Текст книги "Список обреченных (СИ)"

Автор книги: Олег Волховский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 17

Женя посмотрел на Альбицкого с безграничным удивлением.

– Поехали, поехали! – повторил тот. – Тебе точно понравится.

Через полчаса они стояли в отдаленном от центра квартале Праги у дверей с надписью «Strelnice» с изящной галочкой над «r».

Женя хмыкнул.

– А ты что подумал? – усмехнулся Альбицкий.

Они спустились в подвал по узкой лестнице, Андрей поздоровался с администратором как со старым знакомым и оплатил сотню выстрелов.

– Они что круглосуточно работают? – спросил Женя.

– До последнего посетителя.

Деревянные панели на стенах, увешенные разного вида винтовками и карабинами, крупная плитка на полу и бумажные мишени у дальней стены.

Андрей протянул Жене пистолет.

– Ну, ты первый.

Они надели наушники, и Женя взял оружие. В правую руку, поддерживая второй. Стреляли в цель с двадцати пяти метров. Прогремели первые десять выстрелов. Пошли смотреть результат.

В десятку было половина, еще четыре – девять и даже один восемь.

Андрей вздохнул.

– С двух рук! – заметил он. – Кто-то мне писал в резюме, что он КМС.

– Я давно не тренировался, – оправдывался Женя. – Ты же мне сам запретил!

– Потому что не планировались акции с огнестрелом. А теперь планируются. Так что давай-ка каждый день сюда. И тренируй руку!

Андрей отошел к столу и взял пистолет. В правую руку, вторую положил в карман брюк. Отстрелял десять раз с вытянутой руки, почти не целясь.

– Вторая рука тебе может понадобится, – заметил он.

– С двух рук точнее, – сказал Женя. – И быстрее.

– Ну, давай посмотрим.

Все в десятку. В яблочко.

– Ладно, затыкаюсь, – сказал Женя.

– Ну, почему? – спросил Андрей, перекладывая пистолет в левую руку. – Сейчас ты сможешь надо мной посмеяться.

Смеяться было особо не над чем. С левой руки в яблочко было девять из десяти. Последний выстрел угодил в девятку.

– Правая рука тоже может понадобиться, – прокомментировал Андрей. – В свое оправдание могу сказать, что у нас не очень мелкие цели. К тому же мы не такие паладины милосердия, чтобы стремиться непременно к мгновенной смерти тех, кого казним.

– У нас движущиеся цели.

– Да, сейчас потренируемся. Здесь есть и движущиеся цели. И с пятидесяти метров. Не всегда удается на двадцать пять метров подойти.

– У нас через полтора месяца планируется тренировочный лагерь в лесу. Здесь недалеко, под Прагой, – сказал Андрей, когда они покидали тир. – Буду рад тебя там видеть.

– Ну, если меня еще не обменяют на Дамира.

– Можешь не надеяться.

– Олег, у меня к тебе просьба.

Голос Медынцева был чуть не заискивающим. Давненько он не звонил. С тех самых пор, как Олегу Николаевичу пришлось уволиться из Лесногородского центра.

– Я слушаю, – сказал Штерн.

– У нас тут проблема. Дамир Рашитов, ну, который террорист, может быть, ты слышал…

– Про террориста не слышал. Про невиновного, которому вы сфальсифицировали заключение – да, конечно.

– Он отказывается от еды и ни с кем не общается, вообще не говорит ни слова.

– Неудивительно. Заявление о голодовке писал?

– Нет, просто не ест.

– И вам-то что? Если умрет, по шапке дадут?

– Могут вообще закрыть.

– А кому вы нужны с такими заключениями? Их можно и в СБ штамповать.

– Нас заставили.

– Били электрошокером, надевали на голову пакеты, руки выкручивали, иглы по ногти загоняли?

– Обещали уголовное дело. Так что не иронизируй. Близко.

– И теперь я должен разгребать ваше дерьмо?

– Ну, да, допустим, мы – гады. А ты, Олег? Если сейчас откажешься.

Олег вздохнул.

– Облегчить страдания, да? Поработать врачом из хосписа для молодого, здорового парня?

– Да. Ну, ты же волшебник!

– Что-то ты об этом не помнил, когда выгонял меня с работы.

– Олег, берешься?

– У него адвокат давно был?

– Три недели назад.

– А что так?

– Нам запретили его пускать. План «крепость». Он взял этого, Константинова.

– Понятно. Сколько дней он не ест?

– Десять.

– Ну, это еще ничего. Не смертельно.

– Он не пьет третий день.

– Ясно. Значит, пожар. Ладно, я подумаю.

– Мы тебе полставки дадим!

– Да не нужны мне ваши полставки!

Олег Николаевич положил трубку.

Решение он принял на первой минуте разговора, но надо было связаться с еще одним человеком.

Илью Львовича Константинова он знал давно, еще по работе в Психологическом центре. Адвокат ответил сразу, видимо, увидев знакомый номер.

У Дамира Олег Николаевич был уже вечером.

За окном, здесь вполне прозрачном, давно темно. Камеру освещает тусклая лампа под потолком. Здесь камеры называют «палаты». Как-то уже отвык. У него в частном кабинете, да, палаты. Целых четыре.

Дамир лежит головой к окну, лицом к стене, на визитера не отреагировал никак. Даже не шелохнулся. Маленький телевизор в ногах выключен, пульт в пыли. На столе полный чайник с водой и алюминиевая кружка. Тарелка с кашей. Нетронутой.

Штерн опустился на стул напротив кровати.

– Дамир, меня зовут Олег Николаевич. Я психолог.

Ноль реакции.

– Встать! – гаркнул охранник.

Дамир не пошевелился.

– Помолчите, – сказал Штерн. – Я сам разберусь. Оставьте нас. Мне надо поговорить с пациентом наедине.

– Он террорист.

– Да какой он террорист! – хмыкнул Олег Николаевич. – У меня тридцать лет стажа, и работать приходилось, уверяю вас с людьми, куда боле опасными.

– Но я вас запру.

– Да, естественно. Вы обязаны.

Тюремщик ретировался, и ключ в замке проскрежетал два раза.

– Дамир, надо жить, – начал Штерн. – Надо бороться. Еcли вы сдадитесь сейчас – шансов нет. Будете бороться, и шанс появится. Маленький, не спорю, но это лучше, чем ничего. Я видел вашу карту. Настоящую. Я знаю, что все убийства, которые вам приписывают, совершили другие люди. Местные психологи тоже об этом знают. Они не злодеи, Дамир, просто запуганные слабые люди.

Дамир сел на кровати. Бледен, худ, нос заострился, синяки под глазами, сухие губы.

– Но вы же тоже из них? – спросил он.

– Я частный психолог, Дамир. Раньше работал в ПЦ, но меня выгнали, потому что я отказался творить то, что они творят. Медынцев позвонил мне и уговорил взяться за ваше лечение, потому что ни с кем из них вы не хотели идти на контакт. Я такой добрый волшебник по вызову, соломинка, скорая помощь, последний шанс.

– Я болен?

– Несомненно. Видно невооруженным глазом. Посттравматическое расстройство и, возможно, клиническая депрессия.

– Вам мой отец платит?

– Нет. Сначала я отказался от денег. Но, чтобы меня к вам пустили, пришлось подписать договор с Центром. Так что, видимо, будут перечислять. Как ни странно, государство.

– А что Илья Львович? Почему его нет?

– Его к вам не пускают. Он не забыл про вас, ни в коем случае! Просто не может пробиться. Теперь я буду вашим связным.

– Вы его видели?

– Час назад.

– Как Даша?

– Илья Львович уговаривал ее уехать, но там родители не хотят. Она же учится, ей надо окончить курс. Мне кажется, они просто не осознают опасности. Тем более, что ее не трогают. Ни на один допрос пока не вызывали. Но я с ними поговорю. Она вам не пишет, потому что вы ей запретили. Через Константинова передавала, что уедет. Постарается, как можно быстрее.

– А этот парень из Лиги? Соболев?

– Женя – хороший парень, – Олег перешел на шепот. – Я его знаю. Но он понимает добро, как крестоносец. Добро должно быть с мечом. Карающим и потяжелее. А можно и с бронетранспортером. И Альбицкий такой же.

– Вы его тоже знаете? – прошептал Дамир.

Олег едва заметно кивнул.

– И считаете, что они неправы?

– Они неправы, Дамир. Я понимаю, чем жестче давление, чем жестче хочется отвечать, но это дурной путь.

– Он виноват в тех убийствах, что на себя взял?

– Я не видел его карты после этого, но думаю, что да. Он исключительно честен.

– С меня сняли эти обвинения?

– Нет. Илья Львович передал его показания следователю, но их не приобщили, потом в суд, но у него не приняли даже заявление. Об обмене молчат. Вообще не идут на контакт с Лигой. Но это обычно долгий процесс. И голодовкой Вы ничего не добьетесь, Дамир. Тот, человек, который все решает в вашем деле, на голодовки не реагирует.

– Я уже добился того, что ко мне прислали вас.

– Это местное решение. Кстати, надо было написать заявление о голодовке и изложить требования. Вы не знали, что надо писать заявление?

– Нет, не знал.

– Больше так не экспериментируйте.

Олег Николаевич взял чайник и налил воды в алюминиевую кружку.

– Выпейте! Всего, что было достижимо, вы добились.

Дамир взял кружку из его рук и жадно отпил воды.

– Потихонечку, – сказал Штерн. – А это я сейчас выкину.

Он взял тарелку с кашей, подошел к мусорному ведру у двери и наклонил тарелку. Каша сползла вниз единым блином и шмякнулась на дно.

– Вам нельзя, – пояснил он. – Из голодовки надо выходить постепенно: сначала вода, потом сок, потом салатики. Вообще, они преступники, что оставили кашу на столе. Здесь вроде врач нормальный, он знает, что делать после голодовки, но я проконтролирую.

– Спасибо, – сказал Дамир. – Как же приятно слушать, когда человек говорит правду! Я так от этого отвык. Вы же мне ни разу не солгали. Я теперь кажется научился отличать. Раньше дурак был.

– И напишите вашему отцу, он очень волнуется.

– Я ему писал.

– Отписку на две строчки, что все хорошо? Мне Илья Львович показывал. Напишите подробно, все, как есть. Договорились?

– Да. Когда вы придете в следующий раз?

– Завтра.

Штерн приходил ежедневно хотя бы на час. Приносил письма. Их опять накопилась целая пачка. От однокурсников и совсем незнакомых людей, с открытками, фотографиями и словами поддержки: «Держитесь!», «Крепитесь!» и «Справедливость будет!». Иногда с подробными автобиографиями, пересказами новостей, стихами, рассказами и целыми трактатами. Дамир начал читать, зачитался и решил, что непременно сохранит все, даже, если там только одно надоевшее «Держись!», которых он насчитал более сотни.

Первые два дня ему разрешались только соки, наполовину разбавленные водой. На третий: овощные бульоны и жидкие каши. Еду заказывали в магазине при Центре или в столовой. Олег Николаевич настоял, чтобы выход из голодовки был минимум пять дней, хотя врач говорил, что и трех достаточно.

Олег выбил для своего пациента двухчасовые прогулки по состоянию здоровья. Медынцев легко согласился: пусть гуляет, лишь бы не создавал геморроя.

Но в первый же день выяснилось, что Дамир опять гулял один.

Штерн пошел к Медынцеву ругаться.

– Олег, ну кого я с ним выпущу? – ворчал Медынцев. – Это блок «F».

– Ну, что у тебя бандитов нет, мстителей, наемных убийц? Неужели одни маньяки и людоеды?

– Там, – Медынцев указал глазами наверх, – не хотят, чтобы он с кем-либо общался.

– Это почему? Им страшно, что вскроются их художества с пытками и фальсификацией доказательств или верят в собственные сказки и боятся распространения революционной заразы?

– И то, и другое, видимо, как ни странно.

– Значит так, или у Дамира будет нормальное общение или меня здесь не будет, – сказал Олег Николаевич.

«Нормальное общение» появилось на четвертый день, когда Олег взял выходной и принимал пациентов в своем кабинете в Москве.

Дамир очень весело рассказывал о новом знакомом, когда Олег пришел к нему на следующий день, и Штерн был просто счастлив наконец видеть его улыбку.

– Парня зовут Саша, – улыбаясь рассказывал Дамир. – Он убил прокурора в своем селе, если верить его рассказам, редкую сволочь. И знаете, что самое смешное? Они же все телевизор смотрят с моей физиономией и верят, что я из Лиги.

– И как? – опаской спросил Штерн.

– Смотрят, как на народного заступника и руку жмут. Я говорю: «Но в телевизоре же Лига метро взрывает и детей убивает». Он усмехается: «Что ж ты думаешь, если мы не из Москвы, так совсем идиоты? Мы знаем, что такое Лига».

И начинает мне рассказывать, что прокурор, которого он убил, не самый главный злодей в поселке, а заправляет всем некий депутат Дягилев Артемий Кузьмич. Любой бизнес отжимает, любую землю отнимает, девушек насилует, и вся полиция, прокуратура и суд у него на побегушках.

Станица Николаевская где-то под Краснодаром. Саша уже в Москве жил два года, поэтому и здесь, а в Николаевскую ездил мстить за сестру. Очень просил посодействовать перед Альбицким, чтобы этого гада в список внесли. Я говорю: «Саша, я не из Лиги, мне все обвинения навесили, меня пытали, я ничем не смогу помочь». «Знаю, – говорит, – знаю. Конечно, не из Лиги. Ты только запомни, Дамир: «Дягилев Артемий Кузьмич, станица Николаевская». Нас все равно расстреляют, а людям поможем». «Тебя, – говорю, – может и нет, если будешь поменьше трепаться под их камеры. Жалобу можно через сайт подать». «Мы, уже подали, но лично-то как-то лучше».

– Дамир, – сказал Олег Николаевич. – Будьте поосторожнее.

– Да, мы шепотом, – одними губами сказал Дамир. – Он еще добавил: «Защиты и справедливости». Олег Николаевич, но ведь действительно так не должно быть.

«Сам проговорился, что знаком с Альбицким, – думал Олег. – Но иначе было нельзя, в том разговоре не должно было быть ни малейшей фальши, иначе бы все пропало».

Как легко он сказал это про расстреляют! У Олега сжалось сердце. Смирился? Решил остаток дней забыть о себе и помогать другим? Это, наверное, к лучшему. Но до чего же горько!

Вернувшись домой, он написал Андрею и изложил эту историю. И назвал имя, и место. Что мы должны делать, если убийца уже направил на нас пистолет, если насильник уже схватил свою жертву? Неужели стоять и ждать? Да, конечно, в идеале преступником должна заняться полиция, потом следствие, потом суд. А если нет ни полиции, ни следствия, ни суда? Остались одни названия без изначального смысла. И ждать помощи неоткуда, кроме пистолета в твоей руке.

Олег почувствовал, что теряет почву под ногами.

«Олег Николаевич, спасибо за информацию, – пришел ответ. – Мы проверим. Если невиновен, ни один волос не упадет с его головы. Не беспокойтесь. Нас сейчас просто забрасывают жалобами из регионов. С одной стороны, для нас это очень тяжело, людей не хватает, а с другой мы, конечно, зря сосредоточились только на столицах (если учесть, что Екатеринбург – это столица Урала).

Да, в столицах больше возможностей украсть по-крупному, но в глубинке такая средневековая жесть, что столицы кажутся обителями ангелочков. Исправимся. Будем расширяться и создавать региональные отделения. И делить список.

Если кто-то еще попросит «защиты и справедливости» – пишите. Будет и защита, и справедливость, и даже милосердие, если случай не очень патологический.

Альбицкий».

Региональные списки появились примерно через месяц, они были на порядок больше столичных и проработаны не хуже: с перечислением и описанием преступлений, со ссылками на источники, иногда с документами.

Дягилев там был.

Саша узнал об этом еще через несколько дней. Бог его знает, как!

Подошел благодарить на следующей прогулке.

– Дамир, спасибо огромное! От всех нас.

– За что? – спросил Дамир.

– Дягилев в списке.

– Саша, я не из Лиги. Просто совпало так, вы же жалобу подавали через сайт.

– Да, я помню, что не из Лиги. Только вы там побыстрее как-нибудь с исполнением, ну очень достал!

Дамир вздохнул.

– Дамик, если тебе надо что-то, мы все сделаем. Деньги соберем, – сказал Саша.

– Спасибо, Саш. У меня все есть, меня поддерживают.

Саша понимающе кивнул.

– На письма не успеваю отвечать, даже не удобно. У меня их горы.

– Ну, так!

– Только адвоката ко мне больше месяца не пускают. Но с другой стороны и не допрашивают. Ни разу не вызывали.

Вопрос с адвокатом взялся решить Олег Николаевич. Но допуска Константинова так и не добился.

Решение пришло с неожиданной стороны.

В апреле Штерн получил очередное письмо от Альбицкого.

Глава 18

«Олег Николаевич, по нашей информации следствие движется к завершению и будет окончено максимум за две недели, – писал Альбицкий. – Учитывая такие космические скорости, сроки ознакомления с делом они сократят.

Я далек от мысли, что они не допустят Константинова даже до ознакомления, все-таки это явное нарушение закона. Но ему понадобиться помощник. У нас есть неплохой парень Петр Михайлович Левиев. Это штатный адвокат Лиги.

Он защищал двух наших агитаторов и вытащил на штрафы с амбулаторным посещением ПЦ, а одному курьеру дали за отсиженным. В наших обстоятельствах, сами понимаете, это блестяще.

У него есть еще одно несомненное преимущество: он знает детали убийств, приписываемых Дамиру, скажем так, из первых рук. И увидит несоответствия в тех показаниях, которые они для него напридумывали.

Работать будет pro bono, точнее за наш счет. От Константинова не отказывайтесь, он велик, и для Пети будет мастер-класс.

Альбицкий».

«Это дискредитирует Дамира», – написал Олег Николаевич.

«Дамира уже ничего не дискредитирует, – возразил Андрей. – Левиев не только наших защищал, он вообще специализируется по политическим делам. Все-таки потери Лиги не так велики, чтобы, работая только у нас, он не умер с голода. А преимущества его несомненны. С Константиновым посоветуйтесь».

Илья Львович идею одобрил.

И уже на следующий день после заключения договора с отцом Дамира, Левиева пустили к подзащитному.

Худой парень лет тридцати больше напоминал разночинца позапрошлого века, чем адвоката нынешнего. Даже волосы несколько длиннее, чем может позволить себе адвокат. Но одет аккуратно и недешево, похоже, не потому что заморочен подобной ерундой, а потому что профессия обязывает.

Он протянул руку Дамиру.

– Петр. Давай на «ты» и по имени. Ненавижу официоз. На суде вспомним. Идет?

– Да, – кивнул Дамир.

Новый адвокат ему положительно нравился.

Он сел рядом с Дамиром и водрузил на стол ноутбук.

– Ну, все кино я посмотрел, заключение Криса Уоррена прочитал, с Ильей Львовичем ситуацию обсудил, спрашивать тебя об убийствах смысла нет, так что расскажи мне, пожалуйста все, что вы знаешь о Лиге. Вообще все.

Дамир посмотрел недоуменно.

– Очень просто, – пояснил Левиев. – Будем ловить тебя на вопиющей некомпетентности.

– Ну, Лига существует примерно года два. Занимается убийствами чиновников. В основном. Существует список Лиги, куда вносят тех, кто по мнению Лиги, в чем-то провинился. Символ: цветок болиголова. Это растение, из которого на самом деле был стерт яд для Сократа. Цикута – это историческая ошибка. Цветок похож на зонтик… Наверное, на суде я буду выглядеть полным идиотом.

– Именно этого мы и добиваемся. Потерпи. Это лучше, чем выглядеть полным мертвецом.

– Ну, у Лиги есть подразделения: отряд исполнителей, отряд пропагандистов, аналитический отдел, суд присяжных Лиги. Есть сайт, через который они набирают новых людей. Через сайт можно сделать донейт в криптовалюте.

– А как набирают исполнителей?

– Там анкета есть на сайте.

– Какие там пункты?

– Не знаю. Я ни разу не решился по ней кликнуть.

– Как отбирают исполнителей?

– Не знаю.

– А как ты думаешь?

– Наверное надо иметь спортивную подготовку. Или военную.

– Угу! У тебя есть военная подготовка?

– Нет. Никакой.

– А спортивная?

– Я занимался теннисом, но недолго. Бросил, к сожалению. И шахматами.

– Разряд есть?

– Нет.

– Даже по шахматам?

– Даже по шахматам.

Левиев задавал еще кучу вопросов, так что Дамир устал так, словно это был допрос СБ. И к концу чувствовал себя абсолютно никчемным идиотом, который не умеет и не знает абсолютно ничего: ни видов оружия, ни ядов, ни конструкции тормозов в прокурорском Лексусе.

– Дамир, да не расстраивайся ты так, – напоследок успокоил Левиев. – В аналитический отдел Лиги тебя бы возможно взяли, а вот в исполнители без шансов, извини.

Зацвела черемуха, в траве распустились первые крокусы, лиловые, с желтыми серединками. Стало достаточно тепло для того, чтобы жить в палатках.

Тренировочный лагерь Лиги расположился в сосновом лесу в горах, менее, чем в сотне километров от Праги.

Никогда в жизни Женя столько не преодолевал полосу препятствий, не стрелял по движущимся мишеням, не ползал под колючей проволокой и не дрался с ножом. День был расписан с утра до вечера. Вставали в восемь, завтрак, потом четыре часа тренировок, после обеда лекции. Предметы специфические: «Яды», «Взрывотехника», «Как вести себя на допросе», «Как распознать ложь», «Обратный суд», «Слежка: ведение и уход» и даже «Искусство невидимости».

В конце первой недели, когда у Жени, наконец, перестали болеть все мышцы без исключения, у него состоялся важный разговор с Альбицким.

Были сумерки, обитатели лагеря развели костер, и Женя присел на бревно у огня.

Андрей был в джинсах, кроссовках и футболке защитного цвета, как все местные преподаватели. Прямо, форма. А ребята в камуфляже. Жене пару раз пришлось читать лекции о своем опыте исполнителя, и он думал, не сменить ли одежду на преподавательскую, но не стал заморачиваться.

Альбицкий сел рядом.

– Как тебе нравится? – спросил он.

– Очень. Даже слишком. Это, наверное, неправильно. Я не думал, что мне будет так интересно изучить миллион способов убить человека.

– Не только убить, но и уйти живым, – поправил Альбицкий.

– Да, но первая часть увлекательнее. Затягивает просто! Что-то, видимо, со мной не так. Наверное, я в душе садист.

– Все с тобой так, – хмыкнул Альбицкий. – Все то, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимо наслажденье.

– Он-то откуда знал?

– Пушкин? Так бретер был.

Женя посмотрел вопросительно.

Андрей закатил глаза.

– Ужас! Что делать с молодым, нечитающим поколением? Дуэлянт он был, Женя, дуэлянт. Играл со смертью из любви к искусству. Совершенно бессмысленно. У нас смысла на порядок больше. Этого дракона мы в вас сейчас растим и культивируем. Потом, увы, придется назад загонять, чтобы после нашей победы по стране не ходили оравы безработных ландскнехтов, которые ничего не знают, кроме искусства убивать, и им больше ни хрена не интересно. Но ничего, сейчас есть методики.

– Мне больше всего нравятся всякие японские штучки, Андрей, вроде «искусства невидимости», даже странно, что я всю жизнь увлекался стрельбой, а не какими-нибудь восточными единоборствами. Но дается не очень, хожу как слон, за версту меня слышно. С первого раза зачет точно не сдам.

– Японцы учились этому по двадцать лет. Вам за два месяца все равно можем дать только азы. Но, с другой стороны, вам же по специальным антишпионским поющим полам не ходить, по лесу – и то вряд ли, по асфальту, в основном.

– Ну, Анка сдаст. Ходит, как кошка.

Настоящие имена в лагере были запрещены. «Анка», конечно, кличка. Каждый выдумывал себе псевдоним, кто во что горазд. Женя стал здесь «Лансом», хотя в его случае кличка носила, скорее, обрядовый характер. Ролик все смотрели.

Анка была маленькая хрупкая блондинка. Хрупкость, впрочем, была обманчива. Девчонка была на уровне, даже в полосе препятствий, а стреляла лучше него. Что было как-то совсем не правильно.

– Я уровень кандидата в мастера спорта восстановил, – похвастался Женя Альбицкому. – Надеюсь уехать отсюда мастером.

– Молодец, я видел.

Стемнело. Кроны сосен выделялись черным на фоне темно-синего неба. Костер разгорался, искры летели вверх, оставляя тонкие извилистые следы.

– Андрей, я хотел спросить. Правда, не знаю, насколько это допустимый вопрос…

– Спрашивай. В крайнем случае, не отвечу.

– Здесь ведь у всех ребят за плечами хотя бы одна успешная акция, да?

– Да.

– У Анки тоже?

– У нас гендерное равенство, – усмехнулся Альбицкий. – Здесь только проверенные люди. Вы – элита. Точнее вы будете ею. На двух первых акциях от тебя требовалось только беспрекословное подчинение, теперь, после этого лагеря вы станете самостоятельнее и автономнее.

Да, теперь он сможет сам сварить яд из пары травок из соседнего леса и нескольких безобидных добавок из местной аптеки. И собрать бомбу из компонентов из той же аптеки и деталей с любой барахолки. Эту часть курса он уже окрестил для себя «Поваренная книга вигиланта».

С ядами у Анки тоже здорово получалось. «Гермиона Грейнджер!» – восхитился он и был одарен очаровательной улыбкой. «Ну, женщины всегда на кухне лучше управляются», – заметил один из его товарищей и тут же получил по носу увесистой шишкой. И Женя радостно мысленно вычеркнул его из списка соперников. Ибо он дурак.

– Завтра начинается один курс, – сказал Альбицкий. – Курс тяжелый… Если ты все-таки собираешься работать в поле, пройти его надо в обязательном порядке.

– Конечно, – кивнул Женя.

– Да я знаю, что ты рвешься. Но все же я больше вижу тебя в аналитическом отделе. У тебя есть опыт, неплохие мозги и ты засветился. Как ты будешь работать в поле с такой известной физиономией?

– Есть пластические операции. Мне уже делали.

– Это неполезно в таком количестве. В общем так, завтра у нас еще начинаются лекции для аналитиков, и я там тоже надеюсь тебя увидеть. В крайнем случае, если упрешься рогом, тебе это и в поле пригодится.

– Хорошо.

– На мой взгляд, у тебя вероятность провала в случае возвращения в Россию более шестидесяти процентов. Так что подумай.

– Сидеть в теплом кабинете за компьютером и посылать на смерть других?

– Все полководцы так и делают, я в частности. И от аналитики пользы гораздо больше, чем от тупого нажатия на спусковой крючок. Чтобы ты делал, если бы аналитики не распланировали для тебя обе операции?

– Теперь, может быть, обойдусь и без аналитиков.

– Считай, что я этого не слышал. Те, кто обходятся без аналитиков, живут мало. Если вас здесь учат быть более самостоятельными, отсюда вовсе не следует, что можно заниматься самодеятельностью. Просто вы должны понимать свои маневры.

Женя кивнул.

– Андрей, понимаешь, просто невиновный человек сидит из-за меня в тюрьме, пока я здесь развлекаюсь. Я не могу так.

– Женя, не из-за тебя, а из-за них. И развлечения здесь специфические. Особенно завтра будет развлекуха.

– Тот самый курс для исполнителей, который я обязательно должен пройти?

– Да. Курс называется «Пытки». Ведет Кирилл Иванович. Ты его уже знаешь по курсу о слежке. Не пропусти.

Кириллом Ивановича за глаза все величали «майором». Майор был коренаст, приземист, широк в плечах, полон и казался бы добродушным, если бы не холодный, сверлящий взгляд слишком светлых водянисто-голубых глаз.

– Так, зачем им это вообще нужно, – говорил он. – Если будет угроза задержания, всю значимую информацию Лига сотрет: адреса, телефоны, имена. Это просто. У вас у всех стоят моды. Стереть память можно по сигналу со смартфона.

– А память об убийствах не будут стирать? – спросила Анка, которая, конечно, присутствовала.

– Это слишком сложно, – сказал майор. – Память о событиях записывается в несколько разных отделов мозга: память об эмоциях, о месте, о времени, о лицах, об обстановке. Это нереально стереть, не оставив следов. Любой компетентный психолог поймет, что память редактировали, когда посмотрит карту. И все равно сможет извлечь что-то из воспоминаний. А вот конкретику стереть легко. Если даже что-то останется, это не опасно для Лиги. Просто никто не будет пользоваться засвеченной информацией. А чтобы извлечь ее пытки не нужны. На карте все будет видно.

– Зачем же? – спросил Женя.

– Основных причин две. Первая: скорость. Заставить человека говорить можно быстрее, чем снять карту. И если до Лиги еще не дошла весть о вашем провале, они смогут воспользоваться информацией. И вторая причина. Они применяют пытки, когда им надо что-то сфабриковать, например, участие Лиги во взрывах или убийствах достойных людей, которые никто из нас не совершал. И вот в этих обоих случаях вам, ребята, надо постараться держаться. А как держаться, это познается на практике.

Он посмотрел на часы.

– Так, практические занятия начнутся в семь вечера. Сугубо добровольно. Будет очень хреново. Кто хочет, подходите ко мне.

Анка вытянула вверх руку, как отличница на уроке.

– Кирилл Иванович, можно мне?

Он кивнул.

– Хорошо. Девушка первая.

Женя подошел к майору вслед за ней.

– Евгений Соболев, верно? – спросил Кирилл Иванович. – В восемь часов. Может быть, чуть позже. Будет примерно по часу на человека.

Оставшиеся полтора часа Женя проторчал в импровизированном тире с баночками из-под кваса, расставленными на пеньках, метрах в пятидесяти. Ему никак не удавалось выбить все с первого раза. Один-два промаха стабильно. Куда опять пропал КМС?

«Мать!» – в очередной раз вырвалось у него. Наконец, он попал в многострадальную банку со многими пробоинами с третьего раза и пошел восстанавливать цели.

Все поставил, отошел, поднял пистолет.

– Жень, можно я? – Анка подошла к нему.

– Ну, давай.

Она взяла у него пистолет и методично расстреляла все банки одну за другой, ни разу не промахнувшись.

– Ну, ты даешь, – сказал он.

– Есть опыт, – усмехнулась она.

На голову ниже него, худенькая, она была похожа на старшеклассницу лет пятнадцати. Улыбнулась, посмотрела на него лиловыми глазами. Действительно, лиловыми, как весенние крокусы. Контактные линзы, конечно, подумал он. Но все равно обалденно!

Еще, когда она стреляла, он заметил два красных пятнышка у нее на правой руке, в которой она держала пистолет. На внутренней стороне, у края рукава футболки.

– А это что? – спросил он.

– То, что тебе предстоит, – сказала она.

Кирилл Иванович шел к ним.

– Женя, пойдем, – сказал он.

Не смотря на спокойный тон и обыденность обстановки, у Жени прошел холодок по спине.

– Не дрейфь, – сказал майор. – Вон, Анка жива и стреляет без промаха.

– Я не боюсь.

– Врать нехорошо. Мы в лесочек отойдем отсюда метров на двести. Там местечко подходящее.

– Как она? – спросил Женя, когда они уходили от лагеря по горной лесной тропинке.

– Бабы вообще терпеливые, – сказал майор.

Когда ему не надо было фильтровать контент от непарламентских выражений, речь майора тут же становилась гораздо выразительнее.

– Я ей пятьсот евро проспорил, – продолжил он. – Говорит, выбью десять из десяти. Я ей: «После шокера? Пистолет не поднимешь». Выбила. Зоя Космодемьянская.

– Вы ее жалели, наверное, Кирилл Иванович? Девушка, же.

– Не, Андрей сказал «по полной». По полной, значит, по полной.

– Альбицкий сказал?

– Угу, он ее готовит к какой-то особой миссии. Точнее рассматривает как одну из кандидатур. Буду рекомендовать.

– Миссия опасная?

– А у нас есть другие?

– Они вообще женщин пытают, Кирилл Иванович?

– Ты, знаешь, раньше стеснялись, лет пятнадцать-двадцать назад. А теперь им все по хуй.

– Кирилл Иванович, а почему вас называют «майором»?

– Потому что я майор. Был когда-то. До того, как по суду меня лишили всех званий и наград.

– Вы сидели?

– В Пражской кафешке с Альбицким. Суд был уже заочным.

– А где вы служили?

– В СБ. А ты думаешь, откуда я все это знаю?

– Вы пытали подозреваемых?

– Я пытал террористов. Настоящих, которые взрывают в метро и расстреливают прихожан в церквях. И я считаю, что для спасения людей все средства хороши. Во мне бы и сейчас ничего не дрогнуло. Но когда начали ловить несчастных очкариков, которые за пистолет не знают, с какой стороны браться, а весь их терроризм сводится к трепу в интернете, когда начали им подбрасывать взрывчатку и оружие и выбивать из них показания на друзей и знакомых, чтобы показать, что, мы якобы террористическую организацию накрыли, тогда я плюнул и ушел к Альбицкому.