Текст книги "Про тех, кто в пути"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

2.

День был преотвратный. Бессолнечный, но в то же время жаркий, душный. Походишь полчаса – и в ушах начинала мерно стучать густая кровь. Я думал, что только у меня, но, пару раз встретив остальных поисковиков, понял, что и им не лучше. Казалось, что Любичи варятся в котле, прихлопнутые сверху серой крышкой.

Мы сперва хотели искать попарно, но потом разделились поодиночке, решив, что так будет быстрее, а в случае чего и вдвоём не отобьёшься. Но никакого «случая» не наблюдалось пока.

Мне пару раз казалось, что вот-вот, вот сейчас!.. Но – как будто рыбка срывалась с крючка. Я почти физически ощущал этот момент, не успевал «подсечь». Самое главное, никто из нас не знал, какие всё-таки условия нужны для того, чтобы добраться до Торговца.

Одиночество? Особый психический настрой? Температура, влажность, давление? Лично я просто-напросто шёл, куда глаза глядят, стараясь забираться в максимально заброшенные места поближе к аэродрому.

По-моему, и остальные действовали так же. По крайней мере, за четыре часа скитаний я встречал всех их не по одному разу. Мы расходились, как будто не узнавали друг друга. Наверное, это было смешно...

К полудню я замотался до такой степени, что, увидев на лавочке у ограды очередного заброшенного дома Лидку, просто подсел к ней. Лидка ела мороженое и молча передала мне оставшуюся половину стаканчика. Сказала:

– Рискуем ничего не найти.

Конечно, мне надо было поддержать её, но я до такой степени был раздражён жарой, что почти огрызнулся:

– Да конечно не найдём, что и... – и почти подавился мороженым.

Честное слово, там только что ничего не было. Старинная арка, уводившая вглубь двора и заросшая бурьяном. И вдруг я увидел дверь, украшенную стеклянным многоцветьем витража. И вывеску над ней.

На чёрном ромбе с алым кантом алели звезда, молния и надпись:

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН

«АНТИМИР»

Кстати: так себе ощущение. Только что ничего не было – и вдруг есть. Паршивое ощущение, честное слово; начинаешь сомневаться в собственном рассудке. Я толкнул Лидку, но она уже и сама смотрела в ту сторону. Не сговариваясь, мы вскочили и кинулись к двери...

...Колокольчики отзвонили свою несложную мелодию. Запыхаввшись, словно бежали мы не двадцать метров через улицу, а марафон, мы стояли на пороге магазина. На этот раз таинственный хозяин стоял прямо посреди комнаты. Он улыбался:

– Дважды подарков я не делаю, – сообщил он. – Хороший альбом?

– Отличный, – я сошёл по выбитым ступеням. Лидка следовала за мной. – Нам нужно попасть в лето сорок второго. В Любичи. Вы можете помочь?

Он шевельнул бровями, как при первой нашей встрече. И уже без улыбки сказал:

– Время-пространство – не трасса для игры в охоту на лис. Если вы не собираетесь делать покупки, то...

И тут я увидел в руке у Лидки пистолет. Это был маленький «вальтер» – не тот, какой обычно показывают в кино, а другой, меньше калибром и легче, их часто носили лётчики.

Герр Киршхофф говорил, что у его отца был похожий, но не «вальтер», а «маузер» – тоже небольшой, не как привычные длинноствольные... о чём я вообще?! Лицо Лидки было каменным, только в прорезях этой маски горел огонь:

– Послушайте, вы, – сказала она. – У меня погиб отец. Погибли ещё сотни людей. Если вы удобно устроились в этом логове, это не значит, что вы можете на всех плевать. Если вы не согласитесь нам помочь, я вас застрелю. Можете быть уверены, что я так сделаю.

Торговец с интересом склонил голову. И спросил – почти соболезнующее:

– И ты думаешь, девочка, что до тебя никто не пытался добиться от меня услуг таким образом? Наивно. Извиняет тебя только возраст. А говорю я с вами лишь потому, что это нелегко – найти меня второй раз, если я не звал посетителя заходить.

И он посмотрел на меня. Как-то так посмотрел... В общем, я положил руку на запястье Лидки и сказал:

– Убери... – а потом обернулся к Торговцу.

Я был уверен – хоть убейте! – что при желании он легко может вышвырнуть нас обоих отсюда. Вместе с нашими угрозами и оружием. И для этого ему и с места двигаться не придётся. Но раз до сих пор не вышвырнул – значит, оставалась какая-то надежда его убедить помочь.

– Вы хотите платы? – спросил я. – Мы заплатим. Сколько нужно?

– Восемьсот миллионов долларов, – серьёзно сказал он.

Скажи он «миллиард» – и я понял бы, что это шутка. Сразу. Но такая некруглая цифра заставила меня пошатнуться. Торговец даже без намёка на улыбку сказал:

– Мне не нужны деньги. И я не туристическое бюро. И не комитет помощи.

– Тогда почему вы нас не выгоните? – вдруг спросила убравшая оружие Лидка.

Торговец с лёгким недоумением на неё посмотрел, словно это было загадкой для него самого. Пожал плечами под своим тряпьём. И сказал задумчиво:

– Не знаю... Может быть, мне просто любопытно. Приходят два человечка и, сами не зная, с чем связались, решительно требуют помочь. Я не устаю вам удивляться, люди.

– Вы не человек? – спросила Лидка.

Торговец снова повёл плечами:

– Ты можешь считать, как тебе удобнее.

– Подождите, – сказал я. – Постойте. Вы говорили, что вам любопытно. А разве вам не любопытно будет, кто победит? Помогите нам. И удовлетворите своё любопытство. Иначе ведь ничего не будет. Всё заранее просчитано. Мы погибнем. Аэродром будет расползаться. Вы же уже видели такое. А тут – новая ставка.

– Ты игрок? – спросил он.

И я ответил – сам не знаю, почему:

– Я солдат.

– Значит, ты игрок, – он вдруг улыбнулся. Не очень хорошей улыбкой, я вам скажу. – Но ты прав. Я помогу. Хотя бы ради того, чтобы посмотреть, сколько вы продержитесь. Вот.

И я понял, что мой левый нагрудный карман потяжелел. Лидка с любопытством вытянула шею. Я достал из кармана бляшку. Восьмиугольную, из серого металла. На ней белой эмалью был выложен четырёхконечный острый крест.

– Бери, – с пренебрежительно-щедрым жестом сказал Торговец. – Она поможет тебе попасть... да куда захочешь. Это легко. Только учти, – и он опять улыбнулся, нехорошо улыбнулся, – она выполнит любое твоё желание. Настоящее желание. Так что, не удивляйся.

Теперь уже я позволил себе усмехнуться – держа эту штучку на ладони и глядя Торговцу прямо в глаза. Знаем. Читали эту чушь. Вслух желаешь одного, думаешь о другом, на самом деле хочешь третьего... Психологическая заумь. Моё желание просто и ясно.

– Ну-ну, – Торговец явно понял мою усмешку. – Я вижу, что ты дума-ешь, мальчик. «Я сильный, я хорошо знаю себя, у меня всё получится!» Давай. Действуй. Едва ли я увижу тебя ещё раз. Едва ли тебя вообще хоть кто-то увидит после того, как ты уйдёшь.

– Не вам судить, – для самого себя неожиданно резко ответил я. – Если вы не человек – то не вам.

Торговец пренебрежительно отмахнулся. А следующее, что я понял – отправляться придётся мне. Именно мне. И только мне.

– А ты, как думал? – ласково ответил Торговец на мои мысли...

...Мы с Лидкой сидели на лавочке. У меня в руке была бляшка, перепачканная растаявшим мороженым.

3.

Дед и герр Киршхофф попали в больницу одновременно. Никто толком не знал, что случилось. Они, наверное, вообще погибли бы, если бы не Колька.

Это – что бы там ни было – произошло примерно в то время, когда мы с Лидкой гостили у Торговца. Колян пробегал примерно теми самыми местами, где я в первый раз обнаружил магазин Торговца. И увидел около кустов в самом её конце – почти там, где начиналась зона аэродрома – два человеческих тела.

Как я понимаю, большинство жителей этого города прошли бы мимо, ускорив шаг. Но Колян, хоть и с опаской, побежал туда и обнаружил наших стариков. Они лежали без сознания.

Оставить их Колян не мог, уйти – тоже, что делать – не знал, поэтому начал пронзительно орать. И снова счастье – на его крики отозвался Петька. Примчался с какой-то дубиной и ножом – спасать... Пока тот дежурил возле стариков, Колька пулей понёсся в больницу...

... – Ничего не могу сказать, – покачал головой пожилой врач. – Они оба в коме, причины которой непонятны... – он потёр нос и спросил: – Ты говоришь, один из них немецкий турист, а второй – Герой Советского Союза? У него есть родственники?

– Да я, я родственник!!! – заорал я. – Внук!

– Внук? – врач смерил меня взглядом. – Ты отдыхаешь тут, что ли? – я кивнул, а он прошептал что-то вроде: «Совсем люди с ума посходили...», а вслух сказал: – Вот что, мальчик. Дай телеграмму родителям и быстро уезжай. Помочь тут ничем нельзя... вернее, мы сделаем всё возможное, но от тебя это не зависит, и нечего тебе тут торчать...

– Да... ага, ладно... – я потихоньку пятился, и это было глупо. Врач посмотрел на меня, как-то грустно улыбнулся и повысил голос:

– Держите его!

Краем глаза я увидел, что сзади подходят два охранника – крепкие мужички. Очевидно, врач и в самом деле желал мне добра. Скорее всего, хотел, чтобы они проводили меня домой, а оттуда – на остановку. Но это менее всего входило в мои планы.

– Извините, – сказал я.

И с разбегу выскочил в открытое окно.

Как и во многих таких вот городках, больница в Любичах располагалась в старинном здании, и первый этаж был фактически вторым. Я не знал, куда прыгаю, но приземлился удачно.

Прыжком взял невысокий заборчик, успел увидеть, как следом за мной шарахнулись ждавшие в тени скверика ребята и полетел по улице, хотя за мной вроде бы никто не гнался...

... – Не бывает так, чтобы сразу у обоих какая-то кома, – Лидка, сидя на корточках, рылась в чём-то вроде маленького подвальчика.

Мальчишки стояли возле забранных решётками окон, держа в руках оружие. У Тона и Кольки это были самострелы, у Петьки – обрез и пистолет ТТ.

– Это всё аэродром. Первый ход за ним...

Я кивнул. Кто бы сомневался, что это аэродром. Мы и сами сейчас находились на аэродроме.

Ребята догнали меня аж возле речки. Коротко посовещавшись, мы все вместе решили, что мне домой к деду сейчас идти не стоит. И уж, тем более, не надо давать никуда телеграмму. Колька отправился за моими вещами с Петькой, а мы втроём пошли на то место, где жарили шашлык.

Место было завалено ровным слоем дохлых мышей-полёвок. Впечатление такое, что они сюда приходили и тут кончали самоубийством. Зрелище было не столько отвратительное, сколько тягостное. Я думал, у Лидки будет истерика, но она только скривилась и сказала:

– Блинннн... – так, словно у неё болел зуб.

Мы так и стояли около этого мышиного кладбища, стараясь на него не глядеть, прислушивались и довели себя ожиданием неприятностей до того, что едва не набросились на появившихся ребят. Петька присвистнул, а Колька вдруг побледнел, уронил мой рюкзак и сказал:

– Вот так вот... когда перед тем, как на нас тогда... мы тоже нашли, только там было много-много-много воробьёв...

– Беги домой, – неожиданно ласково сказал Петька, беря его за плечо. – Бабуле и деду скажешь... – но Колька замотал головой и стиснул кулаки. Подышал и сказал:

– Пошли скорей лучше. Сейчас ещё можно пройти. А без меня вы заблудитесь... пропадёте.

И мы пошли... Но теперь аэродром был не тот, что раньше, когда я тут блуждал. Тогда была просто тревога. Теперь... Ну, я не знаю, как объяснить. Мы словно бы проталкивались через какую-то бесконечную кишку – она сокращалась злобными судорогами, стараясь раздавить нас или вытолкнуть прочь.

У меня нет лучшего объяснения своим ощущениям. Я даже плохо помню, где мы шли и что было по сторонам. Что-то такое, на что смотреть не стоило. Колька вёл нас – я вспомнил, что говорила Лидка: он умеет находить тут тропки. Иногда оборачивался, я отчётливо видел его лицо – белое, всё в поту.

А потом он упал – так падают, когда долго давят на дверь изо всех сил и она вдруг распахивается. Петька бросился, поднял его. А я увидел, что мы стоим на краю зелёного пятачка, посреди которого замер металлический сарай под шиферной крышей.

Над приоткрытой дверью входа косо висела доска с остатками надписи: …ком... ...чистки

– Нам сюда, – сказала Лидка.

И пошла первой. Петька занёс Коляна. Мы с Тоном вошли последними, оглянувшись внимательно. Над сухим бурьяном неподвижно стояли пары багряных, цвета спёкшейся крови столбов. Столбы были живые, я это видел.

Солнца на небе не было. Серый полусвет лился отовсюду. Справа на горизонте поднимались маслянистые чёрные скалы, вокруг них что-то такое летало – что-то очень неприятное, скверное даже на вид. Тон запер дверь на засов.

Кольку тошнило. Лидка гладила его по спине, вытирала губы и просила потерпеть. Петька сидел рядом на корточках. Я отвёл глаза.

Ангар был большим и довольно ухоженным. Тут стояли даже столы и шкафы, даже большой сейф, тоже, как шкаф. На половине высоты шла галерея, к ней вела металлическая лесенка.

– Мы отсюда не выйдем просто так, – сказал Тон, снимая из-за спины гитару. Петька пружинисто встал:

– Будем драться здесь, пока... – он посмотрел на меня: – Ты можешь отсюда уйти?

Я пожал плечами. Что я вообще знал? Может, Торговец вообще пошутил так – и это обычная бляшка?

– Ему надо переодеться, – Лидка помогла Кольке устроиться на диванчике в углу. – И вообще.

Ну, вот так и получилось, что в своём снаряжении я участия не принимал. Просто делал то, что говорили – переоделся в камуфляж, кроссовки.

Нацепил пояс с большой фляжкой и сумкой, в которой были какие-то консервы. Даже свою финку на пояс повесил не сам. Я только идиотски думал: а дальше-то что, я же не знаю, как!

– Держи, – Петька протянул мне две замшевых потёртых кобуры. Там оказались «вальтеры» – настоящие, в смысле – как в кино. – Умеешь пользоваться? – я кивнул. – Там только по одной обойме. Зато пули специальные.

Я опять кивнул, поудобней нацепил эти кобуры на пояс. И остался стоять – честное слово, как идиот. Остальные глазели на меня и ждали, только Тон напевал:

Я

Весь

Скрученный нерв,

Глотка,

Бикфордов шнур,

Который рвётся от натиска сфер —

Тех, что я развернул!

Я поэт заходящего дня,

Слишком многого не люблю!

Если ты, Судьба, оскорбишь меня —

Я просто тебя убью!

– Ребята... – решился я. – Я не знаю, как...

И всё исчезло.

4.

Я стоял посреди степи. Ну, вообще-то это мягко сказано. У меня закружилась голова, когда я посмотрел туда-сюда. Ни единой возвышенности! Вообще ничего не разнообразило ландшафт, насколько глаз хватало.

На все триста шестьдесят градусов компасного круга не было ничего, кроме совершенно ровной поверхности, на которой волнами (а ветра не было) колыхался ковыль.

Высокий – по пояс мне – но редкий и сухой, серо-жёлтый. От него пахло тонкой пылью. При каждом движении она повисала в воздухе облачком.

И надо всем этим раскинулось такое же однообразное и бесконечное белое небо, украшенное расплывчатым и раскалённым пятном солнца где-то в углу.

В каком углу – я не мог понять, потому что стрелка компаса отправилась в весёлое путешествие по кругу – неспешно и с чувством собственного достоинства, наплевав на север, юг и прочие предрассудки.

Впрочем, несмотря на это, окружающее не напоминало логово нечисти. Хотя жарко тут было – как в пекле, если предположить, что все те твари обитают именно там.

Я посвистел – низачем, просто так. Глянул ещё и на часы – просто чтобы порадоваться. Было чему – секундная не шла, минутная шла со скоростью секундной, часовая – чуть медленней, но наоборот, ка-лендарь показывал 31 февраля.

Я посмотрел на него подольше в надежде, что он покажет ещё что-нибудь интересное, но календарь и это вполне устраивало.

– Ну что ж, – сказал я в степь, – знал, на что шёл. И зашагал вперёд, если так можно сказать.

Ковыль не мешал идти, но пыль с него скоро осела на одежде и на теле плотным слоем, который вместе с потом быстро превращался в грязь. Солнце пекло, как я теперь понял, совершенно не по-человечески, со страшной силой – мне казалось, что я ощущаю солнечные лучи, и я всерьёз забеспокоился о радиации.

В принципе, конечно, солнце-то везде должно быть одно... но что если тут разрушен озоновый слой? Хотя – как ни старайся, не спрячешься же, значит – надо просто шагать и поменьше думать о неприятностях. Их и так хватает.

У меня не получалось понять, сколько времени я иду, хотя я обычно время чувствую неплохо. Солнце перемещалось по небу – судя по его движению, я шагал уже часа три. Вокруг ничего не менялось и я не устал, только испёкся. Я бы разделся, но это значило сгореть, и серьёзно.

А вот кроссовки я снял, затолкал в них носки и привязал всё это за шнурки к поясу – ни ржавых консервных банок, ни битых бутылок тут не было, поэтому босиком шагать оказалось удобно и хоть немного попрохладнее.

Пейзаж не менялся. Даже ковыль мне примять не удавалось – пару раз оглянувшись, я увидел, что сзади точно такая же невысокая стена, и всё. Хотелось пить, я пару раз примеривался к фляжке, но запрещал себе её трогать. Мне вдруг подумалось: а что, если до воды километров двести?

И вот тогда мне стало страшно. Не до икоты или судорог – но зато этот страх оказался неотвязным и постепенно занял все мои мысли. Двести, триста? Или больше километров? Я повернул вправо – зачем, сам не знаю, я и так подлаживал шаг под отсутствие ориентиров, а тут вдруг показалось, что иду по кругу.

Ерунда, конечно... Но в степи не было ни насекомых, ни птиц, ни ящериц – ни-ко-го. Это тоже наводило на печальные мысли.

– Да ты не струсил ли, Евгений? – вслух спросил я. Немного помогло. А через секунду мне послышался... звук идущего поезда.

Я завертел головой. Ковыль ковылём, но не мог же он – даже будь он ещё выше – спрятать состав?! А между тем, поезд совершенно отчётливо просвистел где-то совсем рядом – жаркий, стучащий по стыкам рельсов, посвистывающий воздухом... вот только ковыль не шелохнулся, и воздушной волны я не ощутил.

Я достал пистолеты. Ну их к чёрту с такими шутками, знаем мы эту фигниссию. Дальше я шагал, взведя оба «вальтера» и держа их в руках. От волнения даже пить расхотелось, хотя во рту пересохло ещё больше.

Попробовал считать шаги – и сбился на полусотне. Начал снова – и опять сбился. Начать в третий раз я не успел – ковыль отступил, и я увидел железную дорогу.

Это была одна-единственная ветка. Рельсы, бетонные шпалы, подсыпка. Пять шагов с этой стороны, пять шагов с той – ковыля нет, дальше – опять серо-жёлтая стена.

Я наступил на шпалу – она была горячая – и встал посредине. Посмотрел влево-вправо. Дорога таяла в горячем колебании воздуха. Солнце сползло к горизонту как раз в одном из концов этой щели.

Странно, оно должно было в принципе сесть у меня за спиной, если только я шёл относительно прямо... Ладно, скоро начнёт темнеть.

Я поправил свою амуницию и пошёл в закат – по обсыпке с правой стороны, благо, камни не были острыми...

...Солнце садилось и никак не могло сесть. Ну, правда, это напоминало обычный летний закат – бесконечный. Вообще-то я должен был устать, но особой усталости не чувствовал и прислушивался тщательно – не идёт ли снова поезд. Поезд не шёл.

Прохладней сверху стало, но земля начала щедро отдавать жар в воздух, и мне начало казаться, что я иду по пояс в тёплой воде. Ноги гудели – не устало, а просто гудели, и я решил, что так и так пора устраиваться.

И вот именно когда я это решил – впереди появился огонь костра.

Что костра – стопроцентно, только у живого огня может быть такой свет. Я остановился и облизнул губы. Неясно было, сколько до него, до этого огонька. Ещё менее ясно – кто там около него сидит. Приятно, что тут есть другие люди, конечно... если это люди. Да и люди бывают разные.

Я прикинул в руках пистолеты. Подумал пару секунд. И пошёл на огонь.

Конечно, он оказался далеко. Так всегда бывает с огнём в темноте – а уже здорово стемнело. Долго я шёл... а может – и нет, не знаю, пока не увидел платформу.

Это была самая обычная платформа – несколько железобетонных плит, положенные на стояки, с лестницами по обеим торцам. За платформой прямо в ковыле стояли остатки какого-то дома – очевидно, его фрагменты и служили топливом. Костёр горел прямо на бетоне, а у огня, подстроив под спину солидное бревно, сидел по-турецки мальчишка моих лет.

Он был босой – пыльные берцы сушились в сторонке, широко расшнурованные. Джинсовую куртку парень подстелил под себя, майка лежала на плечах внаброс, белёсые джинсы – закатаны до колен.

И он смотрел на меня, держа правую руку на перекинутом через бревно ремне. А на ремне я сразу увидел чехол ножа – и расстёгнутую кобуру револьвера.

Мальчишка держал его за рукоятку. В русых волосах золотились искры, а выражения лица и его черт точно я не мог понять. Но зубы поблёскивали. Улыбается? Или скалится? Я остановился на грани света и темноты, напружинившись для прыжка в сторону, и сказал:

– Можем начать палить друг в друга. У меня два пистолета. Но надо ли? Не в комп гоняем.

– Я не стреляю в людей, – отозвался он. – Ты русский? – но руку не убирал.

– Русский, – я решился. Держа пистолеты опущенными, вспрыгнул на платформу и подошёл ближе.

Мальчишка и правда улыбался, не сводя с меня глаз. Чувствуя себя довольно глупо, я покрутил пистолетами и, убрав их в кобуры, увидел, как он отпустил рукоять револьвера. Глядя на меня снизу вверх, сказал:

– Это может и не помочь. Не здесь, а вообще... – и покрутил рукой.

– Смотря какие пули, – я присел на бревно и ощутил кайф, только теперь поняв, что устал-таки. – Не пойму, что это за место?

– Место, – неопределённо сказал мальчишка. Он был чем-то похож на меня – немного внешностью, но ещё больше – чем-то другим. И я неожиданно понял, чем.

Мудрёный пример, но вот. Представьте себе вестерн. Кино. Встретились где-нибудь в салуне двое «хороших» ковбоев. Они друг друга не знают вообще, и говорить им в общем-то не о чем. У каждого своё важное дело. Но каким-то чувством, подсознанием, что ли, они понимают: это настоящий парень.

И ещё не зная друг друга – начинают уважать. Через час-другой они разъедутся в стороны и больше никогда не увидятся. А пока, перебросившись парой слов, с чувством собственного достоинства ставят друг другу выпивку и сидят, многозначительно молчат под какой-нибудь рэгтайм на пианино.

Загнул, да? Но я именно так себя и ощущал. И, кажется, этот парень – тоже. Во всяком случае, он спросил:

– Есть хочешь?

– Пить, – вспомнил я и отстегнул флягу с пояса. Задумчиво посмотрел на неё. Парень засмеялся:

– Пей, тут есть настоящая вода... Вон там, за развалинами – родник.

Я благодарно кивнул и начал глотать тепловатую воду, пока не опустошил фляжку. Отдышавшись, я спросил:

– Тебя как зовут?

– В смысле – как меня зовут или как моё имя? – уточнил он.

Я хмыкнул:

– Ладно. Знаем мы эти фокусы... Я не колдун и не чародей.

– А ты в них веришь? – мальчишка начал раскладывать на бревне сухари, банку консервов, ещё что-то. Я тоже полез за припасами, потом признался:

– Раньше не верил. Теперь верю.

– Олег, – он протянул загорелую, исцарапанную руку.

– Женька, – я пожал её. – Ты тоже из России? Или... откуда?

– Из России... – протянул он, доставая раскладной нож – большой, тяжёлый. – У вас кто президент?

– Путин, – удивился я.

– А Великая Отечественная была?

– Была... Я из Александровска.

– А я из Марфинки, это деревня такая в Фирсановском районе на Тамбовщине...

– А, Фирсанов я знаю, там авиагражданка, – вспомнил я и поморщился: вот чёрт, ну и каникулы с отдыхом от воспоминаний – куда не ткни, везде авиация...

– Точно, – он взял у меня банку с паштетом, внимательно осмотрел. – Да, мы, похоже, из одной России... Ты ни разу не был в таких местах?

– Нет, – я вогнал свою финку в протянутую им банку каши – гречки с говядиной. – Есть одни люди... в общем, им надо помочь. Они из города Любичи. Ну, я и вызвался.

– Слышал что-то... или читал... – он нахмурился. – Где-то на белорусской границе.

– Угу, – я поднялся. – Схожу за водой. Твою залить?

– Пошли вместе, – он тоже встал, взял свою фляжку – большую, защитного цвета. – Тут вообще безопасно, но... – и пожал плечами.

За развалинами в самом деле бил из какого-то валуна – прямо из камня! – родник, довольно толстая струя воды крутой дугой вонзалась в яму, вырытую в земле. Вода оказалась ледяная, до боли во лбу. Олег предупредил:

– Это последний родник в этих местах... хотя – смотря, куда ты идёшь.

– Кто его знает? – я поднял голову – высоко в небе плыли огоньки. – Это самолёт?!

– Где? – Олег тоже задрал голову. – А, да. Да ты не удивляйся, тут всякое можно увидеть... Утром проснёмся, например, а тут не степь, а лес. Место такое, я ж говорил.

Мы пошли обратно, покачивая фляжками и косясь друг на друга. Я спросил:

– А ты тут что делаешь?

– Примерно то же, что и ты, – отозвался Олег. – Сейчас поедим, расскажем друг другу свои истории? Это вообще-то принято, если вот так... встречаются.

– А что, тут и ещё кто-то есть? – уточнил я.

– Есть, а как же, – и Олег в третий раз повторил: – Место такое... Только ты про это не спрашивай, я сам не очень понимаю. Знаю, как на кнопки давить, вот и всё.

– На какие кнопки? – удивился я. Олег засмеялся:

– Ну, как на пульте... Давишь, а что там внутри происходит – кто его знает...

Мы ещё наломали досок, подкинули в костёр, уселись возле него и довольно долго молча ели, не разбирая, где чьё. Потом я взглядом попросил посмотреть револьвер, Олег кивнул.

Это оказался массивный «гном», какими часто пользуются фермеры на хуторах. Пока я вертел в руках оружие, Олег откинулся на бревно, вытянул ноги и заговорил:

– В общем, мы с моей девчонкой были на экскурсии в Тамбове1616
  О том, кто такой Олег и о его приключениях читайте в повестях «Если в лесу сидеть тихо-тихо или Секрет двойного дуба» и «Прямо до самого утра или Секрет неприметного тупичка».


[Закрыть]...

... – Ну и ну, – я вздохнул и покачал головой.

Стемнело окончательно, над степью выкатилась огромная, со странной синевой, луна, ковыль переливался серебром. Я боялся, что похолодает, но было по-прежнему жарко. Олег лежал с закрытыми глазами, я подумал, что он засыпает, и спросил:

– А меня слушать будешь?

– Конечно, – он сел, влез в майку, обхватил руками колени и не двигался, пока я не закончил рассказ. – Мда, – оценил он. – Про такое я и не слышал... Спятить можно... – и вдруг хлопнул по бетону: – Эх, если честно – бросил бы я всё и пошёл с тобой! Просто ради интереса! Но... – и он развёл руками.

– Да ладно, – поспешил я, – у каждого своя дорога... Мне бы только знать – куда по ней идти и как не заблудиться.

– Не заблудишься, – заверил Олег с улыбкой. – Вот что. Утром возьмёшь обе фляги – и мою, в смысле. Я-то скоро приду туда, где воды достаточно. А вот ты, похоже, попадёшь в сушь. Так что, экономь.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я. – Мне тоже жаль, что ты не можешь со мной пойти... или я с тобой. Может, как-нибудь встретимся там – ну, в нашем мире?

– А, всё может быть, – беззаботно согласился Олег. – Давай-ка спать. Подстели себе куртку, да вон ковыля побольше надёргай, а так тут холодно не бывает.

– Всё-таки странно, – сказал я, спрыгивая с платформы. – Честное слово, даже подумать сложно, что где-то люди живут и ничего обо всём этом и не знают. Даже учёные не знают!

– Или делают вид, что не знают, – подал Олег голос сверху. – В приниципе, пути сюда очень лёгкие. Но тут всё намешано – пространства, времена... Вот тебе нужно другое время, а мне – другое пространство. И в то же время – у вас угроза из другого пространства, а у меня – из другого времени, пожалуй...

Слушал «Наутилус»? «Утро Полины продолжается сто миллиардов лет...» Мне иногда кажется знаешь что? Что многие певцы, писатели, художники здесь бывают. А чтобы их сумасшедшими не сочли – выдают это за фантастику...

Я притащил охапку жёсткого, пахнущего всё той же пылью ковыля. Разбросал его покучнее, постелил куртку, почти упал сверху и спросил:

– А какая это песня? Я не слышал...

– А вот слушай... – Олег провёл рукой по воздуху – и я вдруг услышал – не очень громко, но отчётливо!!! – как поёт Бутусов:

Я знаю тех, кто дождётся, и тех, кто, не дождавшись, умрёт...

Но и с теми и с другими одинаково скучно идти.

Я люблю тебя за то, что твоё ожидание ждёт

Того, что никогда не сможет произойти...

Пальцы Полины – словно свечи в канделябрах ночей.

Слёзы Полины превратились в бесконечный ручей.

В комнате Полины на пороге нерешительно мнётся свет.

Утро Полины продолжается сто миллиардов лет...

...Когда я проснулся утром – Олега не было. Около меня стояла фляжка, придавившая записку:

Женька, пей воду экономно. Осторожней с немцами, когда дойдёшь. Если у нас всё получится – Тамбовская обл., Фирсановский р-н, с. Марофинка, а там найдёшь.

УДАЧИ!

– Ага, – сказал я, как будто он мог меня слышать. И, осмотревшись, понял, что степь и железная дорога исчезли, да и платформы больше нет. Я лежал на плоском камне, а вокруг поблёскивала от соли пот-рескавшаяся поверхность пустыни. Но на этот раз далеко-далеко впереди виднелась голубоватая гряда гор.

Я обулся, привёл себя в порядок, сделал пару глотков из своей фляжки и, соскочив на твёрдую поверхность пустыни, зашагал в сторону гор, и через пару десятков шагов громко запел другую песню «Наутилуса»:

Пой, пой вместе со мной

Страшную сказку – я буду с тобой!

Ты – я – вместе всегда

На жёлтой картинке с чёрной каймой.

И в руках моих сабля,

И в зубах моих нож.

Мы садимся в кораблик,

Отправляемся в путь —

Ну что ж, мой ангел!..