Текст книги "Странный генерал"

Автор книги: Олег Коряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

ГРОЗЕ – БЫТЬ!

1

О тайных планах Мора Петр в своем письме ничего не сообщал. Это походило бы на грязную сплетню. Просто он рассказал о результатах поисков, привел цифры.

Бозе встретил их уже подготовленным к вести о неудаче. Он воспринял ее с философской рассудительностью.

– Что ж, в нашем деле без риска не обойтись. На этот раз я прогадал, но зато теперь буду знать, что на севере мне делать нечего.

Мор был напряжен: он не знал содержания письма Петра, посланного из Стелпорта, и ждал подвоха. На языке вертелись злые слова насчет того, что Ковалеву не надо было поручать разведку, – тогда все могло обернуться по-иному, но высказать их Мор не решался: это было опасно – задевать сейчас Петра, лучше выждать.

– Отдохните денька два, – разрешил Бозе, – потом за работу, надо наверстывать пустые расходы…

Петр спешил домой. Он знал, что Дмитрий с Каамо хлопочут там, готовя праздничный ужин, и невольная добрая улыбка лезла на лицо. Митя, Митя! Как он расцвел, как ухнул и сжал Петра своими лапищами, друг-дружок… Сегодня бы еще Яна пригласить, да только Ян далеко. Со своим неразлучным Мангваэло он проводил экспедицию до Миддельбурга, а оттуда направился на ферму своего брата. С ним ушел и Чака – бродить по бурским землям, учиться хитростям белых…

Петр вошел на кухню и обомлел: друзья его… лепили пельмени. Настоящие уральские пельмени! Обернув к Петру припудренное мукой лицо, Дмитрий широко ухмылялся: сам был рад, что придумал такой сюрприз.

– Перьмень! – бодро выговорил Каамо и, довольный, захохотал.

– Ах вы черти! – только и сказал Петр, глаза у него защипало.

Они уже опустили пельмени в кипящую воду, когда за окном мелькнуло яркое платье Изабеллы. Она влетела в дом разрумянившаяся, с веселым и лукавым блеском в глазах. Петр невольно залюбовался ею. Это была уже совсем не та девочка, почти подросток, какую они увидели впервые, придя на рудник, – юность расцвела и созрела.

– Знали бы вы, какой был шум! – воскликнула Белла. – О, это надо было послушать. Вы, Питер, зря ушли – лишились удовольствия посмотреть такое представление!

– С ним был разговор? – поинтересовался Дмитрий, и Петр не сразу сообразил, с кем это «с ним».

– Ага! – почти ликующе подтвердила Белла. – Он даже позеленел, когда отец сказал, что у нас уже все решено. Закричал: «Но ведь я рассчитывал, надеялся!» – «Зря надеялись, – говорит отец, – ни я, ни дочь обещания вам не давали. Вы просили руки – мы до сих пор молчали»… Я думала, он пристрелит и отца, и меня. Но он только покричал, потом выскочил. Хлопнул дверью – стены затряслись. Смехота!

– Mop? – догадался наконец Петр.

– Ну да! Вам Дик уже сказал, что мы с ним женимся? Дик и я.

– Нет, не говорил… Значит, у вас… Ах вы черти!

Петр улыбался. Это действительно здорово, такая у Дмитрия радость, и пара получится чудесная… Но в то же время что-то похожее на обиду шевельнулось в его сердце.

– Поздравляю, – сказал Петр и протянул им руку и жал их руки, а сам прислушивался к тому, что у него делается внутри.

Внутри что-то отрывалось, уходило, оставляя пустоту. Это была их дружба с Дмитрием. Конечно, никуда Митьша не денется, и дружба их не порвется совсем-то, только будет она уже не такой, как прежде. Было их двое на всем свете, а теперь…

– Ну, можно и к столу, – загудел Дмитрий. – Сейчас, Беленькая, ты узнаешь, что такое пельмени.

– Ой, какие смешные! А они вкусные, да? Ты научишь меня готовить их, Дик?

– Научу, научу… Открывай бутылку, Петр. Выпьем за все разом – за твое возвращение, и за русскую нашу еду, и за нашу свадьбу с Беленькой.

– Свадьба когда? – спросил Петр.

– Скоро. Помолвка у нас уже состоялась. – И добавил по-русски: – Только придется мне в их веру переходить. Гугенотом, брат, стану.

– На кой тебе это ляд? – грубовато сказал Петр.

– А не все равно?

Что ж, в этом была своя логика. Ни Петр, ни Дмитрий, хотя в детстве и таскали на шее крестики, бога никогда не почитали, ибо веры у них не было. Едва ли Дмитрий и разбирался в том, кто такие гугеноты, протестанты. Петр, кое-что читавший об этом, знал, что так еще в прошлые века прозвали последователей Жана Кальвина. Что они, борясь за реформу церкви, откололись от католиков, отказавшись от верховенства римского папы, от монашества, от почитания икон, от многих таинств и догматов католической церкви. Протестантская церковь по обрядам и организации была значительно проще, «демократичнее», вера – ревностней. Божий промысел, воля божья считалась у кальвинистов превыше всего, праздность они принимали за грех, а приобретательство выдавали за службу богу. Буры в большинстве своем были гугенотами.

Однако что до этого Дмитрию, которому вообще не нужна церковь – ни православная, ни протестантская, ни католическая!

– Хоть в магометане записывайся, – махнул рукой Петр.

– Вы что, какие-то секреты обсуждаете на своем русском? – вмешалась в разговор Изабелла.

Невинная и вполне естественная реплика эта отозвалась в Петре новой болью.

– Мить, – тихо сказал он, – а Россия-то… как же?

Дмитрий понял его.

– Не туманься, Петро, худого не думай. Говорили мы с ней об этом. Обживемся здесь, деньжат поднакопим – и обязательно в Россию. Согласная Изабелла, перечить не будет.

– Ох! – вздохнула Белла, непонятная речь наскучила ей. – Скорее бы мне узнать ваш язык! Наливайте же, остынет ваша еда!

– Извини, Беленькая. – Дмитрий повернулся к ней, осторожно и ласково положил руку на плечо. Под его ладонью оно казалось тоненьким и хрупким.

Нельзя сказать, что пельмени получились отличными, однако они очень понравились и Белле, и Каамо. А Петр и Дмитрий… Странное дело: какие-то кусочки мяса в вареном тесте, вроде ерунда – а сколько воспоминаний, цепочкой потянувших за собой другие, вызвало это нехитрое родное кушанье… Изредка отхлебывая вино из небольшой глиняной кружки, Петр ел медленно и задумчиво. Чуткая душа, Белла поняла его.

– Вы вспомнили родину, Питер?.. – Она помолчала. – Расскажите нам о поездке. Наверное, было интересно?

Ему расхотелось рассказывать. Он отвечал на вопросы скупо, односложно. Совсем не праздничным получался этот вечер.

На кухне кто-то кашлянул, зашаркали шаги. В проеме двери показалась тощая фигура Клааса Вейдена. На этот раз старик был выбрит, на плечах красовалась почти новая, еще не грязная куртка. Он был трезв и раскланялся церемонно.

Петр почему-то очень обрадовался ему. Старика усадили на почетное место, наперебой угощали пельменями, подливали вино. Он ел, молчал и улыбался. И вдруг Петру захотелось рассказать о поездке, и он стал рассказывать – подробно, с деталями – об охотничьих приключениях, о поисках золота, о стычке с Марстоном, о Коуперсе, Мангваэло и Чаке…

Уже поздно вечером Дмитрий отправился проводить Изабеллу. Петр тоже вышел из дома и присел на обрубок старого дуба, притащенный Дмитрием для каких-то поделок. Чуть шумело от хмеля в голове.

Темная женская фигура, неслышно ступая, приблизилась и опустилась рядом. По голосу Петр узнал Марту.

– Поздравляю вас с благополучным возвращением, масса Питер. (Он не видел, только чувствовал, что мулатка улыбается.) – Вы теперь останетесь совсем один, да? – Теплая ее ладонь легла на его руку.

– Почему же, Марта, один?

– О, я все понимаю… Не надо грустить, масса Питер. – Она тихонечко прижалась к нему.

– Ладно, Марта, – он тряхнул головой и улыбнулся, – не будем грустить!..

2

Все помыслы Дмитрия теперь были заняты свадьбой. После работы он, не мешкая ни минуты, спешил домой.

– Игрушку из дома сделаю, – повторял парень и все вечера напролет пилил, строгал, колотил, придумывая всяческие полезные и бесполезные хозяйственные приспособления и украшения. Помощь отвергал: ему хотелось, чтобы все было сделано только его руками.

Петру надо было подумать о жилье, хотя Дмитрий и предлагал жить по-прежнему в одном доме, только, может быть, соорудить пристройку.

– Нет, брат, мы с Каамо выстроим себе холостяцкую хибару и будем приглашать тебя с жинкой в гости, – усмехался Петр. – На пельмени.

Впрочем, он знал, что ничего они с Каамо не выстроят: не было у Петра той хозяйственной жилки и домовитости, которые отличали Дмитрия.

Все так же долгие часы Петр просиживал над книгами, а начитавшись почти до одурения, седлал коня, брал ружье и отправлялся в вельд. Каамо сопровождал его теперь тоже на коне. Петр приобрел для него пони – маленькую, но выносливую и быструю лошадку. Пони здесь были в большом почете.

Каамо становился Петру все ближе. Он быстро взрослел, Петр начинал гордиться своим воспитанником… Как-то вскоре после возвращения из экспедиции Каамо напомнил ему о разговоре на Олифант-ривер.

– Ты сказал тогда, что я буду мастером на руднике. Помнишь?

– Помню. И что?

– Это плохо, Питер. – И заговорил с жарким придыханием. – Я буду мастером, буду командовать, а негры будут меня слушать? Я один такой хороший, да? Другие негры плохие, да?

– Почему же плохие?

– А почему я один буду грамотный?

Вон оно что!.. Добрая, честная душа. Парень ищет истинной справедливости. Парню мало думать только о себе. Умница.

Петр так и сказал ему:

– Умница. Ты подсказал мне хорошую мысль.

– Я подсказал? Какую мысль я тебе подсказал?

Конечно же! Ей давно пора было появиться. Действительно, почему он учит грамоте одного только Каамо? Ведь когда еще Петерсон рассказал ему о воскресных школах в России… Почему бы не попытаться и здесь?..

На первое занятие он позвал лишь троих: Каамо, Секе и молодого мулата Самсона. Они расселись на кухне, за обеденным столом. Секе и Самсон чувствовали себя явно не в своей тарелке, Каамо сиял. Дмитрий отправился с Изабеллой в город – присмотреть для покупки кое-что из домашней утвари.

Петр волновался. Одно дело – непринужденно болтать с Каамо, гонять его по алфавиту и таблице умножения, рассказывать об истории Африки и слушать бечуанские сказки, другое – настоящие школьные занятия. Петр волновался и не знал, как себя вести. Сначала присел за стол, потом встал, снова сел, неловко огладил столешницу.

– Ну вот, – сказал он и натянуто, скованно улыбнулся. – Это и будет наша школа. Почему такая странная школа, так мало учеников и такое неподходящее помещение? Потому что у негров нет школ, нет учителей, они на своей родной земле не хозяева, а слуги белых. Правильно я говорю?

Секе кашлянул и опустил голову. Глаза Самсона загорелись. Каамо расплылся в улыбке. «Вот, смотрите, какой он, мой друг Питер!» – говорил его взгляд. А Петр растерялся, он не знал, о чем и как вести речь дальше.

– У нас есть только руки для работы, – тихо вымолвил Секе и шевельнул черными узловатыми пальцами.

– Верно, – кивнул Петр, обрадовавшись поддержке, – только руки. Ими вы добываете золото, но не себе, а другим. Я тоже был простым рабочим, шахтером, тоже, как и вы, кайлил породу, а золото шло в карман хозяевам. Это было далеко отсюда, в России. И так везде, по всей земле: рабочие в поте лица трудятся, а хозяева плоды их труда гребут себе. Почему так?

– Почему так? – как эхо, повторил Самсон и подался вперед.

– Потому что мир устроен несправедливо, неправильно устроен мир. Одни забрали себе все – землю, рудники, заводы, машины, у них много денег, и они на эти деньги содержат полицию и армию. Другие, хотя этих других куда больше, не имеют ничего и, чтобы не умереть с голоду, продают хозяевам себя, свои руки, свой труд… Я понятно говорю?

Он подбирал слова с трудом. Ему казалось: они не те, все не те, не самые нужные, не самые простые и убедительные. Однако слушали его внимательно, даже напряженно… Потом он проверил знания Секе и Самсона. Оба они бегло считали, умели складывать и вычитать. Самсон, кроме того, знал латинский алфавит, но читать почти не мог. Начинать надо было с азов.

В следующее воскресенье Секе и Самсон привели с собой еще двух негров, примерно тех же лет, что и Петр. Было и смешно, и стыдно смотреть, как два здоровых парня униженно кланялись, прося взять их в ученики. Петр рассердился и сказал, чтобы они выкинули из головы «эти рабские штучки». Он выдал всем тетради, карандаши и занимался языком и арифметикой, потом снова беседовал о положении рабочих, рассказывал о происхождении частной собственности. Беседы эти приходились его ученикам по душе, они, как видно, отвечали их тайным мыслям. Самсон и Секе держались уже посвободнее и без особого стеснения вступали в разговор.

Вечером, рассказывая Дмитрию о занятиях, Петр предложил:

– Слушай, Мить, давай-ка с нами вместе…

Тот искренне удивился:

– Это зачем? Грамоте я вроде обучен. А профессором мне хоть как не бывать.

– Да не в этом дело. Познакомимся с кое-какими книжками, я о Карле Марксе буду рассказывать, об Интернационале, о делах рабочего класса.

– Ну какой я теперь рабочий класс! – насмешливо прогудел Дмитрий. – Того и гляди, в долю к Бозе войду.

– Жаль, Митя, – только и ответил Петр.

Спорить ему не хотелось. Знал, что не переспорит.

Работы в эти дни у Петра прибавилось. Бозе попросил его приготовить маркшейдерскую схему новой шахты, выработки которой должны были соединиться со старой. Кроме того, Петр занялся улучшением рудничной вентиляции, но снимать рабочих с добычи хозяин не позволил – приходилось выкручиваться. Потратившись на экспедиции, Бозе хотел на чем-то отыграться.

С Мором Петр не разговаривал, они только здоровались по утрам – сдержанными, холодными кивками. Мор, должно быть, вообще ни с кем не разговаривал. А на работе вымещал злобу на ни в чем не повинных неграх. То и дело в штреках раздавались крики: это разъяренный надсмотрщик пускал в ход палку. Не однажды Петр порывался броситься на крик, изломать палку, дать по зубам самому Мору, но он сдерживался, понимая, что малым дело не кончится.

Рабочие роптали. Назревала гроза…

Петр сидел с карандашом за «Философией нищеты» Пьера Прудона, а Дмитрий во дворе мастерил очередной хитроумный шкафчик, когда в дом вбежал с побледневшими губами Каамо:

– Питер, все негры просят тебя прийти к ним!

– Какие негры? Куда прийти?

– Наши негры, с рудника. В поселок прийти. Большая беда, Питер. Секе сказал: «Пахнет кровью». Пойдем, Питер!..

Поселок был взбудоражен. То тут, то там среди жалких ветхих хижин топтались кучки чернокожих. Все о чем-то громко спорили, бранились. Навстречу Петру торопливо шел Секе.

– Масса Питер, ты должен рассудить нас. Мы уже не можем. Самсон хочет убить мистера Мора. Мы не хотим больше работать так. Но что мы будем есть? Помоги нам, масса Питер.

– Постой, Секе, давай по порядку.

Секе рассказал по порядку.

Терпение рабочих-негров истощилось. Двенадцать, а то и четырнадцать часов изнурительного труда, нищенское, грошовое жалованье, а тут еще зверства Мора. Сегодня он страшно избил Нгулу, молодого негра, сломал ему руку, парня притащили в поселок полумертвым. Завтра надсмотрщик своей палкой проломит кому-нибудь череп – это тоже терпеть? Самсон – друг Нгулу, Самсон хочет убить Мора. Но разве можно убивать белого человека? Убивать нельзя, однако что же тогда делать?

Петр оглянулся – вокруг него и Секе собралась большая толпа. Негры притихли, и только разгоряченные темные лица да огромные сверкающие белки глаз говорили об их возбуждении. Самсон, стоявший совсем близко от Петра, яростно сжимал зубы. Какой-то незнакомый старик, высохший, с белеющими волосами, пристально смотрел на Петра, а в глазах, карих, по-детски больших, стыла скорбь. На его плечо оперлась женщина с ребенком за спиной, под отвисшими грудями видны были выступающие ребра. Толпа дышала тяжело и жарко.

«Ну, ты, мудрый белый, читающий толстые книги! – язвительно говорил себе Петр. – Люди ждут твоего совета. Что же ты молчишь?»

– Вот что, друзья… – начал он, и толпа, ободренная этими нежданно теплыми для нее словами, придвинулась к нему. – Вам живется тяжело, плохо живется, это верно. И Якоб Мор – злой человек. Но если Самсон убьет его, пользы все равно не будет. Самсона повесят, а вместо Мора придет другой надсмотрщик… Что же нужно делать?

– Да! – выкрикнул кто-то. – Скажи, что нужно делать!

До этого выкрика Петр и сам не знал этого. Теперь его осенило.

– Вы слышали когда-нибудь о стачках, – спросил он, – о забастовках? Это когда рабочие, все, дружно, отказываются выйти на работу… Вы должны сделать так же.

– А кто будет платить нам деньги? Ты? – спросил Самсон.

– У меня нет столько денег, я тоже служу Бозе. Но вы поймите вот что. Хозяину будет невыгодно, если рудник остановится. Он уступит вам. А вы должны сказать ему обо всем, чем вы недовольны.

– Хозяин не будет слушать негров, – сказал старик.

– Нет, будет! – почти крикнул Петр. – Все вместе мы заставим его слушать. – Не «вы заставите», сказал он, а «мы». – Мы сделаем вот как. Все ваши требования запишем на бумагу и предъявим ему.

Бумага – это Петр придумал хорошо. В бумаге была некая магическая сила. И когда он спросил, о чем же надо писать, что требовать, все наперебой начали выкрикивать что-то, поднялся галдеж, и прошло минут пять, прежде чем удалось установить хоть какой-то порядок.

Каамо сбегал домой и принес бумагу и карандаш. Усевшись на чурбак, окруженный тесной потной толпой, Петр принялся составлять петицию. Он долго думал, как начать: «мы просим», «мы требуем»?.. Выбрал «мы настаиваем»– и дальше перечислил требования: продолжительность рабочего дня установить в десять часов, запретить на руднике побои, с повышением добычи золота повышать плату рабочим.

Он громко прочитал написанное – и толпа разразилась ликующими криками, словно мечты уже стали реальностью. Самсон улыбался и приплясывал. Женщина с ребенком за спиной хлопала в ладошки. Только во взгляде седого старика стыла все та же скорбь.

– Постойте! Да погодите же!.. Здесь написано то, чего мы хотим. Но ведь еще надо, чтобы хозяин согласился на это.

И опять все присмирели и смотрели на Петра и Секе – ждали, что они скажут.

– Кто должен отдать бумагу хозяину? – спросил Секе.

Да, кто сделает это? Послать Секе и с ним кого-нибудь еще? Бозе может просто-напросто вышвырнуть их, и ничего они не поделают. Пойти самому?

– Бумагу хозяину передам я, – сказал Петр.

По толпе прошел говор. Мастер Питер – хороший человек, добрый, но он белый. Хозяин тоже белый. Не сговорятся ли они против негров?

– Тихо! – крикнул Секе. – У меня два уха, но я не могу слышать все слова разом. Вы не верите массе Питеру или верите? Я знаю его и верю ему. Птица никогда не может сделаться раком. Масса Питер не выдаст нас и не подведет…

Петр отправился к Бозе прямо из негритянского поселка, не заходя домой. Тот, несмотря на поздний час, работал за домашней конторкой – просматривал счета, колонками выписывал какие-то цифры, итожил. Он немножко удивился неурочному гостю, но встретил его радушно.

– Проходите, Питер. Может, хотите кофе?

– Спасибо. Я по делу… Прочтите.

Бозе читал долго, шевелил губами, брови были сумрачно сведены. Пальцы было дернулись смять бумагу, но старик взял себя в руки, положил петицию на стол, прихлопнул ладонью.

– Кто же сочинил им эту галиматью? Среди них и грамотных-то нет.

– Писал это я, господин Бозе.

– Вы? – У Бозе отвисла губа, красная, мясистая.

– Я, – кивнул Петр и почувствовал, что теряется. Ему вдруг стало стыдно перед стариком и жалко его.

Добрый человек, Бозе сделал для Петра и Дмитрия столько хорошего, да и рабочие его живут не хуже, чем на других рудниках, может быть даже лучше… Но тут же вспомнил негров – и молодого искалеченного Нгулу, и высохшего, выжатого жизнью старика, в скорбных глазах которого стыла неизлечимая боль черного народа, вспомнил Мора и жалобные, приглушенные крики в тесных и душных штреках, вспомнил, как вместе с собаками роются в отбросах тощие голопузые ребятишки в поисках еды. И снова кивнул, уже решительно, отсекая любые пути для отступления:

– Я и посоветовал им это, я и написал. Так, господин Бозе, больше продолжаться не может. – Факт за фактом Петр начал раскрывать короткие, скупые строки требований, рассказал о настроении рабочих, попытался даже убедить хозяина, что улучшение условий на руднике вовсе не уменьшит добычу драгоценного металла, наоборот– повысит производительность труда.

– Ну, хватит! – сердито буркнул Бозе. Он сидел отяжелевший, поникший, мрачный. – Дик знает об этом?

– Он ничего не знает.

– Славный вы ему подарок к свадьбе приготовили… Ладно. Что делать с вами, я подумаю. А своей голытьбе передайте, чтоб завтра все, как один, были на работе. Об этой ерунде, – он взял бумагу и старательно порвал ее, – пусть и думать не смеют!

Петр набычился, глаза сверкнули.

– Они не выйдут на работу.

Бозе грохнул кулачищем по столу.

– Я все сказал!.. До свиданья.

Домой Петр вернулся глубокой ночью: пришлось еще раз сходить в поселок, поговорить с Секе и его друзьями. Пробравшись к своей постели, он потихоньку разделся, лег и начал набивать трубку. Неожиданно из темноты подал голос Дмитрий:

– Ну, и что сказал старик? Поди, разбушевался?

Петр опешил, зажег спичку, засопел трубкой.

– Мне Каамо рассказал, – пояснил Дмитрий. – Что же ты меня-то не предупредил?

– Я сказал Бозе, что ты ничего не знаешь.

– Как это я могу не знать? Дружки все-таки али нет? Негры-то как – крепко стоять намерены?

– Вроде крепко.

– Ох, неладно все это! И не ко времени.

– Ты спи, Митя, не майся. Твое ведь дело сторона.

– Как же сторона, когда ты в это дело ввязался, язви тя!.. Ну, да что говорить. Выходит, придется со стариком воевать… А Беленькая все равно со мной будет. Тут я тоже, брат, не отступлюсь… Ничего, Петро, выдюжим.

Петру захотелось вскочить, облапить дружка, но он сказал только:

– Коли так, спасибо, Митя.

3

Солнце поднялось уже высоко, когда к Петру прибежал Мориц, один из слуг Бозе, проворный подхалимствующий негр. Он передал, что хозяин велел собрать в поселке всех рабочих – будет с ними разговаривать.

Никто из негров на работу не вышел. Мор советовал вызвать полицию и учинить расправу над бунтовщиками. Вейден помалкивал. Бозе бесился, но наконец благоразумие превысило. Мор хотел пойти с ним в поселок – старик огрызнулся:

– Знаю я ваши способности! Справлюсь один…

Толпа чернокожих встретила его настороженным, сумрачным молчанием. Впереди, в окружении нескольких негров, стоял Петр Ковалев, остальные замерли в некотором отдалении.

Артур Бозе подходил, заложив руки за спину, шагая мерно и тяжело. Подошел, стал и долго и внимательно оглядывал исподлобья тесно сгрудившихся негров.

– Ну, вот что, ребята. – Он выталкивал из себя каждое слово по отдельности, насильно выталкивал. – Вы сегодня потеряли полдня. И черт с вами – гуляйте до завтра. Правда, вычту я с вас за два дня. Кто завтра не выйдет на работу, может убираться куда хочет без всякого расчета. Бездельники мне не нужны. Желающих работать я всегда найду. Вам понятно?

Толпа молчала.

– Рабочие придут на рудник, когда будут удовлетворены их требования, – медленно, с расстановкой сказал Петр, и негры одобрительно и грозно загудели.

Бозе искоса посмотрел на Ковалева.

– По-моему, я не спрашивал вашего мнения, Питер.

– Высказать его меня уполномочили рабочие.

– «Уполномочили»! – фыркнул Бозе, еще раз окинул взглядом толпу, сказал угрожающе: – Повторяться я не буду! – повернулся и все так же, сцепив руки за спиной, не торопясь пошел обратно…

Весь этот день Петр провел в поселке. Они с Секе ходили по хижинам, разговаривали с рабочими.

– Видели, хозяин сам пришел к нам, – говорил Секе, – сегодня он еще грозился, а через два дня будет просить нас.

Примерно то же говорил и Петр, но на душе было неспокойно. Это очень реальная угроза – новые рабочие на руднике. Найти их легко – нищенствующих негров в Йоганнесбурге хоть отбавляй.

– Секе, надо готовиться и к худшему. Собери несколько толковых людей, у кого язык хорошо подвешен, поговорим с ними. Надо, чтобы они следили за рудничной конторой и всем, кто захочет наняться, объясняли, как и что у нас получилось.

Секе помотал головой.

– Они не послушаются, эти парни, которые ищут работу.

– Надо, чтобы послушались. Можно привести их в поселок, покормить и еще раз все объяснить.

– Ладно, – согласился Секе, – будем пробовать.

«Да, – размышлял Петр, – правы, до чего же правы Маркс и Энгельс, когда пишут о необходимости единения пролетариев! Задавить рабочих на одном руднике, на другом, на третьем – по отдельности – хозяевам не так уж трудно. А если бы все и повсюду рабочие действовали заодно – кто мог бы перебороть такую силу? И так везде: и тут, в Африке, и в нашей Руси»…

Дома он застал Изабеллу. Она поджидала его.

– Вам надо быть осторожнее, Питер. Мор целый день твердил отцу, что прежде всего нужно убрать заводилу. Это о вас. Я не знаю, он имел в виду полицию или затевает что-нибудь похуже. Отец отмахивается, но Мор – ведь вы знаете его… Будьте осторожны, Питер.

Дмитрий, насупившись, только пыхтел. Белла кивнула на него, сказала жалобно:

– Он говорит, что не может остаться в стороне… И зачем вы все это затеяли!..

Каамо, испуганный и притихший, сидел в уголке, прислушивался. Ночью он, крадучись, подошел к постели Петра, зашептал:

– Питер, я пойду к Самсону. Я скажу Самсону, пусть он убьет Мора.

Петр легонько привлек к себе курчавую жестковатую голову.

– Брось, Каамо, думать об этом. Выкинь из головы. Понял? Иди спать. Все будет хорошо…

Наутро опять никто не вышел на работу. Тревожная тишина нависла над поселком. У дороги, ведущей к конторе, сидели несколько негров – ждали тех, кто придет наниматься на рудник.

Дмитрий маялся от безделья, тихонечко мычал что-то унылое, Петр взялся за книги – не читалось.

Мимо дома крупной рысью проехал Якоб Мор. Друзья переглянулись.

– В город, – многозначительно сказал Дмитрий.

Петр не ответил.

Прошел, наверное, час. Петр встал:

– Пойду в поселок.

– Я с тобой, – поднялся и Дмитрий.

Вдруг дверь широко распахнулась. Рослый юноша-бур, сорвав шляпу, остановился на пороге, головой почти касаясь притолоки. Что-то очень знакомое было в его лице.

– Павлик? – неуверенно сказал Петр.

Павлик Петерсон бросился к нему, хотел, должно быть, обнять, но вдруг смутился этой, как ему, наверное, показалось, недостойной мужчины непосредственности и улыбаясь, протянул большую крепкую пятерню.

– Павлик… Митя, честное слово, он!

Они принялись обнимать его и тискать, похлопывать по спине и по плечам так, что парня пошатывало, а потом начали вертеть его и разглядывать, похохатывая – вовсе не от смешного, а так, от избытка чувств.

Это был уже не мальчик, а йонг – парень. Окажись он не здесь, а пройди мимо на улице, они вряд ли признали бы и окликнули его. Высоченный, видно, в мать, широкогрудый и большерукий, теперь Павлик, хотя исполнилось ему всего шестнадцать, был под стать своим русским приятелям-богатырям. Только веселая рыжая россыпь веснушек осталась от милой мальчишеской поры.

– Ну, садись… Чем угощать тебя? Рассказывай. Как батя?

– Он здесь, у Бозе.

– Да ну?! Слышь, Мить, Иван Степаныч здесь!

Погромыхивая сковородками, Дмитрий отозвался с кухни:

– Не очень чтобы вовремя они приехали.

– Добрый друг всегда вовремя, – задорно откликнулся Петр. Повернулся к Павлику: – Заварушка тут у нас…

– Я слышал, – сказал юноша. – Бозе уже рассказал отцу. Они об этом сейчас и толкуют, а я побежал к вам Мы ведь только что приехали, полчаса назад. Йоганн еще распаковывает вещи.

– Ты слышишь, Мить? Йоганн тоже здесь! Ну, вот это обрадовали – свалились нежданно…

– Почему нежданно? – улыбнулся Павлик. – Бозе пригласил отца на свадьбу Изабеллы. Еще недели две назад письмо прислал.

Петр прихмурился: какой сейчас может быть разговор о свадьбе? Дмитрий аж осунулся за две эти ночи…

Топот многих копыт послышался на улице. Петр выглянул в окно. Отряд конных полицейских направлялся к руднику. Впереди ехали Якоб Мор и дородный краснолицый вахмистр [30]30
  Вахмистр – старший унтер-офицерский чин в бурской полиции.


[Закрыть].

– Извини, Павлик. – Петр рванул со стены ременной пояс с револьверной кобурой. – Мять, я все-таки в поселок…

Павлик вскочил:

– Питер, я с тобой!

– Нет, Павлуха. Это дело… В общем, топай лучше всего к отцу. Мы тут разберемся сами.

Он выскочил из дома, за ним Павлик, а следом, на ходу тоже застегивая ремень с револьвером, Дмитрий.

– Питер, Дик, постойте! – К ним бежала Белла. – Куда вы? – Она запыхалась. – Отец просил прийти к нему. И дядя Йоганн, отец Пауля, тоже.

Полицейские уже подъезжали к рудничной конторе. От поселка мчался Каамо. Подбежав, он схватил Петра за руку:

– Ты видел? Они вызвали полицию…

– Сейчас не до разговоров, Белла, – сказал Петр. – Передайте это своему отцу.

– Да подождите вы!.. Полицейских сейчас отправят обратно. Это будет еще одна оплеуха Мору, но он вполне ее заслужил.

– Вы уверены, что отправят?

– Я просто знаю это.

Дмитрий смотрел на свою Беленькую и сиял.

Петр все-таки решил выждать. Они отошли в тень дома. Дмитрий и Белла зашептались о чем-то. Петр положил руки на плечи юношей.

– Познакомьтесь. Вы оба наши друзья, и сами, я надеюсь, станете друзьями. Что ж ты, Павлик? Я бы подал руку.

Молодой Петерсон чуть сконфуженно протянул руку Каамо. Это было для него совсем непривычно – рукопожатие с негром. Каамо, сжимая ладонь незнакомца, широко, белозубо улыбнулся. Улыбнулся и Петр:

– Пойди покажи Павлику наших коней. Он понимает толк в лошадях… Ничего, ничего, если понадобитесь, мы вас кликнем.

Теперь полицейские, спешившись, толпились возле дома Бозе. Должно быть, Мориц вынес им по чарке вина.

– Ну, идемте. – Белла потянула Петра за рукав. – Я вам говорю, их отошлют назад, в город.

– Ну, идемте, – мрачновато сказал Петр.

Полицейские встретились им, когда они подошли к дому Бозе близко. Лицо вахмистра стало совсем пунцовым: видать, он хлебнул не только вина – кое-чего покрепче.

В комнате были Бозе и Петерсон. Мор куда-то исчез.

Иван Степанович расцвел, обнял земляков, троекратно, по-русски, расцеловал их и долго мял и тискал, совсем как недавно они Павлика. Бозе покосился на револьверы, буркнул:

– Присаживайтесь. – И вдруг закричал: – Вы что, думаете, у меня мешки денег, чтобы кормить ваших черных бездельников? Долго еще будет рудник стоять? – И снова стих. – Ладно, говорите спасибо нашему общему дружку Петерсону. Уломал он меня… Йоганн, объясни им, я не могу. – Устало махнув рукой, Бозе тяжелой поступью вышел из комнаты.

Иван Степанович покрутил головой, подмигнул друзьям:

– Допекли вы его… Артур хороший мужик, но какой же бур захочет лишиться лишней копейки? Боюсь, без меня он наломал бы тут дров… Ну ладно, короче. Договорились мы с ним вот о чем. Рабочий день – десять часов. Тоже не сладко, но все же победа немалая. Жалованье будет повышено только забойщикам. Побои официально запрещаются. Однако этот тип – Мор, что ли? – оставляет очень неприятное впечатление. С ним будет нелегко поладить…

Петр встал, нервно прошелся по комнате. Он не ожидал, что все уладится столь легко.