Текст книги "Королевы не плачут"

Автор книги: Олег Авраменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Любой царедворец на месте Эрнана принялся бы убеждать короля в обратном, но Эрнан не был царедворцем. Он промолчал. Не гоже, думал он, утешать королей. Это унижает их достоинство.

– Но нет! – спустя минуту отозвался Альфонсо. – Одно я все-таки сделаю. Позовите хранителя печати, господина де Риаса, он должен быть в соседней комнате.

Эрнан исполнил просьбу короля. Хранитель печати действительно находился в соседней комнате, ожидая, когда освободиться король, и по приглашению Шатофьер вошел в спальню.

– Господин де Риаса, – сказал Альфонсо. – Велите арестовать помощника главного кравчего Трухильо и повесить его... Нет, не сразу. Сначала подвергните его пыткам, пусть признается, что подговорил его отравить меня, пусть выложит все, что ему известно. Пытайте его подольше, выжмите из него все, что можно, а как только увидите, что ему уже нечего сказать по делу и он начнет признаваться в несуществующих грехах и возводить напраслину на других, отправьте его на виселицу. Смертный приговор я подпишу позже; кстати, распорядитесь, чтобы его подготовили. Формулировка: государственная измена.

Хранитель печати молча поклонился и направился было к выходу, но тут король, вспомнив еще кое о чем, задержал его:

– Нет, постойте! Вот еще что. Через час созовите Государственный совет – я назову имя наследника престола. Теперь вы свободны, сударь, оставьте нас.

Г-н де Риаса вновь поклонился и вышел. За дверью послышались его слова, обращенные к гвардейцам из охраны: "Вы двое – за мной."

– Ну что ж, – сказал Альфонсо. – Раз Фернандо нет в живых, мне уже нечего бояться за Бланку. Она может спокойно приезжать в Толедо, сейчас ее присутствие здесь просто необходимо – ведь она будущая королева Кастилии.

– По моим подсчетам, – произнес Эрнан, – госпожа Бланка прибудет самое позднее через неделю.

Король вздохнул.

– Дай мне, Господи, еще хоть неделю жизни. Я так хочу повидаться напоследок с сестрой... Я же покрепче Святого Отца... Вы хотите что-то сказать, граф?

– Да, государь. У меня к вам одна просьба.

– Так говорите же.

– Я более чем уверен, государь, что ваша сестра явится к вам вместе с принцем Филиппом...

– Это было бы желательно, господин граф. К сожалению, времени мне отпущено слишком мало, и я вряд ли успею добиться у императора согласия освободить Филиппа от обязательства, данного им в отношении его дочери Анны. Так что мне остается только положиться на свою последнюю волю. Думаю, Филипп найдет ее достаточным и вполне веским оправданием для себя, если он решится взять свое слово обратно. Надеюсь, Август Юлий с пониманием отнесется к его поступку.

Теперь пришла очередь вздыхать Эрнану.

– Как раз этого я и боялся... Так, стало быть, вы хотите, чтобы Филипп женился на госпоже Бланке?

– Я очень этого хочу. Лучшего короля для Кастилии, чем Филипп, не сыщешь... А чего, собственно, вы боитесь?

– Буду с вами откровенен, государь, – сказал Шатофьер. – Я боюсь, что Филипп не устоит перед искушением и исполнит последнюю волю вашего величества, о чем впоследствии будет горько сожалеть. Сейчас он не в состоянии принимать взвешенные решения, он безумно любит вашу сестру, к тому же есть основания полагать, что она ждет от него ребенка...

– Вот как? Тем лучше. Тогда у Кастилии будет и король, и королева, и наследник престола... Однако почему вы считаете, что это будет неразумное решение со стороны Филиппа?

– Потому что его истинное призвание – стать королем Галлии во имя ее грядущего могущества и процветания. Я убежден, что именно ему суждено собрать все галльские земли – во всяком случае, большинство их, – в единое государство. Прошу великодушно простить меня, ваше величество, я очень уважаю вас и с уважением отношусь к вашей стране, но Галлия – моя родина.

– Ага, понятно! Значит, вы пламенный патриот своей земли?

– Можно сказать и так. Впрочем, не буду лукавить перед вами, настаивая на своем бескорыстии. В равной степени мною движут и личные мотивы... Или эгоистические – это уж как вам будет угодно их назвать. Именно с Филиппом связаны все мои планы на будущее, но если он женится на госпоже Бланке, я останусь у разбитого корыта. Кастилия, быть может, и примет Филиппа за своего; наверное, так оно и произойдет. А вот я всегда буду для нее чужаком, здесь мне ничего не светит. Самое большее, на что я могу надеяться, это быть презираемым всеми временщиком. Поэтому, государь, я категорически против того, чтобы Филипп и ваша сестра поженились. Я не обещаю вам, что не стану препятствовать их браку. Напротив, можете быть уверены, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы расстроить его. Я слишком горд и честолюбив, чтобы вот так, без борьбы, смириться со своим поражением. Простите за прямоту, государь, но я, из уважения к вам, не считаю себя вправе что-либо скрывать от вас.

Некоторое время Альфонсо молчал, погруженный в глубокие раздумья.

– Ну что ж, господин граф, – наконец промолвил он. – Я обязан вам тем, что после моей смерти корона моих предков возляжет на достойное чело, и было бы черной неблагодарностью с моей стороны забыть об этом и проигнорировать ваше пожелание. Так тому и быть: я не буду настаивать на том, чтобы Филипп женился на Бланке, хоть и считаю это целесообразным. Пусть он сам решает, как ему поступить... А теперь, прошу, оставьте меня. Я хочу немного отдохнуть, прежде чем соберется Государственный совет. Приходите и вы с господином Альбре, посмотрите, какие будут лица у моих вельмож, когда я сообщу им о казни Фернандо и объявлю Бланку наследницей престола... Ах да, чуть не забыл! Как будете выходить, вызовите ко мне капитана гвардии, господина де ла Куэва. Надо немедленно взять под стражу графа Саламанку и канцлера, пока они не сбежали. Ведь я все еще король, не так ли?..

28. КОРОЛЕВЫ НЕ ПЛАЧУТ

Хоть как Бланка с Филиппом не торопились в Толедо, узнав о болезни короля, они чуть было не опоздали, и только благодаря тому, что наполпути Бланка, невзирая на горячие протесты Филиппа, решила пересесть из кареты на лошадь, им все же удалось опередить смерть на несколько часов.

Ко времени их прибытия Альфонсо еще оставался в сознании, но последние силы неумолимо покидали его. Он уже исповедался, причастился и теперь неподвижно лежал на широком ложе в просторной опочивальне, тихим, но все еще твердым и уверенным голосом диктуя секретарям свои последние распоряжения: такую-то сумму он завещает такому-то монастырю с тем, чтобы была отмечена годовщина его смерти, такую-то реликвию он преподносит в дар собору Св. Иакова Компостельского, таких-то своих дворян он вознаграждает за верную и переданную службу, и прочее, и прочее. В опочивальне собралась королевская родня, государственные сановники, могущественные вельможи гранды Кастилии, высшее духовенство, просто приближенные короля, а также городские старейшины и послы иноземных держав. Все они с нетерпением ожидали появления наследницы престола, которая только что прибыла во дворец и сейчас второпях приводила себя в порядок с дороги, чтобы предстать перед братом в надлежащем виде.

Ожидание длилось недолго, и вскоре в дверях опочивальни появилась Бланка в сопровождении Филиппа, Гастона Альбре и Эрнана де Шатофьера. Присутствующие мигом умолкли и почтительно расступились перед ней. Заблаговременно предупрежденный король прекратил диктовать, перевел свой взгляд на сестру и слабо улыбнулся ей. Бланка остановилась у изголовья его ложа и встала на колени.

– Брат...

– Рад снова видеть тебя, – сипло произнес Альфонсо, тон его потеплел. – Как раз тебя мне очень не хватало, сестренка. Присаживайся, поговорим.

Бланка села на стул, услужливо пододвинутый ей королевским камергером, и устремила на брата грустный взгляд своих больших карих глаз. На ресницах ее заблестели слезы.

– И вы, Филипп, тоже подойдите ко мне, – добавил Альфонсо. – Мой лучший друг и моя лучшая подруга – вы оба со мной в мой смертный час... Пусть Нора не обижается, она была любимицей отца, но ты, Бланка, всегда была мне ближе, дороже, роднее...

– Я знаю это, брат, – тихо сказала Бланка. – Я тоже люблю тебя.

Они помолчали, вспоминая прошлое. Филипп смотрел на истощенного болезнью короля, которого всего полтора месяца назад он видел цветущим, полным жизненных сил и здоровья, и постепенно в нем закипала ярость. Произошло цареубийство – не преступление против отдельной человеческой жизни, но преступление против всего человечества. Убить наместника Божьего, значило покуситься на самые основы существующего строя. Как и всякий властелин, Филипп отождествлял себя с государством, а государство воспринимал как самодостаточную ценность.

– Недолго я правил, – наконец заговорил король. – Полгода, каких-нибудь шесть месяцев. Столько всего хотел сделать... Но, увы, не успел...

– Ты много сделал для страны, – всхлипывая, прошептала Бланка. Очень много...

Альфонсо утвердительно кивнул – одними лишь веками, которые опустились, а спустя мгновение поднялись вновь.

– Надеюсь, потомки не забудут, что это при мне Испания окончательно освободилась от мавров. Короли ведь рождаются не для долгой жизни, но для славы... – Заметив, что по щеке Бланки катится большая слеза, он умолк и огляделся: с появлением наследницы престола присутствующие поотступали, образовав вокруг его ложа широкий полукруг. Возле короля оставались только Бланка, Филипп и Констанца Орсини – сегодняшняя королева, завтрашняя вдова. Эта последняя значила что-то лишь для Альфонсо, а в глазах всех прочих она уже была тенью прошлого; себе на беду, она не смогла родить ни одного ребенка, чтобы после смерти мужа называться королевой-матерью.

Из всех присутствовавших в опочивальне умирающего короля сидел только один человек – Бланка.

– Не надо плакать, сестра, – ласково сказал Альфонсо. – Тебе нельзя плакать. Королевы не плачут. – Он повысил голос и громко произнес: – Мои могущественные вельможи, гордость и украшение всего государства нашего, подойдите-ка ближе.

Вперед выступили собравшиеся здесь кастильские гранды. Они приблизились к королевскому ложу и стали так, что Филипп оказался как бы в их числе – а впрочем, он ведь был также и графом Кантабрийским.

– Господа, – сказал умирающий. – Перед вами принцесса Кастилии Бланка моя сестра и старшая дочь моего отца, которая, согласно обычаям наших предков и по законам, освященным церковью Христовой, станет вашей королевой в тот самый момент, когда я, по воле Божьей, перестану быть вашим королем... – Он минуту помолчал, собираясь с остатками сил. Господа! Мои могущественные вельможи! Недавно вы единодушно одобрили мое решение лишить преступного брата моего Фернандо его преступной жизни и завещать престол отца моего его дочери и сестре моей Бланке и ее потомкам.

Вельможи утвердительно зашумели.

– А сейчас, – спросил король, – не сожалеете вы об этом?

– Нет, государь, – ответил за всех грандов старейшина, герцог де Самора. – Мы свято чтим законы и обычаи наших предков и полны готовности исполнить вашу королевскую волю.

– И вот перед вами я, умирающий, – продолжил Альфонсо. – И вот вам моя последняя воля: служите верой и правдой своей королеве, служите ей не за честь, а за совесть. Она еще слишком юна, так что помогайте ей править, и не только мечами своими, хоть и они у вас доблестные, но и мудростью и опытом своим. Будьте ей надежным оплотом во имя вящего могущества, дальнейшего процветания всего королевства нашего и роста благосостояния всех наших подданных. Так поклянитесь же мне в этом!

– Клянемся! – дружно произнесли вельможи и Филипп вместе с ними.

– Вам, кузен Филипп, я не вправе приказывать быть сестре моей верным слугой – так будьте ей верным другом, как были вы другом мне, и будьте ее верным союзником... А еще я завещаю вам свою месть – то, что я хотел, но не успел сделать при своей жизни. Уничтожьте эту мерзость, что спекулирует именем Спасителя, сеет ненависть и вражду среди людей. Очистите землю от этой скверны – ордена иезуитов.

– Теперь это мой долг, – просто ответил Филипп.

Альфонсо XIII, король Кастилии и Леона, скончался в ночь на 17 ноября 1452 года во втором часу пополуночи. В мертвой тишине, воцарившейся в опочивальне после этого известия, первый камергер короля закрыл покойнику глаза и снял с его иссушенного болезнью пальца золотой перстень с печаткой, который, согласно преданиям, принадлежал еще вестготскому императору Теодориху. Затем он преклонил перед Бланкой колени и протянул ей перстень.

– Ваше величество...

Бланка приняла из рук камергера этот символ королевского достоинства и судорожно сжала его в ладони, едва сдерживая слезы. Перстень был слишком велик для ее тонких, изящных пальцев – так и ноша абсолютной власти казалась непосильной для этой юной и хрупкой с виду девушки, которая, как наивно полагал кое-кто, нуждалась в крепком мужском плече, чтобы надежно опереться на него.

Бланка, новая королева Кастилии и Леона, обвела туманным взглядом собравшихся и остановилась на Филиппе. Прежде она гнала прочь мысли о возможной смерти Альфонсо, до последнего мгновения она надеялась на чудо, но когда неизбежное произошло, она вдруг поняла, что это для нее значит.

"Знаю, сейчас даже думать об этом не гоже, – как будто говорил ее взгляд. – Знаю... И мне очень стыдно за свои мысли, поверь. И все же... Ведь теперь галльская корона не стоит между нами, правда? Вместо нее я предлагаю тебе корону Кастилии – ничем не хуже, а может быть, и лучше галльской..."

Филипп виновато опустил глаза.

Лишь после того, как забальзамированное тело Альфонсо XIII перенесли в собор Толедской Божьей Матери, чтобы народ имел возможность попрощаться со своим королем, Бланке удалось встретиться в Филиппом наедине.

Они долго стояли молча, пристально глядя друг другу в глаза. Наконец Бланка произнесла:

– Итак, это твое окончательное решение?

– Да, – понуро кивнул Филипп. – После похорон Альфонсо я еду в Рим и там женюсь на Анне Юлии.

– Но почему? Ты уже разлюбил меня?

Филипп сел в кресло и тяжело вздохнул.

– Милая моя девочка! Пойми, когда речь идет о государственных интересах, о чувствах следует позабыть. Я люблю тебя, родная, очень люблю, но я не могу жениться на тебе. Прежде всего я государь, и лишь потом человек. И как человек, я хочу быть с тобой, я так хочу любви, счастья, обыкновенного человеческого счастья, хочу, чтобы мы жили вместе, вместе воспитывали наших детей... К сожалению, обстоятельства оказались выше нас, и мы должны смириться с этим, достойно принять обрушившийся на нас удар судьбы. Если бы ты знала, с каким трудом мне далось это решение, как велик был соблазн поступить по-человечески, а не по-государственному...

Глаза Бланки потемнели.

– Ты врешь, Филипп! Просто ты разлюбил меня, я уже надоела тебе. И теперь тебе наплевать на нашего ребенка. – Она гневно топнула ножкой. Какой же ты подлец!.. Милый!.. – Из груди ее вырвалось сдавленное рыдание.

Филипп встал с кресла и подошел к ней.

– Ну нет, Бланка. Так не годится. Ведь ты королева, старшая дочь Кастилии. – Он обнял ее за плечи. – А я сын Галлии. И я не вправе допустить расчленение моей страны, что неминуемо произойдет, если Гасконь подпадет под влияние кастильской короны. Прованс и Савойя не замедлят присоединиться к Германскому Союзу – и тогда всему конец, галльская государственность будет подрублена на самом корню. Это тем более недопустимо сейчас, когда у меня есть уникальный шанс объединить Галлию, превратить ее из союза самостоятельных княжеств в мощное централизованное государство... Мало того, мне предоставлена возможность положить начало объединению всех галльских земель в Великую Галлию – и если я упущу эту возможность, мне не будет прощения. Современники станут презирать меня, а потомки назовут меня преступником и негодяем.

– А ты и есть негодяй! – в отчаянии воскликнула юная королева. Жестокий, бессердечный негодяй!

– Бланка, Бланка! – почти простонал Филипп, лицо его исказила гримаса боли. – Не разрывай мне сердце, милая моя, любимая... И прости меня, родная...

Он опустился перед ней на колени и совершенно неожиданно для себя зарыдал – громко, безудержно, безутешно. Слезы обильно текли из его глаз, увлажняя черный бархат траурных одежд Бланки. Так горько и больно ему не было еще никогда, даже когда умерла Луиза, ибо только становясь взрослыми, мы начинаем в полной мере осознавать, какая это большая ценность – любовь, и что для нас значит ее потеря.

А Бланка изо всех сил сдерживала слезы – королевы не плачут.

И спустя много-много лет, листая в памяти пожелтевшие от времени страницы прошлого, Филипп скажет, что именно тогда, в тот самым день закончилась его юность, и он сделал самый главный во всей своей жизни выбор. В тот день он окончательно и бесповоротно выбрал себе страну – всю Галлию, от Бретани и Нормандии до Пиреней и Альп.

На этом завершается первый период наших хроник.

КОММЕНТАРИИ

Принципиальное расхождение между доктринами западного и восточного христианства состоит в том, что согласно учению католической церкви, Святой Дух исходит не только от Отца, но и от Сына (filoque).

Кастель-Бланко (Castel-Blanco) – буквально, "Белый Замок".

reqirscat in pace – да починет в мире (лат., церк.)

Мать Изабеллы Арагонской, Изабелла Брабантская, была родной сестрой Марии Брабантской, матери Эрика Датского.

Carajo! (от carajar – совокупляться) – грубое испанское ругательство.

"О природе любви и о любви на природе" (лат.).

"О природе любви Маргариты и о любви с ней на лоне природы" (лат.).

Для удобства читателя текст разделен на абзацы и расставлены знаки препинания; лексика и стилистические особенности по возможности сохранены

in extremis – здесь, в исключительных случаях (лат.).