Текст книги "Соска"

Автор книги: Олег Журавлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Не в тех руках

– Лет пятнадцать назад – мы с тобой тогда еще не были знакомы – вел я одно престранное дельце. По Заречному району нашего краснознаменного города прокатилась волна загадочных смертей. Об убийствах тогда было говорить еще рано – просто «смертей». Настоящая эпидемия смертей. Почему эпидемия? Потому что, будет хуже, на вирус очень походило. Мне, кстати, дело передали, только когда всплыл подозреваемый. А до этого все так и думали: новый вирус появился. Подожди, не перебивай! Сейчас расскажу какой, у тебя волосы дыбом встанут. Что, горячий? Ну, так подуй, будет хуже.

Ну, так вот. Жертвами становились исключительно девушки. И исключительно миленькие. Молоденькие. Это уже само собой, согласись, немного подозрительно, так ведь? Вирус «со вкусом». Я изучил досье: хорошие девчушки, симпотные такие, «правильные». В разных концах города жили, некоторые даже приезжие были. Друг с другом совершенно незнакомые. Из врагов у них – разве что училка по математике. Что? Да-да, и школьницы были. Но в основном студентки. И одна – взрослая дама, благодаря ей, кстати, и зацепился…

Полежаев отхлебнул чаю, намочив усы.

– Ну а теперь, будет хуже, о самом вирусе. Девушки как будто подцепили какую-то заразу. Нехорошую заразу, Степа.

Полежаев глубоко вдохнул, медленно выпустил воздух. Заговорил грустно, ровно.

– Сначала, Степа, они все покрылись волосами. Жесткими такими, с синим отливом, когда на них свет падал. Везде, на грудках молоденьких, на плечиках, попках, на шейках… Волосы какие-то странные. Вырастали на сантиметр и больше не росли. Толстые с заостренными концами. Как ежик такой, редкий.

Полежаев закрыл глаза и подождал, когда уймется дрожь в голосе.

– Почему вдруг волосы? Врачи не смогли дать объяснение, я – подавно. А еще, Степа, появлялась у них заторможенность странная. Как безразличие к окружающим, да и вообще, к самой жизни. И к себе тоже – неряшливыми стали, нечистоплотными, стыдливость пропала. Как будто осознавать перестали, кто они, где и зачем. Связь с действительностью оборвалась, короче, будет хуже. Вроде они это и не они. Представляешь? Молодые двадцатилетние девчонки! Ужас. Близких не узнают, врачей не понимают. Мы им волосы сбриваем, а они все лезут и лезут. А девчонкам как будто все равно стало. Пахнуть начали нехорошо, резко так… – Полежаев принюхался к воздуху. – Сидеть могли оцепенело целыми днями. В одну точку смотреть. Лишь покачиваются слегка-слегка и сипят едва слышно. Пульс редкий-редкий… Редкий-редкий…. Потом вдруг – бац!

Рассказчик стукнул ладонью по столу так, что Степан внутренне вздрогнул.

– Наступает фаза безумства! Энергия в высшей точке! Бит Бэнг локального масштаба О, тогда они становились опасны, Степан. Словно вся энергия, накопившаяся за часы бездействия, вдруг взрывалась в секунду. Причем случался взрыв неожиданно. Лучиком врач ей в глаз светит, а зрачок вдруг сузился, бац, взрыв! Продолжались приступы минут по пять. Но для нас и этого хватало с избытком. Бедняжки начинали безумствовать, кусаться, царапаться, да не просто так, как милые кошечки, а по-настоящему, насмерть. Крушили все, что под руку попадало. Выли. Силища в них появлялась неимоверная. Двое санитаров, каждый на голову меня выше, совладать не могли! Помню, Анжела там одна была, так она с санитара Димы Тропилина с живого кожу содрала. Потом еле-еле приживили… Короче, такие вот ужасы творились. А ты пей чаек-то, что, невкусный?

Все только об этом вирусе в округе и говорили. В прессу просочилось. Ну и пошло-поехало. Перед клиникой папарацци смену караула устраивали. Люди стали на улицу бояться выходить. Особенно девушки. По домам сидят, а чего бояться нужно – толком не знают. Специалистов понаехало…. Все как положено. Неужели не слышал? Громкое дело было.

– Не слышал, Гена. Давай дальше.

– Странно. Ты какой-то инопланетянин, Степа, честное слово. Сколько тебе лет тогда было? Ладно, не суть, будет хуже. Дело, как ты, наверное, понял, поручили дяде Гене. Я тогда помоложе был, порасторопнее. А что толку? Ну, отработал две версии. По одной – одна из девчонок где-то подхватила эту заразу и заразила других. По второй – они все заразились по отдельности от одного источника.

Выяснил; ни одна из пострадавших из города не отлучалась. Ну, я имею в виду, далеко не отлучалась, в Африку там, будет хуже, или в Азию. Тогда вообще с заграничными поездками не как сейчас было – куда хочешь не поедешь. Дальше ни одна из пострадавших не была замечена в химлаборатории, или на секретном производстве, или вообще в каком-нибудь подозрительном месте, где подобную заразу можно подцепить. Я запрос давал куда надо.

– Тогда ты начал искать общий для всех них… элемент.

– Конечно! Должно же было быть что-то! В одном и том же киоске ликер покупали, или рыбу у одной и той же бабуси на рынке, или прокладки для месячных одной и той же фирмы. Хотя бы на одну и ту же дискотеку ходили – уже кое-что. Или одну и ту же кошку гладили, на одной и той же лавочке в парке сидели, из одного и того же фонтанчика пили… Короче проверил все, что можно проверить. Нашлось несколько «общих элементов», как ты выразился, но не для всех пострадавших сразу. Две девчонки были реально знакомы. Две другие ехали в одном трамвае за два дня до того, как у одной из них полезли волосы. Правда, в разных вагонах. У двух других мамаши работали на одном и том же заводе: одна на конвейере, вторая в бухгалтерии. Две другие носили одинаковые кроличьи шапки. В таком вот ключе.

Кстати, зараза эта – без летального исхода. Большинство же девчоночек погибло, нанеся себе увечья в стадии буйства. Двое покончили с собой, сделав это в момент «ясности». А некоторые так до сих пор по спецлабораториям, как зомби, сидят и в одну точку смотрят. Хочешь, могу отвезти, показать. Не хочешь? Ну, тебе виднее, будет хуже.

Я уже надежду потерял, когда наконец-то появилась зацепочка. Да и не зацепочка даже, а настоящая зацепища. Нашел-таки дядя Гена общий, будет хуже, элемент. Еще подлить? А я, пожалуй… – Полежаев подлил себе чаю, потом долго смотрел то на чашку, то на Степана. – Да. Нашел дядя Гена элемент. Догадайся, какой? Они не ели из одной тарелки, не пили из одного стакана, не посещали… Что?

Полежаев пронзительно уставился в глаза Степана.

– Не может быть! Ты что, уже знаешь?

Майор недовольно нахмурился и сдул пыль с олимпийского мишки.

– Так нечестно, Свердлов. Я даже не дорассказал еще.

– Ну, дорасскажи, – вяло предложил Степан.

Он допил чай и посмотрел на усы Полежаева. В свете солнца из окна они слегка топорщились и светились, как волшебное руно. В окне была видна плохо прокрашенная крыша соседнего здания, с ржавыми антеннами и голубями. В чашке осталось несколько чаинок.

Неужели все эти годы он носит накладные усы?

– Так неинтересно мне стало рассказывать! – неожиданно вспылил собеседник. – Это даже не «нечестно». Это – сюрреалистично. Я же тебе только рассказал про то, что было пятнадцать лет назад. Ты же получил от меня пятьдесят процентов информации! Да какие там пятьдесят – меньше! Это все равно, что я начал фразу: «Рано утром, в теплый солнечный день, Маша пошла к…» А ты сразу: «…к Андрею». Хотя о существовании самой Маши узнал минуту назад.

Полежаев вскочил со своего места и сделал несколько возбужденных шагов, потирая ладони, а потом навис над плечом гостя:

– Как ты это делаешь, а? Это же уму непостижимо! – Он выпрямился и вновь принялся вышагивать. – Как будто все отгадки у тебя уже в голове. Как будто преступления эти ты и придумал. А мы тут как шуты над ними бьемся. Знаешь, сколько у меня людей задействовано? Да и тогда, пятнадцать лет назад, не меньше. И каких людей – умницы, как один! Виртуозы. Ты моих ребят знаешь. Один Путько чего стоит! Причем в их распоряжении что хочешь: фотографии, картотека, отпечатки, Интернет, оперативная связь. Да сами пострадавшие, наконец! И все одно до истины докопаться не могут. А тут этот хрен моржовый, извини за выражение, будет хуже, бац, нога на ногу, еще до середины не дослушал, чай не допил, а уже… – еще подлить, спрашиваю? – уже знает!

Степан слушал, закрыв глаза. Ему настойчиво казалось, что за его спиной бегает возмущенная девчонка-малолетка с не до конца прорезавшимся голосом и изо всех сил старается говорить по-взрослому. Ему подумалось: а вот повернись он сейчас и увидь девчонку на самом деле. Обыкновенную такую девчонку в джинсах с мобильным телефоном и брелком на рюкзаке. Только с усами и привычкой говорить «будет хуже». Будет ли это свидетельством того, что мир такой, каким мы его хотим увидеть? Или того, что у самого Степана приемник барахлит? Или…

– Ну, вот ты и дорасскажи. И покажи фотографии, показания, что там у тебя еще есть? Все доставай. Может быть, я ошибаюсь.

– Конечно, ошибается он! Когда ты последний раз ошибался…

– Ты мне, Сергеевич, расскажи все, не спеша, а я тебе за это и адрес дам.

– Адрес? Его адрес?

– Его.

– Но это же не-воз-мож-но. Вы видели такое? – Полежаев повернулся к полке с макетами черепов, поврежденных разным видом оружия, и всплеснул руками. – Это все равно, что ты не просто добавил: «Маша идет к Андрею», а: «Идет к Андрею делать математику!» Но как? Как ты это делаешь? Степа, сходи к врачу. Я тебя как друг прошу: встань на лечение. Пусть тебя вылечат, и бог с ними, с нераскрывающимися делами. Мы сами как-нибудь…. Это же сугубо ненормально: ты знаешь адрес подозреваемого, о котором услышал пять минут назад!

– Ну, положим…

– Не перебивай! Пусть у тебя большой опыт. Пусть тебе просто везет. Пусть это совпадение я тебе рассказываю про дело, с которым ты до меня познакомился. В это все можно поверить один, ну, максимум два раза!

Полежаев перевел дух и хрустнул плечами.

– Но это – симптонимично! И писать переставай, Степка, хотя бы на время. А то скоро тебя будет вообще не спасти.

– Угу. Будет хуже.

Полежаев схватил стул и сел напротив Степана, положив руки на спинку.

– Действительно, Степа, не было у бедняжек ничего общего, кроме одного: все они рано или поздно были знакомы с неким Громовым. Алексеем Павловичем. Знакомы близко, ну, ты меня понял. Мы покопались, и выяснилось, что как раз после знакомства с этим субчиком болезнь и появлялась. Не сразу, но появлялась. Правда, как выяснилось, общался он и с другими девицами. Но их почему-то не отравил. Ну и как ты сам догадываешься, нам бы его в работу, ан нету! Исчез. Сбежал. Во всероссийский давали, в Интерпол – все бесполезно. Ну а что, страна-то большая! А мир еще больше. Я даже грешным делом подумал, что «эти» его в оборот взяли. Ну, испарился человек, и все тут!

– Правильно подумал, Геннадий Сергеевич. По-моему тоже: взяли.

– Да? – Геннадий Сергеевич выпятил губу. – Ну, когда к «этим» в работу попадаешь… Одним словом, прекратились покушения, закрыли мы дело, а что поделаешь, главный подозреваемый в бегах, а недавно…

– Все началось заново.

– Угу. Может, коньяку рюмашку? У меня есть. Ну, тебе виднее. Тогда еще чашечку?

– Ну, давай.

Полежаев легко встал.

– Пятнадцать лет прошло…. Только на этот раз жертвы – тетки взрослые и все какие-то несолидные… Уборщицы, сторожихи, пьянь одна, все как на подбор, да и по характеристикам какие-то недобрые, с гнильцой и с прошлым.

Полежаев подлил Степану темно-красного чаю. Напиток казался немного загадочным, если долго в него смотреть.

– Одну прав родительских лишили, другая мальца своего подбросила, у третьей на почве нимфомании крыша поехала. Короче, таких особенно и не жалко, однако ж работать надо. Почерк тот же, ясен перец, Громов вернулся. Повзрослел, мишень сменил. Нашел на чердаке старую бутылку со смесью гремучей и давай за старое. Только на этот раз не невинных решил убивать, а, наоборот, дворы от поганых баб чистить… Симптомы те же: оволосение, буйство, беспамятство.

– Молодец, Сергеевич, все правильно. Только главного ты не понял. И знаешь, почему не понял? Тебе не хватает полета фантазии. А в этом деле, действительно, без фантазии не обойтись. Я все жду, что ты это главное назовешь, а ты никак, все вокруг да около. А оно поверх всего лежит, тебе только назвать осталось.

– И что же это?

– Ты мне скажи сначала, Гена, чего ты от меня конкретно хочешь? Виновного ты вроде нашел. Даже мотивчик у тебя теперь имеется: «дворы от поганых баб…» – а что я-то тебе сказать должен?

– Ну, вот как раз того, что «поверх всего лежит», мне и не хватает. Чувствую: всего один фрагмент отсутствует, чтобы картину целиком увидеть. Зато фрагмент этот, будет хуже, в самом центре. И без него как-то непонятно ничего. Почему отравлял? Чем отравлял? Куда исчез? Почему появился? Я от тебя химического состава отравы не прошу. Этим пусть врачи да химики занимаются. Мне принципиально понять хочется. Ну и отыскать Громова, конечно, не мешало бы. А то ведь он и фамилию, и внешность за эти годы поменял. Хотя если ты мне адрес дашь, будет проще, конечно. Э-хе-хех, Степа! Я это «что-то» чувствую… – Полежаев опять повел носом, отчего усы опустились вниз, – да уцепить не могу.

– Угу, не можешь. А оно у тебя в рапортах черным по белому. Только прочитать осталось. Давай-ка мне дело. И фотографии тоже.

Полежаев с готовностью пододвинул к Степану папку с надписью «Дело №». Правда, номера никакого у папки не было. Да и корочки были из плохого серого картона с тесемками из шнурков. Самое то, что надо для «эстетики» полежаевского кабинета.

– Ты все еще на бумаге работаешь?

– Ее пока никто не отменял. Ладно, иди сюда.

Полежаев раскрыл ноутбук Toshiba Satellite, который в его доперестроечном кабинете гармонировал разве что с числом в перекидном календаре на стене.

– Вот оно: электронное досье. Дай только пароль введу…

Он отгородился плечом и принялся тыкать в клавиатуру корявым пальцем. По интонации стало ясно, что усатого распирает от гордости по поводу «электронного» досье, да еще и защищенного хитрым паролем.

Степан подсел к экрану компьютера.

– Пароль «Гена52», что ли?

Полежаев в ужасе замер.

– А ты откуда знаешь?

– Так… Я же инопланетянин. С неадекватными способностями.

– Надо заменить, – обиженно пропищал Полежаев. – Вот, смотри, здесь фотки, а здесь остальное.

И, чтобы не мешать бывшему коллеге, покинул помещение, сославшись на отсутствие сигарет.

Степан раскрыл досье с фотографиями. В нем находились две виртуальные папки, названные усатым лаконично: «До» и «После».

Степан кликнул на папку «До» и просмотрел одну за другой все фотографии.

Жертв оказалось двенадцать. Отсканированная крупнозернистая фотобумага. Под каждой из фотографий имелась фамилия: Наташа Дмитриева, Лена Астафьева, Геля Каташвили… Открытый наивный взгляд «Те» девчонки, из прошлого. Степан ответил им улыбкой, и аж комок в горле поднялся. Пошленькая красная помада, смешные челки. Эпоха «до Интернета». Ни сотового телефона, ни «Фабрики звезд», зато чувства яркие, а порывы искренние.

В папке «После» помещались те же Наташи и Лены, вот только от прежних девчонок у них остались разве что имена.

Покрытые волосами девушки были засняты либо в моменты отупелой прострации, глядящие прямо перед собой, либо в моменты буйства. Ни одного прямого взгляда в объектив, а только схваченные фотографом пустые глаза с черными точечками-зрачками.

В моменты буйства контуры были нечеткими: объективу не удавалось зафиксировать эти сгустки разрушительной энергии.

Одна из фотографий была разделена на две части. В левой была запечатлена по-доброму скромная больничная палата с минимумом мебели и медицинских приспособлений. На уголке кровати в робкой позе сидела девушка с длинными распущенными волосами и смотрела куда-то в пол. Степан проследил за ее взглядом. В том месте, куда он падал, ничего не было, даже ножки от тумбочки. Руки девушка сложила на коленях, ее лицо оказалось в тени. Девушка и девушка. Просто сидит. Просто задумалась о возлюбленном… В правой же части была запечатлена та же самая палата, но только после пятиминутного буйства пациентки. Интерьер подвергся разрушению, как будто в помещение залетел тайфун и его там заперли.

Степан некоторое время оцепенело разглядывал снимки, пока не почувствовал приступ тошноты.

– Да уж, Алеша, постарался ты… – пробормотал он.

Пятнадцать лет спустя. Новые жертвы злоумышленника были сняты цифровым фотоаппаратом и не сильно контрастировали «до» и «после». Степан увеличил несколько фрагментов. Бабы, которые попались убийце на крючок, были и вправду не топ-модели: дерзкий туповатый взгляд, пухлые губы, на которые хотелось повесть кожуру от семечек, когда ее там не было, золотые коронки. Подхваченный вирус обезобразил их еще больше, но по большому счету особой жалости не вызывал. «Скорее наоборот, – подумалось Степану, – лучше звериная дикость, чем тупая человеческая спесь».

Затем Степан пробежался по рапортам и без труда обнаружил то, что искал.

Когда Усач вернулся, то застал его играющим в шахматы на скорость в Yahoo.games. Невидимый соперник, который находился где-нибудь за океаном или ближе, в Екатеринбурге, Рязани или соседнем доме, не только успевал ходить, но и поливать Степана грязью на английском в доступном тут же чате.

– Медленный у тебя Интернет, Сергеевич.

– Да? А я не замечал…

– Ну, еще бы ты заметил, будет хуже.

– Это ты потому что проигрываешь? Плохому танцору…

Закончив очередную партию, Степан убрал доску и ткнул пальцем в экран.

– Ты, Сергеевич, не обратил внимания на главное. Или не захотел обращать из врожденной целомудренности. Читай!

– Погоди-погоди…

Полежаев нацепил очки.

– Читаю. По свидетельству знакомых и близких, Надежда Баскова имела с подозреваемым половые отношения.

– Молодец. – Степан развернул новое окно. – Читай.

– Людмила Варова призналась, что состояла с подозреваемым в интимной связи…

– Плохо читаешь, без интонации. Читай здесь.

– По словам подруги потерпевшей, сокурсницы Татьяны В., Галина Холодная имела с Громовым… Ну и что? Я же тебе сразу сказал: он с девчонками был в близких отношениях. Что с того?

– А вот что. Слушай и не говори, что не слышал. Первых двух Алеша Громов «замочил», сам того не подозревая. Не удивляйся, сейчас сам поймешь. У юноши наступил период полового созревания, он начал спать с женщинами. Презервативы пятнадцать лет назад использовали реже, чем сейчас. Если бы ты, Сергеевич, копнул поглубже в этом направлении да проанализировал бы список всех партнерш нашего пассажира, то выяснилась бы странная закономерность… Полежаев, не вижу на лице понимания.

– А я пока и не понял, – наивно признался майор.

– Мне становится все труднее и труднее с тобой общаться, Гена. То ли я стремительно становлюсь умнее, то ли… наоборот. Короче, те партнерши, с кем Громов спал с презервативом, целы-целехоньки. А остальные… ну ты в курсе. Ты же знаешь, что такое презерватив?

– Догадываюсь. Так неужели…

От понимания глаза Полежаева заблестели, а под усами образовалась глуповатая скобочка-улыбка.

– А что, Степа, такое может быть? Такое бывает? Случается?

– Такое случилось, Гена. Тебе просто не хватило полета фантазии. Этот Алексей Громов – феномен. Аномалия, ошибка природы, называй как хочешь. Его яйца не как у всех, Гена. Они вырабатывают какие-то особые гормоны. Вместо жизни они несут смерть.

– Да уж…

От удивления Полежаев медленно опустился на стул, глядя в какую-то лишь ему видимую точку.

– Да уж да… Ну, дела! А я все-таки хряпну рюмашку, Степа. С твоего позволения. Если хочешь, то еще не поздно присоединиться.

– Я, Гена, в одиннадцать утра коньяк не пью. Особенно такой, как у тебя.

– А чем тебе мой не нравится… – В голосе Полежаева прозвучала обида. – Триста рублей за бутылку, будет хуже.

Он открыл дверку своей «эстетичной» стенки и, загородив происходящее от Степана широкой жилистой спиной, чем-то там позвякал, сделал характерное движение головой, как будто очень быстро посмотрел в небо, крякнул и удовлетворенно закрыл свое хозяйство.

Затем вернулся к Степану, жуя дольку лимона и весело морщась от кислого.

– Слушай дальше, алкоголик при исполнении. Конечно, мальцу и в голову не могло прийти такое. Поэтому я и назвал первые отравления непредумышленными. Заболевших девочек помещали в больницу, они ни с кем не хотели общаться, и особенно с ним. Алеша в голову не брал, думал – совпадения. Молодой еще был, все впервой. Наверное, это женская психология такая: переспать один раз, а потом исчезнуть, навсегда. Затем, в определенный момент, насторожился. Провел свое маленькое расследование и обнаружил, что его партнерши по больницам лежат. Причем не с насморком. Пока до него дошло, в чем дело, «ухлопал» еще несколько. Сколько там всего набежало? Двенадцать? Однако… Молодо-зелено.

Он поначалу решил, что речь идет о венерической болезни. Типа хитрого сифилиса нового поколения. Или генетически измененного триппера. Короче, чего-то необыкновенного и неприятного. Вот только почему не заразился он сам? Со следующей партнершей он вступил в защищенный контакт. И с последующей тоже. Тут-то его и посетила догадка. Как ни крути, а получалось, что он сам им и впрыскивал яд.

Ты, Гена, представь себе молодого мальчишку, с не устаканившейся еще психикой. Возраст такой, что к собственным яйцам очень пристальное внимание. Ты себя в этом возрасте помнишь? Когда просыпаешься с линейкой в руках, чтобы поскорее утреннюю эрекцию измерить. Не вырос ли? И вот такой пацан обнаруживает вдруг, что у него в яйцах какая-то ядовитая штука. Осознает, что он – не такой, как все. Что он – в единственном экземпляре. Как тебе такое? Тут дело даже не столько в угрызениях совести. Ну, заразил несколько девчонок, так не знал же! Молодой здоровый эгоизм. Тут дело именно в том, что: я не такой, как все. Страшное открытие!

– Степа. Ты меня извини, перебиваю. Но откуда ты все это знаешь?

– Какая разница? Захотел наш Леша покончить жизнь самоубийством. Да не смог. Предположение предположением, а до тех пор, пока факт недоказанный, умирать рано. Надо проверить… И решился Громов на последнюю попытку.

– Догадываюсь, на какую.

– Выбрал он самую неприятную дамочку. Одна, кстати, мне там в его гареме очень не понравилась. Жанна, кажется.

– В точку! Жанна Кулейкина как раз и есть последняя жертва маньяка. Это после нее он ушел в долгосрочный отпуск. Аж на пятнадцать лет.

– Ну вот, видишь. Переспал он с этой Жанной. С кондомом. Переспал еще раз, другой, третий. Подождал пару месяцев. Видит: ничего особенного не происходит. Продолжает гражданка с ним встречаться, как ни в чем не бывало.

– А теперь без резинки!

– Так точно. Пришла пора попробовать «без резинки». Напился наш Алеша хорошенько и вставил ей «на чистую». Знал, что на убийство идет, если это так можно назвать. Готовился долго, сомневался, решался, с совестью договаривался. Убедил себя, что необходимо это. Иначе всю оставшуюся жизнь придется сомнениями себя мучить. Ну, что там говорить? Вставил, одним словом.

Жанна, естественно, через неделю уже в больнице лежала. Диагноз все тот же: оволосение, озверение. Уверовал тогда Громов, что не обыкновенный он мужик с дулей в ширинке, а мутант с бактериологическим оружием в промежности. Наградила его природа особым даром, а зачем – не сказала. И имеет он на своей совести ни много ни мало, а целых двенадцать жертв. А тут и весть подоспела, что одна из оволосевших девушек покончила жизнь самоубийством – выбросилась из окна.

Однако в ментуху сдаться или к врачам в подопытные кролики идти так и не решился парень. Да и вешаться передумал. Страшно это. Совесть успокоил как мог: не виноват, не ведал. Так и пришлось ему продолжать жить со страшным секретом в трусах. Без секса, разумеется, зато с ночными кошмарами да поллюциями болезненными. А в это самое время лейтенант Полежаев…

– Я тогда еще младшим был. Но откуда ты все это…

– …А в это самое время младший летёха Полежаев с утра до вечера над этим делом бьется и не возьмет никак в толк, то ли намеренные отравления в подведомственном округе, то ли эпидемия какая нагрянула. А может быть, инопланетяне высадились? Признавайся: думал про инопланетян?

– Да я уже сейчас и не помню…

– Значит, думал. Прославиться всем хочется. К тому же дело действительно больше по части научной фантастики. Ну а потом… Потом Алексей Громов женился. Ну а что? Главное в его случае – кондом не забывать. Тем более возраст, одноклассников шуточки, все такое. Родители на мозги капают. Да вот только жизнь женатая ему не в радость была. Как только супружеские обязанности исполнит, сразу же кошмары начинают мучить. Девушки те являются.

– Ты как будто, Степа, там сам и…

– А еще развилась у него такая мания своеобразная. Кондомомания. Или презервомания, как лучше? Нет, тоже не звучит. Но смысл в том, что по всей квартире наш Алеша презервативы попрятал. Тысячи. Его, кстати, понять можно. Вопрос жизни и смерти. В каждом ящичке, в карманах, за картинами, под подушкой – везде.

– Степан, стоп! Откуда ты это все можешь знать? Роман сочиняешь?

– Предполагаю я, Гена. Откуда мне знать? Ну так вот. А жена все пилит и пилит: давай ребеночка делать, пора ребеночка делать! Представляешь? А у Алеши от одной мысли об этом волосы дыбом встают. Кончилось все тем, что жена Алешина не выдержала мужниной презервозависимости и на хитрость пошла.

– На хитрость? Как это?

– А так. Истыкала презерватив иголкой и поместила на самое видное место. На ночной столик. А другие как бы ненароком попрятала. Позанимались они любовью на совесть, уснули. А утром она ему рассказала. Можешь себе представить, что там началось! Речь-то о любимом человеке. О родном.

– Ну, я не уверен, что если его просто иголкой истыкать… Хотя… Гм.

Полежаев крепко задумался.

– А ты эксперимент поставь, проверь. А Алешу пронесло. Сработала-таки презервативомания. Он другую резинку, без дырок, использовал. Повезло. Их вокруг супружеского ложа как одуванчиков в поле было.

Вот после этого случая он и решился. Почувствовал, если ничего не предпринимать, то с ума сойти не долго. Написал Алеша сам на себя заявление. Покаялся, расписал все в малейших деталях и пошел в ментуху. А там лейтеха какой-нибудь, типа тебя, только без усов. Времени-то уже много прошло, дело, как ты мне сам сказал, закрыли. Лейтеха молодой совсем, про вирус не слышал ничего. Или не додумался сопоставить, слишком бредово звучит.

– Подожди-ка. Я же Громова вычислил почти сразу после последней жертвы. Там и пары месяцев после не прошло! А его уже и тогда след простыл. А ты говоришь, женился… Нестыковочка.

– Гена. Я тебе не роман пересказываю. Ну да, нестыковочка. Ну, может быть, он сразу в ментуху пошел. Может быть, сначала женился, а потом эксперимент с этой Жанной провел. Я же тебе это все в качестве теории… Он и женат-то, может быть, не был, откуда мне знать?

– Был. Я поэтому про половой путь сам и не додумался. Женатый все-таки человек, будет хуже.

– Вернемся к баранам, Гена. Прочитал лейтеха его заяву, пообещал, что разберется. А сам мысленно с хохоту помирает. Ну, ты представляешь: для человека, незнакомого с этим делом, прочитать заявление о женщинах-мутантах и про все остальное.

– Ну, понять его можно…

– Да, можно. Однако заявление есть заявление, подшивается. А жена этого лейтехи ходила в любовницах хмурого такого полковника из «этих», как ты выражаешься, войск. Пусть Кроль у него будет фамилия. Он, кстати, умер от инфаркта в прошлом году.

– Ну, это уже ты внаглую сочиняешь, Степа. Может, и правда твои рассказы чего-нибудь стоят? Король какой-то, инфаркт. Гладко стелешь, детально!

– Может, и стоят. Может, и стелю. Только ты слушай, не перебивай. Лейтеха рассказал про забавное заявление жене, жена – любовнику, а тот в полу-шутку заинтересовался. Таким вот странным образом и попал Алеша к «этим» в работу. Полковник вызвал его к себе, взял на понт, понял, что парень не шутит. Ну, и обработал профессионально. Не яд Алешины железы вырабатывают, а новое слово в отечественной медицине. Надо скорее сдавать анализы, обследоваться, «получше узнать свой организм». Поделиться «даром» с отечественной наукой. Зарабатывать на этом начать, в конце концов. Чем черт не шутит! Алеша согласился. А как же иначе? Во-первых, понял, что есть у полковника аргументы, чтобы его убедить. Двенадцать почти мокрых дел на совести. Сам покаялся, а в тюрьму не хочется, страшно. Ну, а во-вторых и в-главных, интересно: что за процессы в самом интимном месте происходят?

– Ты, Степа, не писатель. Ты поэт.

– Ага. Сказочник. Баснописец. Ты слушаешь или нет? Выяснилось, что и вправду необычные у молодого человека тестикулы. Загадочные. Удивительные гормоны вырабатывают, уникальные. А любой яд, как известно, пользу может приносить. Чем более редкий яд, тем более тяжелые болезни вылечивает. Так вот, врач, который Алешу обследовал, старый и верный приятель Кроля, предположил, что в яичках у пациента не что иное, как лекарство от СПИДа. А СПИД тогда был очень популярной темой. Конечно, требовалась лаборатория, многие месяцы экспериментов и, главное, много материала.

Кроль решил время не тратить, а продать Алешу за границу. Времена такие были. Люди в жизнь здесь не верили, а заграницу боготворили, ну, ты помнишь.

– Степа, я заслушиваюсь. Просто за-слу-ши-ваюсь! Выпьешь все-таки коньячку, чтобы горло промочить?

– Отстань, Сергеевич! Слушай дальше. Сказано – сделано. Продал. Вот и пропал твой подозреваемый.

«Там» его начали изучать по полной программе. И вскоре выяснилось: если Алешиного семени побольше получить, то можно всерьез заняться разработкой препарата от СПИДа. Представляешь? Что-то там у нашего соотечественника такое уникальное организм вырабатывал.

Предоставили Громову дом и зарплату приличную. Живи и радуйся. Не знаю уж, кем там он у них числился в штате. Ну, уж точно не дегустатором вин. Наверное, просто «кадр». Ну, или донор. Вокруг его интимных атрибутов целая лаборатория закрутилась, многим они работу дали. Не один десяток человек на его мужское достоинство молился да супруге по вечерам рассказывал. Думали даже вывесить фото этой штуки на самом видном месте – основатель, почетный член. Да неприлично как-то.

Прошло несколько лет. Хотя лаборатория и секретная была, а утечка информации произошла. Алешиным случаем иностранные спецслужбы заинтересовались. Потом еще кто-то. И еще. Началась на Громова настоящая охота. А охотницы все дамы, что логично. Он бежал, долго скрывался от всех подряд. Жил в подполье. Израильской разведке он все-таки попался. Две профессионалки измывались над беднягой трое суток. Грамм пятьдесят изъяли. Работали, не жалея ни рук, ни ртов, тем более что ядовитое семя активировалось только в особой «женской» среде. Попадание в ротовую полость опасности не представляло.