Текст книги "Список обреченных (СИ)"

Автор книги: Олег Волховский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Они остановились на небольшой поляне в окружении сосен и кустарника. Солнце садилось, разливаясь расплавленным золотом за кронами деревьев и бросая на поляну широкие косые лучи.

Возле большой сосны, сантиметрах двадцати в диаметре трава была примята. А на высоте метра в полтора в ствол был вбит толстый железный крюк.

– Да, – сказал майор. – Угадал дерево. – Футболку снимай. Вон, повесь на кусты. Садись к сосне.

Женя подчинился. Сел на траву, оперся спиной о дерево.

– Европа, конечно, здорово перенаселена, – заметил майор. – Но даже здесь есть места, куда местное население не заглядывает, тем более в Чехии. Так что кричать не стесняйся, никто не услышит. Крик иногда помогает. Твоя задача информацию не выдать, а не продемонстрировать чудеса стойкости. В реальной ситуации вообще лучше кричать. Пытки ведь незаконны, так что они пытаются их скрыть. Если они недостаточно позаботились о звукоизоляции, могут прерваться или сунуть кляп в рот. Не пугайся кляпа, что бы это ни было. С ним безопаснее. В случае электричества есть реальная опасность прокусить язык или раздробить себе зубы. С кляпом не пройдет.

– А бить не будут за крики?

– Будут. Но на фоне боли от шокера не почувствуешь.

Он опустился на корточки рядом с Женей.

– А теперь, Жень, самое главное. Твой главный враг – это страх. Люди выдают все под пытками не столько от боли, сколько от страха. Человек боится, что у него сердце не выдержит, и он умрет. Или потеряет какую-нибудь часть тела. Или умрет от потери крови.

Здесь есть два момента. Во-первых, убивать тебя им невыгодно. Для них это брак в работе. Во-вторых, как только тебя задержали, Женя, ты должен сразу решить для себя, что ты уже мертвец. Нам всем здесь, всему лагерю, грозит смертная казнь. Все мы исполнили по крайней мере по одному приговору Лиги, здесь новичков нет. И ты, Женя, не новичок. Поэтому, если ты попался, ты должен понимать, что в лучшем случае тебе осталось несколько месяцев жизни, причем не самых приятных. И, если во время пытки у тебя остановилось сердце, можно считать, что тебе повезло: быстро и без бюрократической волокиты.

– А то, что японцы пишут про принятие боли?

– Это легче сказать, чем сделать. Ну, если только ты двадцать лет этому учился, тогда может быть. Я бы по-другому сформулировал. Надо не то, чтобы принять боль, надо забыть о ее источнике, замкнуться в себе. Есть боль и есть ты. Все! Остальное тебя не касается. Они хотят, чтобы ты в чем-то признался, кого-то назвал, повторил их бред, который они хотят выдать за твои показания? Никак не реагируй. Ори, стони, молись, читай стихи, но на их вопросы не реагируй никак. Они не имеют к тебе отношения.

– Это может их разозлить?

– Поначалу да. Если потеряешь сознание – тебе же лучше, это передышка. Если сможешь их убедить, что потерял сознание – тоже передышка. В конце концов им надоест, и они плюнут. Только не рассчитывай на это. Если случится, считай подарком судьбы.

– Анка кричала?

– Иногда, она же не железная. Но больше стихи читала. Это особая бабская фишка. Отвлекает. Не первый раз вижу.

Майор снял с пояса наручники.

– Ну, остальной инструктаж по ходу дела. Давай руку. Сначала левую.

Женя подчинился, майор замкнул на его запястье браслет наручников и завел его руку назад за сосну.

– Вторую тоже назад, – сказал Кирилл Иванович.

И замкнул второй браслет на его правой руке.

Шероховатая кора сосны неприятно впилась в голую кожу спины и рук.

Женя поднял глаза вверх, к крюку.

– Пока нет, – сказал майор. – Пока так, ласково.

«Ласковым» это не казалось. Руки тут же начали болеть.

– Это будет электричество? – спросил Женя.

Глава 19

– Да, электричество. Это сейчас их любимый метод. Боль жуткая, а ущерб для организма минимальный, если не увлекаться. И следы сходят быстро.

Майор слегка взял его за руку повыше локтя.

– Постарайся не дергаться, можешь пораниться.

В его медвежьей ладони появился черный прямоугольный прибор с двумя короткими металлическими зубцами с одной стороны. Майор нажал кнопку, и между контактами затрещала и засверкала электрическая дуга.

Он медлил, дуга жужжала, наверное, минуту. Наконец, прижал электрошокер к жениной руке с внутренней стороны сантиметров на десять ниже подмышки.

Руку обожгло в месте касания, словно двумя каплями кипящего масла, мышцы свело, как в очень холодной воде и перехватило дыхание. Женя взвыл от боли. Попытался отстраниться, но наручники, видимо были закреплены за стволом. Так что отодвинуться удалось сантиметров на десять, не больше.

Майор переместил электрошокер вслед за ним, по-прежнему прижимая к его руке, и ничего невозможно было сделать.

– Ну сказал же «не дергайся», – усмехнулся майор. – Сейчас всю спину обдерешь.

Наконец он убрал прибор, но боль никуда не делась.

– Так, Женя, – сказал Кирилл Иванович. – То, что у тебя сейчас, называется «легкая электротравма». Боль пройдет минут за десять, максимум. Сама. Как раз время для того, чтобы читать стихи или молиться, чтобы отвлечься. Опасности никакой от слова совсем. Вообще, убить электрошокером взрослого здорового мужика – это надо постараться. В принципе возможно, но только умышленно.

Когда я прижимаю электрошокер, есть смысл считать. Дело в том, что, если длительность разряда больше трех секунд, человек теряет сознание. Как ты понимаешь, это не будет входить в планы моих бывших сослуживцев. Считаешь до десяти, как можно медленнее. Сто процентов шокер уберут раньше, чем закончишь считать.

Вообще, если ты в сознании, опасности нет. Человек сначала теряет сознание, и только потом, если продолжить разряд, у него может отказать сердце или остановиться дыхание. Но это никому не надо, если они не планируют тебя убить.

В полиции, правда могут. Там пытают со зла и по пьяни, так что все может быть. Но полиция тебе не грозит. А в моем бывшем ведомстве, хотя с чистыми руками давно уже полный швах и с горячими сердцами напряженка, а вот холодные головы еще остались. Так что пытать будут ради результата.

– Буду в хороших руках? – с трудом выговорил Женя.

– Ну, вот, видишь, уже отпускает. Кроме шуток, да.

Боль действительно начала слабеть.

– На самом деле, руки – не очень чувствительное место, – сказал Кирилл Иванович. – Это так, для начала. Бить током будут в основном в шею, в грудь и в пах. Между прочим, все отлично работает через одежду. Но для одежды не полезно. Могут остаться следы. Ну, что все, баста? Или продолжим?

– Думаю, в СБ меня не спросят, хочу ли я еще.

– Это точно, – сказал Кирилл Иванович. – Значит, продолжаем. Попробуй считать.

– Вслух?

– Если получится.

Майор включил шокер, зажужжала электрическая дуга. Подождал минуту и прижал его Жене к корпусу, под правой грудью.

Женя застонал.

– Вот это чуть серьезнее, – прокомментировал Кирилл Иванович.

– Раз… два… три… четыре – выдавил Женя.

И майор убрал прибор.

– Очень быстро считаешь, – заметил он. – Кстати, передышки между ударами могут и не дать.

И он приложил электрошокер Жене к основанию шеи.

Женя взвыл от боли.

Считать не получалось.

– Незачет, – сказал Кирилл Иванович и, наконец, убрал шокер. – Попробуем еще раз.

Увел шокер назад, за сосну, и приложил к наручникам.

Женя дернулся, браслеты впились в запястья.

– Будет именно так, – сказал майор. – Вряд ли они тебе дадут по десять минут отсиживаться. И будет много.

И убрал электрошокер.

– Адвокаты, потом, если им удается пробиться к подзащитным, когда следы еще видны, насчитывают по пятьдесят-шестьдесят точек. Это тридцать ударов. Как ты после третьего, Жень?

– Норм… почти.

– Да-а?

И он прижал шокер к жениной шее с другой стороны.

– Рраз… – прошептал Женя. – Два… три… четыре… пять… шесть…

– Получше, – сказал Кирилл Иванович, убирая электрошокер. – На троечку. Ладно, отдохни чуток.

– Это не все? – с трудом выговорил Женя.

– Нет, Женя, это не все.

– А врачи?

– Какие врачи, Женя?

– Тюремные…

– Забудь об этом. Даже, если ты заявил о пытках, тюремный врач посмотрит на тебя с расстояния метров в пять, причем лучше в одежде, чтобы не трепать себе нервы, и напишет в заключение, что ничего не видел.

– Я понял…

– Но что ты реально можешь сделать, так это убедить оперативников в том, что тебе плохо настолько, что ты все равно ничего не сможешь подписать, даже если бы хотел. Что ручку держать не в состоянии. Что не сможешь поднять руку и приложить палец к сканеру. Говори, что тошнит, что кружится голова, тупо смотри на них и говори, что ничего не понимаешь. Говори: «Мне плохо, я плохо себя чувствую». В ответ на все вопросы.

– Понятно…

– Ну, что, продолжим?

– Давай, – выдохнул Женя.

Сколько было еще разрядов? Десять, пятнадцать? Женя, сбился со счета.

Наконец, майор убрал электрошокер и снял наручники.

– Все, хватит на первый раз.

– Насколько это меньше того, что бывает в СБ?

– Раза в три. Встать можешь?

– Вряд ли… – прошептал Женя.

Тело не слушалось, его трясло.

– Анка в таком же состоянии с вами поспорила?

– Нет, уже когда мы шли в лагерь.

– Ну, это поддавки.

– Угу! На тебя я посмотрю, сколько ты выбьешь.

– Нисколько, даже спорить не буду. Я перед этим все не выбивал.

– Ну, перед этим понятно, – хмыкнул Кирилл Иванович. – А в спокойной ситуации?

– Обычно не промахиваюсь. Но сейчас у меня руки дрожат.

– За что ты мне нравишься, Женя, так это за честность. Между прочим, то, что было сейчас – бледная копия того, что может быть на самом деле. Достаточно сказать, что здесь тебе не страшно. По крайней мере, не так страшно. Ты же понимаешь, что, если ты с моих занятий не вернешься, с меня Альбицкий голову снимет. Там Альбицкого не будет. Кстати, он очень настаивал, чтобы ты у меня прошел весь курс, полностью. Конкретно ты, конкретно весь курс. Если конечно хочешь миссии в России.

– Я знаю, он не хочет, чтобы я уезжал.

– Вообще-то ты клятву давал подчиняться.

– Так я и подчиняюсь. Но это же не значит, что я должен молчать о том, чего хочу.

– Жень, полный курс это с зачетом.

– Это как?

– Очень просто. Андрей дает вам всем по некоторому секретному паролю. И вы не должны его мне выдать. Выдал – незачет.

– Методы любые?

– Не травматичные. Точнее без необратимого ущерба для здоровья. И пока не сломаю. Без ограничения времени. Ну, или не плюну.

– Сдает кто-нибудь?

– Знаешь, да. Но обычно не с первого раза.

Он встал, взял Женю за руку повыше локтя и помог подняться.

– Голова не кружится? Не тошнит?

– Немного кружится.

– Идти сможешь?

– Постараюсь.

Солнце скрылось за горизонтом. Посвежело. На горы опускался туман. Пахло хвоей и сосновой смолой.

Когда они входили в лагерь, Женя уже чувствовал себя гораздо лучше.

– Здесь есть врач, если надо, – сказал майор. – Очень хороший мужик.

– Все уже почти норм, Кирилл Иванович. Обойдусь.

– Ну, как? – спросил парень, записавшийся на «занятия» вслед за Женей.

– Жесть! Зачет я точно не сдам.

– Да, сдашь! – сказал майор. – Если постараешься.

Был вечер, первая звезда появилась на прозрачном синем небе, похожем на гладкое цветное стекло. Влажно. В долинах поплыл туман. На далеком шоссе, где-то внизу то появлялись, то гасли, скрываясь за лесом огни машин.

А ведь можно здесь остаться. Не возвращаться в Россию. Жить. Андрей будет только рад. Венский или Пражский университет и спокойная судьба обывателя. Ну, может быть, не совсем обывателя. Аналитика Лиги, как хочет Альбицкий. Подносить ему кофе и держать микрофон.

Анка сидела на камне, у обрыва, свесив ноги вниз.

– Можно? – спросил Женя, подойдя ближе.

Она кивнула, и он опустился рядом.

Взял ее руку.

Она не протестовала, но накрыла его ладонь своей.

– Мы монахи, Женя, – сказала она. – Я не хочу ничем себя связывать. Не хочу привязываться ни к чему. Не хочу, чтобы что-то держало меня на этом свете. Извини.

В начале мая Олег Николаевич получил очередное письмо от Альбицкого.

Был вечер, около пяти. Воскресенье. Штерн работал в Москве и только до двух. Успел вернуться в московскую квартиру и даже пообедать.

«У меня к вам дело, не требующее отлагательств, – писал Андрей. – До сих пор следователи соблюдали договоренности: Дамир не заявляет о пытках, а они не трогают его девушку. Но теперь, когда информация все равно разошлась, вплоть до комитета ООН против пыток, его заявление мало что изменит. Так что, по нашим сведениям, следствием решено нарушить договоренности, и сделать Дашу Терентьеву его сообщницей.

Наш источник сообщает, что уже готово постановление о привлечении в качестве свидетеля. Но пока они не решили, с чего начнут: с ночного обыска или с вызова на допрос. В первом случае ее увезут с обыска и тут же задержат как подозреваемую, во втором – вызовут в качестве свидетеля, а потом изменят правовой статус. У нас фора во времени максимум два дня. Лучше уложиться в один.

Мы два месяца пытаемся уговорить ее уехать, но, к сожалению, ни она, ни ее родители не осознают опасности, как часто бывает с людьми, которые не знают за собой никакой вины. Ваш дар убеждения известен. Дамира спасли Вы. И я предлагаю Вам спасти еще одного человека. Вы должны встретиться с Дашей и убедить ее немедленно уехать. Поддельные документы с ее фото, инструкции и билеты на автобус до украинской границы Вам передаст Левиев. Он будет у Вас в течение часа».

«Вы мне приказываете?»

«Я думал, что для того, чтобы кого-то спасти, Вам не нужны приказы. Я Вам помогаю».

Левиев явился минут через пятнадцать.

– Проходите, – сказал Штерн.

Петра Михайловича он не знал раньше, познакомились только после того, как он вступил в дело Дамира.

– Я буквально на минуту, – бросил тот и прикрыл за собой дверь. – Вот, конверт для Даши. Берите. Здесь все, что нужно.

И вручил Олегу довольно увесистый конверт книжного формата.

– У вас встреча с Дашей через час, в половине седьмого, в кафе «Жан». Это недалеко от Киевского вокзала. Вот адрес.

И адрес упал к Штерну на Телеграм.

– Константинов с ней договорился об этой встрече. Но подробностей она не знает. Она не должна возвращаться домой. И об этом ей скажете вы. Ее автобус отходит в восемь вечера. Там рядом. Проследите, чтобы она в него села. Там будет наш человек, который поможет ей перейти границу. Конверт пусть откроет только в автобусе, когда он тронется. Кроме документов и билетов там немного денег, банковская карта и новый телефон. Старый пусть оставит вам. Не забудьте его выключить. Потом спишемся.

В пятнадцать минут седьмого Олег Николаевич уже сидел за столиком в полуподвальном «Жане» и ждал Дашу. Белые скатерти, красные стены с винотекой. Полусферы бра и полусферы люстр на цепях. Бесконечный коридор отражений в зеркалах.

Кафе было довольно модным, но заполнялось ближе к закату. Не в мае в семь часов вечера. Здесь водились, говорят, даже лягушачьи лапки. Но было совершенно не до того.

Штерн заказал кофе.

Даша тоже пришла чуть раньше и направилась к нему.

Он сразу узнал ее по фотографии, которую ему показывал Дамир, и его описаниям. Изящная девочка-снежинка со светлой кожей и русыми волосами, собранными в хвост. Она выглядела школьницей, а не студенткой.

Господи! Как же он ей скажет, что ей надо одной, срочно, прямо сегодня по поддельным документам, с нелегальным пересечением границы уезжать в другую страну!

– Олег Николаевич? – спросила она, садясь напротив него.

– Да, Даша.

– Я много о вас читала в интернете.

– Значит мне меньше рассказывать.

– О вас очень много благодарных отзывов.

– Да, есть.

– Я сначала думала, что они от частных пациентов.

– От них тоже.

– Но я стала смотреть более старые. Они от арестантов! И они гораздо сильнее что ли…

Как она быстро усвоила это слово «арестант»!

– Ну, кто будет больше благодарен врачу: тот, кого вылечили от насморка, или от рака?

– Все равно когнитивный диссонанс, – сказала она. – Вы же тюремщик.

– Я тюремный психолог. Это другое. Я не охраняю моих пациентов, я помогаю им не вернуться обратно. Так что, пожалуй, это противоположно тюремщику.

– Как там Дамир?

– Уже нормально. Даже слишком нормально для человека, которого пытали и которому грозит смертная казнь.

– Он связан с Лигой?

– Нет, конечно!

– Но тогда его выпустить должны, разве нет? Есть же тот парень, который признался. Почему же его не выпускают? Должны же выпустить.

Олег Николаевич вздохнул.

– Ничего они не должны, к сожалению. По мнению их начальства, они группу должны раскрыть, а не Дамира выпустить. Понимаете, все же очень круто придумано: как бы раскрыто шесть убийств. И все сделал один человек. Так не бывает. Им нужна группа! Группа – это надбавки, повышения по службе и звездочки на погоны. А в таком деле сам бог велел!

– Олег Николаевич, но если Дамик не связан с Лигой, откуда они возьмут группу?

– Да откуда всегда брали в тридцать седьмом году. Связи, знакомые, ближайшие родственники.

– Но сейчас же не тридцать седьмой!

– Да, именно поэтому вы целых два месяца оставались на свободе.

– Я?

– Даша, – очень тихо сказал он. – Готово постановление о вашем аресте.

Она смотрела на него, кажется, не понимая.

– Откуда вы знаете? – наконец, спросила она.

– У меня очень надежные источники, уверяю вас. Даша – вы его ближайшая связь и вы были с ним в театре в тот день.

– Сам бог велел, да?

– С их точки зрения, да.

– И что вы посоветуете?

– Я посоветую взять зеленый полиэтиленовый пакет у нас под столом, – шепотом сказал он.

Она послушалась.

– Что там?

– Подарок.

– От кого?

– От Лиги, – одними губами прошептал он.

– Что там?

– Фальшивые документы, деньги, банковская карта, новый мобильник и билеты на автобус до украинской границы.

– Когда он отходит?

– Через сорок минут.

– Я не успею зайти домой и предупредить родителей?

– Даша, не успеете. Время очень дорого. Подписать постановление недолго. А потом арест, возможно, пытки, суд и… ну, вас не казнят, вы же женщина. А хотя, черт их знает!

– Я могу позвонить родным?

– Нет. Вы должны были выключить телефон по пути сюда. Вы выключили?

– Да.

– Отдайте его мне.

– Там важные телефоны, почта, фотографии…

– Я все сохраню и вышлю вам, как только вы будете в безопасности.

Она выложила смартфон на стол и подвинула к нему.

– Ну все, – сказал он, беря телефон. – Пойдемте, а то опоздаем.

– Почему Лига мне помогает? – спросила она, вставая.

– Лига помогает всем, кому может. Мне не всегда нравится, как, но в этом случае мне не в чем их упрекнуть.

– Я бы никогда не подумала, что вы из Лиги, – шепнула она, когда они шли к автобусу.

– Я и не из Лиги.

– Но вы же с ними связаны…

– Ну, как… Я же не исполнитель, не агитатор, не аналитик, не учу никого убивать и не проповедую убийства. Но да, на связи, в особых случаях.

– Спасибо, – тихо сказала она. – И передайте мою благодарность тем, с кем вы на связи.

Он кивнул.

– Хорошо. Вскройте конверт только, когда автобус тронется.

Даша села в автобус, и Олег Николаевич подождал, когда он уедет.

Вернувшись домой, написал Альбицкому: «Все в порядке, в автобус посадил».

Альбицкий ответил моментально:

«Спасибо огромное, Олег Николаевич!»

«В следующий раз вы попросите меня кого-нибудь убить».

«Я не отдаю приказов, которые не нравятся подчиненным. Вы у нас на должности спасителя».

«Уже в штате?»

«Хотите в штат? Без проблем. Буду очень рад».

«Да нет уж, увольте».

«Жаль, тогда у меня к вам еще одно внештатное задание».

«О, Господи! Кого еще спасти?»

«На этот раз душу. Одного вашего коллеги».

«Звучит угрожающе. А с телом что будет?»

«С телом будет все в порядке, если все в порядке будет с душой. Мы хотим убрать его из списка, если он выполнит некоторые наши условия».

«Кто?»

Глава 20

«Медынцев», – написал Альбицкий.

«Понятно».

«Что он за человек?»

«Трус, но не злодей. Даже не то, чтобы трус, просто не герой. По своей воле зло творить не будет, но, если надавят, сделает все, что попросят. Даже давить надо не слишком сильно. Представления о морали при этом у него есть. И чувство вины он испытывать в состоянии. Поэтому ему хочется ее загладить. Написал ложное психологическое заключение Дамиру, а потом позвал меня его спасать. И вытерпел все, когда я расписывал по телефону, что я о нем думаю. Как специалист средний. Не гений, но и не бездарность. Вполне компетентен. Рецидив у его пациентов был пять-семь процентов. Это нормально для коррекции. Средне, но нормально».

«А у ваших пациентов, какой был рецидив, Олег Николаевич?»

«Я двоих навсегда закрыл. Коррекционная психология, конечно, многое может. Но я не волшебник. Есть безнадежные случаи».

«Маньяки?»

«В общем, да. Я к ним приезжал периодически, пока работал в Центре, мы пробовали некоторые новые методики, может быть, бы и вытянул. Но после того, как меня уволили, я уже не мог этого делать, и они так и не вышли на свободу».

«Да, я чувствую, к вам лучше не попадать в лапы».

«Вы-то тут причем, Андрей? Вы что серьезно думаете, что у вас безнадежный случай?»

«Ну, много же».

«Сколько сейчас?»

«Больше десяти».

«Ужасно, конечно. Но дело не в количестве. На войне и больше убивают и не более благородным образом, чем вы. Вигилантизм вообще близок к норме. В некоторых случаях вообще норма, когда государство не защищает своих граждан, и у них нет другого выхода».

«Дамиру предъявили терроризм».

«Ну, какой это терроризм, Андрей? Вы же судью убили не за то, что он судья, или за то, что осудил кого-то из ваших. Не было такого, насколько я знаю. Вы убили его потому что он преступник. Да и бесценный национальный лидер у вас в списке не за то, что не отдает власть больше сорока лет и даже не за то, что превратил Россию в авторитарное государство, а за то, что преступник. И так с каждой вашей жертвой. Терроризм тут рядом не лежал. А следствие этого не видит. Точнее не хочет видеть. Вы – вигиланты. Но вы пережимаете, Андрей. Не должно быть судов Линча».

«У нас нет судов Линча, Олег Николаевич. Мы в каждом деле очень скрупулезно разбираемся».

«Может быть, но наказания у вас, как у полковника Линча. Смертная казнь. Причем иногда за ненасильственные преступления. И как единственная мера».

«Не единственная. Увидите».

«Для Медынцева что-то особенное приготовили?»

«Олег Николаевич, он способен сказать правду на суде?»

«Да, если вы на него надавите сильнее, чем следствие».

«ОК, надавим».

«Знаете, в чем вы неправы, Андрей? Глубоко и принципиально».

«В чем, кроме недостаточного милосердия?»

«Вы не даете вашим жертвам шанса. Да, я закрыл двоих безнадежных пациентов навсегда, но они живы, а это значит, что у них есть шанс. Вы спрашивали, сколько у моих пациентов было рецидивов. Ладно, отвечу. У меня не было таких случаев. И ни на одного моего пациента я ни разу даже не повысил голоса, и медикаментозные методики использовал очень ограниченно. Психотерапия тоже помогает, если иметь терпение и человеколюбие. Люди, как правило, не безнадежны. Все лечится. За исключением очень редких случаев».

«Олег Николаевич, не начинайте меня лечить дистанционно».

«Почему? Вы же этого хотите. Вам надоело, вы устали, вы добрый хороший человек. Вы совсем не хотите быть убийцей. Вы хотите быть спасителем. Для этого необязательно убивать».

«У вас просто рефлекс срабатывает. Но я вас поймал. Через сколько в среднем часов психотерапии ваши пациенты начинали лить слезы раскаяния?»

«Такие крепкие орешки, как вы, дня через три. Так что у вас все впереди, не отвертитесь. А ловить меня не надо, потому что я не скрываюсь. Все в открытую. Немного психотерапии в обмен на мою помощь».

«Ладно, будем считать, что сеанс удался. Будет шанс у вашего Медынцева».

Утром Олега разбудил звонок.

Он вяло взял трубку.

– Да?

– Это Левиев. У Дашиных родителей обыск.

Штерн сел на кровати, посмотрел на часы.

Десять минут седьмого.

– Только начали? – спросил он.

– Начали в пять.

– Сволочи!

– Вам, наверное, надо навестить Дамира.

– А то я сам не догадался!

– Вы в Москве?

– Да. Сейчас поеду в Лесной. Давайте в Телегу.

– Вы не реагировали на Телеграм.

– Все, уже проснулся.

«Как Даша?» – спросил Олег Николаевич уже в Телеграме.

«В пути».

«В России?»

«Во многом знании много печали».

«Ладно, не говорите».

Олег Николаевич наскоро позавтракал одним кофе и спустился к машине.

Позвонить дежурному по блоку в Центр? Или лучше нагрянуть без предупреждения? Рабочий день психолога начинается в десять. Подъем в Центре в восемь, все-таки больница. Не в шесть. Он приедет где-нибудь к половине восьмого.

Уже в машине он зашел с телефона со своим паролем психолога в базу Лесногородского ПЦ и посмотрел карту Дамира. Мониторинг ничего плохого не показывал. Судя по всему, пациент спал.

Все-таки позвонил.

– Сереж, Дамир на месте?

– Конечно. А что?

– Так, некоторые подозрения…

Половина седьмого утра, пробок в Подмосковье еще нет.

Он опустил стекло.

Ясно. Утреннее солнце светит сквозь яркую листву весенних лесов. Прохладный ветер с запахом цветущих вишен.

Загудел телефон. Очень нехорошо загудел. Пожарная тревога. Этот сигнал Олег Николаевич всегда выставлял в программе мониторинга на случай резкого повышения у пациентов эмоционального фона.

Что-то случилось.

Олег даже не сомневался, что случилось с Дамиром, хотя взял в Центре еще двух не самых простых пациентов.

Он поставил машину на автопилот и заглянул в данные мониторинга. По экрану плыли острые красные пики.

Страх. Дамира разбудили, и ему очень страшно.

Позвонил Сергею.

– Что с Дамиром?

– Его увозят.

– Куда?

– В…

Телефон Сергея отключился.

И больше не отвечал на звонки.

Олег перешел на ручное управление и дал газу.

В начале восьмого он уже подходил к зданию Центра.

Еще минут десять заняла дорога по коридорам через дюжину тяжелых железных дверей к блоку «F». Последний кордон Штерн преодолел, когда дверь открылась, считав папиллярный узор его большого пальца.

Дежурный по блоку встал ему навстречу. Он был явно взволнован.

– Дамира увезли, Олег Николаевич. Только что. У меня отобрали телефон и не дали ничего сказать.

– Куда?

– Видимо, на Лубянку. Следственные действия.

– И не дали с психологом поговорить? Они знали, кто тебе звонит?

– Да.

– Они не имеют права его допрашивать без психолога, у него курс, у него карта под мониторингом, он на препаратах.

Честно говоря, на препаратах он не был. После голодовки Олег ничего ему не назначил. А что здесь назначать? Антидепрессанты? Успокоительное?

Но Олег как-то сразу разрешил себе эту маленькую ложь. Очевидно же, что во спасение.

Здесь же, не скрываясь, отстучал Левиеву в Телеграм: «Дамира увезли на Лубянку. Вас предупредили?»

«Нет. Спасибо», – пришел ответ.

– Адвокату? – просил Сергей, кивнув на телефон. – Его должны вызвать, если это допрос.

– Должны! – хмыкнул Штерн. – Они ведут себя, как банда.

– Это точно.

– Я в Москву, – бросил Штерн и поспешил обратно, к выходу.

Поставить машину на автопилот и смотреть мониторинг или гнать?

Пока Дамир в автозаке, сигнала с модов может и не быть, не в каждой машине есть ретранслятор, зато есть в любом СИЗО и ИВС.

Так что Олег выбрал гнать. В карту заглянул только, когда припарковался недалеко от СБ. Данные были и странные: на фоне страха явные следы каких-то сильных положительных эмоций.

По скорости реакций было очевидно, что Дамира допрашивают.

Олег позвонил Маленькому. Телефон не отвечал. Кивалину. С тем же результатом.

Кинул в телеграм Левиеву: «Дамира допрашивают. Пока без физического воздействия. Следователи не отвечают».

«Я тоже не могу дозвониться. И Константинов не может. Откуда известно, что его допрашивают?»

«Видно по карте. У него карта под мониторингом. У меня доступ, как у лечащего врача».

«Я уже у входа. Вы далеко?»

«Иду!»

Они встретились уже у охраны.

– Мы к Александру Филипповичу Маленькому, – сказал Олег Николаевич. – Он сейчас допрашивает моего пациента. Я имею право присутствовать. А это его адвокат. Разрешите пройти?

И они дружно показали удостоверения.

– Нет никакого допроса, – сказал охранник. – Если вы понадобитесь, вам позвонят.

– Есть! – сказал Левиев. – Они не имеют право допрашивать без адвоката.

– У меня приказ никого не пускать, покиньте здание, иначе вас выведут.

– Никуда мы не уйдем! – сказал Олег.

Но остаться не получилось.

Вывела охрана.

Но и далеко они не ушли, устроившись на лавочке в сквере у памятника жертвам репрессий.

– Интересно, скоро сюда еще один камень поставят? – сказал Левиев. – Место есть.

Олег Николаевич смотрел на идеально пригнанные друг к другу гранитные плитки под ногами, ухоженные ели, ажурную чугунную решетку, окаймляющую ровный стриженый английский газон.

– И при нем началось большое строительство, – процитировал он.

– При ком?

– При Драконе, – вздохнул психолог. – Это Шварц.

– А-а.

– Вы знаете, Петр Михайлович, это первый случай в моей практике, когда меня не пускают к пациенту на допрос.

Левиев хмыкнул.

– Политическими делами не занимаетесь, Олег Николаевич. У меня так, наверное, двадцать первый.

– Ну, это же прямое нарушение закона!

– Да, а что? Вас удивляет?

– Отвык. Пять лет работал только как частный психолог.

– Как у Дамира карта?

– Пока нормально. С учетом допроса. У меня сигналит, если проблемы. Я потом подробно посмотрю.

– А о чем спрашивают можно понять?

– Это немного дольше, но да.

Олег зашел в подробные характеристики.

Вопросы были крайне эмоционально значимы. Точнее был всего один вопрос.

– О чем? – повторил Левиев.

– О Даше. Причем в весьма грубой форме.

– Ну, еще бы! Как мы вовремя ее у них из-под носа увели!

– Он не знает, где она, и понял, что они тоже не знают, и жутко рад этому, несмотря ни на что.

– Даша уже не в России, Олег Николаевич. Они перешли границу.

– Когда?

– Только что.

И тут телефон взвыл пожарной сиреной.

Эмоциональные пики на графике сошли с ума. Вспыхнул датчик болевых зон.

– Его бьют! – сказал Олег.

И сжал руку в кулак.

– Я сейчас поставлю телефон на автодозвон этим гадам и пусть слушают, пока не возьмут.

– Да мы у них в черном списке, наверное, – сказал Левиев. – У меня есть идея получше. Киньте мне ссылку на мониторинг.

– Я не имею права.

– А они имеют право?

И Олег кинул ссылку с паролем.

– Ну все, – усмехнулся Левиев. – Теперь смотрим новости. Будет интересно.

Первым отреагировал канал «После дождя»:

«Только что нам стало известно, что обвиняемого по делу Лиги Свободы и Справедливости Дамира Рашитова вывезли из Психологического Центра в здание СБ на Лубянке. Ни психолог, ни адвокат не были к нему допущены. По сообщению психолога, Дамира пытают. Прямо сейчас. В нашем распоряжении оказались данные мониторинга его карты. Наш эксперт утверждает, что они прямо указывают на пытки».

– Ничего, что на вас ссылаются? – спросил Петр Михайлович.

– Пусть ссылаются. Все равно буду в прокуратуру жалобу подавать.

– Вместе подадим.

Вслед за «После дождя» новости пошли косяком: «Открытый портал», «Новые времена», «Деревня», «Папирус» и даже вполне умеренный «Бизнес в России».

– Думаете, поможет? – спросил Олег.