Текст книги "Королевы не плачут"

Автор книги: Олег Авраменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– Решительно против.

– А раз так, ты должен согласиться, что ей нельзя ничего рассказывать, прежде чем виконт не будет изобличен публично.

После секундных размышлений Филипп утвердительно кивнул:

– Пожалуй, ты прав.

– Значит, ты позволяешь мне действовать по моему усмотрению?

– Э нет, дружище, хватит самодеятельности. С этого момента командовать парадом буду я. Сейчас ты ляжешь в кроватку, пару часиков поспишь (кстати, можешь остаться у меня), а утром сядешь на своего Байярда и, если не будешь мешкать, к полудню доберешься до Памплоны. Я дам тебе верительное письмо – предъявив его, ты будешь немедленно принят королем... Что качаешь головой? Не согласен? Отказываешься повиноваться своему государю?

– Отказываюсь категорически. Ты снова предлагаешь мне стать доносчиком.

– Но какой же это будет донос?!

– Самый обыкновенный донос. И кроме того, – вкрадчиво добавил Эрнан, – уверен ли ты, что король захочет предавать огласке это дело? А не решит ли он замять некоторые его аспекты?

– То есть как?

– Элементарно. Дон Александр весьма благосклонен к виконту Иверо и мечтает женить его на своей дочери. К тому же отец виконта, дон Клавдий, очень могущественный вельможа, дядя императора по жене, и в кастильской Наварре его почитают гораздо больше, чем самого короля...

– Давай покороче, – резко перебил его Филипп. – К чему ты клонишь?

– А не получится ли так, что король, выслушав меня, велит арестовать графа Бискайского и троих его помощников, свалит на них всю вину, а Рикарда Иверо представит героем, втершимся к нему в доверие и расстроившим все его преступные замыслы?

Предварительно он, конечно, шепнет Маргарите: "Либо ты, доченька, выходишь за него замуж, либо я твоему милку буйну головушку отрублю," – и если она любит его, как ты утверждаешь, то, безусловно, согласится... Ну, отвечай! Не исключен ли такой исход дела?

– Гм. В общем, не исключен. Но маловероятен.

– Однако не исключен? – настаивал Эрнан.

– Да, – вздохнул Филипп, уступая. – Этого исключить нельзя. И что же ты предлагаешь?

– Я предлагаю компромисс.

– Какой компромисс?

– Компромисс между нашими двумя вариантами. Я предлагаю во время завтрашней прогулки незаметно изловить виконта и вытянуть из него признание.

– Вытянуть?

– Вот именно. Постращать пытками...

Филипп помотал головой.

– Об этом и речи быть не может. Королевскую кровь надо уважать. Рикард Иверо – внук императора Римского, правнук короля Наварры; даже дон Александр, его государь, не вправе подвергнуть его пыткам без согласия Судебной Палаты Сената.

– А я и не предлагаю подвергать его пыткам – но лишь постращать. Он ведь слабак и сразу расколется, стоит ему показать клещи для вырывания ногтей. Мы запротоколируем его признание в двух экземплярах, один из которых вручим королю, а другой – верховному судье Сената графу де Сан-Себастьян. Тогда виконту никак не избежать суда; и даже если затем король его помилует, замуж за него Маргарита не выйдет.

– Не выйдет, – эхом повторил Филипп.

– Вот я же и говорю...

– Ты не понял меня, Эрнан. Я сказал: не выйдет, ничего у тебя не выйдет. Потому что я не согласен на эту авантюру.

– И мне это не нравится, – поддержал Филиппа Симон.

– А я согласен с Эрнаном, – решительно заявил Гастон.

Филипп озадаченно уставился на него:

– Как?! Ты ухаживаешь за Еленой, которая души в своем брате не чает, и, по идее, должен был бы поддержать мой вариант действий, дающий Рикарду Иверо шанс...

– Однако я поддерживаю Эрнана.

– Ну что ж, воля твоя. Все равно это ничего не меняет – наши голоса разделились поровну, а значит, окончательное решение остается за мной. И я...

Шатофьер предостерегающе поднял руку.

– Э нет, Филипп, не спеши. Симон еще не высказал своего мнения; он лишь заметил, что ему это не нравится. – Эрнан с суровостью судьи поглядел на Бигора. – Но клянусь Марией... Кхм-м!.. Пресвятой девой Марией клянусь, нравится ему это или не нравится, он поддержит мое предложение.

Симон опустил глаза и еле слышно произнес:

– Да, я, конечно, поддерживаю Эрнана... Но мне это не нравится...

– Шантажист! – раздосадовано буркнул Филипп. – Хотелось бы мне знать, на чем ты подловил Симона...

– Ну так что? – торжествующе осведомился Эрнан. – Подчинишься решению СВОИХ ДРУЗЕЙ или прикажешь СВОИМ ПОДДАННЫМ повиноваться тебе?

– Ладно, лиса хитрющая, – обречено сказал Филипп. – На сей раз твоя взяла. Выкладывай свой план.

– Итак, – начал Шатофьер, – в четырех милях от Кастель-Бланко есть небольшое местечко Сангоса... Да, кстати, Филипп, твой Гоше надежный человек?

– Он предан мне как собака. Его бывший хозяин, один из моих кантабрийских вассалов, жестоко издевался над своими крестьянами, и когда я отменил в Кантабрии рабство, Гоше перешел на службу ко мне и по сей день благодарен мне за освобождение от того чудовища. Он готов ради меня пойти в огонь и в воду.

– Прекрасно! А он сообразителен?

– Умнейший из слуг. Если тебе нужен помощник – лучшего не сыщешь.

– Вот и ладушки. Я его беру. А теперь внимание! – и Эрнан вкратце изложил свой план.

Выслушав его, Филипп сокрушенно покачал головой:

– Ты неисправимый авантюрист, дружище!

Шатофьер презрительно оттопырил губы – так как мог (и осмеливался) делать только он один.

– Что, испугался ответственности?

– Но это же противозаконно!

– Правда? А разве ты сам себе не закон?

– К тому же цель оправдывает средства, – веско добавил Гастон.

– А по-моему все в порядке, – нехотя отозвался Симон, подчиняясь повелительному взгляду Шатофьера. – Знаешь, Филипп, мне это начинает нравиться... Ну, не так чтобы слишком уж нравилось, но задумано неплохо. Очень изящно.

– Сдаюсь! – вздохнул Филипп. – Эрнанов план принят единогласно, прения закончены. Вы, друзья, обратился он к Бигору и Альбре, – ступайте к себе и хорошенько отоспитесь – завтра у вас будет нелегкий день. А мы с Эрнаном сейчас же приступим к составлению всех необходимых бумаг.

– И ведите себя завтра как ни в чем не бывало, – предупредил Шатофьер. – Не вздумайте смотреть на виконта большими глазами. Будем надеяться, что он не вспомнит о своем пьяном признании, но если и вспомнит, пусть считает, что я спьяну не придал его словам никакого значения и никому ничего не сказал. Было бы нежелательно в последний момент спугнуть его.

– Мог бы и не предупреждать, – ответствовал Гастон, вместе с Симоном направляясь к выходу. – Мы ведь не похожи на идиотов... Гм... Во всяком случае я...

Когда они ушли, Филипп устремил на Эрнана проникновенный взгляд и доверительным тоном спросил:

– И все же, друг, признайся чистосердечно: почему ты не рассказал мне об этом раньше?

Эрнан поднялся с дивана и, кутаясь в простыню, подошел к распахнутому настежь окну.

– Я боялся, Филипп, – ответил он, не оборачиваясь. – Боялся давать тебе много времени на размышления.

– Но почему?

– Ты мог бы не устоять перед соблазном позволить злоумышленникам сделать свое дело – убить Маргариту. И лишь потом преступники были бы изобличены, вся наваррская королевская семья опозорена, ну а ты... Ай, что и говорить! У тебя было бы достаточно времени, чтобы как следует подготовиться к этому дню. И тогда не успел бы никто опомниться, как ты возложил бы на свое чело наваррскую корону, оставляя свою руку свободной для брака с какой-нибудь другой богатой наследницей. Хотя бы с той же Анной Юлией. – Эрнан тяжело вздохнул. – Политика – чертовски грязная штука. В ней цель оправдывает любые средства ее достижения.

7. БЛАНКА ОКАЗЫВАЕТСЯ В ЗАТРУДНИТЕЛЬНОМ ПОЛОЖЕНИИ

И КАК ВОСПОЛЬЗОВАЛСЯ ЭТИМ ФИЛИПП

На следующий день события разворачивались именно так, как им и полагалось разворачиваться для успешного осуществления замысла Эрнана, правда, со значительным запаздыванием во времени. Задержка эта была вызвана тем, что большинство гостей Маргариты отсыпались после вчерашней попойки до двух, а кое-кто и до трех пополудни, и лишь в пятом часу вечера два десятка молодых людей из сорока восьми гостивших в Кастель-Бланко изъявили желание отправиться на прогулку в лес, чтобы немного проветрить отяжелевшие с похмелья головы – благо погода стояла прекрасная, и ее ухудшения не предвиделось.

В числе оставшихся в замке была Изабелла Арагонская, которая замкнулась в своих покоях и, сославшись на плохое самочувствие, велела горничной никого к ней не впускать. В первый момент Филипп не на шутку встревожился, заподозрив, что ее муж, каким-то образом прознав обо всем случившемся прошлой ночью, жестоко избил ее. Однако чуть позже стало известно, что после вчерашнего у графа де Пуатье начался очередной запой, и он, едва лишь проснулся, так сразу же вызвал к себе графа де ла Марш и виконта Ангулемского – своих обычных собутыльников, – в их компании быстро нахлестался и к часу пополудни снова впал в состояние полного беспамятства.

Не выехали на прогулку также Жоанна Наваррская, Констанца Орсини, Фернандо Уэльва, Эрик Датский, Педро Оска, Педро Арагонский и еще десятка два вельмож. Поначалу от участия в прогулке отказывался и Рикард Иверо, но затем он поддался на уговоры своей сестры и изменил первоначальное решение, так что Гастону не пришлось даже намекать Елене на желательность присутствия в их компании ее брата.

Углубившись в лес, молодые люди разделились на несколько небольших групп, каждую из которых сопровождали знавшие местность слуги, с тем чтобы господа случайно не заблудились. Маргарита была единственная, кто не взял с собой проводника. Кастель-Бланко был излюбленным местом ее отдыха; с десяти лет она по два-три раза в год выезжала вместе с придворными в эту загородную резиденцию, часто здесь охотилась или просто прогуливалась по окрестным лесам и знала их как свои пять пальцев.

Быть ее спутниками на прогулке Маргарита предложила Филиппу и Тибальду Шампанскому. Оба приняли ее приглашение, впрочем, без особого энтузиазма. Тибальд, как оказалось, был очень обижен на принцессу: прошлой ночью, уже после ухода Филиппа, Маргарита публично, в присутствии своих кузенов и кузин, едко высмеяла одну из поэм графа – по его собственному мнению, самую лучшую из всего им написанного. Талантливый поэт и прозаик, признанный потомками самой видной фигурой в галло-франкской литературе Позднего Средневековья, Тибальд был нетерпим к любой критике, но особенно его раздражали безосновательные нападки несведущих дилетантов, к числу которых он, при всей своей любви к ней, относил и Маргариту. Когда она разошлась не на шутку, разбирая по косточкам его поэму и походя отпуска ядовитые остроты в адрес ее создателя, Тибальд просто встал со своего места и в гордом молчании удалился Насмешки Маргариты были столь язвительны, несправедливы и даже неприличны, что он до сих пор дулся на нее и в начале прогулки довольно вяло поддерживал с ней разговор.

Филипп тоже не слишком охотно беседовал с наваррской принцессой. Он отвечал ей невпопад и знай искоса бросал быстрые взгляды на соседнюю группу, где был Рикард Иверо, и вовсе не потому, что переживал за успех замысла Эрнана – в таких делах он полностью полагался на своего друга и был уверен, что тот своего не упустит. А его повышенный интерес к этой компании объяснялся просто: кроме Рикарда и Елены Иверо, Гастона Альбре, Марии Арагонской и Адель де Монтальбан, там была также и Бланка, которая оживленно болтала о чем-то с Еленой, не обращая на Филиппа никакого внимания.

– Эй, Бланка! – окликнула ее Маргарита, смекнув наконец, в чем дело. – Присоединяйся к нам. Елена, отпусти кузину – у вас ведь мало кавалеров, а нашей компании как раз недостает одной дамы.

Бланка взглянула на Филиппа и уже было покачала головой, но тут Елена с хитрой усмешкой сказала:

– Кузина боится за свою добродетель; она трепещет перед чарами кузена Аквитанского. Вчера он едва не соблазнил ее, и лишь отчаянным усилием воли ей удалось дать отпор его похотливым домогательствам. Так что не удивительно...

– Прекрати, кузина! – возмущенно воскликнула Бланка, вмиг покраснев. – Такое еще скажешь!

Она хлестнула кнутом по крупу своего коня, подъехала к Маргарите и, с вызовом глядя на Филиппа, заявила:

– И вовсе я не боюсь!

Филипп взглядом поблагодарил Елену, которая ответила ему заговорщической улыбкой, и обратился к Бланке:

– Я в этом не сомневаюсь, кузина. Ведь чтобы меня боялись, я должен быть страшным. А я совсем не страшный – я очаровательный и прекрасный.

Маргарита рассмеялась.

– Ну, разве это не прелесть, граф? – сказала она Тибальду. – Вы только посмотрите, какая у нашего принца оригинальная манера ухаживать.

Тибальд лишь мрачно ухмыльнулся и ничего не ответил.

А Филипп склонился к Бланке и спросил:

– Так это правда?

– Что?

– То, что сказала кузина Елена. Об отчаянных усилиях.

Бланка негодующе фыркнула и не удостоила его ответом.

Между тем группы молодых людей, по мере углубления в чащу леса, рассеялись и вскоре потеряли одна другую из виду. Маргарита уверенно вела своих спутников по хорошо знакомой ей лесной тропе. Двигались они не спеша и за час преодолели такой небольшой отрезок пути, что каждый из них по отдельности, припустив свою лошадь, мог без особых усилий покрыть это расстояние за каких-нибудь четверть часа.

Отчаянно паясничая, Маргарита пыталась расшевелить Тибальда, но все ее шутки он либо игнорировал, либо отвечал на них кривыми усмешками и неуместными замечаниями весьма мрачного содержания. Тем временем между Филиппом и Бланкой завязался непринужденный разговор. Филипп сыпал остротами, она отвечала ему меткими добродушными колкостями, то и дело они заходились веселым смехом. Короче говоря, в эмоциональном плане эта парочка представляла собой полную противоположность дуэту Маргарита Тибальд.

В конце концов наваррская принцесса не выдержала и раздраженно произнесла:

– Ну и угрюмый вы тип, господин граф! А еще поэт!

– Вот именно, – проворчал Тибальд. – Я поэт.

– И куда же девался ваш поэтический темперамент? Волки съели? Вы претендуете на роль спутника всей моей жизни, а на поверку оказываетесь никудышным спутником даже для прогулки в лесу... А вот противоположный пример, – она кивнула в сторону Филиппа и Бланки. – Вы только посмотрите, как разворковались наши голубки. Кузен Аквитанский, по его собственному признанию, и двух строк толком слепить не может, не говоря уж про эпические поэмы. Но это обстоятельство нисколько не мешает ему заливаться сейчас соловьем.

– Неправда, – вмешалась Бланка. – В Толедо Филипп слагал прелестные рондо.

– Благодарю вас, кузина, за столь лестный отзыв, – вежливо поклонился ей Филипп, – но вы явно переоцениваете мои скромные достижения.

– Отнюдь! – с неожиданным пылом возразила она. – Это вы, Филипп, слишком самокритичны и требовательны к себе сверх всякой разумной меры. Он скромничает, кузина, граф, не слушайте его. Вы знакомы с сеньором Хуаном де Вальдесом, дон Тибальд?

– Лично не знаком, к моему глубочайшему сожалению, принцесса, ответил ей граф Шампанский. – К сожалению, ибо считаю господина де Вальдеса одним из своих учителей и лучшим поэтом Испании всех времен. А ваш новоявленный гений, так сказать, этот Руис де Монтихо, и в подметки ему не годиться...

– Так вот, – продолжала Бланка, – сеньор Хуан де Вльдес как-то сказал мне, что у кузена Филиппа незаурядный поэтический дар, но, увы, он зарывает свой талант в землю. И я всецело разделяю это мнение.

– Видите, граф, – вставила словечко Маргарита, – как они трогательно милы. И какая досада, что они не поженились! В самом деле жаль. Это бы устранило последнее имеющееся между ними недоразумение, единственный камень преткновения в их отношениях.

– И что же это за камень такой? – все с тем же угрюмым видом осведомился Тибальд.

– Они расходятся во мнениях насчет характера их дружбы. Кузина Бланка решительно настаивает на целомудрии, а кузен Аквитанский... Нет, вру! Она вправду настаивает на этом, но не очень решительно, а в последнее время даже очень нерешительно. В конце прошлой недели она призналась мне, что если бы не господин де Монтини...

– Маргарита! – в замешательстве воскликнула Бланка. – Да замолчи ты наконец! Как тебе не совестно!.. Ну все, впредь я ничего не буду тебе рассказывать, коли ты не умеешь держать язык за зубами.

– А ты и так не шибко поверяешь мне свои тайны, – огрызнулась Маргарита. – Все больше шушукаешься с Еленой. Впрочем, и она изрядная болтунья..

– И однако же...

– Ладно, Бланка, прости, я не нарочно, – извинилась Маргарита и переключила свое внимание обратно на Тибальда. – Итак, граф, вам не кажется, что вы выглядите белой вороной в нашей жизнерадостной компании?

– Гм. Вполне возможно.

– Но почему? Неужели вы еще в обиде на меня?

– Вполне возможно.

– И все из-за того стишка?

– Это не стишок, сударыня К вашему сведению, это поэма.

– Ну и пусть будет поэма. Какая собственно разница!

– Разница большая, сударыня. И если вы не в состоянии отличить стихотворение от поэмы, то уж тем более не вправе судить, насколько уместно я...

– Ах, не вправе! – с притворным возмущением перебила его Маргарита. Вы осмеливаетесь утверждать, что я, дочь короля и наследница престола, не вправе о чем-то судить?

– Да, осмеливаюсь. Я, между прочим, внук французского короля, но не стыжусь признаться, что преклоняюсь перед гением Петрарки, человека без роду-племени, ибо подлинное искусство стоит неизмеримо выше всех сословий. Человек, который считает себя вправе свысока судить о науках и искусстве единственно потому, что в жилах его течет королевская кровь, такой человек глуп, заносчив и невежествен.

– Ага! Значит, по-вашему, я августейшая дура?

– О нет, сударыня. Просто вы еще слишком юны, и ваша хорошенькая головка полна кастовых предрассудков, подчас бессмысленных и необоснованных. Вы верите в свою изначальную исключительность, в свое неоспоримое превосходство над прочими людьми, стоящими ниже вас по происхождению, так же слепо и безусловно, как верят евреи в свою богоизбранность. Но и то, и другое – чистейший вздор. Да, это правда: Бог разделил человечество на знать и плебс, чтобы господа правили в сотворенном Им мире, а все остальные повиновались им и жили по законам Божьим, почитая своего Творца. Без нас, господ, на земле воцарилось бы безбожие и беззаконие, и наш мир превратился бы в царство Антихриста.

– Ну вот, – сказала Маргарита, – вы же сами себя опровергаете.

– Отнюдь. Я ни в коей мере не отрицаю божественного права избранных властвовать над прочими людьми. Я лишь утверждаю, что поелику все люди – и рабы, и князья – равны перед Творцом, то равны они все и перед искусством как божественным откровением. Королевская кровь дает право на власть, славу и богатство, но человек, озаренный откровением свыше, приобретает нечто большее – бессмертие в памяти людской.

– Ах, вот как!

– Да, принцесса. Именно так обстоят дела. Мирская слава преходяща искусство же вечно. Владыку земного чтят лишь пока он жив, а когда он умирает, последующие поколения быстро забывают о нем...

– Но не всегда, – заметила Маргарита, довольная тем, что ей наконец удалось раззадорить Тибальда. – Александр Македонский, Юлий Цезарь, Октавиан Август, Корнелий Великий, Карл Великий – их помнят и чтят и поныне.

– Но как их чтят! Главным образом как персонажей легенд, баллад, хроник и романов. Да, они были великими государями, их деяния достойны восхищения потомков – но память о них не померкла лишь благодаря людям искусства, которые увековечили их имена в своих произведениях. А что касается самых заурядных правителей... – Тут Тибальд умолк и развел руками: дескать, ничего не попишешь, такова жизнь.

– Ну а я? – лукаво улыбаясь, спросила Маргарита. – Меня тоже быстро забудут?

– Если только... – начал было Тибальд, но вдруг осекся и смущенно потупил глаза.

– Если только, – живо подхватила принцесса, – я не выйду за вас замуж. О да, тогда потомки будут помнить меня! "А-а, Маргарита Наваррская! Та самая, на которой был женат великий Тибальд де Труа? Ну и вертихвостка она была, надобно сказать..."

Филипп, последние несколько минут внимательно слушавший их разговор, громко захохотал, взглядом приглашая Бланку посмеяться вместе с ним. Однако Бланка в ответ лишь вымучила вялую улыбку. Весь ее вид определенно свидетельствовал о том, что она испытывает какое-то дразнящее неудобство, вроде камешка в башмаке, а ее явное замешательство указывало вдобавок, что обстоятельства, вызвавшие у нее чувство острого физического дискомфорта, были несколько деликатного свойства.

Поймав на себе умоляющий взгляд Бланки, Маргарита мигом смекнула, в чем дело, и придержала свою лошадь.

– Езжайте прямо по этой тропе, господа, – сказала она Тибальду и Филиппу. – Мы с кузиной вас скоро догоним.

Молодые люди, как ни в чем не бывало, продолжили путь, но не успели они отдалиться и на тридцать шагов, как позади них раздался окрик Маргариты:

– Постойте, принц!

Филипп остановил коня и повернул голову. Бланка уже спешилась и недоуменно глядела на Маргариту, которая, оставаясь в седле, с коварной ухмылкой сообщила:

– У кузины начали неметь ноги. Вероятно, у нее что-то не в порядке с чулками.

– Маргарита! – почти простонала Бланка, потрясенная такой откровенностью. Она, казалось, даже не была уверена, произнесены ли эти слова на самом деле или они ей только почудились.

Филипп тоже был изумлен, впрочем, не настолько, чтобы не сообразить, к чему клонит принцесса. Точно выброшенный из катапульты, он вылетел из седла и опрометью бросился к Бланке.

– Правильно! – одобрила его действия Маргарита. – Помогите кузине разобраться с этими дурацкими чулками... И помассируйте ее онемевшие ножки, – смеясь добавила она и ударила кнутом свою лошадь. – Поехали, Тибальд! Айда!

Тибальд не нуждался в повторном приглашении. Он тоже припустил своего скакуна, и вскоре оба исчезли за деревьями. Еще некоторое время издали доносился звонкий и чистый, как серебряные колокольчики, смех Маргариты, но затем и он стих в лесной чаще, и Филипп остался с Бланкой наедине.

Они стояли друг перед другом раскрасневшиеся и запыханные – Филипп от быстрого бега, а Бланка от жгучего стыда и волнения. В руке она судорожно сжимала кнут.

– Оставьте меня.. прошу вас... – сбивчиво проговорила Бланка.

Филипп демонстративно огляделся вокруг.

– А нас что, здесь так много, что ты просишь НАС оставить тебя?

– Ну, Филипп... прошу... оставь меня.. Уйди... Ну, пожалуйста!..

– Это уже лучше, – усмехнулся Филипп. – Но не совсем. Так просто я не уйду.

– А что... что тебе надо?

– Как что! А помочь тебе? Разобраться с твоими чулками, помассировать ножки. Ведь Маргарита просила...

– Маргарита бесстыжая! – взорвалась Бланка. – У нее нет ни стыда ни совести! Она развратна, беспутна, вероломна... Она... Она как змея подколодная! У нее нет ни малейшего представления о приличиях!..

– Ну, солнышко, уймись, – успокоительно произнес Филипп. – Право, не стоит так горячиться. Маргарита очень милая девушка, и зря ты на нее нападаешь.

– Но она...

– Она поступила так, как сочла нужным поступить. И забудем о ней. Она заварила кашу, но расхлебывать ее придется нам с тобой, и только нам двоим. Прежде всего, займемся твоими чулками. Маргарита поручила мне позаботиться об этом, и я не могу обмануть ее ожиданий. – С этими словами он сделал шаг вперед.

Бланка тут же отступила на один шаг и угрожающе подняла кнут.

– Только попытайся, – предупредила она. – И я ударю.

– Бей, – с готовностью отозвался Филипп.

Она замахнулась.

– Сейчас ударю!

– Бей! – вскричал он тоном христианского мученика периода гонений. Бей же! Бей меня!

– Вот... сейчас... сию минуту...

– Ну, давай! – Филипп добродушно улыбнулся, поняв, что она не ударит его. – В Андалусии мавританские сводники предлагали нам девочек с кнутами, но, признаться, мне так и не довелось испытать на собственной шкуре всю прелесть этого пикантного развлечения.

Бланка в отчаянии швырнула кнут наземь и всхлипнула.

– Не могу... не могу...

– И не надо, – Филипп подступил к ней вплотную и обнял ее за стан, девочка ты моя без кнута.

– Филипп, – томно прошептала Бланка, положив ему руки на плечи. Прошу, оставь меня

Он нежно поцеловал ее в губы, и она ответила на его поцелуй.

– Но ведь чулки...

– С... с чулками я разберусь сама. Оставь меня пожалуйста... Уйди... Уходи же скорее!..

– Понятненько! – выдохнул Филипп. – Выходит, Маргарита обманула меня. Тебе нужно было просто...

– Нет, нет! – быстро перебила его Бланка; к лицу ее прихлынула кровь. – Вовсе не это... ты ошибаешься..

Филипп прижался щекой к ее пылающей щеке.

– Не будь такой стыдливой, милочка, – прошептал он ей на ушко. – Ну, что ты в самом деле?! Ты как... как не знаю кто...

– Прекрати! – простонала Бланка, готовая разрыдаться – Ты ошибаешься! Просто... У меня.. просто...

– У тебя месячные? – "помог" ей Филипп.

– Да нет же, нет! Такое еще... У меня..

– Ну, что, что же у тебя не в порядке?!

– Подвязки! – яростно воскликнула Бланка, отстранясь от него и в неистовстве тряся его за плечи. – Подвязки! Вот что у меня не в порядке! Коломба чересчур сильно стянула их, и теперь мне больно. Мне ОЧЕНЬ больн о... Прошу тебя, уходи. Уходи, оставь меня! Сейчас же!

– Нет, – упрямо покачал головой Филипп. – Никуда я не уйду. Я не оставлю тебя на произвол судьбы и сам разберусь с твоими подвязками.

Он снова привлек ее к себе.

– Филипп! – стало запротестовала Бланка. – Не надо...

Он запечатал ее рот поцелуем.

– Надо, милочка.

– Не...

– Надо! – опять поцелуй.

– Ну прошу тебя.. – прошептала она из последних сил.

На сей раз Филипп крепко поцеловал ее.

– Ты ведь хочешь этого, правда? Хочешь, чтобы я помог тебе? Да? Отвечай!

Бланка зажмурила глаза и слабо кивнула.

– Вот то-то! – Филипп опустился перед ней на колени и подобрал ее юбки. – Да уж, – с вожделением облизнувшись, констатировал он, – твоя Коломба явно перестаралась. Однако нерадивая у тебя горничная! Прямо как Марио д"Обиак, один из моих пажей; он бы с ней здорово спелся, жаль только, что она старше его... Ах, ладно, что-то я уже понес околесицу. Займемся делом. Ну-ка, придержи свои юбки, милочка.

– Даже так! – возмутилась пристыженная Бланка. – Я еще должна их держать, пока ты... ты...

– У меня всего две руки, дорогуша, – спокойно заметил Филипп. – И если ты откажешься помочь, мне не останется ничего другого, кроме как нырнуть тебе под юбки. Я, разумеется, только и мечтаю об этом, и тем не менее... Так ты придержишь или как?

С тяжелым вздохом Бланка все же повиновалась. А когда Филипп снял с ее ног подвязки и откатил книзу чулки, она не удержалась и облегченно вздохнула.

– Та-ак, одно дело сделано. А теперь мы помассируем твои онемевшие ножки, – и Филипп поглубже запустил обе руки ей под юбки.

Бланка испуганно ойкнула и затрепетала в сладостном возбуждении.

– Что ты делаешь, Филипп?!

– Массирую твои ноги, – ответил он, постанывая от удовольствия.

– Это... это уже не ноги, Филипп... Разве ты не видишь?..

– То-то и оно, что не вижу. Приподними-ка свои юбчонки, чтобы я видел... Вот так... Еще чуть-чуть... еще... и чуток еще... И еще самую малость... Ну же!

– Негодяй! – всхлипнула Бланка и до конца задрала юбки. – Вот, получай! Подавись, чудовище!

Она вся пылала от стыда и в то же время испытывала какое-то мучительное наслаждение, демонстрируя перед Филиппом свою наготу.

Филипп облизнул свои враз пересохшие губы и принялся нежно массировать... нет, ласкать ее стройные ножки, забираясь все выше и выше.

– Филипп... что... о-ох!.. Что ты делаешь?.. Прекрати...

– Но ведь тебе это нравится. Тебе это приятно, правда? Тебе очень приятно, ведь так? Ну, признавайся!

Вместо ответа Бланка истошно застонала и пошатнулась, теряя равновесие.

Филипп быстро встал с колен. Обхватив одной рукой ее талию, он прижал Бланку к себе и провел ладонью по ее шелковистым каштановым волосам.

– Ты так прекрасна, милочка! Ты вся прекрасна – с ног до головы. И люблю тебя всю. Всю, всю, всю!..

Бланка еще крепче прижалась к Филиппу и подняла к нему лицо. Ее губы невольно потянулись к его губам.

– Сейчас я сойду с ума, – в отчаянии прошептала она. – Ты меня соблазняешь...

Филипп легонько коснулся языком ее губ, затем поцеловал ее носик.

– Признайся, милочка, ты любишь меня? Ну, скажи, скажи, что хочешь меня.

Бланка запрокинула голову и устремила свой взгляд вверх.

– Да! – вскричала она, будто взывая к небесам. – Да, чудовище, я хочу тебя! Ты даже не представляешь себе, КАК я тебя хочу!

Филипп весь просиял.

– Бланка, ты потрясная девчонка! – с воодушевлением сообщил он и повалил ее на траву.

– Филипп! – пролепетала она, извиваясь. – Что ты делаешь?..

– Как это что? – удивился Филипп. – Я делаю именно то, что ты хочешь. – Он сполз к ее ногам и стал осыпать их поцелуями. Ой!.. Да что с тобой, в самом деле? – Филипп поднял голову и озадаченно уставился на нее. – Ты чуть не расшибла мне нос.

Бланка села на траву и одернула юбки.

– Ты, конечно, прости, Филипп, но так дело не пойдет, – решительно заявила она. – Здесь не место для... для ЭТОГО.

– Но почему?

– Нас могут увидеть.

– Кто? Птички?

– Нет, люди. Эта тропинка ведет к усадьбе лесничего – не ровен час, кто-нибудь появится, когда... когда мы...

– Ну и пусть появляется. Ну и пусть увидит. Ну и пусть позавидует мне... да и тебе тоже.

Бланка вздохнула.

– Какой ты бесстыжий, Филипп!

– Такой уж я есть, – согласился он и нетерпеливо потянулся к ней. Иди ко мне, солнышко.

– Нет, – сказала Бланка, отодвигаясь от него. – Только не здесь.

– А где же?

– В замке.

– В замке? Ты меня убиваешь, детка! Пока мы доберемся до замка, я умру от нетерпения, и моя смерть будет на твоей совести. Уж лучше поехали в усадьбу лесничего. Надеюсь, там найдется место и для нас...

– Но до усадьбы еще далеко, – возразила Бланка. – Целый час езды. И это если поспешить, а если не...

– Вот видишь...

– Зато до замка рукой подать, – быстро добавила она. – Ведь мы большей частью блуждали по окрестностям. Самое позднее через четверть часа мы уже будем на месте.

– А ты не заблудишься?

– Об этом не беспокойся. Я хорошо помню эту тропинку с прошлого раза, она ведет прямо к замку.

– А ты не передумаешь?

– Об этом тоже не беспокойся. – Бланка пододвинулась к Филиппу и положила голову ему на плечо. – Теперь уже Я тебя не отпущу. Теперь пеняй на себя, милый; так просто ты от меня не избавишься. Слишком уж долго я ждала этот день...

Весь путь к замку они преодолели молча. По дороге Бланка то и дело смахивала с ресниц слезы. Филипп делал вид, что не замечает этого, не решаясь спросить у нее, почему она плачет.

8. НА ХОРОШЕГО ЛОВЦА ЗВЕРЬ САМ БЕЖИТ

Присутствие рядом с Рикардом Иверо его сестры Елены Эрнан учел наперед и предполагал избавиться от нее при помощи Гастона Альбре, но вот Мария Арагонская и Адель де Монтальбан никак не входили в его планы. Впрочем, нельзя сказать, что это обстоятельство обескуражило Шатофьера или повергло его в уныние. Он лишь предвидел некоторые осложнения в связи с возникшей необходимостью отделаться от этих двух дам и уже просчитал в уме несколько вариантов своих дальнейших действий.