Текст книги "«Гладиаторы» вермахта в действии"

Автор книги: Олег Пленков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Советские офицеры, боясь принимать решения, подменяли свою роль командиров передачей приказов сверху с бездумным требованием его обязательного исполнения «любой ценой». Такие приказы, особенно в начальный период войны, часто отдавал Жуков. Виктор Астафьев в своей последней повести «Веселый солдат» отмечал, что никто и никогда так не сорил русскими солдатами, как маршал Жуков, лицемерно посвятивший свои мемуары простому солдату. В другом месте Астафьев назвал Жукова «браконьером русского народа»^{376}.

Спрашивается, какое, собственно, отношение имеет все это к вермахту? Как на нем могла отразиться «беззаветная» готовность советского руководства без предела жертвовать своими людьми? Со временем все начинают походить на своих врагов и проникаться их отношением к жизни, к себе, к окружающим, ибо для того, чтобы преодолеть врага, нужно встать с ним на одну почву и попасть во власть тех же ценностей, понятий и даже идеалов. На солдат вермахта огромное влияние оказали не только многочисленные свидетельства злодеяний НКВД, но и отношение советского руководства к собственным солдатам на фронте, к пленным красноармейцам, которые, по существу, были объявлены Сталиным вне закона. Легко теоретически допустить, что подобное отношение советской власти к солдатам стало образцом и для солдат вермахта… Разумеется, это ничуть не релятивирует вины вермахта, но учесть этот аспект нужно обязательно.

Разумеется, оставалась и сфера, неподвластная идеологии, унификации, давлению, манипулированию – немецкие фронтовики постоянно отмечали необыкновенное упорство, неприхотливость (даже стоицизм) и изобретательность советских солдат. Так, Отто Скорцени в мемуарах приводит весьма любопытный факт: при переправе через Десну советские войска использовали гениальное инженерное сооружение – невидимые с воздуха фермы моста находились на глубине 30–40 см от поверхности воды, и увидеть этот мост с самолета было невозможно^{377}. Мостом пользовались только в ночное время…

Долгое время воевавший в России командир «Лейбштандарта» Зепп Дитрих высказывал неожиданное (для эсэсовца) мнение о русских: «Очень интеллигентный народ, здоровые по природе, легкоуправляемые и разбирающиеся в технических вопросах. В начале войны ими управляли плохо, но они быстро научились. Русские крестьяне весьма сообразительны. Их танки были лучшими, они были проще, легко управлялись. Казалось, что наши танки делали часовщики; они были более сложны и чувствительны». Впрочем, в другой раз, с почтением отзываясь о советской военной мощи, Дитрих сказал: «средний русский – почти ничтожество»^{378}.

ОКХ и ОКВ весь 1941 г. никак не могли понять причин непрекращающегося сопротивления Красной армии. Непонятные изгибы линии фронта, донесения о сопротивлении за их глубокими выступами, усиление партизанского движения – все это казалось непонятным и зловещим. Группа армий «Центр» была намного сильнее других, она должна была разрезать советских фронт надвое. Однако, несмотря на стремительное продвижение и блестящие операции по окружению, противник сохранял способность к взаимодействию и сопротивлялся так же упорно, как и в начале кампании. ФБ с похвалой писала: «Во время форсирования германскими войсками Буга первые волны атакующих в некоторых местах могли продвигаться вперед совершенно беспрепятственно, затем неожиданно смертоносный огонь открывался по следующим волнам наступавших, а первые волны подвергались обстрелу с тыла. Нельзя не отозваться с похвалой об отличной дисциплине оборонявшихся, которая давала возможность удерживать уже почти потерянные позиции»^{379}. Во всех немецких донесениях звучало удивление, что противник так долго сопротивляется. Так, в одном из них говорилось: «Русские не ограничивались тем, что сопротивлялись фронтальным атакам наших танковых дивизий. Они пытались найти каждый удобный случай, чтобы действовать против флангов наших моторизованных элементов, которые неизбежно становились растянутыми и относительно слабыми. Для этого они использовали свои танки, которых было так же много, как и наших. Они ставили себе целью отделить танковые части от следующей за ними пехоты. Часто оказывалось, что они в свою очередь попадали в ловушку и в окружение. Обстановка иногда была такой запутанной, что мы, с нашей стороны, не могли понять, мы ли выходим им во фланг или они обошли нас»^{380}.

Особенно сильно немецкая военная машина забуксовала в первые месяцы войны под Смоленском, где 14 июля была впервые применена ракетная установка «катюша» (немцы ее называли «Сталинский орган»). В ходе Смоленского сражения войска Резервного фронта Жукова провели первую наступательную операцию и освободили Ельню, а выступ возле этого города был ликвидирован. Гальдер отмечал в своем дневнике: «Общая обстановка все очевиднее показывает, что колосс России нами был недооценен. Это утверждение распространяется на все хозяйственные и организационные вопросы, на средства сообщения, и в особенности на чисто военный аспект»^{381}. По существу, именно Смоленское сражение, длившееся два месяца, и сорвало план блицкрига. Правда, и немецкие достижения были весьма внушительны: к декабрю 1941 г. от довоенной Красной армии (5,3 миллиона солдат) осталось 7%, советские войска потеряли 20 тысяч танков и 18 тысяч самолетов^{382}. Но и для немцев трудности войны быстро нарастали. Например, немецкие железнодорожные войска, в принципе, были готовы к замене колеи советских железных дорог на европейскую, но темп наступления был так высок, что они за ним не поспевали^{383}.

Перелом под Москвой

«В России климат суров, но справедлив».

(В. В. Ерофеев)

Английский историк Алан Кларк писал, что считать Гитлера дилетантом – не означает опорочить его. Он был храбрым солдатом, заслужившим Железный крест в Первую мировую войну. На протяжении всей жизни он изучал военные предметы. Его способность понимать чувства простого солдата и вдохновлять его на военные подвиги не вызывает сомнения. И в первые месяцы войны его энтузиазм, его склонность к риску, его «интуиция» принесли желанные плоды. Но через восемь недель после начала кампании на Востоке Гитлер и Генштаб решительно разошлись во мнениях – Генштаб был единодушен в своем желании усилить фон Бока (группа армий «Центр») и нанести удар в центре на узком фронте в направлении Москвы. Гитлер настаивал на ортодоксальном решении согласно Клаузевицу – методически уничтожать силы неприятеля на территории независимо от географических и политических целей. Еще 13 июля Гитлер заявил Браухичу: «Не так важно быстро наступать на Восток, как уничтожать живую силу противника»^{384}. Эта задача была проста в формулировке, но крайне сложна по существу. После первых успехов вермахт начал терять темп из-за проблем со снабжением. В тактическом же аспекте – детальные планы, разработанные Генштабом, были давно выполнены, и рассредоточение армий усиливалось с каждым днем по мере продвижения вдоль предписанных осей, с обходом очагов сопротивления и с использованием слабых сторон обороны противника. На огромных пространствах командующие армий, даже командиры дивизий, все чаще действовали по своей инициативе, причем более активные вели ряд совместных (но не обязательно согласованных) боевых действий глубоко в тылу советской армии, а их более флегматичные коллеги терпеливо держали кольцо вокруг окруженных частей Красной армии. При этом немецкие войска не могли и мечтать о том, чтобы хоть на короткое время передохнуть, они забыли о том, что такое нормальное снабжение.

Во второй неделе августа немецкие танки вышли к смоленской дороге на Москву, по которой в свое время шел Наполеон. После короткой передышки войскам предстоял последний бросок на Москву – в ОКХ считали, что для взятия советской столицы до начала распутицы потребуется восемь недель (до начала октября; но распутица началась в ноябре). Гитлер медлил… Его смущал открытый южный фланг группы армий «Центр». Генералы вермахта в своих мемуарах почти единодушно писали, что они выиграли бы войну, если бы Гитлер не вмешивался в руководство военными действиями. Есть все основания сомневаться в этом утверждении. Маршал Жуков в частном разговоре отмечал, что стратегия Гитлера летом 1941 г. была совершенно правильной, в отличие от стратегии фронтального удара, на которой настаивал немецкий Генштаб^{385}. Жуков считал, что опасения Гитлера в отношении флангов были вполне оправданными, поскольку правый фланг немецкого фронта был открыт и сильно растянут. В Отечественную войну 1812 г. Кутузов также считал открытые фланги наполеоновской армии самым уязвимым ее местом. Впрочем, Клаузевиц указывал, что главной причиной поражения Наполеона было снабжение – единственная дорога, открытая для подвоза всего необходимого, подвергалась постоянным нападениям партизан. В условиях постоянного вражеского давления без подвоза боеприпасов, снаряжения и продовольствия наполеоновская армия просто не смогла бы пережить зиму. По всей видимости, Гитлер не хотел повторить ошибку Наполеона, который взял Москву, но войну проиграл. Генерал Блюментритт писал, что после того как Наполеон взял Москву, для русского народа война только началась: армия французов со всеми своими воинскими доблестями оказалась в этой войне совершенно беспомощной. В 1941 г. ситуация для немцев оказалась весьма схожей: тылом армии Кутузова была вся Россия, а для Красной армии – промышленный и сельскохозяйственный юг СССР (Украина, Донбасс, Кавказ). Гитлер решил Не повторять ошибки Наполеона и войти в Москву только после того, как Красная армия будет отрезана от своих главных ресурсов…

Кроме того, Клаузевиц писал, что если бы Наполеон до или после взятия Москвы разбил 120-тысячное русское войско, стоявшее на Калужской дороге, то тогда, скорее всего, последовал бы мирный договор, хотя огромные пространства России не были оккупированы. Клаузевиц указывал, что 7 сентября Наполеон не стал преследовать отступавшего после Бородино Кутузова, так как для него важнее было сохранить стремительно таявшую Grand Armée. Это свидетельствовало о том, что он осознал непомерность задачи, за которую взялся, и боялся потерять свою последнюю надежду – армию. Клаузевиц так и не смог сказать, как правильно должен был действовать Наполеон: по всей видимости, что бы он ни сделал, он все равно был обречен^{386}. Положение немцев в августе 1941 г. казалось более благоприятным, чем положение Наполеона в сентябре 1812 г. – они могли выбрать либо взятие Москвы, либо захват богатств юга СССР. Гитлер решил сделать и то и другое – это решение оказалось ошибочным.

Существовало ли какое-либо правильное для немцев решение – сейчас сказать невозможно. Может быть, в самом деле, как отмечал немецкий генерал Меллентин, удар на Москву в августе принес бы решающий успех, поскольку Москва представляла собой центральное звено административной машины Сталина, важный промышленный район, центральный транспортный узел^{387}.

К исходу лета 1941 г. отдельные неудачи групп армий «Юг» и «Север», а также мощные контрудары советских войск по войскам группы армий «Центр» вызвали среди Верховного главнокомандования сильное замешательство. ОКХ пришло к выводу, что военная мощь Советского Союза была недооценена, и что растянутость фронтов мешает группам армий концентрировать свои силы на главном направлении, а без этого вряд ли можно добиться серьезных успехов. Поэтому ОКХ сочло необходимым сосредоточить все свои силы для удара на Москву и разгромить там новые соединения противника. Эта точка зрения была пространно изложена Гитлеру в меморандуме. Однако Гитлер отклонил предложение ОКХ и принял решение продолжить операцию в соответствии с прежними замыслами^{388}. 21 августа 1941 г. Гитлер приказал направить войска от Москвы к Киеву с тем чтобы отрезать Москву от нефтяных месторождений Кавказа. Как уже говорилось, руководство немецкого Генштаба и группы армий «Центр» с этим решением Гитлера было не согласно, и 23 августа на совещании командования группы армий «Центр» офицеры договорились, что Гудериан вместе с Гальдером должен поехать в ставку Гитлера и убедить его сохранить московское направление в качестве главного. Гудериан был недоволен тем, что его танкистам предстояло пройти такой же путь, какой они уже прошли до Смоленска (полдороги до Москвы) и вернуться обратно, что было бы тяжелейшим испытанием для техники. Когда Гудериан прощался со своим начальником фон Боком, тот процитировал слова офицера стражи, сказанные 17 апреля 1521 г. Мартину Лютеру, когда Лютер намеревался объяснить суть своего учения императору Карлу V: «монашек, монашек, путь твой непрост»^{389}.

Пауль Карель писал, что главным и самым важным аргументом Гудериана был тот, что после захвата главного транспортного узла СССР, каковым является Москва, индустриальные районы Украины и Прибалтика сами упадут в руки немцам: у Сталина больше не будет возможности перебрасывать свои резервы из Сибири на север и на юг. Свой монолог Гудериан закончил так: «Мой фюрер, плацдарм для наступления на Москву до сих пор в наших руках. Планы развертывания войск и боевые приказы – все готово. Схемы движения транспортных средств и все инструкции соответствующим частям для наступления на Москву предоставлены. Во многих местах даже указатели заготовлены: такой-то и такой пункт – столько-то и столько километров до Москвы. Если вы отдадите приказ, уже сегодня ночью танковые войска могут выступить и прорваться через мощные сосредоточения войск Тимошенко под Ельней. Мне надо только позвонить в штаб и произнести кодовое слово. Давайте же наступать на Москву, мы возьмем ее». Гитлер терпеливо выслушал генерала, но не принял его точку зрения, аргументируя отказ экономическими интересами рейха, а в этой сфере компетентен был только он… Гудериан промолчал^{390}. Экономические мотивы считал самыми существенными и бывший офицер немецкого Генштаба Вальтер Варлимонт, который через много лет после войны в разговоре с советским журналистом Львом Безыменским сказал: «В августе 1941 г. основные силы Красной армии находились у Москвы. Гитлер же преследовал экономическую цель: он хотел захватить Украину. Тем самым противник получил передышку и подтянул резервы – тогда и была предрешена наша неудача под Москвой…»^{391} Английский историк Алан Кларк справедливо писал, что бросок на Москву в июле был бы огромным риском, о котором можно сказать только одно: он положил бы конец войне – в пользу тех или других^{392}. По всей видимости, Гитлер не хотел рисковать.

Правда, и удар немцев на новом направлении вскоре увенчался успехом. Советский фронт на юге не выдержал давления в начале июля, когда Кирпонос не смог очистить ось Ровно – Дубно – Тернополь. 10 июля Сталин объединил южную и юго-западную группировки и подчинил их Буденному, который прибыл вместе со своим комиссаром Н. С. Хрущевым. Как и Тимошенко, Буденный совершенно не соответствовал занимаемой должности – первого в армии называли «дубовый маршал», а второго – «икона с усами»^{393}. Чудовищно некомпетентный офицер Буденный не обладал никакими полководческими качествами для ведения современной войны и стал крайне неудачным выбором Сталина. А ему противостояли один из самых хладнокровных умов немецкого Генштаба – Герд Рундштедт и один из самых энергичных танковых командиров – Эвальд фон Клейст. Правда, у Буденного было преимущество, а именно численное превосходство. Решение Сталина удержать Киев любой ценой обеспечивало первоочередность предоставления войск и вооружений южному сектору советской обороны, а более развитая сеть железных дорог на Украине ускорила их сосредоточение^{394}. Расположение железных дорог обусловило наличие двух районов советского сосредоточения – Киев и Умань (Черкасская область), между которыми Буденный расположил полтора миллиона солдат, то есть половину численности Красной Армии. При этом Рундштедт знал, что у Буденного не было достаточно танков, чтобы угрожать флангам.

Клейст занял Белую Церковь 18 июля – через два дня последовала советская контратака силами шести стрелковых и двух кавалерийских дивизий; она была организована и проведена крайне неумело. Было двенадцать последовательных волн атак советской пехоты. Зачастую атаковавшие танки сопровождали грузовики, набитые солдатами. Грузовики мчались прямо на немецкие позиции, пока не останавливались от прямого попадания. Советская контратака была ликвидирована в течение нескольких часов. За пять дней Клейст достиг Новоукраинки, а 30 июля Мантойфель взял Кировоград, который был далеко в тылу советской армии под Уманью. Германские части двигались по обе стороны железных дорог в тылу Буденного. Единственным шансом для Буденного был отход вниз по Бугу к Николаеву. Но в течение пяти дней советские войска ничего не предприняли, а время уходило. 3 августа вокруг всей Уманской группировки советских войск была наброшена петля. В день, когда Мантойфель овладел Днепропетровском, советские саперы взорвали запорожскую плотину. Этот отчаянный жест лишил источника энергии промышленные предприятия в излучине Днепра и понизил уровень воды в реке в верхнем течении, облегчив работу саперам Мантойфеля. Тем не менее сам факт разрушения огромной плотины говорил о двух вещах: о самоубийственной политике «выжженной земли» и о том, что советское руководство не надеялось быстро вернуть Донецкий бассейн.

В отличие от фон Бока, у Рундштедта не было цели, достижение которой могло бы закончить войну. Должен ли он остановиться на Донце? На Волге? У Каспия? Политическая или географическая цель отсутствовала. Рундштедту приходилось ограничиваться задачами исходной директивы «Барбаросса», где главной задачей было «предотвращение отхода боеспособных частей в обширные внутренние районы России». С этой целью Рундштедт направил танки группы армий «Юг» на северо-восток. Он знал, что Гудериан также изменил направление, устремив свой взор на крупную и самую желанную добычу – огромный гарнизон Киева (750 тысяч солдат), имевший приказ Сталина держаться любой ценой. Хотя Сталин отвечал за безобразное руководство Красной армией в первые месяцы войны, было бы неправильно возлагать всю ответственность только на него одного. Сталин предоставил Буденному почти миллион солдат и вправе был ожидать, что рубеж Днепра будет удержан, но Буденный ничего не предпринимал. Положение стало критическим, когда 12 сентября Клейст прорвался через позиции 38-й советской армии и атаковал со своих плацдармов в Черкассах и Кременчуге. 12 сентября (в этот же день Рейнхардт прорвал ленинградскую оборону) можно считать самым несчастливым днем для Красной армии на всем протяжении войны. Эренбург вспоминал, что, несмотря на подход немцев к самому Киеву, жители города не унывали: «Крещатик, как всегда многолюден и шумен. По утрам его поливают из шлангов, моют, скребут… Начались занятия в школах… Во всех переулках строят баррикады… Очередь у кассы цирка…»^{395} Через пару дней по улицам Киева уже маршировали немцы.

В киевской трагедии большую роль сыграли боязнь инициативы и ответственности, характерные не только для среднего звена Красной армии, но и для высших командиров. Дело в том, что в Киевском сражении в августе – сентябре 1941 г. из-за отсутствия полководческих навыков Сталин мог и не сознавать опасности, но Б. М. Шапошников (начальник Генштаба) не мог не видеть совершенно очевидную угрозу с Кременчугского плацдарма, куда переправились 1-я танковая группа Клейста и 17-я армия. Шапошников просто боялся разделить участь Д. Г. Павлова, расстрелянного в июле по обвинению в измене. Даже когда представитель Ставки С. К. Тимошенко разрешил командующему Юго-западным фронтом М. П. Кирпоносу отход из Киева, тот запросил у начальника своего штаба И. X. Баграмяна письменное распоряжение на этот счет. А Тимошенко не дал Баграмяну такой бумаги, потому что хотел играть беспроигрышно: если Сталин выступит против отвода войск, то от своего устного приказа Тимошенко открестится. А если Сталин спросит, почему войска вовремя не отвели, то Баграмян засвидетельствует, что приказ об отводе войск был… Таким образом, чисто шкурные расчеты стоили потери трети личного состава Красной армии за одну операцию…^{396}

16 сентября окружение советских войск под Киевом завершилось. В Киевской битве была уничтожена почти треть Красной армии. После пятидневных кровопролитных боев начались первые сдачи в плен. При подсчете трофеев немцы старательно классифицировали и учитывали каждую вещь. Фотографы и художники толпами прибывали на поля сражений и оставили нам большое количество документальных свидетельств. Скопища изуродованных выгоревших грузовиков, обгоревших танков, громадные кучи стрелкового оружия, бесконечные ряды полевых орудий с вырванной последним выстрелом казенной частью^{397}.

В численном выражении сражение за Киев выглядело следующим образом: 665 тысяч военнопленных и огромное количество оружия. Только один 48-й танковый корпус Кемпфа, три дивизии которого вели бои в центре, взял в плен 109 тысяч красноармейцев – больше русских солдат, чем было взято в плен в крупнейшем сражении под Танненбергом в Первую мировую войну. Победа под Киевом заставила многих офицеров немецкого Генштаба поверить, что еще один такой котел, и с русскими будет покончено, а они будут зимовать в Москве. Только Рундштедт, один из самых профессиональных военных руководителей вермахта, противился таким настроениям: предвидя новые трудности, он советовал оставить армию на Днепре до весны 1942 г. Его мнение, однако, не было услышано^{398} Поражение под Киевом стало одной из самых крупных советских неудач, вызвавших отчаяние, но в то же время и ожесточение. Английский историк Алан Кларк задавался вопросом: когда немцы видели бесконечные колонны советских военнопленных, тянувшиеся по дорогам, понимали ли они, что посеяли ветер?^{399} Вскоре после захвата Киева, в сентябре, эсэсовцы из оперкоманды полиции безопасности и СД расстреляли в Бабьем Яру 33 771 еврея – эта акция была проведена в зоне ответственности 6-й армии. Командующий армией Рейхенау отрядил солдат сгонять евреев в места сбора^{400}. Эти мотивированные нацистской расовой политикой зверства также способствовали ожесточению советской стороны.

Поражение под Киевом было следствием некомпетентности высшего советского руководства; когда Гуде-риан спросил пленного генерал-майора М. И. Потапова, командующего 5-й армией (генерал попал в плен тяжелораненым), почему он не эвакуировал свои дивизии из излучины Днепра, тот ответил, что командование фронтом уже издало соответствующий приказ, но из Ставки от Сталина пришел приказ принять бой и держаться до конца. Этот приказ стоил Советскому Союзу всей Украины и потери сотен тысяч солдат. Теперь перед наступающими открылась дорога в Крым и на Донбасс. В отличие от многократных попыток германского командования прорвать северный фланг советского фронта и принудить Ленинград к сдаче, операции на юге имели успех. Все цели, поставленные Гитлером в директиве № 33, были выполнены. Припятские болота были очищены от советских войск, район излучины Днепра оккупирован, Донецкий бассейн был взят и противник лишился промышленного комплекса Украины. И самое главное, Красная армия на юге была разбита в гигантской «битве на уничтожение», стоившей Советскому Союзу почти миллиона человеческих жизней. К сентябрю 1941 г. стратегические задачи, которые были поставлены перед вермахтом в начале кампании, были выполнены. Ленинград был осажден и нейтрализован; Украина открыта для германской экономики вплоть до Донца. На Бенделерштрассе, в военном министерстве, уже началась работа над изучением новых потребностей в войсках на оккупированной территории. Предусматривался отвод в Германию примерно 80 дивизий (половина из которых подлежала демобилизации). Планировалось, что военная администрация оставит в своем распоряжении лишь мобильные войска в крупных промышленных и транспортных центрах; каждая группа, кроме обычных оккупационных обязанностей, сможет выполнять отдельные задания по ликвидации попыток сопротивления^{401}.

Это планирование, однако, оказалось преждевременным по той причине, что последствия ошибок Сталина все-таки не стали фатальными, а быстрое развитие кампании окончательно утвердило Гитлера в его вере в то, что Красная армия не способна оказать сопротивление. После окружения семи советских армий под Киевом и овладения Крымом, 2 октября Гитлер объявил о начале операции «Тайфун» (захват Москвы). Он и ОКВ были убеждены, что после астрономических потерь Красная армия обескровлена и как военная сила перестала существовать. Гитлер, как в свое время и Наполеон, был очень удивлен, что со стороны русских до сих пор не последовало предложения о мире. После того как в Киеве (после вступления в город 6-й немецкой армии) советские саперы взорвали по радио несколько тысяч бомб[17]17
  Эти взрывы послужили нацистам поводом для расправы в Бабьем Яру.


[Закрыть], Гитлер заявил, что русские прибегают к той же тактике, что и в Москве в 1812 г., поэтому следует ограничиться разгромом советских войск, защищающих столицу СССР, а вступать в город не следует во избежание ненужных жертв среди немецких солдат. Главной целью для Гитлера была Красная армия, а не Москва и даже не большевизм, который на востоке мог бы и дальше продолжать свое существование^{402}.

К моменту наступления на Москву осенью 1941 г. немецкие войска понесли тяжелые потери, особенно в унтер-офицерах и офицерах, имевших боевой опыт. Техника была сильно потрепана. Однако наступательные возможности вермахта не иссякли, вера солдат в превосходство своих сил над противником не была подорвана. Правда, советские солдаты оказались очень упорным и выносливым противником, располагавшим значительными резервами. Но было видно, что войска, которые вводились в бой советским командованием, являлись уже далеко не такими полноценными, как раньше, в особенности в отношении боевой подготовки; они не всегда имели нужное количество вооружений. Поэтому немцам представлялось вполне возможным достичь окончательного успеха на всем Восточном фронте путем нового наступления на Москву. Для этого наступления были привлечены все средства и возможности Восточного фронта, но использовать в этом наступлении резервы, имевшиеся на Западе, Гитлер не рискнул. Между тем за два года до этого Гитлер двинул против Польши все имевшиеся силы, оставив на Западе лишь слабый заслон. Правда, по сравнению с Польской кампанией, война на Восточном фронте была несравненно масштабнее.

В целях более полного ограничения свободы действий противника, одновременно с нанесением удара по Москве, – несмотря на передачу части сил группе армий «Центр», – группа армий «Юг» должна была захватить Крым, выйти к Донецкому бассейну и отрезать Москву от кавказской нефти. Группа армий «Север» с той же целью должна была выйти к Свири и соединиться с финнами. Это были очень сложные задачи. Возможно, наступление и достигло бы своей цели, если бы на юге немцы ограничились блокированием Крыма с суши и направили бы свои войска под Москву. Вместо этого 11-я армия получила приказ взять Крым и Севастополь. Эта задача была выполнена наполовину: к середине ноября Крым был взят (за исключением Севастополя, который был блокирован).

Наличные силы вермахта совершенно не соответствовали тем огромным задачам, которые были перед ним поставлены. Этот недостаток не могли компенсировать ни высокий боевой дух войск, ни их храбрость, ни мастерство командования. Давали о себе знать необъятные просторы России и огромные людские и материальные ресурсы Советского Союза, руководство которого с величайшей энергией мобилизовывало все силы для ведения тотальной войны в масштабах, которые были неизвестны немцам и на которые они просто не в состоянии были решиться.

Приказ о начале операции «Тайфун» был зачитан солдатам и офицерам на Восточном фронте. Он завершался обещанием Гитлера, что это будет последнее решительное сражение и оно приведет к полному поражению противника. В соответствии с этим приказом 2 октября группа армий «Центр», получив большое подкрепление, перешла силами трех полевых армий и трех танковых армий в наступление на Москву. Немецкий генерал Бутлар отмечал в воспоминаниях, что за действиями группы армий «Центр» с величайшими надеждами следило немецкое руководство и весь немецкий народ. Это наступление должно было полностью решить исход кампании. То, что было сделано немецким Верховным главнокомандованием, сегодня представляется недостаточным, хотя в состав группы армий «Центр» входило три танковые армии. Танковые и артиллерийские части и соединения были полностью доукомплектованы. Однако целиком восполнить огромные потери, понесенные в первые месяцы войны, немцам не удалось^{403}.

С точки зрения оснащения и подготовки, армии, развернутые для начала боевых действий в прологе битвы за Москву, были самыми слабыми из когда-либо выставленных Сталиным. Почти все бойцы были резервистами. То немногое, что они могли помнить из своей военной подготовки, очень отличалось от современных способов борьбы с танками. Правда, у советского руководства оставался еще один резерв, в котором числились лучшие части Красной армии – это 25 стрелковых дивизий и 9 танковых бригад генерала армии Иосифа Родионовича Апанасенко^{404}. Именно этот резерв и обеспечил достойный отпор врагу. Начальник штаба наступавшей на Москву 4-й армии генерал Блюментритт вспоминал: «Когда мы вплотную подошли к Москве, настроение наших командиров и войск резко изменилось. С удивлением и разочарованием мы обнаружили, что разгромленные русские как военная сила вовсе не перестали существовать. В течение последних недель сопротивление противника усилилось, а напряжение боев с каждым днем возрастало»^{405}.

Бывший член Военного совета МВО (с декабря 1941 г. – Московской зоны обороны) дивизионный комиссар К. Ф. Телегин указывал, что самым опасным моментом в боях за Москву были 5 и 6 октября, когда противник взял Юхнов^{406}. Поэтому именно 7 октября 1941 г. Сталин поручил Берии прозондировать почву для заключения сепаратного договора с Германией. Доверенные лица Берии обратились к болгарскому послу в СССР Стаменову с просьбой о посредничестве, но Гитлер отказался от переговоров, надеясь, что Москва вот-вот падет^{407}.

После 5 октября, вследствие трудностей с передвижением и со снабжением войск продуктами питания, Люфтваффе пришлось сбрасывать продовольствие некоторым частям 2-й танковой армии с воздуха. Командующий 2-м воздушным флотом Кессельринг писал в мемуарах: «Физическое и эмоциональное напряжение превысило все допустимые пределы. Учитывая это, я пришел к выводу, что стратегическая цель наступления стала недостижимой. Грязь и непогода совершенно изменили условия ведения боевых действий, которые ранее складывались в нашу пользу. Состояние почвы было просто невероятным». Кессельринг отмечал, что Гепнеру и Гудериану не составило бы труда, бросив танки вперед, дойти до Москвы и даже дальше, но «боги, пославшие дождь, распорядились иначе; русские получили шанс создать тонкую линию обороны к западу от Москвы и насытить ее своими последними резервами, состоявшими из рабочих и курсантов военных училищ. Они сражались самоотверженно и остановили наступление наших почти утерявших мобильность войск»^{408}.