Текст книги "Список обреченных (СИ)"

Автор книги: Олег Волховский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава 11

Собака подошла, обнюхала его ботинки и отправилась дальше.

Когда полицейские ушли на другой конец зала, Женя набил sms: «Рейсы задержаны. Аэропорт обыскивают с собакой».

«Совпадение, – пришел ответ. – Возможно, ищут наркотики».

Женя зашел на новостной портал. Ничего интересного действительно не было. В интернете обсуждали ледяной дождь и активно постили фотки c прозрачными сияющими кустами.

Россия не отпускала. На паспортный контроль пригласили только в четыре утра.

Зато он прошел как по маслу, и Соболев зашагал в зал ожидания, с посадочным талоном в кармане.

Вылет был еще через час.

Перелет обошелся без приключений. Яркая половинка Луны освещала облака далеко внизу, а потом взошло солнце, и самолет нырнул под розовый облачный слой, к утренней дымке пражских холмов.

В аэропорту Праги сели только в восемь часов утра.

Стоя у ленты багажного транспортера, Женя снова залез в новости. Теперь в топе висела «молния»:

«Сегодня стало известно, что вчера вечером по делу об убийстве Анжелики Синепал задержан некий Дамир Рашитов».

И тут ему позвонили.

– Женя, привет! Это Альбицкий. Как приземлился?

– Все отлично. Странно слышать ваш голос.

– Добро пожаловать в свободный мир! Я жду тебя у выхода.

На получение единственного маленького чемодана ушло не более получаса, и вскоре Альбицкий уже пожимал Жене руку у выхода из зоны прилета.

Было холодно, но, конечно, не как в Москве, пожалуй, чуть ниже нуля. Погода хорошая. Ясно. Альбицкий был в зимней куртке, но без головного убора. Каштановые волосы шевелил слабый ветер.

Женя сразу узнал его.

– Пойдем, у меня здесь машина припаркована, – сказал Андрей. – И давай на «ты».

– Куда мы едем?

– К тебе.

Машина оказалась белой Теслой.

От аэропорта Вацлава Гавела до центра добрались минут за сорок.

Поднялись на второй этаж старого дома недалеко от Староместской площади. Из маленькой студии открывался вид на узенькую мощеную улочку и магазин богемского стекла. Обстановка состояла из кровати, письменного стола, обеденного стола, четырех стульев, двух кресел, шкафа и кухонного гарнитура с плитой и холодильником. Все скромное, без претензий, но новое и вполне приличное.

В Москве территория была больше, но гораздо дальше от центра.

Альбицкий сел в кресло.

– Садись, – сказал он. – Это твое. Недалеко улица Кафки, музей Мухи и лучшие пражские ресторанчики в самых узких пражских переулочках. Как тебе?

– Супер, – улыбнулся Женя, садясь напротив. – Это надолго?

– Зависит от тебя. У меня к тебе серьезный разговор.

– Да?

– Женя, дело в том, что для нас два – это много. Казнь Синепал была твоей последней акцией. Дальнейшее слишком рискованно. Да и не стоит доводить свою нейронную карту до такого состояния, что ни один психолог корректировать не возьмется.

– Ты считаешь, что нужно корректировать?

– Мы убиваем, хотя и на благо общества. Корректировать будем после нашей победы. Сейчас нам это только помешает. В нашей работе лишня рефлексия вредна. И до нашей победы, Женя, ты не вернешься в Россию. Мы тебя выдрали из Универа, это тоже не есть хорошо. Поэтому на выбор: Пражский Университет или Венский Университет.

– Я ни немецкого, ни чешского не знаю.

– За год выучишь. Всю финансовую и организационную сторону вопроса Лига берёт на себя.

– Я, что выхожу на пенсию, и Лиге больше не нужен?

– Нужен, в качестве консультанта и аналитика. У тебя бесценный опыт. Две успешных акции.

– У меня остались незакрытые позиции в моем личном списке.

– У всех остаются. Женя, наша задача не убить как можно больше гадов, а нормализовать обстановку в стране.

– Они вместо меня арестовали какого-то парня.

– Задержали. Это еще не арест.

– И что?

– Посмотрим, как будут развиваться события. Пока ничего не ясно.

Расследование продвигалось неплохо. Быстро нашли сотрудницу театра, которая разносила по рядам программки. Хотели уж было задерживать, но она вспомнила темноволосого парня, который крутился между рядами возле места Анжелики Геннадиевны минут за пятнадцать до начала спектакля. Темноволосый парень подходил больше, чем пожилая билетерша Олимпиада Ивановна.

– У него была восточная внешность? – спросил Александр Филиппович.

– Довольно смуглый, с маленькими черными усиками. Скорее, южная. Я подумала: испанец или итальянец. Может быть, грек. Одет очень хорошо. Но на первые места не сел, ушел куда-то дальше.

– Опознать сможете, если увидите еще раз?

– Не знаю. Я его мельком видела. Очень недолго.

Смуглого молодого человека вспомнили еще две сотрудницы театра и трое зрителей. Весь спектакль он сидел на пятнадцатом ряду партера и, по свидетельству очевидцев, был один.

Александр Филиппович был рад: круг поиска сжимался.

На видеозаписях нашлось пятеро смуглых молодых людей с черными усиками. На всякий случай, без особой надежды, поискали по базе преступников и разыскиваемых лиц МВД. Естественно пусто. Судимые граждане, как правило, не особенно любят оперу.

Зато по профилям в социальных сетях удалось идентифицировать троих.

Поиск по паспортной базе решили пока отложить и работать с тем, что уже есть. Не то, чтобы очень долго делать поиск по базе из нескольких десятков миллионов изображений, но такой поиск давал слишком много вариантов. Есть люди с похожими типами лица. Так что список на допрос увеличился бы сразу на порядок. В общем, геморрой. А работать, кому же хочется?

Можно, конечно, сверить со списком IP-адресов тех, кто скачивал билеты с сайта театра и оплачивал с банковских карт. Но вряд ли террорист это делал сам и на свой адрес.

Ничего, думал Маленький. Понадобится, сделаем. Но, скорее всего не понадобится.

Из троих только двое были активны в интернете, причем один из них писал в основном о спорте, зато второй…

Глебчик прислал сводку со ссылками в пятницу к вечеру.

Александр Филиппович бегло просмотрел и хмыкнул: «Все! Нашли!»

Во-первых, парня звали Дамир Рашитов. Татарин, скорее всего. Значит, может, и мусульманин. Исламских постов, правда, у него не нашлось, зато огромное количество политических, причем крайне оппозиционного плана. А один пост был просто подарком.

Собственно, это был даже не пост, а комментарий в чужом аккаунте.

«Поздравляю всех френдов с получением роскошного подарка от одной небезызвестной организации, – писал хозяин аккаунта, проживающий в Лондоне бывший русский ученый и писатель Кирилл Усков. – Я поставил друзьям Шампанское, и мы отметили. Да здравствует театр! В нем до сих пор иногда ставят хорошие пьесы».

Комментаторы развлекались, как могли.

«Спасибо за поздравления, Кирилл! Мелочь, но приятно».

«Червей жалко, их же стошнит при первой дегустации».

«Канал «Россия врет» будет врать дальше, но главному герою пьесы в Большом я бы поставил «Мартель»».

«Ребята, ну так нельзя! Убийство есть убийство».

И, наконец, Дамир Рашитов:

«Лига – это настоящие смелые парни, которые не болтают, а действуют».

Александр Филиппович откинулся на спинку стула и улыбнулся.

Дамир Рашитов сидел в его кабинете уже на следующий день. Его пригласили на «разговор», просто позвонив по телефону. Пришел, причем без адвоката. Хорошо, геморроя меньше.

Описанию он вполне соответствовал: черные волосы, черные усики, карие глаза. Только слишком светлая кожа. Его трудно было бы принять за южанина. Без славянской крови здесь, явно, не обошлось.

– Вы были в Большом театре в позапрошлую субботу? – спросил Александр Филиппович.

– На Доне Карлосе? Да.

– Заранее покупали билеты?

– Где-то за месяц, по интернету. Моя девушка очень хотела пойти.

– А что не смогла?

– Почему не смогла? Мы были вместе.

– У вас был пятнадцатый ряд?

– Нет, десятый.

– Это же очень дорого.

– Я могу себе позволить.

– Вы, кажется, студент.

– Да, ВШЭ. Просто семья обеспеченная.

– Хорошо, – подключился к беседе Кивалин, – Расскажите о вашем походе в театр. Буквально все. Как пришли, как нашли свои места, что необычное заметили?

Дамир пожал плечами.

– Да все обычно. Пришли, разделись в гардеробе, поднялись в зал. Сразу сели на свои места. Мы немного опаздывали, зашли уже после третьего звонка.

– И все время были вместе?

– Конечно.

– Ладно, дальше, – буркнул Маленький.

– Вы, что мне не верите? – с безграничным удивлением спросил Рашитов.

– Рассказывайте дальше, Дамир Ринатович, – вздохнул Маленький.

Кроме, светлой кожи Рашитов отличался еще чистейшим московским выговором, даже акал, где надо. Сам-то Маленький не так давно переехал в столицу. На повышение.

Рашитов рассказывал, а Глебчик сидел, уткнувшись в компьютер, и строчил протокол.

– Ну, в антракте мы пошли в буфет, – продолжил Дамир. – Взяли по бутерброду с икрой и по бокалу шампанского.

– Вы приехали на машине?

– Да, но я бы включил автопилот.

– Какая у вас машина?

– Мерседес. Маленький, ничего особенного.

– В буфете видели Анжелику Геннадиевну? – подключился Кивалин.

– Синепал? Не знаю. Я не смотрю телевизор, так что плохо представляю, как она выглядит.

– Она и в интернете есть, – заметил Маленький. – Ролики. Новости.

– Предпочитаю другие новости.

– А что так?

– Такая концентрация вранья в единицу времени не для моей психики. Как-то хочется остаться в трезвом уме и твердой памяти.

И тогда Александр Филиппович утянул с соседнего стола распечатку и показал Дамиру.

– Ваше?

– Да, мое, – кивнул он. – Это была просто эмоциональная реакция.

– То есть в Лиге не «настоящие смелые парни»?

– В смелости им не откажешь, но убийства – это перебор.

– А вы знаете, что ваши действия подпадают под статью «оправдание терроризма»? – спросил Кивалин.

– «Оправдание терроризма»? Но это же просто реплика!

– Это не просто реплика. У вас все точно, как в комментарии к статье. Террористы представлены в образе положительных героев, заслуживающих поддержки, подражания и уважения. «Настоящие смелые парни» – это, что, не положительные герои?

– Мне даже в голову прийти не могло, что моя реплика нарушает какой-то закон!

– Не какой-то, – сказал Кивалин. – Тяжкое преступление. Часть вторая. Оправдание терроризма с использованием сети интернет. От пяти до семи лет.

– И вы только что признались, что это ваш комментарий, – резюмировал Маленький.

– Я хотел бы посоветоваться с адвокатом, – упавшим голосом сказал Дамир.

– Конечно, – кивнул Александр Филиппович. – Мы предоставим вам адвоката.

– Нет. Я хочу, чтобы адвоката нанял мой отец. Можете с ним связаться?

– Свяжемся. Признаете себя виновным в оправдании терроризма?

– Нет.

– Как хотите. Вы задержаны.

Маленький знал этот бесконечно удивленный взгляд. Даже страх не заметен, настолько все забивает удивление. И ведь знают же! Каждый раз, когда кого-то арестовывают по этой статье вскипают все их социальные сети. Просто на ушах стоят!

И каждый раз каждый из них думает, что лично его это не коснется.

– Это не он, – сказал Глебчик, когда его увели. – Ничего не совпадает! Он не смуглый, не похож на южанина, опоздал на спектакль, а не пришел на пятнадцать минут раньше, сидел на десятом ряду, а не на пятнадцатом, был с девушкой.

– Пост писал он, – заметил Василий Иванович.

– Но это же не убийство!

– Это тяжкое преступление, – сказал Александр Филиппович. – Можешь УК почитать. Законы не я пишу.

– Да, знаю я! – вздохнул Глебчик.

– Зато посидит – будет посговорчивее, – сказал Кивалин.

– И это облегчит нам работу, – подытожил Маленький.

– Но он невиновен! – воскликнул Глебчик.

– Почему ты так думаешь? – спросил Александр Филиппович. – Освещение в театре могло исказить цвета так, что он казался смуглее. Про опоздание он мог элементарно соврать. Номер ряда свидетели могли перепутать, а с девушкой мы еще поговорим.

С адвокатом Дамиру позволили встретиться только на следующее утро. Илья Львович Константинов был популярным персонажем в социальных сетях, так что Дамир тут же узнал его. Высокий, подтянутый, одетый с иголочки, он выглядел и являлся весьма дорогим адвокатом, но, говорят, иногда брался за защиту и pro bono, но только тех, кого хотел и считал нужным защищать.

Их оставили одних в маленькой комнатке без окна, вся обстановка которой состояла из стола и двух стульев.

Илья Львович улыбнулся и выложил на стол большую шоколадку.

– Берите.

– Спасибо.

Шоколадка была очень кстати. После вчерашнего восьмичасового допроса на ужин в ИВС (то есть изоляторе временного содержания) он опоздал, а утром его увезли до завтрака, так что почти сутки пришлось довольствоваться кипятком и черным хлебом.

– Как вы? – спросил Илья Львович. – Не покормили?

Дамир объяснил ситуацию с пропущенными ужином и завтраком.

– Сволочи, – констатировал адвокат. – Вообще-то, не имеют права. Будем жалобу писать. Вы один в камере?

– Да.

– Значит, будем писать еще одну жалобу.

– Меня это не обременяет.

– Дамир, если бы у вас был сосед, он бы поделился с вами едой. Им зачем-то надо на вас давить. Ну, рассказывайте, что у вас случилось.

– Я прокомментировал пост в интернете, – сказал Дамир. – О Лиге, после того, как они убили Синепал. Я написал, что они настоящие смелые парни, которые не болтают, а делают.

– Понятно, – вздохнул Константинов, – оправдание терроризма. Вы признали авторство?

– Да. Это ошибка?

Илья Львович поморщился.

– Не факт, – сказал он. – А вину признали?

– Нет, конечно.

– Уже хорошо. Дело в том, что факты отрицать довольно бессмысленно. Все равно они назначат психологическое обследование, психологи снимут нейронную карту, и там все будет видно. Вина же более сложная штука. Там есть субъективная сторона, умысел, например. Конечно, психологи отловят и это, но можно спорить о серьезности намерений.

– И каковы перспективы?

– Дамир, вероятность оправдания крайне мала. У них эти дела уже на поток поставлены. Каждый год несколько сотен человек с разной степенью притянутости за уши данного состава. Можно попробовать добиться штрафа. Но тогда все равно будет коррекция: либо до суда, если вы на нее согласитесь, либо после, но недолго, несколько месяцев. Есть одна лазейка. Дело в том, что к терроризму можно отнести только убийство политического или общественного деятеля, а Синепал, строго говоря, журналистка. Можно оспаривать, что за ее убийство можно осудить по террористической статье. Тогда оправдание этого преступления не есть оправдание терроризма. Но не факт, что с нами согласятся. Скорее все же суд сочтет ее общественным деятелем. Ну, руководитель большого канала с ярко выраженной политической позицией. Еще хуже, что в своем комментарии вы говорите не о конкретном убийстве, а о Лиге вообще, а она признана террористической организацией.

– То есть можно и не добиться штрафа… – вздохнул Дамир. – Они дают реальные сроки по этой статье?

– Дают, хотя не очень часто. У вас один пост такого плана?

– Да, но есть оппозиционные.

– Я посмотрю. Они только этим постом интересовались?

– Они им почти не интересовались.

– А чем?

– Спектаклем «Дон Карлос» в Большом, на котором отравили Синепал.

– Вы там были?

– Да.

– Вы это признали?

– Да.

– Что конкретно спрашивали?

– Все, вплоть до мелких деталей. Когда пришел, с кем, на каком ряду сидел, что видел.

– Дамир, вы имеете отношение к Лиге?

– Нет, конечно!

– Дамир, точно?

– Илья Львович, если вы мне не верите, я найду себе другого адвоката.

– Ок. Хорошо, верю. Дамир, чтобы вам помочь, я должен знать реальную ситуацию, так что давайте договоримся, если я должен что-то знать – вы мне об этом говорите. Хорошо?

– Да, – кивнул Дамир.

От дома Жени до дома Андрея было минут десять пешком. По пути они позавтракали кофе и круассанами в ресторане на Вацлавской площади, а потом углубились в переулки.

– Я люблю Прагу, Женька, – говорил по пути Альбицкий. – Она как-то теплее и Лондона, и Парижа, и даже Вены. Может быть, просто ближе нам. Все-таки славянский город. Знаешь, здесь есть памятник жертвам коммунизма. Ничего особенного, авангардизм конца двадцатого века, но сам факт! Я тебе потом покажу.

– У нас есть памятник жертвам репрессий.

– Угу! Думаю, не последний. Памятники жертвам репрессий в России ставят с интервалом в полвека. Каждый следующий режим – жертвам предыдущего.

Квартирка Альбицкого была ненамного больше жениной, правда, состояла из двух комнат и гордо именовалась «апартаментом с одной спальней».

Женя сразу узнал эту обстановку, которая была во всех роликах Альбицкого – то самое кресло и шкаф с книгами.

Помощник укреплял камеру на штативе. Андрей собирался делать заявление.

Глава 12

– Вчера стало известно о задержании по делу о казни Анжелики Синепал некоего Дамира Рашитова, – сказал Альбицкий, когда камера была установлена. – Я не знаю этого человека, к Лиге он не имеет никакого отношения. Наш исполнитель уже не в России и находится сейчас в полной безопасности. Так что, на мой взгляд, для СБ будет разумнее отпустить ни в чем неповинного студента, не замешенного ни в какой деятельности Лиги. От его ареста не будет ни пользы правящему режиму, ни славы следователю. А ведь правда когда-нибудь обязательно всплывет.

– Только это все совершенно бесполезно, – вздохнул Альбицкий уже не под запись. – Я сделал, что должно. Но иногда, что должно, делаешь только для успокоения совести, ни на что не надеясь.

– Почему? Разве они не заинтересованы в том, чтобы найти истинного убийцу?

– Нет, они заинтересованы только в том, чтобы кого-нибудь найти и побыстрее отчитаться перед начальством. А начальство заинтересовано только в том, чтобы побыстрее прогреметь в своих ручных СМИ про то, что террористы пойманы и наказаны. Им совершенно все равно, кого обвинять, сажать и расстреливать.

Они врут всегда. У них все ложь, все фейк, все пропаганда. Истина не интересует их вовсе. Они заняты только тем, как бы поизобретательнее солгать. Даже не убедительнее. Им давно мало, кто верит. Для них ложь – образ жизни и единственный способ существования. И они будут лгать дальше, пока мы их не остановим, потому что ничего другого они не умеют.

– Но он же из-за нас там! – воскликнул Женя. – Мы должны его спасти.

– Мы попробуем, – кивнул Альбицкий.

Билетерша, а точнее, по-театральному, капельдинер, Олимпиада Ивановна колебалась.

Ну, что тут колебаться! Рашитов – единственный темноволосый из парней, которых подобрали для опознания. Ну, Глебчика что ли белобрысого опознавать!

– По-моему, его здесь нет, – неуверенно сказала она.

– Совсем? – изумился Александр Филиппович. – Может, похож кто-нибудь?

– Вон тот, слева, – кивнула Олимпиада Ивановна на Дамира. – Но вряд ли это он. Тот был гораздо смуглее.

– Может быть, освещение? У нас лампы светодиодные.

– Может быть, я его мельком видела. Но я не уверена. А, если это не он? Его ведь осудят?

– Ну, что Вы, Олимпиада Ивановна, на основании одних ваших показаний никого не осудят. Будут экспертизы, будет психологическое обследование. Невиновен – отпустим. Опознаете?

– А можно написать, как есть? Что вон тот парень похож, но я не уверена?

– Конечно, Олимпиада Ивановна! Так и напишем. Да вы еще на суде будете показания давать, скажите, как есть.

Олимпиада Ивановна подписала протокол, и ее отпустили с миром.

Уф! Даже угрожать не пришлось. А то он уже заготовил спич о том, что если не Дамир Ринатович, то Олимпиада Ивановна. Она же там рядом стояла.

Вася Кивалин ждал в кабинете.

– Есть, – усмехнулся Маленький, входя.

– Я уже видел, – и Василий Иванович кивнул на экран компьютера. – А знаешь, что Альбицкий заявил?

– Что парень не его? Ну, так! Подозрения отводит.

– А если действительно не его?

– А нам-то что? Для суда материалов достаточно. Обвинение надо предъявлять.

– В убийстве?

– В терроризме.

Дамир лежал на кровати в своей камере. По-прежнему один. Илья Львович жалобу, конечно, подал, но пока безрезультатно. Следователь только пожал плечами: до тридцати суток по закону можно держать в одиночке.

Гнилой матрас в палец толщиной, сквозь который в тело врезаются пластины железного каркаса кровати. Окно, застекленное крашеным стеклом и забранное двойной решеткой, почти не пропускает свет. Тусклая лампочка под потолком, которую не выключают на ночь.

Зато вполне приличная светло-зеленая красочка на стенах, даже не облупленная.

На подмосковных железнодорожных станциях есть такие исторические сортиры. Подкрашены, отреставрированы. Стиль ампир с плоскими белыми колоннами. Только вместо унитаза – дырка в полу.

Россия похожа на такой сортир. Подкрашена, отреставрирована. Стиль ампир. Все как в Европе! О! Даже лучше: роскошь, гранитная плиточка, чистота. Можно обмануться, если не заглядывать внутрь. А там – азиатская дырка в полу и первобытная вонь.

Здесь, правда, был унитаз. Прогресс! Только от остальной камеры не отделен ничем, даже занавеской. Да и зачем? И то сортир, и то сортир.

Передачи пока не было, а есть местную еду невозможно: только хлеб и воду. На них Дамир и прожил последние несколько дней. Не считая адвокатской шоколадки.

Он раньше считал себя малочувствительным к бытовому комфорту. Да! Это было нетрудно, имея американскую мебель и семгу на столе. Он ослаб, было трудно встать с кровати и дойти до унитаза. Впрочем, на фига при такой жратве унитаз?

Не чаял сюда попасть. Кто он? Кухонный оппозиционер. Тысячи таких. Побурчать среди друзей, побузить в интернете. И то осторожно, с оглядкой на УК. Но не более. Только тихо шепотом восхищаться теми, кто способен на что-то еще. Да, они герои, они молодцы, а у меня жизнь: приличная машина, загородный дом, университет, девушка. И я не хочу бросать свою жизнь коту под хвост. Точнее на съедение так называемой Родине, которая только и умеет, что пожирать своих детей. И предпочитает лучших, каннибалка!

Что на него нашло? Знал же, где грань! В курсе, где живет. В курсе идиотских законов этой страны и ее изуверского правоприменения. О сотнях случаев слышал, когда людей сажали за реплики в соцсетях. Эмоции! Не сдержался! Давно копившаяся ненависть вырвалась, выплеснулась наружу.

Все-таки они идиоты, что запрещают говорить то, что о них думают. Это когда-нибудь рванет. Впрочем, уже рвануло. Что такое Лига, если не этот взрыв? Эманация ненависти, сочащейся из запечатанных молчанием отравленных сердец.

И Лига мешает взрыву, потому что приоткрывает клапан.

Да правы ли они?

Может быть, пусть лучше все горит синим пламенем, чем гниет и медленно разлагается?

Но нет! Здесь всякий русский интеллигент применяет мыслестоп и вспоминает о приличной машине и загородном доме, на скромные размеры которого господа революционеры не посмотрят и спалят без церемоний, как дачу Блока. Потому что голытьбе все равно: царский министр, жандарм, купец, заводчик или писатель.

И оный владелец недвижимости замолкает и затыкается…

В эту минуту в коридоре послышались шаги, дверь со скрипом приоткрылась и раздалась команда: «На выход!»

Дамир с трудом встал с кровати.

Следователь посмотрел на него странно, словно знал какую-то тайну и милостиво предложил:

– Присаживайтесь, Дамир Ринатович, продолжим разговор.

– А Илья Львович, здесь? – спросил Дамир, садясь.

– Приедет, Константинов, приедет, не беспокойтесь. Мы пока по-простому потолкуем, без него. Дамир Ринатович, вы не хотите чистосердечное признание написать?

– Так я же ничего не отрицаю.

– Тем более. А вам от нас большая скидка выйдет. Вам ведь Илья Львович штраф обещал?

– Он не обещал. Он сказал: «постараемся».

– А тут и стараться не придется. Напишите – тогда точно штраф. Можно еще досудебное соглашение заключить. Тогда подпишите согласие на психокоррекцию и уедите от нас сразу в Психологический Центр. А это, Дамир Ринатович, больница, а не тюрьма: кормят, как в больнице, а не как у нас, стекла прозрачные на окнах, матрасы мягкие, на ночь свет выключают.

– Я хочу посоветоваться с Ильей Львовичем.

– Посоветуетесь. Вы напишите и можете не подписывать. Он вам даст добро – тогда подпишите.

– Хорошо. От руки писать?

– Увы! От руки. Мы потом сами набьем.

И он вручил Дамиру два листа бумаги и ручку.

«Комментарий о членах Лиги Свободы и Справедливости «Они настоящие смелые ребята, которые не говорят, а делают» оставил я, о чем очень сожалею, – писал Дамир. – Это была моя необдуманная эмоциональная реакция на смерть Анжелики Синепал. Я ненавижу ложь, а более бесстыдно лживого канала, чем «Россия вперед» в нашей стране никогда не было и, надеюсь, никогда больше не будет. Однако никакой цели оправдания терроризма я перед собою не ставил, поскольку не разделяю идеологии Лиги и не одобряю ее методов. Ни один человек, даже самый бесчестный не заслуживает насильственной смерти. И каждый должен иметь шанс раскаяться и изменить свою жизнь».

– Написали? – спросил Александр Филиппович. – Подпишите: «Написано мною собственноручно. Число. Подпись».

– После того, как посоветуюсь с Ильей Львовичем, мы же договорились.

– Хорошо. Тогда дайте прочитаю.

Он пробежал бумагу глазами.

– Ну, это не признание, Дамир Ринатович! Да и не о том речь!

– Как? А о чем же?

– А вот о чем!

И он сунул Дамиру протокол опознания.

– И что? – спросил Дамир, прочитав. – Я бы в театре, я сидел в партере. Возможно, эта женщина меня там видела. И что?

– Вы обвиняетесь в убийстве, Дамир Ринатович.

– Вы с ума сошли!

– И именно в убийстве вам и нужно сознаться.

– Это ложь. Я не убивал. И я не имею никакого отношения к Лиге.

– И чистосердечное признание здесь даже нужнее, потому что статья-то расстрельная. Штрафа не обещаю, конечно. Условки тоже. Но жить будете.

– Я не буду себя оговаривать! Есть Психологический Центр. Вам нужно согласие на психологическое обследование? Да? Я подпишу.

– Угу! С адвокатом будете советоваться?

– Непременно!

– Андрей, это я должен быть на его месте!

Они сидели в той самой комнате, где Альбицкий обычно записывал ролики, пили чай и следили за новостной лентой на ноутбуке Андрея. Женя забежал к нему после курсов чешского.

Язык давался легко. Лексика знакомая: «летодло» – самолет, «дивадло» – театр, «позор» – внимание. Даже произношение похоже. Ближе, пожалуй, только украинский.

Об аресте Дамира Рашитова стало известно около часа назад.

– Вас довольно трудно поменять местами, – заметил Альбицкий.

– А если я сдамся?

Альбицкий хмыкнул.

– Тогда наиболее вероятное развитие событий таково: они радостно тебя арестуют, сделают сообщником Дамира, вы познакомитесь на скамье подсудимых, приговорят обоих к высшей мере и расстреляют в соседних подвалах. Впрочем, за последнее не ручаюсь. Возможно, в одном подвале. Но по очереди.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Пока надо ждать. У него еще есть шанс. Небольшой, но есть. Заметил, что на суде не было психолога?

– А должен был быть?

– Если бы карту сняли – был бы обязательно. Значит, карту не снимали. Следовательно, будут снимать. А если он подпишет согласие на обследование, снимать будут в Лесногородском Центре, а не в СБ. Там, говорят, осталось несколько честных психологов, которые не фальсифицируют заключения. Так что, если на сотрудников центра не будут слишком давить, у него есть шанс на отрицательное психологическое заключение, то есть ПЗ, по убийству госпожи Синепал. Тогда отделается семью годами за оправдание терроризма, поскольку эти ребята, наверняка продавят максимум от обиды, что не того взяли.

– Он догадается подписать согласие?

– У него очень хороший адвокат: Илья Константинов. Так что посоветует.

– Дамир Ринатович, как вы себя чувствуете? – спросил психолог.

Он был немногим старше Дамира, наверное, вчерашний выпускник. Высок, чуть полноват, светловолос и сероглаз. Улыбчив, вежлив. Звался: Яков Борисович Анисенко. Единственным недостатком этого парня была склонность воспитывать. Ну, в конце концов, работа такая.

– Почти нормально, – сказал Дамир. – Только немного жарко.

– Действие пирогена не прошло, – сказал Яков Борисович. – Встать сможете?

– Конечно.

– Идите сюда, садитесь за компьютер, будем расставлять реперные точки.

Перед тем, как отправить сюда Дамира зачем-то возили в суд, который за десять минут проштамповал его арест.

А Центр действительно напоминал больницу. В этом следователь не обманул. За три дня в Лесном городке Дамир отоспался и даже слегка отъелся, ибо свет на ночь выключали, матрас был нормальной толщины и кормили, не то, чтобы очень хорошо, но вполне съедобно. Правда, сбежать отсюда, похоже, было не легче, чем из ИВС. Обвиняемого привезли в закрытую часть диагностического отделения, изолированного от основной территории несколькими сейфовыми дверями и постами охраны. Зато по всему закрытому блоку можно было свободно ходить, в том числе в столовую и во внутренний двор для прогулок, в котором было даже несколько деревьев и лавочек. И можно было общаться с товарищами по несчастью.

Камеры, которые психологи упорно называли «палатами», действительно были гораздо больше и комфортнее, чем в тюрьме. И запирались только на ночь. Впрочем, Дамира сразу предупредили, что, если он в чем-то не послушается психолога или спровоцирует конфликт с другими арестантами, дверь можно и круглые сутки держать на замке.

Час назад ему ввели моды. По совету Константинова Дамир подписал согласие на психокоррекцию, так что моды коррекционные, на несколько лет. Черт оказался не таким страшным, как его малюют, то есть процедура довольно терпимой.

Он сел за компьютер рядом с Яковом Борисовичем.

– Так, Дамир Ринатович, – сказал психолог. – Вы у нас оправдание терроризма признаете, а членство в Лиге и убийство – нет.

– Не совсем так. Я признаю авторство поста. Но не считаю это оправданием терроризма. Остальное – не признаю.

– Понятно. Сейчас вы должны будете ответить на несколько вопросов.

На экране появилось изображение мозга. Полностью картографированное, бледно-зеленого цвета.

Дамир кивнул.

– Программка была отравлена? – спросил психолог.

Мозг не отреагировал никак. То есть совсем.

– Какая программка? – спросил Дамир.

Яков Борисович приблизил изображение.

– А вот оно!

На экране вспыхнула небольшая звездочка. Но зеленая.

Психолог вздохнул.

– Вы подменили программку?

– Яков Борисович, вы о чем? Я не понимаю.

На экране возникла еще одна зеленая точка, но поярче.

– Вы были на опере Дон Карлос в Большом?

– Да.

И на экране вспыхнула желтая точка.

– Яков Борисович, почему он реагирует? Я просто слушал оперу.

– Я вижу. У вас идет эмоциональная реакция, потому что с этого похода в театр начались ваши сегодняшние неприятности.

– Вы понимаете, что я невиновен?

– Дамир… можно по имени да?

Обвиняемый кивнул.

– Дамир, не торопитесь. Опрос не закончен. Пока не вижу вашей связи с убийством, но программа еще не обрабатывала информацию. Я могу ошибаться. Дамир, вы были в театре один?

– Нет, с Дашей.

Мозг отреагировал вспышкой. Но синего цвета.

– На каком ряду сидели?

– На десятом. Это по билетам можно проверить.

Зеленая точка.

– Вы пришли раньше?

– Нет, мы опоздали. После третьего звонка, уже свет выключали.