Текст книги "Королевы не плачут"

Автор книги: Олег Авраменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– И тем не менее она со мной откровенна. Только со мной и только с глазу на глаз.

– Елена моя лучшая подруга, – вставила Бланка. – Она во всем понимает меня, а я – ее.

– А как же Маргарита? Ведь она считает тебя своей лучшей подругой.

– С Маргаритой я также очень дружна, но... Уж слишком мы с ней разные.

– Вот именно, – сказала Елена. – Зачастую Маргарита не понимает Бланку или превратно истолковывает ее слова, потому что смотрит на жизнь совершенно иначе. Естественно, это не способствует откровенности – тем более со стороны такой застенчивой особы, как наша Бланка.

– Ну а вы, кузина? Лично я не рискну назвать вас застенчивой. Скромной, порядочной – да; но отнюдь не застенчивой.

Елена с благодарностью улыбнулась.

– Вы безбожно льстите мне, кузен; это насчет скромности. А что касается нас с Бланкой, то несмотря на всю нашу несхожесть, мы прекрасно ладим. Она понимает меня, я понимаю ее, и в определенном смысле я знаю о ней больше, чем она – сама о себе.

– Вот как? – удивилась Бланка.

– Ну, разумеется! Ведь не зря же говорят, что порой со стороны виднее. Свежий взгляд на вещи отмечает то, на что другие, сжившиеся с ними, не обращают внимания в силу многолетней привычки. К примеру, еще до вашего приезда, кузен, у меня не было никаких сомнений, что вы с Бланко й... – Елена насмешливо покосилась на нее. – Иными словами, я предвидела это и знала, что рано или поздно...

– Прекрати, кузина! – обиженно воскликнула Бланка.

– Э, нет, милочка, – ласково возразил Филипп. – Это очень интересно. И я не вижу причин стесняться, если вы с Еленой вправду такие близкие подруги. Прошу вас, кузина, продолжайте.

– А тут, собственно, и продолжать нечего. Только и того, что однажды Бланка сама призналась мне, что она просто без ума от вас и страстно желает... э-э... сойтись с вами ПОБЛИЖЕ.

– Я этого не говорила! – запротестовала Бланка.

– Такими словами – нет, – согласилась Елена. – Но вспомни, дорогуша, что ты понарассказывала мне про себя и кузена Филиппа той ночью, когда мы влюбились друг в дружку.

Во второй раз за последние несколько минут Филипп чуть не подавился теперь уже яблоком.

– ЧТО?!! – ошарашено произнес он, выпучив глаза. – Я не ослышался?

– И опять вы шокированы? – весело рассмеялась княжна. – Нет, нет, это вовсе не то, о чем вы подумали. Отнюдь! Просто однажды нам с Бланкой обеим не спалось, вот мы и болтали всю ночь напролет, делясь своими секретами... Тогда-то мы, собственно, и сдружились по-настоящему. А Маргарита нафантазировала себе невесть что; дескать, мы в одночасье воспылали нежнейшей любовью – так это выраженьице и прилипло к языку. На самом же деле Маргарита просто ревнует Бланку и знай поддевает нас: "Как вам не совестно, кузины! Стыдище-то какое!" И прочее в том же духе.. – Елена негодующе фыркнула. – Чья бы корова мычала! Сама-то она, когда у нее нет парней, тащит к себе в постель фрейлин, а чего только стоят ее шуры-муры с кузиной Анной. Это вообще черт-те что... – Княжна растерянно умолкла. Ах, простите, друзья! Что-то я разговорилась не в меру. Я вообще ужасная болтунья. Дайте мне только повод, и я вас до смерти заговорю. Боюсь, кузен, вы глубоко заблуждаетесь относительно моей скромности... Ну ладно. Я пришла сюда не для того, чтобы надоедать вам своей пустой болтовней...

– Что вы, принцесса!..

– Ай, прекратите, принц! – отмахнулась Елена. – Я страшно не люблю лицемерия, пусть даже из вежливости. Я прекрасно понимаю, что сейчас вы хотите остаться наедине с Бланкой, и она хочет того же. Поэтому я не отниму у вас много времени, лишь выполню поручение кузины Арагонской и тотчас уйду.

– Вы имеет в виду Изабеллу Юлию? – уточнил Филипп, невольно краснея под ревнивым взглядом Бланки.

Елена снова улыбнулась, но на этот раз в ее улыбке не было ни веселья, ни иронии, ни лукавства – одна только грусть.

– Похоже, что в нашей милой королевской компании назревает громкий скандал, – с серьезным видом произнесла она, подобрала край своего платья и вынула из пришитого к нижней юбке накладного кармана сложенный в несколько раз лист бумаги. – Это письмо вам, кузен. Как видите, оно не запечатано, и я не стану утверждать, что не читала его.

Филипп в смятении развернул письмо, написанное мелким, почти бисерным почерком, но явно второпях, и быстрым взглядом пробежал его неровные, местами скачущие и налезавшие друг на друга строки.

– Carajo! – в сердцах выругался он, настолько потрясенный, что даже не обратил внимания, как покоробило от этого обеих девушек. – Черти полосатые! Пресвятая Богородица, спаси нас и помилуй...

Отведя таким образом душу, Филипп внимательно перечитал письмо с самого начала:

Мой милый друг!

Когда кузина Елена вручит тебе эту прощальную записку, которую я не решаюсь назвать письмом, я буду уже далеко отсюда, и мы с тобой больше никогда не свидимся. Навряд ли я смогу убедительно объяснить тебе причины моего поступка, да и не намерена делать это. Возможно, ты скажешь, что я сошла с ума, но по мне лучше такое безумие, чем та жизнь, на которую обрекает меня брак с этим чудовищем – моим мужем. Сама же я не считаю себя сумасшедшей, напротив – я, наконец, прозрела и поняла, что не смогу больше жить так, как жила прежде, я поняла, в каком аду я провела последние шесть лет, и я не хочу возвращаться в это пекло.

После того, как ты ушел от меня, я всю ночь не сомкнула глаз. Я была безмерно счастлива и глубоко несчастна. Я чувствовала себя очищенной от всей накопившейся во мне скверны и в то же время я осознавала, что после всего происшедшего между нами, такого светлого и прекрасного, я скорее умру, чем позволю мужу снова осквернить меня, я убью себя прежде, чем эта отвратительная жаба вновь прикоснется ко мне своими мерзкими лапами. Я была в отчаянии, я не знала, что мне делать, я готова была тут же повеситься – и вовсе не страх перед гневом Всевышнего удержал меня от этого поступка. Я хочу жить, хочу любить, но еще больше (и это я поняла благодаря тебе) я хочу быть любимой. Ты любил меня лишь полтора часа – но какое я познала блаженство! Ты разбудил меня от жуткого сна, ты заставил меня прозреть, и теперь я знаю, чего хочу. Я хочу, чтобы меня любили ведь это так прекрасно, когда тебя любят! Я до конца своих дней буду благодарна тебе за преподанный мне урок. Да благословит тебя Господь, Филипп, и ниспошлет тебе долгие годы счастливой жизни.

У меня есть друг, верный друг, который любит меня и готов ради меня на все, – и ты знаешь, кто он. Еще неделю назад он предлагал мне бежать вместе с ним. Сегодня на рассвете я приняла его предложение, но с условием, что бежим мы немедленно. Я рассказала ему все, и он согласился. Он знает о нас с тобой, и он понимает меня, потому что любит. А для меня это самое главное – что он любит меня. Пусть даже я пока не люблю его, но полюблю непременно – в ответ на его любовь и преданность. Я знаю, я верю, что буду счастлива с ним. И если мне суждено будет вскоре погибнуть в чужом краю, так и не достигнув того, что посулил мне Эрик, то я хоть умру счастливой.

Мы уезжаем прямо сейчас, как только я допишу это письмо и отдам его Елене. У меня начинается новая жизнь, и я перечеркиваю всю прежнюю. Я отрекаюсь даже от своих детей. Да простит меня Бог, но я всегда ненавидела их, с самого их рождения, – ведь они также и дети того чудовища в человеческом обличии, которое испоганило всю мою юность. Мне горько и больно, но в жилах моих детей течет дурная кровь, и ты сделаешь Франции большую услугу, если выполнишь свое обещание и лишишь их наследства. Возможно, мне придется отречься и от своей веры, и я сделаю это без колебаний – ведь Бог един и, думаю, Ему все равно, как люди крестятся, славя Его. Но об этом пусть тебе расскажет Елена – я ей во всем доверилась и надеюсь, что не ошиблась в выборе.

У меня уже нет ни сил, ни времени, ни желания писать дальше. Я сказала тебе все, что хотела сказать. Прости за сбивчивый слог. И прощай, милый.

Не пишу, что твоя, ибо это уже не так, но просто

Изабелла.

Филипп тяжело вздохнул и, ни мгновения не колеблясь, передал письмо Бланке.

– Да, скандал будет отменный, – согласился он. – Шикарный скандал намечается. Надеюсь... То бишь боюсь, что это окончательно добьет Филиппа-Августа Третьего.

Елена посмотрела на него долгим взглядом. Между тем Бланка углубилась в чтение письма, и по мере того, как она пробегала глазами все новые и новые строки, выражение лица ее менялось: первоначальная ревность уступила место недоверчивому удивлению, которое вскоре переросло в глубочайшее изумление, затем она прошептала: "Матерь Божья!" – и в голосе ее явственно слышалось искреннее сочувствие и даже одобрение.

– Так вы боитесь, кузен? – наконец произнесла Елена, не отводя от него пристального взгляда. – Или все-таки надеетесь?

Филипп опять вздохнул.

– Не буду лукавить, кузина, я на это надеюсь. Филипп-Август Третий, хоть авантюрист и до крайности безалаберен, все же порядочный человек и любим подданными. Он всю свою жизнь, не покладая рук, трудился во благо Франции – и не его вина, но беда его, что результаты оказались прямо противоположными.

– Вы его расхваливаете, – недоуменно заметила Елена, – и тем не менее...

– И тем не менее для меня предпочтителен король Филипп Шестой, который самое большее за десять лет разбазарит всю страну, доведет ее до нищеты и разорения, и каждая собака в крестьянском дворе, не говоря уж о людях, люто возненавидит его.

– И тогда Франция сама попросится под руку галльского короля, подытожила княжна. – Я вас правильно поняла?

– Совершенно верно, кузина.

– Однако вы честолюбец!

– Не возражаю, я честолюбив. Но вместе с тем замечу, что воссоединение Франции с Галлией не просто мой каприз, это неизбежный процесс. Рано или поздно все галльские государства объединятся в одно Великую Галлию. В конце концов, французы – те же галлы, разве что нахватались сверх меры германских слов и взяли себе дурную привычку "съедать" конечные гласные...

– Какой же ты бессердечный! – вдруг выкрикнула Бланка, сжимая в руке письмо Изабеллы; на длинных ее ресницах блестели слезы. – Во всем ищешь для себя выгоду. И как только я могла полюбить такого... такое чудовище!

– Ну вот, – с грустной улыбкой констатировала Елена. – Первая семейная ссора. А сейчас последует бурная сцена ревности.

– Вовсе нет, – чуть успокоившись, ответила Бланка. – Никакой ревности. Ведь это было вчера, и это.. Это так трогательно, так прекрасно!

– Прекрасно?

– Да, Елена, прекрасно. Кузина Изабелла поступила правильно, она мужественная женщина. Когда я впервые увидела графа де Пуатье, то поняла, как мне повезло, что я не родилась лет на пять раньше – глядишь, меня бы выдали за эту мерзкую скотину. А потом... Вчера, когда он затянул эту гнусную песню, я посмотрела на Изабеллу – у нее был ТАКОЙ взгляд, там было столько боли, отчаяния и безысходности, что я.... Право, будь моя воля, я бы тотчас велела отрубить ему голову, – последние слова она произнесла с тем жутким умиротворением, с той неестественной кротостью, с какими ее отец выносил смертные приговоры. – Но тебе этого не понять, кузина. Пока не понять – потому что ты еще... это...

– Потому что я еще девственница, – помогла ей Елена. – Нет, это потрясающе, Бланка! Недавно ты рассказывала о таких пикантных вещах, а теперь, в присутствии кузена Филиппа, стесняешься произнести это совершенно невинное слово... Но именно такую я тебя и люблю. – Она обняла Бланку и расцеловала ее в обе щеки. – Вы, случаем, не ревнуете, кузен?

– Ни капельки, – заверил ее Филипп. – Друзья Бланки – мои друзья.

– А значит, мы с вами друзья. Вот и хорошо! Может быть, тогда выпьем, как говаривают немцы, на брудершафт?

– То есть на ты? Великолепная идея! Ведь мы не такие уж дальние родственники – король Галлии Людовик Пятый был нашим общим прапрадедом. К тому же у меня с трудом поворачивается язык говорить "вы" хорошеньким девушкам, в особенности таким красавицам, как... как ты, Елена.

Они выпили на брудершафт.

– Итак, – произнесла затем княжна, – мне рассказывать про Изабеллу и Эрика сейчас, или мы чуть повременим?

– Сейчас, но только в общих чертах, – ответила Бланка. – Куда они направились? И что это за намек на возможное отречение от Господа Иисуса?

– И тебя это больше всего смущает, – улыбнулась Елена. – Не беспокойся, ты просто неверно истолковала написанное. Речь там идет всего лишь о переходе в греческую веру.

– Ага! – сообразил Филипп. – Кузен Эрик возвращается на Балканы.

– Да. К весне в Далмации и Герцеговине снова намечается восстание против византийского господства, и на сей раз большинство тамошних баронов склонны признать Эрика своим вождем, правда, с условием, что он примет православие.

– И Изабелла Юлия вместе с ним?

– Да. Чтобы выйти за него замуж.

– Вот как! – сказала Бланка.

– Вот именно! После ее обращения в греческую веру ее брак с кузеном Пуатье будет считаться недействительным, вернее, сомнительным по православным канонам, и любой греческий епископ может освободить ее от всех обязательств, налагаемых на нее прежним браком.

Филипп понимающе кивнул.

– Итак, оба наших беглеца вскоре поженятся, и если их предприятие увенчается успехом, через год они станут правителями Далмации и Герцеговины. Что ж, недурно. В плане своего положения кузина Изабелла теряет немного... кроме истинной веры, конечно, – добавил он, лукаво взглянув на Бланку. – Да и кузен Эрик не прогадал, влюбившись в Изабеллу ЮЛИЮ, – ее родовое имя он произнес с особым нажимом.

– О чем это ты? – спросила Елена.

– Кажется, я понимаю, – отозвалась Бланка, укоризненно глядя на Филиппа. – И во всем-то он ищет политическую подоплеку, несносный такой!.. А впрочем, кузина, в этом что-то есть. Балканские славяне, хоть они и греческого вероисповедания, в политическом плане больше тяготеют к Риму, чем к Константинополю, и посему брак кузена Эрика с троюродной сестрой царствующего императора значительно укрепит его позиции.

– Ах! – в притворном отчаянии всплеснула руками Елена. – Почему тогда я не сбежала с Эриком! Ведь я же двоюродная сестра Августа Юлия.

Все трое весело рассмеялись, и последние тучи над их головами рассеялись.

– Да, кстати, – сказал Филипп. – Когда они сбежали?

– Сегодня утром, в восьмом часу, когда все остальные еще отходили после вчерашней попойки. Кузен Эрик оставил для Маргариты письмо, в котором сообщает, что вынужден незамедлительно вернуться на родину, и приносит всяческие извинения за столь поспешный отъезд. А что касается Изабеллы, то она "проболеет" до завтрашнего вечера – к тому времени они с Эриком уже наверняка будут в Беарне...

– Черти полосатые! – не очень тактично перебил ее Филипп. – Надо было сказать мне раньше. Я бы...

– Я в этом не сомневалась, кузен, и потому убедила Эрика скорректировать свои планы. Он отправил гонца в Барселону с приказом для капитала своего корабля не мешкая отплыть в Нарбонн, а дворяне из его свиты, что остались в Памплоне, должны присоединиться к нему и Изабелле в Олороне...

– Я сейчас же напишу распоряжение коменданту олоронского гарнизона...

– Не стоит, кузен. С этим все улажено.

– Вот как! И кем улажено?

– Господином де Шатофьером.

– Так он в курсе?!

– Да. Я посоветовала кузену Эрику довериться твоему коннетаблю, и он последовал моему совету. Граф Капсирский любезно согласился помочь им и дал кузену сопроводительное письмо, которым предписывается комендантам всех гасконских гарнизонов оказывать всяческое содействие нашим беглецам и обеспечить им надежную охрану, пока они не взойдут на корабль Эрика в нарбоннском порту... Я думаю, Бланка, ты не будешь возражать, если на некоторое время они воспользуются твоим гостеприимством.

– О нет! Конечно, нет! Какие могут быть разговоры.

А Филипп угрюмо покачал головой.

– М-да, вижу, у вас все схвачено, все учтено, и на мою долю ничего не осталось... Однако! Кое-что все же осталось. Я возьму под защиту горничную кузины Изабеллы. Когда граф де Пуатье узнает, что она покрывала свою госпожу, он наверняка вознамерится порешить ее.

Елена усмехнулась.

– И это учтено, кузен. С сегодняшнего утра девушка находится в моем услужении, и то, что она делает, исходит от меня. По сути, она выполняет мои приказания.

– Эх! – вздохнул Филипп. – Ладно, сдаюсь.

– И все-таки, – произнесла Бланка. – Почему Изабелла доверилась именно тебе? Почему не своей сестре?

– Ну, прежде всего потому, что Мария вчера много выпила, к тому же ночью у нее был Фернандо. Вот Изабелла и обратилась ко мне, ведь я известная авантюристка. – Елена звонко рассмеялась. – А кроме всего прочего, за мной был небольшой должок.

– Это насчет Гамильтона? – поинтересовался Филипп.

– Да, точно. И ты, небось, думаешь, что у меня с ним роман?

– Я уж и не знаю, что мне думать, – откровенно признался он.

– Скоро узнаешь. Скоро все узнают. Это будет еще один сюрприз... Елена встала с кровати и расправила платье. – Ладно, я побежала. Вижу, кузен, ты уже наелся и теперь поедаешь взглядом Бланку... Нет-нет, все в порядке. Не уверяйте меня, что мое присутствие вам не мешает. Не люблю лицемерия, повторяю, пусть даже из самых лучших побуждений. Я и так засиделась у вас, а мне надо еще разыскать брата. Боюсь, он снова надрался до чертиков и валяется где-то бесчувственный, как бревно. – Она удрученно вздохнула. – Бедный мой мальчик! Просто ума не приложу, что мне с ним делать. В последнее время он ведет себя так странно, что я... Ой! Я опять заболталась. Будь он неладен, мой длинный язык! Всего хорошего, друзья.

С этими словами Елена выбежала из спальни, но минуту спустя она вихрем ворвалась обратно и застала Филиппа и Бланку, стоявших возле кровати и целовавшихся.

– О господи! – пробормотала она в полном замешательстве. – Что на меня нашло?!.. Простите меня, друзья, ради бога простите. Я такая бестактная, я вовсе не скромная. Но я... Я это из лучших побу... Ох!.. Прости, кузен, прости, Бланка, но раз уж я вернулась... В общем, скажи мне, Филипп: ты вправду любишь Бланку? Только откровенно.

– Да, – ответил он, страстно глядя на Бланку. – Я ее ОЧЕНЬ люблю.

– И она ОЧЕНЬ любит тебя. Пожалуйста, не обижай ее, ОЧЕНЬ прошу... Ведь она просто ОБОЖАЕТ тебя.

– Не обижу, – пообещал ей Филипп. – Не волнуйся, Елена. Бланка сама не даст себя в обиду.

– Ты только не подумай ничего такого, кузен...

– Что ты, кузина! Уверяю тебя, я ничего такого не думаю. Сейчас я вообще не в состоянии о чем-либо думать.

Елена закатила глаза и протяжно застонала.

– Ах, да, да! Вот я недотепа! Ну, что же это со мной, в самом деле?! Простите... Простите...

Высоко задрав юбки, она стремглав вылетела из спальни, громко хлопнув за собой дверью.

– Елена замечательная девушка, – сказал Филипп, снова подумав о Рикарде. – Такая веселая, общительная, непосредственная. И очень душевная. У тебя хорошая подруга.

– О да, – согласилась Бланка. – Она прекрасная подруга. Я очень ее люблю.

– И она тебя ОЧЕНЬ любит. А как переживает за тебя, надо же! – Он пристально посмотрел ей в глаза. – Интересно, чем ты ее приворожила? Несмотря на ее пылкие заверения, мне все-таки кажется, что она безотчетно испытывает к тебе...

– Филипп! – воскликнула Бланка, чуть не задохнувшись от негодования. – Думай, что говоришь!

– Я говорю, что думаю, милочка, – кротко ответил Филипп. – Ты так прекрасна, что перед тобой не устоит никто – ни женщины, ни мужчины... Ну ладно, замнем это дело.

Он бережно опустил Бланку на кровать, сам прилег рядом с ней и нежно поцеловал ее в губы.

– Филипп, – прошептала она. – Боюсь... Боюсь, я сейчас не смогу...

– Я тоже не смогу, дорогая. – Он ухватил губами прядь ее волос и потянул к себе. – Так я еще никогда не уставал.

– Мы с тобой будто сдурели, Филипп.

– Да-а, здорово у нас получилось. Ты хочешь спать?

– Нет... То есть, не очень. Я уже немного выспалась, но... Понимаешь, мне больно...

– Понимаю, – сказал Филипп. – И кстати, мне тоже больно. Ты меня всего искусала.

– Ах, Филипп!.. – прошептала Бланка, прильнув к нему. – Я... Я совсем потеряла голову.

– И мы выделывали с тобой все, что я посоветовал тогда Габриелю, продолжал он. – Тебе не стыдно?

– Нет, Филипп, не стыдно. Ни капельки не стыдно.

– Правда? И почему?

– Потому, что я действительно люблю тебя. Елена не ошиблась, она поняла это раньше меня.

– А ты когда поняла?

– Лишь только сегодня. Там, в лесу, когда ты ласкал меня. Тогда я поняла, что давно люблю тебя. С самого начала, с первой нашей встречи. Боже, как я была глупа!.. Помнишь тот день, когда ты приехал в Толедо?

– Да, любимая, помню. Прекрасно помню – как будто это происходило вчера.

– Тогда я... Тогда у меня... тогда я...

– Тогда ты стала девушкой, – помог ей Филипп.

– Ну... Да. Первый раз. И я была страшно напугана. Но Альфонсо утешил меня. Он сказал, что теперь я уже взрослая девушка и могу выйти замуж. А когда я увидела тебя – ты был такой красивый! – я решила для себя: вот мой жених.

– Даже так?

– Да. Ты смотрел на меня, улыбался, украдкой строил мне глазки, и я подумала, что быть женщиной не так уж и плохо, если это позволит мне стать женой такого милого, такого очаровательного, такого... Я видела, с каким восхищением глядели на тебя все мои старшие подруги и даже взрослые дамы. Они просто умрут от зависти, думала я, когда мы с тобой поженимся... А потом... потом мне сказали, что, немного повзрослев, я стану королевой Италии...

– И ты перестала интересоваться мной как мужчиной?

– Не совсем так. Я заставила себя видеть в тебе только друга. И все же... Когда у тебя был роман с Норой, я сходила с ума от ревности. Тогда я часто менялась с ней платьями и... иногда я даже надевала ее белье. Теперь я понимаю, что мне очень хотелось оказаться на ее месте; в ее одежде я чувствовала себя как бы чуточку ею. Потому я и подстраивала все так, чтобы все думали, будто я встречаюсь с тобой. Зря Нора благодарила меня за такое самопожертвование – я это делала для себя, для своего удовольствия, хотя сама об этом не подозревала. И знаешь, мысль о том, что в меня украдкой тычут пальцами, что за моей спиной шушукаются про меня, была мне приятна. Я сгорала от стыда, но вместе с тем чувствовала себя на верху блаженства. А когда отец вызвал нас с Норой и Альфонсо к себе и грозно произнес, обращаясь ко мне: "Ах ты бесстыжая, развратная девчонка!" – я чуть не задохнулась от счастья...

– И даже тогда ты не поняла, что любишь меня? И не раскрыла мне глаза на то, что я люблю тебя.

– Наверно, я испугалась, Филипп. Я всегда боялась тебя, боялась потерять из-за тебя голову. И, кажется, мои опасения были не напрасны... Я так убеждала себя, что люблю Этьена – он очень милый, очень добрый, очень хороший парень. Но ты... ты...

Филипп крепко обнял ее и поцеловал.

– И что же мы будем делать, Бланка? Теперь, когда мы знаем, что любим друг друга?

– Не знаю, – всхлипнула она и зарылась лицом на его груди. – Ничего я не знаю, Филипп. Я не хочу думать о будущем.

– А надо... – Филипп не успел развить свою мысль, поскольку в этот самый момент раздался громкий стук в дверь.

10. ЭРНАН ОТКАЗЫВАЕТСЯ ЧТО-ЛИБО ПОНИМАТЬ

Бланка торопливо натянула на себя и Филиппа одеяло и спросила:

– Кто там?

– Эрнан де Шатофьер, – послышался за дверью знакомый баритон. – Прошу прощения, сударыня, но...

– Я здесь, – отозвался Филипп. – Что тебе надо?

– Ты. И немедленно.

– Что-то стряслось? – всполошился Филипп, тут же соскочил с кровати и начал второпях одеваться. – Он не сознался?

– Да нет, в общем, сознался, – ответил Эрнан с какими-то странными интонациями в голосе. – Однако палачам пришлось хорошенько поработать!

– Матерь божья! – ужаснулся Филипп. – Вы что, пытали его?! Вы его изувечили?

– Нет-нет, ни в коем случае. Но его пришлось долго бить. Очень долго, черт возьми! Целый час мы запугивали его пытками, палачи показывали ему клещи, плети, прочие свои причандалы, детально описывали, как их используют, какую жуткую боль они причиняют – а он хоть бы хны...

– Прекрати! – прикрикнул на него Филипп. – Вы добились от него признания?

– Вернее, мы выбили из него признание. Это было не шибко приятное зрелище. Он ведь такой хрупкий, такой неженка, он так пронзительно визжал, то и дело терял сознание...

– Замолчи! В каком он состоянии?

– Сейчас в плачевном. Но через неделю-другую будет в норме... чтобы достойно взойти на эшафот.

– О чем это вы? – озадаченно спросила Бланка; она уже натянула на ноги чулки, вступила в тапочки и закуталась в пеньюар. – О ком вы говорите?

Филипп замешкался, не зная, что ей ответить.

– Сударыня, – произнес за дверью Эрнан. – Право, мне очень неловко, но в связи с отсутствием госпожи Маргариты я вынужден обратиться за помощью к вам.

Филипп и Бланка обменялись взглядами.

– Хорошо, – сказала она и, оценивающе поглядев на свой длинный пеньюар, добавила: – Одну минуту, граф.

Пока Филипп одевался, Бланка расправила на кровати одеяло, зажгла в канделябре еще две свечи и спрятала в сундук все свое белье и верхнюю одежду. Затем она присела на край кровати перед столиком с остатками ужина и пригласила Шатофьера войти.

Эрнан выглядел уставшим и до предела взвинченным. Во всем его облике сквозила растерянность вперемежку с недоумением.

– Я, право... – начал было он, но Бланка решительно перебила его:

– Отбросим формальности, граф. Я знаю вас как очень тактичного и воспитанного человека, и не сомневаюсь, что без веских на то оснований вы бы не решились поставить меня... поставить всех нас в неловкое положение, явившись ко мне в столь поздний час. Прошу вас садиться, сударь.

Эрнан осторожно опустился на табурет, где прежде сидел Филипп. Сам Филипп устроился подле Бланки.

– Дорогая, – сказал он, видя, что Шатофьер колеблется. – Приготовься услышать от моего друга дурные вести. Он собирается поведать нам еще об одном скандале в нашей милой королевской компании.

– И эти вести, – добавил Эрнан, – гораздо хуже, чем ты полагаешь, Филипп.

– Вот как? – озадаченно произнес он.

– А в чем, собственно, дело? – осведомилась Бланка. – Насколько я поняла из ваших слов, граф, вы кого-то допрашивали. Вы раскрыли какой-то заговор, верно?

Эрнан сдержанно кивнул.

– И небось, – продолжала она, – в нем замешан... мм... МОЙ МУЖ? последние два слова Бланка произнесла с презрительной иронией?

– Да, – подтвердил Филипп. – Граф Бискайский вместе с виконтом Иверо запланировали убийство Маргариты.

При этом известии Бланка не вскрикнула от ужаса, как ожидал Эрнан, и не сверкнула в гневе глазами, как предполагал Филипп, и даже не вздрогнула – что, по мнению обоих, было бы вполне естественной реакцией. Она лишь поджала губы и побледнела, а пальцы ее рук судорожно сцепились. В спальне воцарилась гнетущая тишина.

– Я опасалась чего-нибудь в этом роде, – наконец произнесла Бланка со зловещей кротостью в голосе. – Еще летом я предупреждала Маргариту, что она играет с огнем. Это правда, она не давала Рикарду никаких надежд и не уставала повторять, что не выйдет за него замуж. И тем не менее она держалась с ним не как с любовником, а как с супругом. Она сильно привязала его к себе, а он... Он так безумно любил ее, что когда был отвергнут и вовсе потерял голову... Бедный Рикард! Бедная Елена!.. А мой муж – мерзкий, отвратительный негодяй! Это он во всем виноват, он воспользовался безумием Рикарда и подбил его не преступление. Надеюсь, он не уйдет от расплаты. Надеюсь, ему отрубят голову – чего он давно заслужил.

От этих слов Бланки, от ее жуткого, неестественного спокойствия по спине Эрнана пробежал озноб. Несколько секунд он ошеломленно глядел на нее, вытаращив глаза, затем с трудом промолвил:

– Будем надеяться, моя принцесса, что граф не избежит заслуженной кары – и людской, и Божьей. А вместе с ним – и виконт Иверо.

Взгляд Бланки смягчился. Наряду с холодной решимостью в ее глазах появилась грусть.

– Маргарита помилует Рикарда, в этом я не сомневаюсь. Ведь он не преступник – он безумец.

Эрнан тяжело вздохнул.

– Увы, сударыня, все не так просто. Господин виконт в своем безумии зашел слишком далеко. Он уже переступил ту грань, за которой кончается милосердие. Вначале я тоже жалел его и сочувствовал ему – пока не узнал, как обстоят дела в действительности.

– Есть что-то еще? – спросила Бланка. – Что-то, о чем не сказал Филипп?

– К сожалению, да. Задумай виконт совершить покушение на жизнь госпожи Маргариты в пылу страсти, побуждаемый ревностью и отчаянием, его, безусловно, можно было бы простить. Но...

– Но? – Бланка вся напряглась и немного подалась вперед.

– Но? – эхом отозвался Филипп. Едва лишь увидев Эрнана, он почувствовал что-то неладное. А чуть позже у Филиппа возникло подозрение, что Шатофьер узнал нечто, потрясшее его до глубины души, и теперь, пусть и неумышленно, он оттягивает тот момент, когда ему придется сообщить им эту ужасную весть. – Да скажи, наконец, что стряслось!

– Сударыня, – заговорил Эрнан, обращаясь главным образом к Бланке. Как вы, наверное, догадались из нашего разговора с Филиппом, я только чт о...

– Да, вы допрашивали сообщника – это я поняла. И кто же он?

– Сам виконт Иверо.

Бланка вздрогнула и недоверчиво поглядела на него.

– Боже правый! Вы...

– Да, моя принцесса. Я сознаю, что нарушил закон, ибо допрашивать принца королевской крови с пристрастием допустимо только с позволения короля и Судебной Палаты Сената... Впрочем, его просто били, и я готов нести за это ответственность – за то, что велел нанятым мною людям избить господина виконта. Я искренне сожалею, сударыня, поверьте. Но я не раскаиваюсь. Полученные таким путем сведения оправдывают те незаконные средства, к которым я вынужден был прибегнуть.

– И что это за сведения? – холодно спросила Бланка, всем своим видом показывая, что доводы Эрнана не убедили ее.

– Между прочим, – добавил Филипп, с укоризной глядя на друга, – я не давал тебе полномочий применять насилие.

– К счастью, мне хватило ума превысить свои полномочия.

– Вот как! – искренне возмутился Филипп. – К счастью?!

– Именно так – к счастью. К счастью для Жоанны Наваррской.

– Для Жоанны? – переспросила удивленная Бланка. – Она-то здесь причем?

– А притом, что сегодня ровно в час пополуночи Рикард Иверо должен встретиться в галерее, соединяющей два ваших крыла, с неким сообщником, предположительно, с самим графом Бискайским, и помочь ему в убийстве княжны Жоанны.

– Пресвятая Богородица! – воскликнула Бланка. – Да что вы говорите, граф!

Ошарашенный Филипп с немым вопросом уставился на Эрнана, который невозмутимо продолжал:

– В этом самом преступлении и сознался виконт Иверо. Он утверждает, что абсолютно непричастен к заговору Александра Бискайского с целью убийства госпожи Маргариты и ничего не слышал о нем.