Текст книги "Оборотень"

Автор книги: Олег Приходько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Шелехов вздохнул, посмотрел на часы. Большие незашторенные окна кабинета уже почернели.

– Александр Григорьевич, – поднял он усталые глаза на Акинфиева. – Что вы молчите?

– У меня живот болит, – сказал старик. – Мне завтра к доктору надо. К гастроэнтерологу. Язва, наверно.

Все одновременно повернули головы в его сторону и смущенно потупились. Да, правду говорят: старость не радость. Он и заговариваться начал…

– Это вы к чему?

– К тому, чтобы не молчать. А вы что хотели услышать?

– Основания, черт возьми! – взорвался Шелехов.

И Акинфиев в своей неторопливой манере, с чувством, с толком, с расстановкой, поведал обо всех своих изысканиях, не забыв упомянуть о версии насчет сатанистов.

Когда старик закончил, все посмотрели на Шелехова. Начупр побарабанил пальцами по столу, достал из ящика инкрустированный портсигар, размял папиросу, отбросил ее.

– Значит, так, следователь Акинфиев, – заговорил он так, будто каждое слово давалось ему с великим трудом. – Мне сложно анализировать проделанную вами во вне-уроч-ное вре-мя работу, но со своей стороны я вам обещаю сделать все, чтобы, не закончив этого дела, вы на пенсию не ушли. Мне «висяки», – а в том, что это «висяк», причем дохлый, я не сомневаюсь, – не нужны!

19

И в приемном покое больницы, где содержали Рачинского, и в реанимационном отделении дежурили охранники. Главврач Зальц и медперсонал обязаны были сообщать обо всех, кто, возможно, станет спрашивать, как состояние раненого и когда его отправят в тюремную больницу. Впрочем, последнего пока не знал никто, поскольку Рачинский находился в коме.

Рыбакову уже было известно, что в «Коммерсбанке», помимо «Москвича», приобретенного для службы безопасности, числился черный «БМВ». Возможно, это была та самая машина, которую видели в день убийства Большакова. Конечно, самого банка уже не существовало, а на черных «БМВ» ездят все бандиты, хотя, по правде говоря, машина эта не самая скоростная и не самая комфортабельная. Но Рачинский и другие люди из окружения Крапивина наводили опера на мысль о группировке, которая унаследовала засветившуюся тачку.

Рыбаков и хирург Плужников стояли в углу больничного коридора. Возле палаты, где лежал раненый, прохаживался рослый охранник в коротковатом белом халате. Из седьмой палаты вышла группа врачей во главе с Зальцем.

– А в восьмой у вас что? – начальственным тоном спросила высокая полная женщина лет тридцати пяти.

– Постоперационный под охраной, – отрапортовал главврач. – Разборка на Пресне.

– И как, выкарабкается? – поинтересовалась дама с подчеркнутым безразличием, но именно эта подчеркнутость насторожила Рыбакова.

– Куда он денется, – нехотя бросил Зальц и, заметив старлея, заговорил на непонятном медицинском языке.

Главврач распахнул стеклянную дверь, пропустил своих коллег вперед и, кивнув Рыбакову, скрылся в кабинете.

– Здрас… – запоздало поклонился опер и глянул на Плужникова: – Что за делегация, Георгий Анатольевич?

– Проверка, – процедил хирург и со злостью швырнул окурок в урну. – Сануправление Минздрава во главе с замначальницей. Делать им нечего! Проверяют, проверяют… А коснется снабжения – они в стороне. Все в «кремлевку» отдают да в «комки», а то и вовсе налево гонят. Вот где вам работы – непочатый край. Хотя… их и в «застольные» времена прихватить не могли.

– Что ж, при случае замолвлю словечко, – улыбнулся Рыбаков, устремившись за мрачным эскулапом вниз по лестнице. – Заместительница, видать, крутая баба?

– Круглова-то? О-о-о!.. Сейчас ей Генрих Матвеич фужер

«Наполеона» непременно пожертвует. Да и из пищеблока без сумки не уйдет. Нас еще Бог миловал, они с Зальцем учились в одно время.

В вестибюле сыщик и врач распрощались.

– Спасибо, Георгий Анатольевич, – сказал Рыбаков и протянул доктору руку. – Значит, я жду звонка?

– Обязательно. Как только придет в себя и начнет соображать.

У выхода опер задержался.

– Как, вы сказали, эту Круглову зовут? – вдруг спросил он.

– Татьяна Валентиновна. А что, знакомы с ней?

– Да нет, понравилась. Крупная фигура. Люблю крупных. Плужников рассмеялся, шутливо погрозил пальцем.

– Впрочем, она, кажется, разведена, – крикнул вдогонку.

Рыбаков вышел в пасмурный морозный день, дошел до стоянки, сел в давно не мытые «Жигули».

Свидание с Рачинским снова откладывалось на неопределенное время, хотя полагаться на то, что он даст исчерпывающие сведения о Кныхе, не приходилось. Допрос раненого бандита был запасным вариантом.

«Круглова, Круглова… – ухватился за знакомую фамилию стралей. – „А в восьмой у вас что?“… Не „кто“, а „что“… „Постоперационный под охраной, разборка на Пресне“, – отвечал Зальц. Исчерпывающе! „И как, выкарабкается?“ – спросила Круглова. Какое ей дело до состояния бандита?..»

Через полтора часа в бюро оперативной информации на свой запрос Рыбаков получил данные о бывшем майоре КГБ Круглове Всеволоде Валентиновиче. Сотрудник Девятого управления проживал на улице Янгеля, 17, уволен по сокращению в девяносто первом году. Паспорт выдан ОВД Гагаринского РИК в 1977 году.

Запрос в Управление кадров Минздрава расставил все по местам.

«Ну, Акинфиев, я таки заткнул тебя за пояс, старая лиса! – торжествующе улыбнулся Рыбаков. – Думаешь, ты один носом чуешь!»

На мониторе высвечивалась учетная карточка Кругловой Татьяны Валентиновны, владелицы паспорта 721435, выданного 20 марта 1976 года… Гагаринским РИК! Дальнейшие манипуляции производились оператором по закрытой компьютерной сети МВД, и для того, чтобы установить родство проживающей на Верхне-Первомайской, тридцать один, Кругловой и ее Всеволода, не понадобилось и пятнадцати минут.

Все это можно было сделать проще и быстрее, но ехать к Калитину Рыбаков не захотел и, как оказалось, правильно сделал: теперь старлей знал больше полковника и мог вдоволь потешить свое самолюбие. Ведь если данные о Круглове в многотомном деле Кныха, несомненно, были, то сестрица бывшего гэбиста там определенно не значилась.

Выписав в блокнот все, что могло, на его взгляд, пригодиться в розыске, Рыбаков покинул инфоцентр. Не изменяя своему правилу идти по горячему следу, он наведался в получастную (и скорее всего полулегальную) школу телохранителей «Сакура» в двух шагах от дома, где проживал Круглов. Затем старлей отыскал пару знакомых отставного гэбэшника и к семи часам вечера уже знал, что в настоящее время Всеволод Валентинович был (или, во всяком случае, числился)… охранником в ресторане «Сарагоса»!

«По-русски это называется „вышибала“, – подумал Рыбаков с неприязнью. – Неплохо для тридцатисемилетнего майора из „девятки“!»

20

Маша Авдышева уже третий день работала – соседка тетя Женя помогла определиться диспетчером на «Коломенской». По всей видимости, работникам этой станции метро сообщили, какое горе постигло молодую женщину, и к новой сотруднице отнеслись с участием, бестактных разговоров не заводили.

«Неужели все образуется? – думала Маша, возвращаясь домой от остановки троллейбуса, до которой проводила навещавшую ее мать. – И я его забуду… и прощу?..»

Хорошо было идти по скрипучему свежевыпавшему снежку и украдкой поглядывать в незашторенные окна первых этажей. С матерью тоже посидели славно, поговорили о том о сем, как старые подруги, распили бутылочку шипучки, мать принесла рулет с кремом, какой Маша любила с детства.

«Неужели успокоится душа, и в сердце придет благодать? – мысленно спрашивала себя вдова. – А там, может, и появится кто вместо него… Господи, если Ты есть, сделай так!..»

Она поднялась в лифте на двенадцатый этаж, сунула ноги в мягкие теплые тапочки – подарок Кирилла Николаевича ко дню рождения – и взялась за грязную посуду, накопившуюся со вчерашнего дня. Привыкать к новому жизненному ритму оказалось совсем непросто. Покончив с посудой, Маша стала напускать воду в ванну, но тут раздался резкий звонок в дверь.

«Не открою, – решила женщина. – Я никого не звала».

Тем не менее настырный визитер позвонил еще раз, и еще, словно знал наверняка, что хозяйка дома. Пришлось ему открыть.

На пороге стоял молодой человек в кожаном пальто. В руке он держал букетик в серебристой бумаге, перевязанный кокетливым бантиком.

– Вам кого? – спросила Маша.

– Авдышев Виктор здесь проживает? – приятным баритоном поинтересовался незнакомец.

«Господи, – подумала вдова, – кто это может быть? Ведь все же знают, и друзья, и родственники. Даже дальние…»

После секундного замешательства она все же сняла цепочку.

Ладный, широкоплечий, среднего роста парень приветливо смотрел на хозяйку красивыми карими глазами.

– Это вам, – с улыбкой протянул он букет и тут же отдернул руку. – Через порог нельзя – примета плохая.

Маша невольно отступила, приглашая гостя войти.

– Хозяин дома? – спросил мужчина, шагнув в прихожую, и вручил наконец цветы.

Вдова еле слышно проговорила слова благодарности. Поведать, что хозяина нет и никогда не будет дома, было выше ее сил.

– А вы кто? – спросила она, выигрывая время.

– Знакомый его. Армейский приятель. Мокиенко моя фамилия, а зовут Владимир, – бесцеремонно протянул он руку. – Вы его жена?

– Вдова, – опустила глаза Маша.

Гость надолго задержал ее руку в своей и посмотрел сначала удивленно, потом испуганно.

– Простите… не знал, – проговорил он упавшим голосом. – А что… что случилось-то?

Маша пожала плечами. Да и как было ответить на этот вопрос: «умер» или «погиб», или, может быть, «убили». Вчера звонил старший следователь Акинфиев, сообщил, что прокурор возобновил расследование, просил в понедельник зайти.

– Умер, – выбрала вдова нейтральный вариант.

– Давно?.. Вы извините, я, в общем-то, случайный гость. Проездом из Новосибирска. Мы с ним были знакомы недолго – в одном эшелоне домой возвращались. Я с тех пор в Москве и не был.

– Не знаю даже, как сказать. Иногда мне кажется, что прошла целая вечность. А иногда – будто все было вчера… Ой, да что мы с вами стоим-то?.. – спохватилась хозяйка. – Вы раздевайтесь, проходите, я вас чаем напою.

– Спасибо, – сказал приезжий сибиряк и принялся разматывать шарф.

Маша метнулась на кухню, поставила чайник, заглянула в холодильник. Увы, в нем, как пел покойный Юрий Визбор, была «зима, пустынная зима». Правда, где-то в глубине завалялись два яйца.

– Я вам яичницу сделаю! – крикнула хозяйка.

– Не стоит, – прозвучал мужской голос совсем рядом. Гость стоял в шаге от нее, вынимая из «дипломата» нарезанную колбасу в упаковке, коньяк, лимоны, коробку печенья, пепси-колу в банках. – Я сыт, спасибо. Перекусил в гостиничном буфете.

– Ой, ну зачем вы… – искренне смутилась хозяйка.

– Не пропадать же добру, – пошутил Мокиенко и направился в ванную мыть руки.

Когда он вернулся на кухню, стол уже был накрыт.

– Вы не сказали, как вас зовут, – напомнил гость, усевшись на табуретку.

К лацкану его пиджака был привинчен значок мастера спорта.

– Маша.

– Как же это случилось, Маша?

Хозяйка запахнула халат, застегнула его булавкой и села напротив.

– Восемнадцатого августа Витя… Витю нашли во дворе мертвым. Выпал из окна. Старушка из дома напротив видела, как он летел.

– Выпал? – переспросил Мокиенко.

– Я не знаю. Никто ничего не знает. Сначала возбудили уголовное дело, потом закрыли. Сказали, что экспертиза не обнаружила признаков насильственной смерти. В общем, покончил с собой Витя. Но я не поверила. Не мог он! Мы с его дядей писали прокурору, в газету. И вот только вчера дело возобновили.

Мокиенко наполнил рюмки ароматным напитком. Повисло тягостное молчание.

– Опоздал я, Витек, – тяжело вздохнул приятель покойного и залпом осушил свою рюмку.

Маша тоже выпила маленькими глотками. Коньяк был хорошим, даже закусывать не хотелось.

– Вы узнавали, может, у него на работе что-то не то? Неприятности какие-нибудь? – спросил гость.

Вдова почувствовала, что глаза наполняются слезами.

– Нет… Какие такие неприятности у него могли быть, у шофера-то?

– Ну, да, да, – не морщась, разжевал Мокиенко ломтик лимона. – Шоферил, значит, Витек? Как в армии. А я даже не знал, где он работал. Мы ведь не переписывались. Да и кто сейчас кому пишет? Так, обмениваются адресами, а писать лень или некогда. Спохватываемся, вспоминаем друг о друге, когда…

Мужчина осекся и снова надолго замолчал. Некоторое время он понуро сидел, зажав между коленями крупные сильные ладони. На крупных обветренных скулах выступили желваки.

– Поешьте, – еще раз предложила Маша. – Нет, правда, поставить яичницу? Это быстро.

Но гость не оценил жертвы последних двух яиц.

– А на каком основании дело-то возобновили, если не секрет? – поинтересовался он.

– Есть у них какие-то подозрения насчет одной фотографии.

– Фотографии? – удивился Мокиенко.

– Незадолго до его смерти я случайно в бумажнике карточку полуголой девицы нашла. – Маша помолчала, пожалев о том, что начала этот разговор, но гость так живо заинтересовался и так искренне сочувствовал несчастной вдове… Да и самой ей стало невыносимо тяжко носить в себе свою вину за ту нелепую, наверняка неоправданную ревность. – Мне бы ее на место положить, не придавать значения, а я… В общем, мы с ним тогда поругались, я к матери в Измайлово уехала, а он собирался в Крым, в рейс… Фотку эту он тогда порвал, клялся-божился, что знать этой девицы не знает, что кто-то случайно в почтовый ящик бросил. Я о ней никому не говорила. Потом, когда следователь пришел… Симпатичный такой старичок… Его, наверное, послали дело утрясти после статьи в областной газете. Я рассказала об этой нашей ссоре и о фотографии. Сперва дяде Витиному, а потом он мне велел в прокуратуре повторить. А там вдруг этот старенький следователь точно такую же достает. Оказывается, в начале ноября произошел несчастный случай с каким-то Конокрадовым, и при осмотре в его квартире… газ там взорвался, что ли?.. тоже такую нашли.

Мокиенко слушал внимательно, не сводя с хозяйки глаз. Только когда она замолчала, он налил по второй. Несколько капель пролилось мимо Машиной рюмки; костяшки пальцев, сжимавших бутылку, побелели.

– И в чем же они видят преступление? – спросил гость.

– На обороте карточек было написано: «Мы скоро встретимся с тобой!», это слова из песни. Ансамбль «Миг удачи» исполняет, слышали?

– Нет, не слышал.

– В общем, эту песню написал солист ансамбля Черепанов. Неделю тому назад его нашли мертвым. Газеты писали, зарезала любовница, ведется следствие. Может, эта любовница – та самая девица, что на фотокарточке? Она что-то рассказала, поэтому следствие и завели опять?

– Это вы так думаете или следователь сказал? – уточнил Мокиенко.

– Я думаю. Следователь мне вчера звонил, просил прийти в понедельник. Спросил, верил ли Витя в Бога.

– Как вы сказали?!

– Нет, не так… – поправилась Маша. – Спросил, не состоял он он в какой-нибудь секте.

Гость покачал головой, взял рюмку.

– Да, дела! – протянул он. – Я тут московские газеты почитал – чуть с ума не сошел. Как вы только живете? У нас в провинции тишь да гладь. Всякое, конечно, бывает, но чтобы так, убийство на убийстве?! А вы что же, совсем одна теперь?

Что-то Машу насторожило. Она почувствовала, как холодеют ноги, толком еще не зная, отчего это вдруг, ни с того ни с сего.

– Нет, почему же… почему одна? У меня мать есть и старший брат.

– В Измайлове?

– Да… то есть, иногда они у меня ночуют, – женщина смутилась, опустила глаза и пригубила коньяк, чтобы скрыть неловкость.

«Как они могли ехать в одном эшелоне, если этот Мокиенко живет в Новосибирске, а Виктор служил в Самаре? – вдруг подумала она. – Нет, не то… В конце концов, он мог возвращаться через Москву».

– А вы где остановились? Вам есть где ночевать? – спросила Маша из ни к чему не обязывающей вежливости, и вдруг сердце екнуло: «Дура! А что, если он скажет, негде?.. Придется тогда предложить ему остаться?..»

– Не беспокойтесь, – сказал гость и посмотрел на часы, – сегодня в час тридцать… то есть уже завтра получается, уезжаю.

Мокиенко Володя… Виктор много рассказывал об армии, о друзьях-приятелях, о том, как ехал в эшелоне домой, но об этом парне никогда не упоминал. Маша украдкой посмотрела на незнакомца, стараясь вспомнить, нет ли его фотографии в дембельском альбоме Виктора, но тут же спохватилась: ведь они не служили вместе, а только…

– А вы где служили? – спросила она машинально.

– Да там же, где и Витек, в Самаре, – с готовностью ответил гость. – Только в другой части – хвосты самолетам заносил.

Маша облегченно вздохнула. Раз он знает, где Витя служил, подумала она, значит, они действительно были знакомы.

– А он что, связался с какой-то сектой? – упредил Мокиенко очередной Машин вопрос.

– Витя?.. Глупости! Курил, выпивал. Редко, правда: мотался по России и в ближнее, как теперь говорят, зарубежье. В Минск, в Чернигов, однажды с напарником в Калининград через Литву ездили. А сектанты не пьют, не курят, Богу молятся. У нас и Библии-то нет.

– Сектанты разными бывают, – задумавшись о чем-то, произнес Мокиенко. – Хотя Витю мне в любой секте трудно представить. Это они так – какие-то свои версии отрабатывают.

Маше показалось, будто этот Витин приятель не столько что-то знает, сколько допускает возможность другой, скрытой жизни покойного. И она принялась рассказывать, каким ее муж был общительным, как уважали его товарищи по работе, какие хорошие слова говорили о нем, когда навещали ее. Гость согласно кивал, еще дважды наполнял рюмки. С каждым взглядом, брошенным на хозяйку, он производил на нее все более отталкивающее впечатление, и Маша чувствовала себя все неуютнее, проклиная минуту, когда впустила незнакомца в квартиру.

Но опасения ее оказались напрасными. Гость еще раз посмотрел на часы и встал.

– Мне пора, Маша, – объявил он. – Витьку жаль, хороший был пацан. Не знаю, почему так несправедливо распорядилась судьба, но если его убили – Бог покарает. А вам пусть будет хорошо. Я успокаивать не умею, извините. И как тут успокоишь. Вы молодая, красивая, счастье вам еще улыбнется.

Она вышла в прихожую, остановилась в дверях и молча смотрела, как гость надевает тяжелое пальто.

– Что ж, прощайте, – кивнул сибиряк. – Будете на кладбище – положите цветок от меня.

– Спасибо вам, – сказала женщина.

Мокиенко задержал ее ладонь дольше, чем следовало, довольно неумело поцеловал руку и вышел.

Маша заперлась на все замки, нервно заходила по комнате. Коньяк еще оставался. Она налила себе рюмку, залпом выпила. Вода в ванне остыла, пришлось заменить.

«Адрес! – обомлела Маша и присела на краешек ванны. – Ну конечно – адрес!.. Как Витя мог ему дать наш теперешний адрес, если мы переехали сюда полгода назад, а демобилизовался он три года тому?!»

Она еще подумала, что этот Мокиенко ездил на старую квартиру в Солнцеве, но Кирилл Николаевич оттуда давно съехал, а незнакомые жильцы не могли ничего о них знать. Может, обращался в справочное бюро? Но зачем совсем постороннему человеку, всего-то навсего случайному попутчику, находясь в Москве проездом и живя в гостинице, разыскивать Витю по справке переть по незнакомому городу на ночь глядя, перед самым отъездом?..

«А и в самом деле, зачем? – спрашивала себя Маша, лежа в пахнущей хвоей пене. – Вдруг это… убийца?! Пришел выведать, что мне известно о следствии?.. А я, дура, разинула варежку, разомлела!..»

Помывшись, она убрала на кухне, постелила постель – вставать предстояло в четыре. Но сон не шел. В ушах звучал разговор с неизвестным приятелем покойного мужа. Порой Маша успокаивала себя тем, что не сказала ничего лишнего, а то вдруг пугалась, что наболтала с три короба. Она встала, нашла справочник «Пассажирский транспорт Москвы», но поездов сибирского и дальневосточного направлений оказалось бесчисленное множество, никак не меньше полутора десятков с Казанского и Ярославского вокзалов. Хотела позвонить Акинфиеву, нашла его телефон, но постеснялась так поздно беспокоить пожилого человека. Тем не менее назавтра решено было непременно рассказать следователю об этом странном визите.

Уснула Маша в начале первого с дембельским альбомом Виктора в руках, в котором фотографии кого-нибудь похожего на Мокиенко, конечно же, не нашла.

* * *

Акинфиев с утра уехал в военную прокуратуру к Калитину. Авдышевой ответил по телефону оперативный уполномоченный МУРа Рыбаков. Выслушав сбивчивый рассказ женщины о подозрительном, по ее мнению, госте, он уточнил время, когда она заканчивает работу, и в шестнадцать ноль-ноль подъехал к «Коломенской».

– Как он выглядел, Мария Григорьевна? – спросил старлей, пригласив женщину к себе в «Жигули».

– Ну, такой… в кожаном пальто, выше меня. Ничего особенного, только глаза бегали. Сначала я не заметила, а потом… – Маша пожала плечами, замолчала, не находя слов, чтобы объяснить причину своих подозрений.

– Давайте покончим с первым вопросом, – остановил ее Рыбаков. – Конкретно: рост, комплекция, характерные приметы – родинки, татуировки, шрамы? Сколько ему примерно лет?

Маша описала, как могла, внешность человека, назвавшегося Владимиром Мокиенко. Получалось, что ничего примечательного она в нем не разглядела, и Рыбаков должен был довольствоваться портретом человека «такого, как все».

– Н-да, – вздохнул он и почесал затылок. – А ну-ка, взгляните повнимательнее: среди этих людей никого похожего нет?

Маша взяла десяток фотографий людей, проходивших по делу Кныха, и медленно, опасаясь ошибиться, перебрала их.

После каждой карточки она мотала головой и повторяла: «пет, это не он».

– Здесь его нет, – сказала Маша и вернула пачку Рыбакову.

– Уверены? – Да.

– Хорошо. А почему вы не допускаете, что он тот, за кого себя выдавал? Приехал в Москву, негде было переночевать, отыскал в записной книжке адрес, который ему дал ваш муж? Узнал, что он погиб, остаться постеснялся?

– Вот! – воскликнула Маша. – Именно адрес меня и насторожил. Мы эту квартиру получили полгода назад, а Витя демобилизовался в девяносто третьем. Я еще подумала, что он узнал в справочном бюро. Но зачем? Ведь не друг, а так, вместе в поезде ехали. Всех Витиных друзей я знаю. И они все знают о том, что Витя погиб.

– Может, у него на гостиницу денег не было? – предположил Рыбаков.

– А на коньяк были? Нет, он не произвел на меня впечатление бедного. Скорее благополучный. Спортсмен.

– Почему спортсмен?

– У него значок мастера спорта. Я хорошо рассмотрела.

– Ну вот! Что же вы сразу не сказали? По какому виду?

– Наверно, по бегу. Там фигурка на значке – беглец.

– Бегун, – с улыбкой поправил Рыбаков.

– То есть да, да, бегун.

Старлей уточнил время отправления поезда, которое назвал загадочный гость, поинтересовался, не говорил ли тот о своей работе.

– Ну, а о чем он вообще спрашивал? – поинтересовался опер.

– Как Витя погиб. Почему дело возобновили.

– А как он узнал, что Витя именно погиб и что возобновили дело?

Маша покраснела, но все же без утайки рассказала все, о чем опрометчиво поведала незнакомцу.

– Понимаете, я вначале как-то не подумала, поверила ему. Вежливый такой… Не надо было, конечно, рассказывать про фотографию и этого Конокрадова, да?

Рыбаков что-то пометил у себя в блокноте.

– Слово – не воробей, – усмехнулся он. – Куда вас подвезти?

– Ой, да я сама доберусь! – замахала руками вдова. – Здесь автобус хорошо ходит.

– Пожалуйста, Мария Григорьевна, больше никому ни о чем не рассказывайте. Договорились?

Маша кивнула.

– И о нашей с вами встрече – тоже. Это очень важно. Сейчас мы попробуем установить, что это за «беглец» из Новосибирска. А если он вдруг явится еще раз – дверь не открывайте. Вызывайте милицию немедленно. Позвонит по телефону – назначайте встречу и сообщайте нам. Хотя и не исключаю, что он нормальный парень, а адрес ему дал кто-нибудь из общих приятелей. Не вдвоем же они ехали в дембельском эшелоне, правда?

Старлей подвез свою пассажирку к самой автобусной остановке, поблагодарил и пожелал успехов.

Маша смотрела вслед стремительно набиравшим скорость «Жигулям» и думала, как, должно быть, хорошо иметь такого мужа – смелого, надежного, за которым, как за каменной стеной, ничего не страшно.

По справке Спорткомитета, мастера спорта по легкой атлетике Владимира Мокиенко в Новосибирске не оказалось. Вечером Рыбаков коротко доложил о встрече с Авдышевой Акинфиеву. Оснований объявлять розыск человека, соответствовавшего Машиному описанию, следователь не нашел, равно как и устанавливать наружное наблюдение за домом Авдышевых. Формально странный гость был виноват лишь в незаконном ношении знаков спортивного отличия, что, как известно, уголовно не наказуемо.