Текст книги "Война миров"

Автор книги: Олег Дивов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Поэтому, когда во вторник у меня внезапно образовалось окно длительностью в шесть часов, я вызвонила Весту, и мы поехали на Заячий плес. Никакого особенного плана действий у меня не было. Прихватить мужика, отвезти подальше в лес и побеседовать по душам – вот и все.

Приехали мы очень удачно, перед самой сиестой. Погода, надо сказать, была еще вполне терпимой, даже в середине дня любой здоровый человек мог бы пробежать километр по открытой местности и не схлопотать при этом солнечный или тепловой удар. Да и вообще мне, учившейся в Испании, бывавшей в настоящей Мексике, местный климат казался очень мягким. Никакой реальной необходимости в сиесте не было, ее соблюдали как дань традициям.

– Жарко как сегодня, – выдохнула Веста, когда мы нашли место на парковке в самом удобном углу. – А скоро лето, и будет полная гибель.

Я покосилась на нее и промолчала. Похоже, в настоящей Мексике Веста не смогла бы прожить и года. Ей бы куда-нибудь в Северную Европу. В Шотландию, например.

Сама не знаю, почему я вспомнила Шотландию. И – Сэнди, Сэнди Маккинби, агонизирующего у меня на коленях. Парня с самой чистой и глубокой душой на свете. Энрике Вальдес тоже отличался некоторым простодушием, но то, что у Энрике было наивностью от недостатка жизненного опыта, у Сэнди было мудростью. И уж на что Сэнди не мог пожаловаться, так это на недостаток опыта.

Мы с моим деканом, Кидом Тернером, летели на вертолете Макса в клинику и боялись не довезти Сэнди живым. А он лежал на сиденьях заднего пассажирского ряда, ребята помогли устроить его так, чтобы голова была у меня на коленях. Он бредил, говорил быстро и на непонятном языке, даже улыбался, хотя я точно знала – он испытывает чудовищную боль. У него в буквальном смысле плавились мозги – а он смеялся. А я рыдала.

Мне почему-то сделалось не по себе от этого воспоминания. Я сидела в машине на деревенской парковке, смотрела вдоль пустеющей улицы, залитой весенним солнцем, – и не видела ничего.

– Ты в порядке? – Веста легонько толкнула меня в плечо.

Я повернула голову. Зачем я здесь? Я не могла отделаться от ощущения, что вся моя жизнь с хрустом сломалась в тот день. Солнечный, хотя и не слишком теплый, осенний мадридский день. Сломалась и потекла по какому-то другому, не предназначенному мне судьбой руслу.

Я была не на своем месте – вот что я поняла в ту секунду.

– Да, конечно, – сдержанно ответила я Весте и открыла дверцу, впуская в салон машины разогретый воздух. – Идем?

И мы пошли.

Позже я поняла, что успех всего дела предопределило мое тотальное равнодушие. Мне было до такой степени наплевать на результат, на сеньору Вальдес и на Эльдорадо в целом, что мужик – поверил. Мне было скучно, я хотела домой, еще этот несчастный Сэнди просто из головы не шел… Я сквозь зубы процедила, что сеньора желает встретиться вне обычного графика, поскольку случилось нечто важное, и лучше бы некоторые детали обговорить при личной встрече, а то как бы чего не вышло. Да, прямо сейчас. Нет, в город ехать ни к чему, сеньора ждет его в маленьком кафе при мотеле в пятнадцати километрах отсюда. Да, это самое удобное место, с одной стороны, безопасное, потому что людное, с другой стороны – там трасса, никто никого не знает и нет риска попасться на глаза кому-то, кто сделает ложные выводы. А не хочешь, мол, как хочешь, пеняй потом на себя, тебя честно хотели предупредить.

И этот параноик сел в мою машину. Да еще и на переднее сиденье.

Веста плюхнулась за руль, я – назад, точно за спину мужику. Когда Веста отъехала на триста метров от деревни, я набросила мужику удавку на шею и придушила до потери сознания.

– Ловко, – только и сказала Веста.

Я уже поняла, что она думает на мой счет. Пусть думает. Я не хотела только прямых вопросов, отвечая на которые придется лгать в глаза. Разумеется, я это умела. Разумеется, для меня не составляло ни малейшего труда солгать хоть на Страшном суде. Нас таких нарочно отбирали – на факультет. А потом еще и учили, как врать достоверно.

Но мне не хотелось.

Само собой, я была бесконечно далека от того, чтобы, подобно Родригесу, искать друзей и конфидентов в Эльдорадо. Просто мне хотелось домой. И еще почему-то меня не оставляли мысли о парне, о котором я в последний раз вспоминала почти два года назад.

Да. Я умею лгать. Я умею лгать так замечательно, что способна обмануть даже себя. А я ведь себя обманула, решив, что мне совершенно ни к чему этот парень. Что он ничего для меня не значит. Да и вообще он принц, мне с принцами не по пути (интересно, а как же тогда быть с Максом, который такой же принц?). Но почему тогда у меня так колотилось сердце при встрече с ним?

Сэнди, Сэнди. Каждый парень мнит себя не таким, как все. А Сэнди действительно был особенным. Звездный принц, один из двух наших герцогов – да, их всего двое, такой титул очень дорого стоит, и мало кто из принцев считает нужным платить соответствующие титулу налоги, – владелец Клариона, планеты, которая, возможно, станет для землян новым домом. Он носил футболки, джинсы и кеды, купленные на распродаже в Мадриде, той же самой распродаже, где одевались все его однокурсники. Да, я знаю, есть такие баснословно дорогие шмотки, которые выглядят старыми и восхитительно поношенными. На них даже дырки в нужных местах присутствуют. Стиль родился еще в восемнадцатом, что ли, веке. Одежда должна выглядеть просто, быть сшитой из очень дорогой ткани, ни в коем случае не производить впечатление новой. Называется «дендизм». И при всей своей нелепости он оказался едва ли не самым живучим, сохранившись в той или иной форме до двадцать седьмого века.

К Сэнди это не относилось. Он носил дешевую одежду, ездил на подержанной машине, заказывал пиццу на ужин и надевал кеды на босу ногу. Как и все мы. А еще он однажды поругался с семьей и год работал официантом в ресторанчике неподалеку от кампуса. У него были длинные, круто вьющиеся пшеничные волосы, и Сэнди как будто не знал, что существует целая индустрия, только тем и занятая, что изобретением и выпуском средств для облегчения расчесывания, выпрямления, утяжеления волос. Мне хотелось разобрать его гриву пальцами, ощутить ладонями упрямство курчавых прядей. И еще хотелось увидеть, какие у него брови – потому что грива закрывала половину лица.

Его волос я коснулась единственный раз в жизни – когда мы с Кидом Тернером везли Сэнди в клинику, надеясь уже только на чудо. А брови… брови вскоре стали заметны. Когда Сэнди обрился наголо, стал носить дорогие строгие костюмы и окружил себя стеной непроницаемого льда. Не знаю, как с ним после этой перемены могли общаться сокурсники. Я не смогла. Тот Сэнди умер. А его место занял принц, герцог Кларийский и мало-ли-кем-еще-он-там-был. Август. Проклятье! Я не могла даже представить, как можно встречаться с парнем по имени Август. Впрочем, меня никто и не просил. Сэнди, который присылал мне билеты на футбольный матч и по нескольку часов кряду рассказывал какие-то безумно увлекательные истории, ушел навсегда. А Август меня не видел в упор. Мы жили в параллельных мирах, и из его мира мой не просматривался. Поскольку не представлял для него решительно никакого интереса.

И все-таки я по нему скучала.

Мне категорически не хотелось верить, что Сэнди больше нет. Куда приятней было думать, что он спрятался под личиной Августа.

Вернусь домой, надо будет встретиться, внезапно решила я. Я буду учиться на Земле, и он наверняка работает где-то поблизости. Ну а смысл ему уезжать в провинцию, там клиентура не потянет его гонорары. Это, конечно, если он не оставил блажь работать инквизитором. В любом случае мы с Максом снова поженимся, и, значит, я войду в высшую лигу. Надо же, впервые нашла хоть какое-то преимущество в статусе жены аристократа… Наверняка Август посещает мероприятия, важные для его сословия. Там и встретимся, непременно встретимся. И я спрошу у него… не знаю что, но что-нибудь спрошу. Поддену, подколю в крайнем случае. Нет, ну не рассказывать же ему, как меня накрыло в Эльдорадо, как захотелось его увидеть! Такое я могла бы ляпнуть Сэнди – но пусть Сэнди сначала выглянет из своей раковины. По Августу скучать, по-моему, невозможно, а говорить ему о подобных переживаниях – все равно что кричать в глухую стену. Нет-нет, сначала мне надо будет пробить брешь в его обороне.

Идея развеселила меня, и даже эльдорадская действительность больше не раздражала. Это ведь временно. Рано или поздно я дождусь приказа об эвакуации и улечу ко всем чертям. Никогда больше не вернусь. Меня ждут самые радужные перспективы. Меня ждет Макс, ждут два года учебы в магистратуре, Земля, милый сердцу Мадрид, наше с Максом озеро на Сонно и крохотный охотничий домик… И какой-нибудь великосветский бал, на котором я непременно встречу Августа… то есть Сэнди. Проклятье, я не умею танцевать. Придется учиться. Впрочем, еще не факт, что умеет Сэнди. Движется он очень хорошо, положа руку на сердце – лучше Макса, хотя Сэнди такого же роста, но заметно мощнее. Но грация еще не гарантирует умения танцевать.

Ладно, разберемся. До этих танцев дожить надо.

Веста поглядывала на меня с тревогой.

– Все в порядке, – повторила я.

– Дорогая, у тебя морда – каменная, – выразительно сказала Веста. – И будь я проклята, если не помню, где, когда и у кого такое видела.

– Просто задумалась, – ответила я извиняющимся тоном и с силой потерла щеки.

– Скажи еще, по бабушке соскучилась, – язвительно отозвалась Веста.

Я поняла, что она хотела сказать. Не по бабушке, а по дому. А мой дом, как подозревала Веста, находится совсем не там, где я сказала.

– Веста, в чем дело?

– Да я просто хочу, чтобы ты включилась и вернулась в реальность. А то, знаешь, ностальгия иногда хреново кончается.

– Это не ностальгия. Я просто устала.

– Неудивительно. Сама понимаешь, я же отчет о твоих заказах получаю. Иногда диву даюсь: а спишь-то ты когда?

– На том свете отоспимся, – буркнула я.

Веста свернула с трассы в лес, на грунтовую дорогу, за которой никто не ухаживал, и поэтому она заросла травой. Вскоре над нами сомкнулись древесные кроны. Климатик в машине был старенький, но со своими задачами справлялся. И хотя я знала, что температура и влажность в салоне не изменились, появилось ощущение, что сделалось прохладней.

– Это ты зря, – обронила она. – Если пахать на износ, можно прожить год, ну два. Отдельные герои ухитряются выдержать лет пять. После чего ты станешь инвалидом по психике или сопьешься. О, похоже, вот та прогалинка нам подойдет!

Она загнала машину на небольшую полянку. Вдвоем мы выволокли обмякшего клиента наружу, усадили спиной к толстому дереву, завели руки назад и связали их за стволом. Стащили брюки, ноги развели в стороны и за щиколотки привязали к двум деревьям потоньше. Веста принесла из машины бутылку холодной воды и не спеша вылила ее клиенту на голову.

Он очнулся. Я скучным тоном объяснила ему, что его дело швах, что вот у меня в руке небольшая упаковка меда, и сейчас я вымажу ему яйца, а потом мы уйдем и оставим его привязанным. По этой дороге ездят редко, так что у него есть все шансы сдохнуть. А если и выживет, то уже за сутки насекомые-кровососы сожрут начисто все, что определяет его физиологическую принадлежность к мужскому полу. Но это, конечно, если он вздумает геройствовать и охранять чужие тайны ценой своего здоровья. Деньги? Да не нужны нам жалкие гроши, какие он получает с богатой сеньоры. Мы даже мешать ему не станем получать их в дальнейшем. Нам нужна информация.

Конечно, заговорил он не сразу. Пришлось его пару раз стукнуть. Потом у него хватило мозгов выдумать историю. Хорошо врал, Веста в какой-то момент повелась. А я взяла палочку, невозмутимо вынула ею капельку меда из баночки и помазала волосатое брюхо клиента чуть пониже пупка. Он заткнулся. Я промазала ему паховые складки. Он молча запыхтел. Я не торопилась, нет. Я весьма последовательно сдобрила медом самые нежные места. Он не спешил раскрывать рот. Я сделала Весте знак, пойдем, мол. Мы сделали всего два шага, когда с дерева на мужика упало совершенно безобидное, сколько я помню лекции по ксеноэнтомологии, паукообразное, – и клиент сломался вмиг. Он одновременно завыл, заорал и разрыдался. Он покрылся каплями пота с ноготь величиной. Он выкручивался на растяжках так, что тряслись деревья, к которым мы привязали его ноги. И добился того, что из кроны левого деревца упал еще один паук. Мужик страшно побелел, и его вырвало. После чего, продышавшись, весь в слезах и соплях, он завопил, что расскажет все, если мы снимем с него этих тварей.

– Чтоб меня черти взяли, – задумчиво сказала Веста, глядя на его корчи. – В жизни не думала, что от арахнофобии может быть польза. Знала бы заранее, наловила бы пауков дома. Они у меня в ванной комнате живут. Здоровые, один с ладонь буквально. Понятия не имею, кстати, может, и кусачие.

– А мне дед всегда говорил, что примета есть: пауки деньги в дом несут.

– Тогда мне достались самые ленивые пауки в мире.

Клиент заговорил, да. И как быстро заговорил! Веста для убедительности держала перед его носом крупного и абсолютно мирного, зато уникально волосатого красно-черного паука с белым брюхом. Паук недовольно шевелил когтистыми лапами, клиент выкатывал на него глаза и захлебывался словами, если у Весты вздрагивала рука.

История оказалась короткой и омерзительной. Жена этого типа работала медсестрой в дорогой частной клинике широкого профиля. В эту клинику много лет назад поступила роженица – двадцатитрехлетняя сеньора Вальдес, супруга престарелого генерала Вальдеса. Родила крупного, крикливого и полностью доношенного мальчишку. Идеальный ребенок. Но пришли главный врач с директором, уединились с генералом, а затем все документы об этих родах оказались под грифом «Секретно!». Персоналу было велено на публике (вдруг спросят) говорить, что ребенок семимесячный и слабый. Оно и понятно – мальчик родился не через девять, а через семь месяцев после свадьбы.

Несколько лет спустя сеньора Вальдес вновь появилась в клинике. Заплатила сумасшедшие деньги за анонимный аборт на третьем месяце беременности. После аборта она добровольно стерилизовалась. Пока она выздоравливала – в анонимном отделении, – ее навещал приятный молодой человек, совершенно точно не ее круга.

Медсестры во всех клиниках и во всех странах любопытны и горазды посплетничать. Я это знала, поскольку одну из миссий прошла именно медсестрой… И вроде бы со слухов выходило, что замечательный сынишка Вальдесов никакого отношения к генералу не имел – старик женился на юной женщине, чтобы прикрыть ее внебрачную беременность. А залетела она то ли от конюха, то ли от тренера по верховой езде, служившего в доме ее родителей. То есть выдать ее замуж за отца ребенка было еще хуже, чем позволить родить без мужа. Ей нашли сговорчивого респектабельного старика. Но тайный роман не завершился – о чем свидетельствовал аборт. Трудно сказать, почему она так запустила беременность. Может, надеялась уговорить старого мужа признать еще одного ее ребенка. Так или иначе, стерилизация навсегда решила ее проблемы.

Мне было кисло. На Земле разглашение таких сведений никак не повлияло бы на политическую карьеру ребенка. И даже на отношение общества к женщине. Сплетен было бы много, за спиной бы шушукались, не без того, очень уж у нас любят похихикать над чужими постельными тайнами. Но непристойное происхождение никак не повлияло бы на голоса избирателей, вздумай Энрике баллотироваться в Сенат. И двери домов высшего света перед ним не закрылись бы – с чего это? Его мать из аристократической семьи, а что спуталась с конюхом – так еще и не то бывает. Правда, на Земле очень удивились бы, отчего она не вышла за конюха замуж – понятно, что не навсегда, строго ради узаконивания ребенка. Потом конюху дали бы отступных и пинка под зад. Или – приличное образование и место цербера в семейном бизнесе. Конюхи, знаете ли, разные бывают, иных не грех и оставить в роду.

Но в Эльдорадо это невозможно. Эльдорадо морально устарело. Причем устарело даже не по сравнению с нынешней Землей, а по сравнению с Мексикой двадцать второго, если не двадцать первого века. Латинские античные страсти были бы прекрасны, но только не вкупе со средневековой жестокостью. Хотя, честно говоря, античность тоже особым гуманизмом не страдала. Даже термин такой, «гуманизм», если и существовал, то применительно к гражданам – то бишь свободным мужчинам с местной регистрацией. Все остальные антропоморфные существа – женщины, рабы и варвары – людьми по определению не считались.

Эльдорадо… Я помню этот момент детского разочарования, когда поняла, что страна этически деградировала чуть ли не до восемнадцатого века. Понятно, что Рассеяние и Катастрофа в принципе отбросили нас назад. Но не до такой же степени! В университете наш преподаватель по этике как-то обронил на семинаре – якобы невзначай, мимоходом обронил, – мол, есть мнение, что на примере Эльдорадо мы наблюдаем процесс замирания. Замершая цивилизация – что может быть ужасней! Причем ведь на Земле эта культура была одной из самых ярких и многообещающих.

Говорят, что разведчик должен любить своего врага. Я слушала этого мерзавца, привязанного к трем деревьям, и очень хорошо понимала, что больше не могу любить Эльдорадо.

Пора валить.

Я слегка надрезала веревки, которыми мы связали клиента. Меньше чем за час он не распутается. Напугав его приличествующими к случаю обещаниями – вроде скормить тараканам, если вздумает болтать, – мы погрузились в машину и отбыли.

– Ты так расстроилась, словно хотела замуж за сына генерала, а он оказался сыном конюха, – заметила Веста.

– Какой сейчас век?

– Ты это к чему?

– К тому, что это дикость. Ты можешь себе представить, чтобы на Земле, в Куашнаре, да даже в Шанхае человека можно было шантажировать такой фигней?

Какая разница, чей он там сын. Его родители не врали друг другу. Старый генерал воспитывал парня как своего – извини, я видела эту семью, там даже намека нет на презрение к бастарду.

– Жизнь есть жизнь, – философски сказала Веста. – На Земле и в Куашнаре, я уж молчу про Шанхай, какие-нибудь свои недостатки есть. Рай земной не существует, Долорес. Надо жить там, где живешь, и с тем, что есть. А революции в общественном мнении пусть совершают ребята вроде Энрике Вальдеса. Нам с тобой это ни к чему.

До города мы доехали почти в молчании, лишь изредка перебрасываясь вялыми репликами. На прощание Веста сказала мне:

– Долорес, хочешь умный совет? Плюнь на деньги, устрой себе выходной, выспись как следует.

Можно подумать, от того, что я посплю лишних три часа, Эльдорадо резко кончится и я открою глаза на нашей территории.

– Конечно, Веста. Я так и сделаю. И вправду что-то устала.

– Вот и молодец. И кончай хандрить, тебе это не идет.

Она похлопала меня по плечу и пошла к своему дому. Я проводила ее взглядом и поехала работать.

А как еще убить время в этом чертовом Эльдорадо?

* * *

Я ни капельки не волновалась в воскресенье. Подумаешь, как будто мне впервые придется участвовать в великосветской показухе! Уж, наверное, это не сложнее, чем затяжные балы на Сонно.

Пьяных точно будет меньше.

Работать с Хосе оказалось сплошным удовольствием. Мы встретились в среду, я вручила ему отчет о поездке на Заячий плес, а он отметил, что мои рапорты приятно читать – ничего лишнего и написаны хорошим литературным языком. После чего вручил мне инструкции касательно воскресной прогулки. Инструкции шикарные. Там было все, о чем можно мечтать. Полный список персон, которые теоретически могли появиться, поскольку входили в круг общения Энрике Вальдеса и умели ездить верхом; на всякий случай упоминались и те, кто верхом не ездил, но мог прийти на пикник. К каждому имени прилагалась биографическая справка, психопортрет и малодоступные для простых смертных данные: о мелких правонарушениях вроде парковки в неположенном месте, о состоянии банковского счета; о династических и политических перспективах. Чтобы я не ломала мозги, гадая, кто же из этого сонма наиболее угоден нашей разведке, кого надо отрекомендовать сеньоре Вальдес для допуска в дом, Хосе всех перечислил. И даже выделил мне деньги на текущие расходы.

– Долорес, ты уж постарайся, – говорил он тихим и ласковым голосом. – Это направление у нас не считается приоритетным, прежде всего потому, что генерал Вальдес слишком стар, а его сын слишком молод.

Мне вообще казалось странным такое отношение командования к этой теме, о чем я и сказала Хосе. Он только развел руками, и я поняла, что он, в сущности, такой же запасной игрок, как и я. Мы оба входили в сеть прикрытия, чьей задачей было лишь изображать жизнедеятельность, а при необходимости спасти главную сеть – пожертвовать собой.

Но я еще надеялась на лучшее.

Мне нравилось работать с Хосе. Над его заданиями можно было не думать. Этот кабинетный чиновник, казалось, тратил все свое время лишь на то, чтобы проработать задачу с максимальной детализацией. Ей-богу, если бы из всей нашей разведки в Эльдорадо остались только мы с Хосе – мы бы за год восстановили утраченные позиции…

Денег вполне хватило на модный костюм для верховой езды. Я могла превратить в оружие даже свой деревенский акцент – между прочим, самый трудный из всех диалектов испанского, какими владела, – но не плохую одежду. С костюмчиком феерически повезло – на распродаже оказалась очень дорогая модель, последний размер, и как раз мой. Вот на сапожках я прямо разорилась. Была бы действительно сельской простушкой – плюнула бы на все интриги с Энрике. Ну или потребовала бы сначала объявить о помолвке. Потому что сапожки мне обошлись в чудовищную сумму по меркам таксистки на самообеспечении.

Выглядела я прекрасно. И даже жалела, что нельзя забрать этакую красоту домой. Увы, все, что принадлежало Долорес Кастро, останется в Эльдорадо. Я эвакуируюсь в том, что будет на мне. Возможно, даже без чипа. Возможно, приказ об эвакуации придет завтра, послезавтра или в воскресенье. Прямо на чертовой верховой прогулке. И я извинюсь перед Энрике, сделав озабоченное лицо, выйду на парковку, сяду в машину и доеду до места встречи. Там меня будет ждать человек, молчаливый и равнодушный, как статуя принца Фелипе. Он доставит меня к кораблю. И через несколько дней, усталая, вся в мечтах о горячей ванне, я ввалюсь в свою холодную офицерскую квартирку на базе. В тот же день или наутро отчитаюсь, получу увольнительную на трое суток и поеду в город. В отель, где уже год живет Макс. Макс не спросит ничего. Он наполнит ванну горячей водой, положит меня в нее, принесет бокал шампанского и сигарету, а по выходе – чашку моего любимого чая. И я выпью это шампанское, этот чай, выкурю эту сигарету с непередаваемым удовольствием, потому что буду знать – окончена последняя моя миссия. И если я когда-нибудь еще приду домой измотанная и грязная, это случится не на базе четвертого военного округа, а где-нибудь на Сонно, после рыбалки под проливным дождем или прогулки по горам во время снегопада, с лихорадочным поиском пещеры и страхом, что закроются перевалы…

Минута ностальгической слабости, к счастью, продолжалась совсем недолго – в отличие от того, что было во вторник, когда меня накрыло не по-детски… После чего я с азартом включилась в подготовку и к вечеру субботы, хохоча, сделала вывод: можно и не ездить никуда, я уже все знаю. Но если я не поеду – кто же поверит, что это мои собственные наблюдения?

Таким образом, я не волновалась. Зато Энрике беспокоился за нас обоих. Он умудрился позвонить мне четырнадцать раз в период с шести до девяти утра в воскресенье. Я посоветовала ему выпить успокоительного. Тогда он предложил заехать за мной. Я довольно резко осадила его, напомнив, что мы не в тех отношениях, и вообще, он понимает, что будет с моей репутацией, если мы приедем вдвоем на его машине? Кто там будет выяснять, мы встретились с утра или не расставались с вечера? Энрике внял.

Но когда я выехала с парковки, то увидела в двухстах метрах позади длинную черную машину. Начинается! Выследил, паршивец. Выследил, конечно, громко сказано – зашел к капитану Лопесу в комнатку на первом этаже, у самого входа, и спросил адресочек. А капитан Лопес хочет подольше работать в этом доме и наследнику не отказал.

Я хмыкнула и свернула в первый же проулок. Ручаюсь, я знала Золотой Мехико ничуть не хуже Энрике и его водителя. Вряд ли им доводилось кружить по узким кривым проездам Барьо – конечно, этот бедный квартал выглядел получше исторических мексиканских трущоб (я была на экскурсии), но все же без опыта быстро проехать по нему не надейся. Тем более на таком крокодиле. Я-то на своей веселой рыжей крохе могу крутиться как хочу. И я, заметьте, даже не упоминаю о том, что карту всех трущоб Золотого Мехико и еще десяти мегаполисов Эльдорадо нам вдолбили намертво на первом курсе. У нас даже виртуальные гонки по Барьо проводились. В общем, я тут была как дома.

Уже нырнув в район и оторвавшись от Энрике, я сообразила, что вряд ли у него хватит азарта гнаться за мной по этому гетто для бедных. Если у него есть хоть капля мозгов – даже не у него, а у его водителя, – объедет квартал и встретит меня на улице Трех Сестер. Конечно, я могу выждать, развернуться и выехать обратно, но мне всяко придется проезжать через центр Мехико, и к нему я могу попасть только по этой улице.

А вот фиг вам. Есть еще одна тропиночка. Подумаешь, кружная и неэстестичная. Зато я выскочу на Трех Сестер не на выезде из Барьо, а полукилометром дальше. Положим, меня могут засечь, но там я уже знаю, как оторваться.

И я рванула в промзону.

Строго говоря, Барьо был единственным районом Мехико, который исходно пытались распланировать относительно грамотно. Но из затеи ничего не вышло. Похоже, сам менталитет мексиканцев не выносит параллельно-перпендикулярных улиц. Тем не менее тому, кто представлял себе общую схему квартала, ориентироваться в нем было относительно легко. Ориентироваться – не значит проехать, думала я, пробираясь по мостовой, в незапамятные времена широкой, а ныне застроенной лавками, гаражами, дополнительными комнатами, которые некуда было девать, вот их и вынесли на улицу… Мусорные баки стояли едва не на середине проезжей части, для местных это не считалось препятствием – здесь мало кто ездил на машине, предпочитали старые велосипеды или ходили пешком. А куда им спешить? Тут редко у кого была работа. Страшный район, между нами. Страшный, как и все трущобы, прежде всего атмосферой безысходности и безнадеги. Его многажды громили, а он затягивал раны, как царапины на воске, и только наращивал новое дикое мясо там, откуда вырвали кусок.

Срезав путь через бывший стадион, а ныне место для молодежных тусовок, я наконец выбралась в промзону. Попотев еще десять минут и филигранно протиснувшись сквозь старые полузакрытые ворота, я выехала на грунтовую тропинку, идущую позади опрятных одноэтажных домиков-новостроек. Тоже, в общем, место непрестижное, респектабельные люди сюда старались не ходить, но большинство обитателей этой улицы имели постоянную работу – в отличие от жителей Барьо.

В конце тропинки я чуть не испортила все дело, не заметив свеженький ухаб и нырнув в него. Оглушительно проскрежетав днищем – и едва не пятками ощутив камни дороги, – я выехала на чью-то частную парковку. Ну вот, под ногами, то бишь колесами, твердая почва. Обогнув школу, я повернула на улицу Трех Сестер.

Ага, как я и думала, знакомая черная машина поджидала на перекрестке. Судя по тому, как лихо она сорвалась с места, водитель как минимум подозревал о тропинке через промзону и на всякий случай поглядывал в нужную сторону. Ну ладно, тогда погоняемся.

Почти не сбавляя хода, я пролетела четыре квартала и выскочила на круговой объезд площади Эль Сокало. В самый неожиданный момент развернулась и метнулась к Башне Свободы. Резкий поворот влево – и я врываюсь на подземную парковку под Башней, проезжаю насквозь, выпрыгиваю на поверхность у самого Музея Конституции, снова левый поворот, нырок на парковку под супермаркетом… А вот с Эстакады я скрылась, нарушив все мыслимые правила – в последний момент, углядев дырочку, едва не поперек четырех рядов прыгнула вправо, на съезд. Необходимости в этом не было, похоже, Энрике потерял меня из виду уже на Эль Сокало.

К конному клубу я приехала минута в минуту. Парковка была заполнена только наполовину, судя по всему, гости не спешили. Я нахально встала на самое видное место – а с чего бы мне жаться в угол и стесняться? Меня же пригласили, а не наняли сопровождать богатого сынка. Вышла из машины и встала у капота, нетерпеливо похлопывая по ладони перчатками.

Прошло десять минут. Приехало еще четверо из приглашенных – трое мужчин и девушка. Мужчины окидывали меня плотоядными взорами, девушка оглядела с опаской и недоверием. Наконец показался лимузин Энрике. Я отошла за соседний автомобиль, замерла. Энрике, мрачный и недовольный, подошел к моей машине, с сомнением заглянул в салон.

– Сеньор Энрике! – окликнула я его, подойдя сзади.

Он обернулся – и потерял дар речи. Да уж, я выглядела сногсшибательно. Костюмчик сидел на мне лишь самую чуточку хуже парадной формы, над прической я вчера работала половину вечера, да и с макияжем Энрике видел меня впервые.

Может, он и хотел что-то мне сказать, но забыл. Он даже поздороваться забыл. Стоял как пень, хлопая черными глазами. Из забытья его вывело только прибытие неожиданного гостя. Немолодой сухопарый мужчина, утонченной внешности и притом некрасивый; седые виски, выбрит начисто, маленький шрам у верхней губы справа. Доктор права Алехандро Луис Гарсиа де Арриньо.

Он-то мне и нужен.

В первоначальных инструкциях его не было; но рано утром я получила письмо от Хосе, с просьбой: буде Арриньо появится, улучить момент и передать ему несколько слов. Желательно так, чтобы никто не слышал. Хотя в самом факте знакомства Арриньо и чиновника из департамента образования ничего крамольного нет, могут возникнуть вопросы ко мне. Да, не исключено, что я какая-нибудь дальняя родственница однокашника Хосе, но все-таки разница в моем и его положении слишком велика, чтобы у любопытных не появились ненужные подозрения. Ненужные в данном случае – вовсе не шпионские, нет. Когда влиятельный чиновник покровительствует юной девушке, большинство думает, что он помогает любовнице. Такие слухи могли повредить моим отношениям с Вальдесами. А впрочем, если не получится говорить с Арриньо без свидетелей – пусть будут слухи.

Энрике кое-как справился с собой, представил меня старшему другу, а в политике – еще и учителю. Мы втроем не спеша подошли к конюшням, где я стала центром внимания. Энрике несколько оживился, но тут же набычился, перехватив пару адресованных мне мужских взглядов. Похоже, он не ожидал, что я буду пользоваться успехом.