского озера, ширина которого в этом месте не более 30 км – не шире, чем Ла-Манш. Если днем судоходство можно было контролировать с помощью Люфтваффе, то ночью корабли могли ходить. Зимой озеро замерзало, и по нему была проложена «дорога жизни». Таким образом, Ладога оказалась спасением для Ленинграда. Немецкий 39-й танковый корпус пытался в октябре – ноябре 1941 г. обойти вокруг озера и соединиться с финнами на Свири, но из этого ничего не вышло.

9 ноября фон Лееб отмечал в дневнике, что взятие Тихвина (от него шла железная дорога на Москву) обеспечивает полную блокаду Ленинграда. 9 декабря Красная армия отбила Тихвин, и таким образом сохранилась возможность доставки продовольствия в город по Ладоге. Тем не менее, несмотря на взятие Тихвина, в январе 1942 г. в Ленинграде каждый день умирало от голода 300–400 человек. Немцы были отброшены от Тихвина, поэтому 18-я немецкая армия удерживала только 15 километров берега Ладоги – от Шлиссельбурга до Липок. В этом коридоре справа был Волховский фронт, постоянно оказывавший давление на немцев, а слева – Нева и Ленинградский фронт (67-я, 55-я и 42-я армии – около 200 тысяч солдат). У Ленинграда советские войска несли едва ли не самые тяжелые потери за всю войну. На знаменитом плацдарме «Невский пятачок», с которого предпринимались безуспешные попытки прорыва блокады, полегло не менее 200 тысяч советских солдат, а по некоторым оценкам – около 400 тысяч. Учитывая, что площадь этого плацдарма около 194 га (примерно 3 км на 700 м в глубину), на «Невском пятачке» погибло наибольшее количество солдат за всю Вторую мировую войну, считая по плотности на 1 км². На Синявинских высотах погибло еще больше красноармейцев, но там они были рассредоточены на большей площади^{614}. Вот что вспоминал один из участников обороны Ленинграда, пехотинец Волховского фронта Н. Н. Никулин: «Каждое утро, получив подкрепления, войска шли на штурм немецких позиций вдоль железнодорожной линии и падали, сраженные. Так продолжалось день за днем. Когда весной снег стаял, обнажились штабеля убитых. У самой земли лежали солдаты в летнем обмундировании, в гимнастерках и ботинках. На них громоздились морские пехотинцы в бушлатах и брюках-клешах. Выше сибиряки в полушубках, ходившие в атаку в январе – феврале 1942 г Еще выше – «политбойцы» в ватниках и тряпичных шапках, выданных в блокадном Ленинграде. На них тела в шинелях и маскхалатах, с касками на головах и без них. Страшная картина!»^{615}

Незадолго до блокады власти вывезли на восток более полумиллиона квалифицированных рабочих и 40 тысяч железнодорожных вагонов с оборудованием. Это указывает на то, что советское руководство было готово к сдаче города, а также объясняет, почему в городе не было достаточных продовольственных припасов. Что касается импровизированного снабжения города продовольствием, то советская транспортная авиация не справлялась с доставкой продовольствия – в период с 14 по 18 ноября было перевезено только 1200 тонн продовольствия или 86 тонн в день. Практически столько же доставляли в Сталинградский котел самолеты Люфтваффе – и этого было недостаточно для находившихся там 250 тысяч человек. А в Ленинграде было около 2 миллионов человек. В блокированный Западный Берлин в 1948–1949 гг. для 2,5 миллионов жителей доставляли ежедневно 4500 тонн, а затем до 10 000 тонн продовольствия в день^{616}.

В блокадном Ленинграде голод был стимулом поступать либо на работу, либо в ополчение: «иждивенческий паек» означал голодную смерть. Властям осажденного города удалось провести такую мобилизацию населения, которая в другом случае была бы невозможна.

Военные действия Красной армии сводились к одному – нужно было прорвать немецкую оборону и соединиться с Волховским фронтом. Впоследствии Гитлер также побуждал вермахт к решительным действиям – в директиве № 41 от 5 апреля 1942 г. (оперативный план на 1942 г.) он приказывал взять Ленинград. Когда Манштейн взял Севастополь, Гитлер решил бросить его армию и мощную осадную технику на Ленинград. Цена отсутствия 11-й армии на южном фланге Восточного фронта оказалась очень высока – Сталинградский котел для 6-й армии вермахта.

Манштейн планировал нанести основной удар по обороне Ленинграда через Дудергофские высоты тремя корпусами, а потом двумя корпусами двигаться на восток и форсировать Неву. В момент начала наступления Манштейн верил в удачный исход атаки, поскольку до сих пор все, что он планировал, удавалось, но не на этот раз… Дело в том, что когда 27 августа он разворачивал корпуса для атаки, пришло известие о том, что советские войска Волховского фронта прорвали немецкую оборону у Гайтолово и почти дошли до Мги. Немецкий коридор сократился наполовину. В этой ситуации Манштейну не оставалось ничего другого, как использовать свои развернутые силы для обороны и контратак. Хотя первое из трех сражений на ладожском берегу закончилось вытеснением советских частей, теперь уже не могло быть речи о запланированном наступлении Манштейна на Ленинград. Поэтому Гитлер вернул Манштейна на юг, где разворачивались драматические события: под угрозой оказался весь южный фланг немецкого фронта.

12 января 1943 г. 2-я ударная армия В. С. Романовского с Волховского фронта начала новое наступление на немецкие позиции. Со стороны Ленинграда одновременно ударила 67-я армия М. П. Духанова. Советские солдаты шли по голому льду прямо на немецкие пулеметы, жертвы были колоссальные^{617}. Ожил фронт и на Невской Дубровке (29 апреля 1942 г. немцы ликвидировали этот плацдарм на левом берегу Невы, но 26 сентября он был восстановлен) – в январе 1943 г. с этого плацдарма наступление вела 45-я стрелковая дивизия генерала А. А. Краснова, сковывавшая значительные силы противника.

С 14 по 18 января бои шли уже в центре горловины – у рабочего поселка № 5, который немцы хотели удержать во что бы то ни стало, чтобы вывести свои войска из Шлиссельбурга и с берега Ладоги, от Липок. В целом, немцы смогли вывести к Синявинским высотам 6 тысяч солдат^{618}.

Прорыв блокады 18 января 1943 г. был неполным, поскольку советские войска не смогли выйти к Кировской магистрали, но в течение 25 дней была построена 35-километровая железнодорожная ветка по берегу Ладоги до Шлиссельбурга, а оттуда по временному мосту – до линии в Ленинград. 6 февраля временная железная дорога вступила в действие, вследствие этого хлебный паек вырос для рабочих до 600 г, а для остальных – до 400 г. Советское командование продолжило бои на юге от Ладоги, стремясь выйти на Кировскую магистраль к Мге. Бои за Синявинские высоты были чрезвычайно тяжелыми, потери советской стороны были ужасающими – торфяное болото в Синявино, леса у Колпино и Красного Бора являли собой одно жуткое поле брани. Потери советской армии немецкая сторона оценивала в 270 тысяч солдат. Мгу удалось взять только через год – 27 января 1944 г., когда и была окончательно снята блокада Ленинграда.

С незапамятных времен осада применялась как способ сломить сопротивление противника – Библия рассказывает о том, как израильтяне в конце II тысячелетия до нашей эры осаждали Иерихон; гомеровская Илиада повествует об осаде Трои; римляне держали осаду Карфагена три года, до 146 г. до н.э., Иосиф Флавий описывает осаду Иерусалима римлянами в 72 г. до н.э., осада Константинополя турками в 1453 г. стала одним из поворотных моментов во всемирной истории. В XX в. наибольшие людские потери из всех городов, ставших полем битвы, понес блокадный Ленинград. Число его погибших жителей в несколько раз превышало количество жертв Хиросимы и Нагасаки вместе взятых^{619}. Осада и последующая блокада продолжалась почти 900 дней – с 8 сентября 1941 г. до 27 января 1944 г.

Собственно, блокаду Ленинграда держала 18-я армия вермахта. Она была довольно аморфным образованием, часто менявшим свой состав: поход на Восток начала с 3 корпусов и 10 дивизий, затем число дивизий колебалось между 5 (на 7 августа 1941 г.) и 25 (на 11 мая 1942 г.)^{620}. Если организация дивизионного командования или командования корпусом еще обозрима и ее можно описать, то командование армией – это небольшое, но довольно сложное министерство. В руководстве армией (АОК 18 – Armee Oberkommando 18) работало до 100 офицеров, 130 унтер-офицеров, 25 чиновников и несколько сотен служащих вермахта (от шоферов и поваров до зенитчиков). Во главе всего этого хозяйства стоял командующий армией – ответственный за все происходящее в армии, как министр в своем министерстве; ему подчинялся (как статс-секретарь) начальник штаба и множество других отделов и служб. В первые четыре месяца войны АОК 18 был мобильным центром армии и в период наступления 10 раз менял место своей дислокации. Однако с 20 сентября 1941 г. командование и штаб армии расположились в здании бывшего легочного санатория Большево вблизи Сиверской, в 45 км от линии фронта. Главнокомандующим армией был генерал-полковник Георг фон Кюхлер (1881–1968); позже, в 1942–1944 гг., в чине генерал-фельдмаршала он командовал группой армий «Север». Начальником штаба 18-й армии был Вильгельм Хассе, офицер Генштаба. Третьим офицером в иерархии армейского командования был первый офицер Генштаба (1а) подполковник барон Мориц фон Штрахвитц – впоследствии командир дивизии в чине генерал-лейтенанта. Он был ответственен за оперативные и тактические боевые задачи. Ему помогал третий офицер Генштаба (Iс), который занимался вопросами войсковой разведки; в его обязанности входил ежедневный доклад о положении дел у противника. Вопросами, прямо не относящимися к ведению военных действий, командующего армией старались не обременять и решали их самостоятельно. Отдел оберквартирмейстера был самым большим в АОК, но менее престижным, поскольку занимался вопросами снабжения, обеспечения и администрирования на занимаемой территории.

Части 18-й армии еще в июле 1941 г. захватили города Остров и Псков и вторглись в пределы Ленинградской области. К осени 1942 г. они завладели 51 (из 72) районом области. Кроме Острова и Пскова, были оккупированы Новгород, Луга, Выборг, Гдов, Старая Русса, Порхов, Кингисепп, Гатчина, Пушкин, Павловск, Петергоф. Ни в одном другом месте СССР оккупанты не были так долго: 29 месяцев. Политика немцев по отношению к местному сельскому населению Ленинградской области эволюционировала от «мягкой» к более жесткой (под влиянием партизанского движения). Оккупационный район армии был разделен на тыловой район (rückwartiges Armeegebiet) И район боевых действий (Gefechtsgebiet); последний был довольно узким. У 18-й армии фронтовая полоса составляла всего 10–15 км, в пределах которой находились и штабы корпусов. В наиболее важных пунктах оккупационного района 18-й армии находились полевые комендатуры и местные комендатуры – в Нарве, Красногвардейце, Сиверской, Вырице, Тосно и Любани^{621}. Армейское руководство с его тайной полевой полицией (Geheime Feldpolizei) И полевой жандармерией (Feldgendarmerie) должно было примириться с тем, что в их районах самостоятельно действовали эсэсовские и полицейские формирования.