Текст книги "Соска"

Автор книги: Олег Журавлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Так значит, копье…

– Так и лежит в ячейке 0685. Когда шумиха уляжется, да хотя бы и через полгода, ложный Маркофф придет и заберет его. Скорее всего, никому не пришла на ум мысль, что весь сыр-бор с пропажей разгорелся из-за того, что перепугана ячейка. Слишком просто это. А они рядом. Вот смотри…

Степан взял фотографию и ткнул пальцем в ячейки с номерами 0865 и 0685. Обе действительно находились в метре одна от другой с разницей в три ряда.

– Это необходимое условие, чтобы Маркофф ничего не заподозрил. Если бы ячейки находились на разных концах хранилища, фокус, естественно, не удался бы. Я поэтому и спросил тебя, что там, в хранилище, есть кроме сейфов. Если бы там, например, стол стоял, прикрученный к полу как раз напротив ячейки, Маркофф мог бы спохватиться. А тут… Когда сам хозяин убежден, что ячейка эта – его собственная, то у остальных не должно возникать подозрений. Тем более, повторюсь, футляр в ней. Служащий видел, как клиент помещал его внутрь и закрывал на ключ.

– Постой… Что-то здесь не склеивается… У клерка ключ будет не от той ячейки! Там же нужно два ключа.

– Может быть, второй ключ одинаковый для всех ячеек? Или когда клиент является забирать свои ценности, он показывает клерку ключ, и тот просто подбирает соответствующий… Не знаю, проверяй. В таком ограблении масса ненадежных элементов. Шансы на успех не так уж и велики. Например, служащий может быть профессионалом со стажем и запросто заподозрить неладное. Или обнаружится, что в компьютере «сожительствуют» два гражданина Маркоффа с похожими ячейками. Но! Гена, ты оцени, как изящно. Затрат никаких! Ну, почти никаких. Разве что Наташа в отеле отработала и за ячейку они заплатили. Так это разве затраты! А главное, Гена: риска никакого. Ты можешь себе представить, как элегантно: гоп-стоп с нулевым риском! Все их преступление состоит в том, что они сняли банковский сейф и положили туда пустой футляр. Ничего противозаконного. На это все имеют право. А что ключ подменили – так попробуй докажи, что это они, а не в банке что-то там напутали. Кстати, если ты их хочешь посадить, придется тебе подождать, когда они придут забирать копье. Чтобы с поличным. Да и то будет нелегко. Скажут хулиганы в сейф железяку подсунули, и все тут.

– Да уж, да уж… – потрясенный Полежаев собрал усы в охапку, что с ним случалось в моменты крайнего возбуждения. – Будет хуже, будет!

– Сергеевич, возможно, они эту комбинацию уже много раз проделывали. Особенно она хороша, когда речь идет о конфиденциальных бумагах или криминальном имуществе. В этом случае клиент вообще не захочет оповещать ментов. Ему останется лить горькие слезы перед пустым сейфом. Вот такие пироги.

– Да, ловко, ничего не скажешь. Обман зрения, так сказать. Ну и ты хорош… Думаю, так оно и есть. С меня пиво. И рыба. Девушка, можно нам еще по одной? Да что там пиво! Я вообще у тебя в неоплатном долгу.

Полежаев полез в карман и достал оттуда телефон.

– Алло? Кузнецов? Слушай, есть серьезное предположение, что копье наше застряло не в 0685, а в… постой, или наоборот…?

Полежаев покрутил в своей руке бумажку, Степан улыбнулся в пиво.

– Кузнецов, мы в какой ячейке-то ищем? Ну вот… а копье, значит, лежит, наоборот, в 0865. Спроси у экспертов, есть ли возможность ее открыть, чтобы не заблокировать. Ломать нельзя ни в коем случае. Иначе мы перцев наших с поличным не возьмем. Принято? Ну, тогда отбой. Ну что, Степа, вздрогнем?

После многочисленных вздрагиваний приятели встретили полночь в аду ночного клуба в том самом приподнятом состоянии духа, когда им стало решительно наплевать, как называется этот клуб, как они в него попали и сколько стоит коктейль зеленого цвета.

Перед Степаном вытанцовывала негритянка, азартно подныривая под невидимую перекладину. В сумерках танцпола Степану казалось, что он танцует с женщиной-невидимкой. Развернувшись к Степану спиной, она принялась бешено вращать задом – своим главным козырем.

Степан даже подзабыл о важности предстоящего момента, пока вдруг не встрепенулся, как будто в голове у него за минуту до звонка будильника включился будильник внутренний. Поднеся часы к самым глазам и не переставая подбрыкивать ногой не в такт музыке, он с трудом навел на циферблат резкость. Флуоресцентные стрелки показывали без двадцати полночь.

– Так, Гена, мы где? – заорал Степан, высмотрев в месиве танцующих Полежаева.

Тот лихо вытанцовывал, приклеившись к полной дамочке. Дамочка надменно кривила губки, делая вид, что усатый кавалер ее не касается, и смотрела как бы в сторону, хотя бюст был направлен прямо на Полежаева, как две боеголовки ближнего радиуса действия.

Усы будущего подполковника меняли цвет вместе с огнями дискотеки, майка с дерзкой надписью «Ужгород 94» намокла под мышками. Полежаев был в отличной форме.

– Мы где, Гена? – дернул его Степан за руку.

– На танцах! – пискнул Полежаев в ответ.

Чтобы поддержать слабый голосок усатого танцора, диджей юлознул пластинкой, переходя к следующей композиции.

– А я думал, в кино.

– Что?

– Видеокамера, говорю, где? Ка! ме! ра!

– В машине! В ма! ши! не!

– Ну, так пойдем! Пой! дем!

– Куда? Мне и здесь хорошо! Хо! ро…

Степан грубо схватил непослушного Усача и потащил к выходу. Полежаев лишь успел помахать партнерше по танцу рукой. Та передернулась и повернула голову в другую сторону, как будто все, что здесь происходит, ее не касалось и не касается.

– Мы же договорились, Сергеевич. – Друзья были на выходе. – Я сейчас буду исчезать с лица земли.

– Да никуда ты не исчезнешь, Степан! Дурь это все собачья, ты меня извини. Очнись! Обломал мне весь кайф. Она уже была согласна.

После вакханалии клуба на улице дышалось великолепно. Обыденное восприятие реальности медленно, но верно заняло свое место, сфокусировавшись на привычных вещах. Тишина темного сквера казалась первозданной, свежесть остывающей зелени радовала нос, подсвеченное городскими огнями небо было до такой степени хорошо, что то, что осталось там, внизу, сразу начало казаться нереальностью, назойливым адом, сгинувшим в прошлое безвозвратно.

Друзья забрались в «Пассат» Степана.

– Может, такси возьмем? – разом протрезвел Полежаев, с намеком на состояние приятеля.

– Да ладно… Покажешь свои корки, если что. Как-нибудь доедем. У меня есть идея, если уж, как ты говоришь, я тебе кайф обломал. Поехали к Вилене!

– К к…ому? – икнул пассажир.

– Да к соседке моей пухленькой, которая тебе нравится. Там у нее и догнаться есть чем, и покушать. Почти дома, все как-то спокойнее.

– А что, Степан, нахожу план интересным, б…удет хуже.

Степан завел мотор, и друзья покатили по проспекту.

– Ты не гони только, Степа.

– Да я еле ползу… Ты снимай давай, без десяти двенадцать. Зря, что ли, за новой батареей ходили.

– Степа, а это надо? Я тебя и так прекрасно вижу… Никуда ты не исчезнешь. Не дам я тебе никуда исчезнуть. Ты меня еще к Вилене должен доставить, да и вообще… Хочешь, за руку тебя возьму? А девяносто по городу – это все ж таки называется гнать.

– Снимай, тебе говорю. Я еще здесь?

– Вот ты докопался… – Полежаев включил камеру и навел объектив на Степана. – Не знаю, ты ли это, не ты ли? Сидит, блин, шумахер какой-то за рулем, не гони, говорю!

Полежаев перевел съемку на щиток управления. Взял крупным планом электронные часы на табло: без трех минут двенадцать. Дал обзорный кадр: мелькающие за окном припаркованные машины, неподвижные то ли столбы в наклейках, то ли голосующие проститутки, вновь перевел на водителя. Степан с напряжением смотрел вперед на дорогу. Полежаев показал зеркало заднего вида. Зум резко приблизил глаза приятеля. Редкие встречные машины ослепляли их на мгновение, и глаза Степана щурились.

– …И пару баб, пару баб, пару баб… – неожиданно затянул Полежаев. – Это из этого матершинника, как его, из Шнура. Чтобы съемку немного оживить. Где тут у тебя музыка?

– Очень уместно. Ты, Полежаев…

Степан не договорил. Очередная машина ослепила его как-то странно. Достигнув самой яркой точки, свет фар не исчез и не переместился, а продолжал настырно светить Степану прямо в глаза, как будто встречная машина неслась прямо на «Пассат» и сворачивать не собиралась.

– Что за черт…

Степан выставил перед глазами ладонь.

– Ты чего? – услышал он голос Полежаева, но не писклявый как обычно, а полный, низкий, как будто до этого приятель всегда дурачился или общался на утроенной скорости. – Никто вроде не светит.

Свет усилился еще, и Степан успел подумать, что никакие это не фары, если даже через ладонь светят, а больше похоже на солнце, да и выдержать такой силы свет он не в состоянии, а потом закричал Полежаеву:

– Снима-а-ай!

Город

Круглое белое солнце качалось из стороны в сторону – Дмитрий Сергеевич Лазарев (Цезарь) полз через пустыню.

Песок жегся в дырах штанов путника, редкие колючки кусались, большие черные птицы то собирались в небе над ползущим, то в раздумье разлетались восвояси. Круглое солнце качалось, Дмитрий Сергеевич полз через пустыню.

Где, когда, а главное, какого черта началось это движение через пустыню, Цезарь давно забыл и, если бы не воспоминание о найденном городе, ползти бы перестал. Но воспоминание было: дрожащие в знойном мареве невесомые башенки, золотые ажурные ворота, тоже невесомые, дрожащие, то вспыхивающие, то гаснущие, как струны арфы, и, конечно, хрустальный многоярусный фонтан, как будто застывший в стеклянном воздухе, кудрявый от свежих серебряных брызг и с радугой посередине.

Впрочем, откопать Дмитрий Сергеевичу удалось лишь крохотный фрагмент стены да обломок золотой инкрустированной пики ворот. Да золотой обломок пики ворот. Да обломок пики ворот. Пики…

Ворот… Дмитрий Сергеевич потрогал себя за карман и горестно замер. Ставшая привычной тяжесть исчезла – обломка не было!

«Я потерял его, – горестно понял Дмитрий Сергеевич, – Потерял в дырку кармана!»

– В дырку! – беззвучно заревел он пыльной глоткой, и птицы одобрительно заголосили сверху.

Огненные песчинки, попав в трещины на губах, создали ложное ощущение свежести. Обрадовавшись этому маленькому обстоятельству, Дмитрий Сергеевич закрыл глаза, уткнулся лицом в песок и сразу же увидел две кровавые кляксы, оказавшиеся обыкновенными красными снежинками. «Вот бы пошел снег, – подумал он, чувствуя, как песок под лицом холодеет. – Когда человек замерзает, ему становится тепло. В пустыне все наоборот. Все совсем наоборот. Наоборот… Ах, город!»

Город, долг перед обществом, а в особенности маленькая красная книжечка, вшитая во внутренний карман гимнастерки, со слегка пожелтевшей фотографией вождя, вложенной между четвертой и пятой страничками и жирно перечеркнутой траурной линией по правому нижнему углу (так что совсем не стало видно трубки), – всё это толкало Дмитрия Сергеевича ползти дальше, и, превозмогая слабость, он пополз.

Круглое белое солнце качалось из стороны в сторону – Дмитрий Сергеевич Лазарев (Цезарь) полз через пустыню. Песок жегся, колючки кусались, большие черные птицы то собирались в небе над ползущим, то в раздумье разлетались.

Так прошло еще некоторое время, то ли час, а то ли день…

«Зачем, ну зачем я ползу, если совершенно бесполезно? – вскричал Цезарь про себя. – Песок жжется в дырах моих штанов, колючки рвут мою кожу, а в небе над моей головой кружат в ожидании опасные черные птицы!»

Дмитрий Сергеевич опять остановился и уткнулся облупленным носом в песок. Тело сделалось легким и независимым, красные снежинки растаяли, и город появился опять, на этот раз свежий, ясный, явно умытый дождем. Подул ветерок, сдул с фонтана радугу, принес свежесть. Не открывая глаз, Дмитрий Сергеевич улыбнулся ему, отчего губа больно лопнула в новом месте.

«Что перед смертью плохо, – само собой пришло на ум Дмитрию Сергеевичу, – так это то, что не получается подумать о чем-нибудь хорошем в будущем. Обычно это помогает, когда на душе погано. А тут зацепиться не за что, потому что будущего нет. А хочется: ну хорошо, ну ладно, вот я сейчас, значит, это, умру, и это очень и очень даже плохо, ужасно и вообще отвратительно, зато на следующей неделе, когда я сделаю доклад о найденном городе… А следующей недели нет и не будет. Вообще ничего больше нет. Из карты можно было сделать шапку!»

В действительности у Дмитрия Сергеевича была карта этой пустыни, которую ему, как и всем участникам эксперимента, зачем-то выдали. Там-то он и пометил место, где отыскался Город, крестиком. Но так как Дмитрий Сергеевич не знал своего собственного местоположения, то крестик был совершенно бесполезен, а карта лежала в кармане, ни к чему. К тому же, кроме крестика, на карте почти ничего не было – в этой пустыне с населенными пунктами было очень плохо. Даже хуже, чем с закопанными городами.

Да, из карты получился бы отличный головной убор, тем более что Дмитрий Сергеевич умел сворачивать из газеты три вида панамы и даже кепку с козырьком. Теперь, когда он почти умер и делать кепку с козырьком было поздно, оставалось лишь сожалеть, что основная пригодность карты – определение географического местонахождения – затмила маленькую практичную пригодность. А ведь пока Дмитрий Сергеевич был еще свеж, кепка могла его почти спасти.

А еще у Дмитрия Сергеевича был кулон на цепочке, кажется очень важный, который ни в коем случае нельзя снимать. Но, во-первых, почему кулон важный и его нельзя снимать, Дмитрий Сергеевич забыл, а во-вторых, ничего наподобие спасительной кепки из него не сделаешь. А в-третьих, кулон, так же как и золотой обломок пики, потерялся.

Большие черные птицы спустились пониже и возбужденно перекаркивались в небе, наблюдая, как маленькую черную фигурку внизу понемногу присыпает песочек.

Самой же фигурке, маленькой, как дохлый червячок, было сейчас очень хорошо, прохладно, и только красная книжечка, прямо где сердце, жглась все сильнее и сильнее. Когда жжение стало нестерпимым, Дмитрий Сергеевич сказал себе, что нужно сделать последнее в жизни усилие, поднять голову и открыть глаза.

Перед смертью просто необходимо еще раз увидеть и эту щербатую от теней, но прекрасную пустыню, и солнышко-убийцу, которое уже наверняка обмакнулось попой в красный горизонт. Если, конечно, полю зрения не помешает крупный бархан. Крупный бархан. Крупный. Бархан. Увидеть все это и закрыть глаза навсегда.

Дмитрий Сергеевич Лазарев (Цезарь) поднял голову, открыл глаза и действительно увидел щербатую от теней пустыню и крупный бархан. Солнышка он не увидел: его заслонила средних размеров корова.

Корова сделала шаг, и оно выскочило из ее плоского зада, белое, достаточно высокое и никуда еще не обмакнувшееся. Дмитрий Сергеевич сморгнул, но животное не исчезло. Корова не была миражом!

Надежда на спасение окрылила умирающего. Дмитрий Сергеевич собрал последние силы (их осталось совсем-совсем мало: в руках и ногах почти ничего, а вот в плечах и ступнях все-таки немножечко было) и пополз к корове. Та развернула к нему морду, но против солнца выражение было не разобрать.

Откуда в пустыне корова?

На шее скотины что-то болталось и стрелялось зайчиками. Когда Дмитрий Сергеевич подполз достаточно близко, то с удивлением обнаружил, что предмет не был колокольчиком, что логично было бы предположить, а табличкой на латунной цепочке, такой же, как цепочка его кулона. На табличке было выбито: «КОРОВА». Корова чихнула, табличка перевернулась. На обратной стороне значилось: «Корова. Возраст два года. Инв. номер 0685».

Дмитрий Сергеевич ухватился за коровью ногу и полез под вымя с открытым ртом. На вымени чем-то химическим было написано: «Не доить! Условия эксперимента, Трифонов». И стояла печать. Печать получилась не очень хорошо – мешала шерсть.

Фамилия Трифонова показалась смутно знакомой.

Дмитрий Сергеевич приподнялся на локте и вонзился зубами в один из сосков. Тот был большой и теплый, едва помещающийся в рот, на вкус напоминающий сухое резиновое изделие. «Наверное, такое же ощущение испытывают малыши с соской во рту», – думал Дмитрий Сергеевич, утоляя жажду.

Молоко пахло дивно и текло пионеру пустыни по шее и за воротник Дмитрий Сергеевич никогда так вкусно ничего не сосал.

Через пять минут он уже смог встать на слабых ногах и взасос поцеловал теплую слюнявую морду. №0685 брезгливо отвернулась и пошла.

Дмитрий Сергеевич счастливо побрел следом, осторожно держась за непослушный хвост и тихонько икая. Кеды с резиновыми подошвами расплавились и облепляли ступни Дмитрия Сергеевича произвольно. Птицы в небе каркали и ругались.

Взобравшись с коровой на бархан, Дмитрий Сергеевич увидел город.

Город был некрасивый и никак не мог тягаться с городом, найденным Дмитрием Сергеевичем. Никаких дрожащих в мареве невесомых башенок и фонтанов, а только сумбурное нагромождение изб, «сталинок» и невиданных Дмитрием Сергеевичем доселе пятиэтажных домов-коробок из кирпича. Строения разных времен и материалов казались совершенно новенькими, необжитыми. Со стороны Цезарь город не узнал.

Вода там наверняка имелась, и он пошел с бархана вниз. Чем ближе подходил Дмитрий Сергеевич, тем отчетливее понимал, что город он этот знает, и знает очень хорошо, и что вот так спускается к нему с бархана не в первый раз. Усталость, песок, потрескавшиеся губы и потерянный золотой обломок как-то незаметно забылись, а если бы Цезарю вздумалось оглянуться назад никакой пустыни бы он не увидел, а лишь развороченный тракторами и экскаваторами бескрайний пустырь с редкими пыльными кустами полыни и огромной свалкой посередине. На свалке хозяйничали вороны.

Не доходя до центральных ворот с пропускным пунктом и опущенным шлагбаумом, корова-проводник умно свернула в сторону и довела Дмитрия Сергеевича до пробоины в заборе, куда животное и юркнуло, да так быстро, что тот не успел поцеловать спасительницу еще раз, хотя очень хотел.

Все еще на ватных ногах Цезарь двинулся по улице к первому дому, который был срубовым и имел колодец с ведром. Улица была пустынна и совершенно лишена нормального человеческого мусора: бычков, шелухи, газет, стаканчиков от мороженого, корзин для мусора, колясок и тракторов. Одна треть улицы (та, на которую ступил Дмитрий Сергеевич) была грунтовая, дальше шла булыжная мостовая, а вдалеке дышал испариной свежий асфальт.

Голубь тыкался клювом в грунт. На голове птицы имелся датчик.

На колодце, который выглядел как вчера вырытый, стояло цинковое ведро и висела табличка: «КОЛОДЕЦ С ВОДОЙ. ГЛУБИНА 6,5 МЕТРА». Ведро, тоже новехонькое, непомятое, раскалилось на солнце. Дмитрий Сергеевич скинул его вниз. Оно стукнулось о дно, и гулкое эхо вылетело наружу, как душа.

– Воду нальют ровно в шесть, товарищ, – услышался сбоку неприветливый женский голос. – Вы же прекрасно знаете!

Дмитрий Сергеевич обернулся и увидел женщину с сеткой-авоськой. В авоське был нарезной батон. Зад у женщины был ладным, обращающим внимание, но из-за жажды и ползания по пустыне Дмитрий Сергеевич на него внимания не обратил.

– Товарищ! – закричал он ей вслед. – Товарищ с батоном!

Женщина остановилась, зло развернулась и, подбоченясь, вопросительно загнала брови под русую челку. Дмитрий Сергеевич вдруг слабо ужаснулся, поняв, что она играет. Она притворяется, она делает вид, что видит его в первый раз. И хлеб ненастоящий… Но сейчас главное не это.

– Женщина, а где вы купили батон?

Веснушки померкли на носу женщины и вокруг него.

– Он еще и издевается… – больше сама себе, чем в адрес Дмитрия Сергеевича, пробормотала незнакомка.

Сделав несколько быстрых шагов в сторону издевающегося, она наотмашь съездила ему батоном по лицу и добавила:

– Шляетесь где попало вокруг территории, товарищ. Я вот все-таки доложу куда надо.

Затем незнакомка посмотрела на разломившийся пополам батон, на кеды Дмитрия Сергеевича и быстро скрылась за углом. Уже за углом она взяла из авоськи одну из половинок хлебца и что-то в нее быстро заговорила. Наверное, все-таки доложила.

«Женщина с батоном. Номер такой-то», – саркастично подумал Дмитрий Сергеевич и побрел дальше искать воду, с любопытством озираясь по сторонам.

Он обратил внимание, что на перекрестке не было светофора, на крышах домов не имелось антенн, а в окнах отсутствовали занавески. Только на липучем асфальте Дмитрию Сергеевичу попалась машина – совершенно новехонький «Москвич» с табличкой «АВТОМОБИЛЬ ПОБЕДА».

Минут через десять бесплодных скитаний Дмитрий Сергеевич набрел на увеселительное заведение, кафе с экстравагантным и непонятным названием «Водородик РХ 87112-с».

В тот самый момент, когда Дмитрий Сергеевич переходил пустую улицу, на всякий случай оглядываясь налево и направо, хотя было очевидно, что никто его в этом городе не переедет, отовсюду прозвучал веселый и торжественный мужской голос:

– До начала эксперимента осталось 3 часа 30 минут. Просьба перечитать инструкции. Номерам с 038 по 051 начать подготовку. Повторяю…

И мужчина действительно повторил свое объявление еще раз, все так же весело и торжественно.

Дмитрий Сергеевич шагнул внутрь «Водородика».

Неверно будет сказать, что этот неожиданный и, прямо скажем, странный город не удивил его. Конечно, удивил. Удивил и озадачил. Равно как и таблички, отсутствие мятых стаканчиков и голос отовсюду. Но сейчас главное было выпить кружку воды, скушать тарелку рисовой каши, желательно на молоке, а уж затем попытаться разобраться со всеми этими странностями.

Дмитрий Сергеевич шагнул внутрь. Внутри было прохладно и просто. Два столика со стульями, репродукция гибели Помпеи на стене, наспех сколоченный прилавок. Бармен с рыжей мордой протирал стаканы. За его спиной были расставлены прохладительные напитки в невиданном изобилии. Тут были и пиво, и сельтерская, и даже боржоми. От двери к прилавку по полу вела жирная белая линия с разметкой, как огромная линейка.

Горячие молотки, которые уже давно стучались в висках Дмитрия Сергеевича, застучались особенно сильно, а пыль по телу разом зачесалась. Он шагнул вперед и очутился на разметке 1,5 м.

– Воды, товарищ!

– Вы не принимаете воду по графику, товарищ?

– Нет, товарищ. Без графика.

Рыжая морда сделалась особенно рыжей.

– Что-то я вас не узнаю, а, товарищ?

– Я вас тоже, сколько стоит стаканчик воды?

– Что-то я вас не узнаю, а, товарищ?

– Я – просто прохожий, случайный путник, изнывающий от жажды… Воды!

Молоток в левом виске ударил так, что Дмитрия Сергеевича толкнуло вправо и начало заваливать.

Рыжий голос теперь стал едва слышим и доносился издалека:

– Просто прохожий… Случайный путник, изнывающий от жажды… Номер?

– 0685. Я сейчас умру от крайней жажды.

– С какой стати вы будете пить, если вы – Путник, ИЗНЫВАЮЩИЙ ОТ ЖАЖДЫ?

– П… по графику.

– Секунду.

Рыжий зыркнул на шею Дмитрия Сергеевича, где не было кулона, зашел за ширму и начал быстро говорить в лампочку торшера.

Когда он появился из-за ширмы, Дмитрий Сергеевич лежал на полу без сознания. Рядом, параллельно Дмитрию Сергеевичу (где-то на 2,8 м), валялась пустая пивная бутылка, рядом с бутылкой – пробка, рядом с пробкой – зуб. Зуб был достаточно свежий.

– До эксперимента осталось три часа ровно, просьба всем начать… – донеслось с улицы.

Дмитрий Сергеевич открыл один глаз, совершенно пьяный и счастливый. Далеко вверх тянулся обладатель рыжей морды, склонившийся над. На мгновение Дмитрию Сергеевичу показалось, что это он смотрит сверху вниз.

– Вы – Цезарь. Вставайте!

Дмитрий Сергеевич открыл второй глаз и спросил:

– Как насыфается этот город?

– Это сложный вопрос. Вставайте же!

– А фсе-таки?

– Зовите его «Ноев ковчег», если вам хочется его как-то называть. В кавычках, разумеется. Вставайте!

– В кавычках, расумеется. Красивое насвание.

– Зря вы так, товарищ. Я имею в виду пиво. Взяли бутылку без спросу, сломали себе зуб, нарушили условия эксперимента. Нехорошо.

– Я снаю. Но это не важно. Крайняя жажда… Я заплачу, потом, сторицей. Я нашел город. Я сейчас немного полежу и сбегаю за копьем, оно где-то недалеко потерялось. Нужно сообщить куда следует…

– Говорите на полтона громче, этого будет достаточно.

– Я снаю. Но это неважно. Крайняя жажда… Я заплачу, потом, сторицей. Я нашел город. Я сейчас немного полежу и сбегаю за копьем, оно где-то недалеко потерялось. Нужно сообщить куда следует…

– Вот так лучше. Итак, ваш зуб?

Не поднимаясь, Дмитрий Сергеевич нащупал на полу зуб и принялся его рассматривать. На зубе оказалось маленькое черное пятнышко. Это начинался кариес.

«Вот носишь и носишь их во рту, а увидеть вот так вот, со всех сторон, можно только сломав… – подумал он. – А почку или, скажем, легкое вообще никогда не увидишь. Ну, разве что…»

В это время в кафе «Водородик» вошел человек в серебристой форме без погон. Рука рыжего (который все-таки, если быть искренним до самого конца, был подкрашенным брюнетом с сединою на висках) метнулась отдать честь, но на полпути почему-то передумала и вместо этого налила в рюмочку чего-то красненького.

– До эксперимента осталось три часа! – с патетикой воскликнул вошедший и опрокинул в себя нечто красненькое. – Где он?

Лежавшего на полу Дмитрия Сергеевича он не заметил.

– А то и меньше, – живо подхватил рыжий брюнет. – Вот, пожалуйста, знакомьтесь, хе… гм… «случайный путник».

Серебристый брезгливо поморщился и перешагнул через лежащего Дмитрия Сергеевича:

– Знаем мы таких… случайных. Гм, здравствуйте, Дмитрий Сергеевич! А я – Игнатьев Вэ Пэ, неизлечимо болен раком, вы меня не узнаете?

– Не совсем… – простонал Дмитрий Сергеевич, с трудом поднимаясь. – Но мне все равно очень и очень приятно с вами познакомиться. Какой красивый костюм! Я, кстати, ничего не понимаю.

– Это естественно. Если бы вы все понимали, вас бы не пригласили участвовать в эксперименте. Вы же дурак. Сема, налей-ка мне еще чего-нибудь красненького…

Рыжий с удовольствием исполнил просьбу. Наполненная до краев маленькая рубиновая рюмочка чем-то походила на брюшко напившегося крови комара.

Серебристый неспешно опрокинул ее в рот и блаженно утер губы обратной стороной ладони.

– Ваш зуб?

– Мой.

– Очень удачно. Пригодится для потомков. Я принес вам кулон. – Он достал из кармана цепочку и кулон, точь-в-точь такой же, какой Дмитрий Сергеевич потерял далеко в пустыне.

Постукав по кулону ногтем, Серебристый хитро подмигнул Дмитрию Сергеевичу:

– Сверхсекретный материал! Выдерживает температуру в тысячи градусов! А уж про давление я и не говорю. Сема, еще одну, будь так добр. Ну что, положим туда зуб, а, Дмитрий Сергеевич?

– Конечно! – просто согласился спрашиваемый.

Рыжий бережно взял резец, открыл крохотную крышечку и вложил его в кулон. Вложив, торжественно повесил Дмитрию Сергеевичу на шею.

– Не жмет?

– Отнюдь. Спасибо вам! Но я все равно ни-чего не понимаю.

В слове «ничего» Дмитрий Сергеевич по-детски сделал паузу после «ни».

– А вы примите это непонимание таким, какое оно есть. Спасибо, Сема, это последняя!

Серебристый опустошил еще одно «комариное брюшко».

– А какое оно есть, это непонимание?

– А вот возьмите да и расскажите нам про город! – изящно сменил тему опустошивший.

– А до чего осталось три часа? – ловко ушел от ответа Дмитрий Сергеевич.

Рыжий и Серебристый переглянулись, как будто вспомнили о чем-то, и синхронно посмотрели на часы.

– Уже меньше!

– Да-а-а, поменьше…

– Но до чего? – не унимался преодолевший пустыню.

– До конца света!

– До кончика света.

– До конца светика.

– Пока еще есть время, расскажите, что вы там такое нашли? Облегчите душу!

Сказав это, Серебристый почему-то отвернулся, а Рыжий, за спиной Дмитрия Сергеевича, беззвучно прыснул в кулак.

– Нет-нет, я расскажу только компетентным людям! – Дмитрий Сергеевич незаметно выпятил левую часть груди.

– Хорошо. Компетентным так компетентным. Тогда говорите вот сюда, в сторону пепельницы.

– А этого будет достаточно?

– (Хором.) ВПОЛНЕ!

– Хорошо… – Дмитрий Сергеевич тщательно прокашлялся. Пепельница сохраняла невозмутимость. – Я обнаружил древний город в песках. Откопал несколько фрагментов. Пара черепов, так, по мелочи. Обломок золотого копья. Нужна экспедиция. Нужны средства. Я сейчас отдохну и напишу подробный рапорт. Это переворот в мировом знании. Новый подход к развитию цивилизаций. Революция!

Дмитрий Сергеевич вопросительно посмотрел на пепельницу. Та безмолвствовала, только вонь от окурков стала сильнее.

Серебристый взял Дмитрия Сергеевича под руку.

– Экспедиция, средства, переворот… звучит заманчиво! А вот насчет отдохнуть – это вы здорово. Это вы прямо пальцем в небо, то есть в точку, насчет отдохнуть. Отдых и…

– До начала эксперимента осталось два часа сорок пять минут. Номеру ноль семьдесят восьмому незамедлительно занять позицию. Повторяю… – Воодушевленный голос с улицы не дал Серебристому договорить.

Тот посмотрел на наручные часы, с трудом задрав рукав своего необыкновенного костюма.

– Отдых и еще раз отдых, Цезарь. Идемте за мной. Полежите часика два с половинкой, поспите, а там видно будет!

Влекомый Серебристым, Дмитрий Сергеевич послушно пересек улицу, затем еще одну, уже не обращая внимания на «странности» города и его новехонький и необжитой вид. Через пять минут они вошли в трехэтажное здание из неокрашенных бетонных плит.

– Это здесь, – сказал через плечо Серебристый, легко взбегая по ступенькам. – Неужели не помните?

Дмитрий Сергеевич грустно покачал головой.

Он плелся по каким-то длинным коридорам с дверьми, смотрел, как играют блестящие складки на комбинезоне его провожатого, и думал.

Ему никак не удавалось вникнуть в суть, отвлекали глупые детали. Например, женщина с батоном. Она явно играла роль… Плевать на женщину, она не суть! А голубь с датчиком? А кончик светика? А «Москвич», названный «Победой»? Не то, все не то, не суть! Самое обидное было то, что суть эту Дмитрий Сергеевич знал, но забыл. Точно знал, что знал и что забыл. А неплохо было бы вспомнить. Тогда все встало бы сразу на свои места: и пустынность города, и таблички на предметах из необыкновенного материала, и разметка в кафе, да и само кафе…

Дмитрий Сергеевич явственно ощутил на дне желудка неприятный осадок, смешанный с усталостью. Осадок, смешанный с усталостью. Смешанный. С…

На дверях, мимо которых они с Серебристым проходили, имелись пояснительные бумажки, пришпиленные кнопками. Некоторые из них не могли не привлечь пыткий ум Дмитрия Сергеевича; «Рыбы морские пресноводные», «Обезьяна в свинце», «Алкоголики. Разные стадии», «Осужденные без нарушений», «Осужденные с нарушениями», «Особый случай»…

В некоторые из дверей Дмитрий Сергеевич робко заглядывал.

Серебристый останавливался, осуждающе качал головой и красноречиво смотрел на часы.

В комнате с «Обезьяной в свинце» Дмитрий Сергеевич увидел канат с привязанной к нему покрышкой. Покрышка раскачивалась. Рядом сидела обезьяна в серебристом костюме, таком же, как у Серебристого. Открытой оставалась только морда, которой она ела банан.